Текст книги "Чернила и огонь"

8

Год назад

Олег огляделся вокруг, не в силах скрыть волнение, которое вызвало у него то, насколько восхитительно выглядела эта библиотека. Если бы они знали, что этот тип – такой богач, то попросили бы его послать кого-нибудь за книгой в Берлин или хотя бы оплатить билет на самолет. Поездка в Мадрид нанесла неслабый ущерб бюджету отдела, но пути назад уже не было.

Сеньор Фритц-Брионес откашлялся, чтобы привлечь внимание Олега, даже не потрудившись скрыть свое недовольство, что вынужден прервать свои дела, чтобы его принять. Рядом с ним была старуха в инвалидном кресле, которая не могла быть никем, кроме Жозефины, его матери.

Не теряя времени, Олег достал из сумки сверток. Он засомневался, вручить ли его Жозефине или ее сыну, и решил эту проблему, просто положив его на стол, в пределах досягаемости обоих.

Сеньор Фритц-Брионес взглянул на сверток в пузырчатой пленке с любопытством и, как показалось Олегу, некоторым презрением. Взяв его в руки, он без лишних формальностей порвал обертку, сопроводив это действие разочарованным вздохом.

Когда стало видно обложку, Олег ощутил, как его охватила радостная дрожь нетерпения. Он так долго ждал этого момента: наконец-то эта книга снова оказалась в руках своего законного наследника. Конечно, по-хорошему, книга принадлежала Жозефине, дочери того типа, что поместил на последнюю страницу тот чудесный экслибрис, а не сеньору Фритц-Брионесу.

Нервозность Олега контрастировала с тем, как Фритц-Брионес держал эту книгу. Казалось, тот испытывал отвращение, словно она была неприятна ему даже на ощупь, и не понимал, почему она вызвала такую суматоху. Олег сдержался, чтобы не объяснить ему: появление этой книги у него в библиотеке означало не что иное, как справедливость, которая наконец восторжествовала спустя более восьми десятилетий. Но ему и не пришлось этого делать.

– «Неряха Петер».

Оба обернулись к пожилой женщине, которая прервала свое молчание, чтобы промолвить эти два слова, словно кто-то силой вырвал их из глубины ее горла. Казалось, прошло много лет с тех пор, как она в последний раз что-то говорила. Затем Жозефина со всей силой, на которую была способна, потянулась к книге, которую держал ее сын, чем лишь усилила это впечатление.

Это привело к тому, что и сеньор Фритц-Брионес вдруг стал вести себя абсолютно по-другому. Черт возьми, казалось, что он сейчас разрыдается. Опустившись на колени возле инвалидного кресла своей матери, Фритц-Брионес протянул ей экземпляр.

– «Неряха Петер»… – повторила женщина. – Я помню…

Пальцы старушки неуклюже скользили по обложке. Сын осторожно открыл для нее книгу. Затем, набравшись бесконечного терпения, он начал перелистывать страницы одну за другой, чтобы женщина могла их бегло прочитать и насладиться иллюстрациями. Жозефина преобразилась: она напряглась до предела, чтобы изобразить подобие улыбки на лице, больше напоминавшем маску.

Олег представил себе, как мать читает эту детскую сказку вместе со своим сыном. Прошло почти восемьдесят лет, прежде чем этот образ смог воплотиться в реальность.

В этот момент он понял, что поездка того стоила.

9

Настоящее время

Эдельмиро Фритц-Брионес строго и сухо изложил историю, как эта книга попала в руки его матери. Он будто пытался дистанцироваться от тех событий и говорить о них максимально объективно. Тем не менее ему это не удалось, по крайней мере, мне так показалось. Образ невозмутимого бизнесмена, который он так тщательно пытался поддерживать, рассеялся без следа, обнажив грусть, которую сложно подделать.

– У переживших Холокост сложные отношения с детьми.

Так, этой нехитрой фразой Фритц-Брионес раскрыл мне то, что и так не было секретом: женщина, наблюдавшая за мной с инвалидного кресла, пережила нацистский геноцид. Мне стало интересно, был ли у нее вытатуирован номер под рукавом кардигана, но я подумала, что даже если это было так, мне не стоило его видеть.

– Им непросто вспоминать о страданиях, – продолжал он, – и унижениях, которые им пришлось пережить, поэтому чаще всего они отказываются что-либо рассказывать и уносят все свои секреты в могилу. Случай моей матери – не исключение. Она никогда раньше не рассказывала мне, что произошло. Я смог составить об этом хоть какое-то представление, собирая информацию по крупицам. – Он указал на книгу. – Все изменилось, когда у нас оказался «Неряха Петер». Его появление стало чем-то вроде катализатора, освободившего ее от бремени вины за то, то она выжила. Взяв его в руки, моя мать поняла, что способна встретиться лицом к лицу со своими воспоминаниями. Мы проговорились всю ночь, и наконец после стольких лет я узнал правду.

Я вернула книгу Фритц-Брионесу, и тот положил ее в пределах досягаемости старушки, которая сразу же обхватила томик руками, отчего стало понятно, как сильно она по нему соскучилась.

– Мой дед был евреем, – добавил мужчина. – Он произнес эти слова резко, словно его смущала эта информация, точнее, связанные с ней коннотации. – Как я вам уже сказал, он был серьезным коллекционером. Владел огромной библиотекой, в которой было множество первых изданий и некоторые по-настоящему ценные экземпляры. Он приобрел определенную известность среди библиофилов того времени. Но даже это его не спасло, когда Германия стала не слишком гостеприимным местом для таких, как он.

Я попыталась вспомнить то немногое, что знала о том конфликте: нацисты обвинили евреев в кризисе, возникшем после Первой мировой войны, и запустили необратимый и стремительный процесс, чтобы от них избавиться. Многие из них были вынуждены уехать из страны, и это в лучшем случае. Оставшимися вариантами были смерть или отправка в концлагерь, больше напоминавший ад на земле.

– Понимаю, – произнесла я.

– Однажды на пороге дома моего деда появился офицер в сопровождении нескольких солдат и приказал его арестовать. Его жену и двоих детей тоже забрали. Моей матери было тогда девять лет, так что она едва ли осознавала, что происходило. Им разрешили взять с собой кое-какие вещи, хотя и отобрали их, как только они добрались до пункта назначения. Потом их погрузили в жуткие поезда, идущие на восток, и разлучили. Моего дедушку вместе с сыном отправили в Освенцим, а маму и бабушку – в Дахау. Они больше никогда не виделись. – Выражение лица Жозефины стало жестким и холодным. Казалось, эта история оказалась способна разжечь тлеющие угли той эпохи, что долгое время была похоронена глубоко в ее подсознании. – Бабушка умерла вскоре после того, как там оказалась, так что моя мать осталась одна. Она выжила, прислуживая в домах у офицеров.

Фритц-Брионес произнес слово «прислуживать» как-то странно, словно попытался придать ему все возможные значения. Мне показалось, что старушка, услышав это, воспряла духом, потому что слегка выпрямилась в инвалидном кресле.

– Она мечтала о том дне, когда снова увидится с отцом и братом, но после окончания войны узнала, что они умерли почти сразу, как прибыли в Аушвиц. Это темная история, как и другие, касающиеся множества пропавших без вести людей; нет никакой информации о том, какими были последние мгновения их жизни. Нам хочется верить, что они были вместе до самого конца, составляли друг другу компанию и оберегали друг друга. – Жозефина стала вертеть книгу в руках, словно это помогало ей сохранять спокойствие, когда при ней рассказывали эту историю. Это движение не ускользнуло от внимания ее сына, который с тревогой за ней наблюдал.

– Они оставили все, – сказал он. – Их имущество пропало, вероятно, его продали или разграбили. Библиотека моего деда тоже была утрачена.

Он дал мне время усвоить эту информацию, будто хотел, чтобы я впитала ее, а затем продолжил. Судьба этой семьи во многом напоминала истории других евреев, депортированных во время Второй мировой войны, но от этого не переставала быть жуткой. Девять лет, напомнила себе я. Женщина, сидевшая передо мной, была всего лишь девятилетней девочкой, когда солдаты ворвались к ней в дом и перевернули ее мир с ног на голову.

Его рассказ вызвал у меня целую бурю вопросов, готовую вот-вот меня захлестнуть, но лишь один из них стоял особняком, потому что был самым важным.

– А что вам двоим нужно от меня? – спросила я их.

Я использовала множественное число, чтобы включить в это уравнение и пожилую женщину. Ответив мне «разумеется», Фритц-Брионес снова взглянул на свою мать, словно это помогло бы ему найти подходящие слова, чтобы выразить беспокойство.

– На первой странице «Неряхи Петера» что-то написано карандашом. Какая-то буква.

Я обратила внимание на эту деталь, так что поспешила ее прокомментировать:

– Буква «J»[7]7
  От Juden – евреи.


[Закрыть].

– Полагаю, нет необходимости объяснять вам, что она обозначает, Грета. – Все было чересчур очевидно, так что я ничего не ответила. Фритц-Брионес уже и так мне все объяснил. – В то время было обычным делом изымать имущество у депортированных и уехавших и продавать их, чтобы выручить деньги для финансирования окончательного решения еврейского вопроса. Вы себе это представляете? Вещи евреев продавали, чтобы покончить с евреями. Каким же извращенным умом обладали эти нацисты.

Он произнес это так, словно на самом деле это казалось ему чем-то забавным, хотя я не видела в этом совершенно ничего смешного.

– Да, это так.

– С тех пор, как мы получили этого «Неряху Петера», – продолжил он, – я безуспешно пытался найти местонахождение библиотеки моего деда. Но похоже, что она была засекречена и продана по частям, а может, попала в коллекцию какого-нибудь нацистского фанатика. Или, может быть, была разрушена во время одной из бомбардировок Германии со стороны союзников. – Он сделал жест в сторону матери, которая пристально на меня смотрела. – Однако тот факт, что этот экземпляр всплыл в берлинской библиотеке спустя столько лет, заставляет меня думать, что не все еще потеряно. Я отказываюсь верить, что это – единственная сохранившаяся книга. Где-то еще должны быть другие.

Я уже какое-то время размышляла над тем, в чем вообще был смысл этой его тирады, но именно последняя ее фраза наконец позволила мне понять, чего же хотели от меня этот мужчина и его мать.

– То есть вы хотите, чтобы я нашла библиотеку вашего деда.

Произнеся это вслух, я лишь больше убедилась в том, насколько необычным было это поручение. Вторая мировая война была для меня темным лесом. Я была экспертом по книгам, и хотя в этом деле формально и фигурировала библиотека, мне казалось, что оно и близко не имело ничего общего с моей сферой деятельности.

– Тельес очень хорошо о вас отзывался, Грета. – Фритц-Брионес отвесил мне благосклонный комплимент. Он, похоже, привык к тому, что люди падали перед ним ниц, когда с его губ слетала подобная похвала. К счастью, я слишком долго прожила на свете, чтобы позволить сбить себя с толку подобными глупостями. – Сказал, что вы очень скрупулезная, – настаивал он. – И ни одной детали не оставляете без внимания. А если у вас появляется предчувствие, даже самое странное, то следуете ему до конца. И очень редко ошибаетесь.

– Просто Тельес меня очень любит, но я вас могу заверить, что не настолько хороша. Это дело находится вне моей компетенции, сеньор Фритц-Брионес. Я даже не знаю, с чего можно было бы начать.

– Все просто: начните с Берлина. – Он так это сказал, будто это было чем-то очевидным. Вариантом, который пришел бы в голову любому здравомыслящему человеку. – Там всплыл «Неряха Петер», – добавил он, – так что мы не можем исключать, что в библиотеке есть и другие экземпляры из коллекции моего деда.

– Вы хотите, чтобы я пересмотрела все книги из Берлинской библиотеки одну за другой на предмет экслибриса вашего деда? Это ведь безумие.

– Уверен, что вы найдете какой-нибудь способ.

И опять эта дурацкая улыбочка. Проигнорировав ее, я бросила взгляд на окружавшие нас стеллажи, словно искала там здравый смысл, который у этого мужчины явно отсутствовал.

– Ну, хотя бы список есть? – Фритц-Брионес наморщил лоб, так что я дополнила вопрос: – Каталог или список книг, которые составляли коллекцию вашего деда. Что-нибудь подобное у вас имеется?

– Абсолютно ничего, – заявил «неряха Петер». – Моя мать была слишком маленькой, поэтому больше никаких книг не запомнила. А когда она спустя годы вернулась во Франкфурт, то обнаружила, что город превратился в руины, в том числе и то, что раньше было ее домом. Любые следы, которые могли вести к содержимому этой библиотеки, были утеряны во время бомбардировок, как и все ее имущество. Им с бабушкой ничего не удалось вернуть.

Все это звучало абсурдно. Титаническая и невыполнимая работа. Я задумалась, можно ли как-то вежливо отказаться от этого предложения и убедить этого типа в бессмысленности его плана, однако Фритц-Брионес не был похож на человека, который легко примет отказ. Тем не менее я решила испытать удачу:

– Я очень вам признательна за доверие, но, боюсь, я не тот человек, который вам нужен.

Мой ответ совершенно его не впечатлил.

– Поезжайте в Берлин, Грета. Я свяжу вас с тем парнем, который привез нам эту книгу. Он очень вдохновлен этой историей и пообещал нам помочь. – Я почувствовала, как заливаюсь краской до кончиков ушей. Если этот тип считает, что мне делать больше нечего, как ехать в Берлин, чтобы выполнить его поручение, которое мне явно не по зубам, то он плохо меня знает. – Поговорите с этим парнем, – настаивал он. – А еще – с торговцами антиквариатом и коллекционерами. Изучите архивы и поезжайте туда, где, как вам кажется, вы найдете хоть какую-то информацию.

– А можно узнать, почему вас настолько интересуют эти книги?

– Потому что они мне принадлежат. – Повысив голос, он указал на мать. – Они наши и больше ничьи.

Он с трудом сдержал ярость в этих словах. Несмотря на его пылкость, или, скорее, благодаря ей, я поняла, что он что-то не договаривал. Казалось, будто за этими благими намерениями и попыткой справедливо вернуть то, что им принадлежало по праву, скрывалось что-то еще, и я не была уверена, что хочу об этом знать.

Это заставило меня вести себя с еще большей осмотрительностью.

– Очень жаль, но, боюсь, я не смогу вам помочь.

Фритц-Брионес ответил на мой отказ громким хохотом, и это окончательно вывело меня из себя.

Его мать продолжала внимательно за мной следить с застывшей на лице суровой гримасой. Я понятия не имела, что было в голове у этой женщины, но нельзя было исключать, что она была такой же безумной, как и ее сын.

– Вы это сделаете, Грета.

Хозяин дома бросил эту фразу с безразличием, будто просто указал мне на объективный факт, на какое-то пророчество, без тени сомнения в том, что все так и будет.

Я больше не могла сдерживаться. Предел наглости, которую я была способна выдержать за день, был давным-давно превышен. Я очень медленно положила кулаки на стол и, опершись о них, выпрямилась.

– Почему вы так в этом уверены, Эдельмиро?

Абсолютно не разозлившись, Фритц-Брионес, явно довольный моей дерзостью, издал какой-то неопределенный звук: наполовину хохот, наполовину кряканье.

– Потому что я заплачу вам больше, чем вы зарабатываете за целый год в этом сраном книжном магазине, плюс надбавка за каждую книгу, которую вы найдете, и за каждый след. Вам этого недостаточно?

Пришло время постоять за себя. Заявить ему, что мое достоинство не купишь, что свои чертовы деньги он может оставить себе и что есть вещи, которые не стоят того, чтобы их делать даже за все золото мира.

Но я, конечно же, этого не сделала.

Упоминание мерзкого металла было чересчур заманчивым, чтобы я так легко смогла его проигнорировать. К тому же Жозефина продолжала сверлить меня полным ярости глубоким взглядом. Я вспомнила, что эти глаза видели пределы человеческой подлости вблизи.

– Так что перестаньте делать вид, что вам что-то не подходит, Грета, и просто примите мое предложение. Как вы, возможно, уже поняли, у нас не так много времени.

Он указал на свою мать. Это замечание показалось мне грубым, даже жестоким, но старушка согласилась с ним, моргнув. Женщина, должно быть, с болью осознавала, что с каждой минутой оказывалась все ближе к смерти, и это не только не умаляло ее решимости вернуть то, что ей принадлежало, а даже наоборот.

Это было чересчур даже для меня. Я уже слишком долго терпела наглость этого типа. Фритц-Брионес явно относился к категории людей, убежденных, что в этой жизни все можно купить.

Впрочем, черт возьми, он был прав. Не было никакого смысла это отрицать.

10

Детективное агентство Neoprisa находилось на третьем этаже величественного на вид здания в районе Саламанка. Консьерж, парень, одетый в униформу и серое пальто и ведущий себя, словно хозяин заведения, вскинул бровь, увидев, как я захожу, и оставался с таким выражением лица все время, пока я была в его поле зрения.

– Третий этаж. Лифт – вон там.

Поблагодарив его, я вошла в кабину, которая должна была доставить меня до места назначения. Консьерж продолжал изучать меня даже после того, как дверцы закрылись, и я избавила его от своего присутствия. Он не привык ни к тому, чтобы в столь респектабельном помещении появлялись девушки неопрятного вида, ни к тому, чтобы кафельную плитку, предназначенную для более аристократичных, чем у меня, шагов, оскорблял скрип моих ботинок.

Марла все изучила. Агентство Neoprisa могло похвастаться завидной репутацией. За свою карьеру оно получило несколько наград за высокий уровень секретности и эффективность, с которой выполняло заказы своих клиентов. У них не было ни веб-сайта, ни страницы в соцсетях. В желтых страницах они тоже отсутствовали, так что найти их номер телефона было целой эпопеей. Короче говоря, это было агентство из тех, в которые сможешь обратиться только после того, как его услуги тебе посоветует кто-нибудь из знакомых. Вот такие усилия они прилагали, чтобы собрать базу избранных клиентов, уделяя время лишь тем, кого считали достойными подобной привилегии.

И, разумеется, тем, кто мог себе это позволить.

Меня уже ждали, поэтому я сразу прошла в кабинет со стенами пастельного оттенка, увешанными современными картинами, сюжеты которых было трудно понять. В этом помещении царила атмосфера тщательно созданного уюта. Заметив меня, сидевшая за стеклянным письменным столом женщина с кудрявыми волосами сразу же встала и указала на стул напротив:

– Очень рада познакомиться, Грета. Я – Тереза Солана, мы разговаривали по телефону.

– Очень приятно.

Не сопротивляясь, я села на стул. Терезе Солана было около сорока лет, и все в ее внешности и движениях излучало энергию. Ее кудряшки подпрыгивали при каждом жесте, от чего возникало впечатление, что она ни на мгновение не останавливалась. Она наверняка увлекалась бегом, подумала я. А может, занималась кроссфитом или ходила на групповые тренировки на велотренажере, или что там еще вошло в моду за последние несколько месяцев.

– Вы знаете, чем мы занимаемся, Грета? – Я интуитивно поняла: что бы сейчас я ни ответила, все равно ошибусь, так что просто промолчала. Взяв ответственность на себя, Тереза Солана продолжила: – Мы – частное бюро расследований. В Neoprisa мы беремся за самые разные дела: от личных, вроде измен, исчезновений и наследства, до расследований финансов, рабочих вопросов и мошеннических схем. Мы уже больше двадцати лет возглавляем сектор в Испании, и это позволило нам собрать большую базу клиентов, которые нам доверяют.

Я старалась сохранять невозмутимое лицо, выслушивая эту полную корпоративного духа речь, которую Тереза Солана произносила с пылкостью продавца страховых полисов. Что меня больше всего поразило, так это ее способность рассказывать обо всем этом, ни разу не произнеся слово «детективный». Я предположила, что в Neoprisa, должно быть, считали очень важным отстраниться от гнусных стереотипов, идущих рука об руку с этим определением, так что избегали его всякий раз, как им приходилось рассказывать о том, чем они занимаются в этих стильных кабинетах.

– Сеньор Фритц-Брионес рассказал нам, что вы работаете с книгами.

Наклонившись в кресле, она скрестила руки на груди. «Теперь ваша очередь» – словно говорила эта поза. Мне предстояло в подробностях рассказать о своем опыте и навыках в своего рода беседе на равных между двумя добившимися успеха женщинами.

– Так и есть.

Она молчала, ожидая, что я еще что-нибудь добавлю, но я не стала этого делать. А чего она хотела? Скорее всего, они уже искали обо мне информацию, так что были в курсе моей жизни и работы. Разве не этим они и занимались? Я все равно не расскажу им ничего, чего бы они и так обо мне не знали.

Абсолютно не разозлившись, Тереза Солана сделала смиренное лицо:

– Мы уже почти год работаем над этим делом. – Она изобразила, что уже сыта этим по горло, словно поручение сеньора Фритц-Брионеса было из тех, что испытывали ее терпение и заставляли задумываться над тем, какого черта она не занялась в жизни чем-то другим. – За это время, – продолжила она, – мы уже поговорили с руководителями библиотек Берлина, Франкфурта и Мюнхена, а еще отправили нескольких наших экспертов в области библиофильства и коллекционирования, чтобы они поработали на местах. У нас есть человек, который находится в постоянном контакте с немецким правительством, чтобы выяснить, что за цепочка приказов привела к аресту деда сеньора Фритц-Брионеса и его семьи.

– Интересно.

Она говорила монотонно, но у меня не возникало ни малейших сомнений в том, что этот поток информации имел лишь одну цель: сбить меня с толку и подчеркнуть, сколько они вложили в это расследование. От этого выплыла на поверхность истина, которую было невозможно опровергнуть: средства и контакты, которыми располагала Neoprisa, находились на расстоянии нескольких световых лет от моих библиофильских возможностей, что превращало мое участие в этом деле в какую-то дурную шутку.

– Если честно, Грета, я не уверена, что вам стоит принимать участие в этом расследовании.

Это замечание, которое она попыталась облачить в максимально мягкую форму, сделало очевидным то, о чем я и так подозревала: Тереза Солана считала мое присутствие обузой, капризом человека, который ей платил, и она не могла ему отказать. Она вложила в это дело слишком много времени и усилий, чтобы поверить, что я смогу найти что-то, что они упустили из виду.

– Не вы одна так считаете, Тереза.

Мой ответ, должно быть, ее удивил, но, сохранив невозмутимое выражение лица, она снова пошла в наступление:

– Вы здесь только потому, что мистер Фритц-Брионес настоял на том, чтобы мы обратились к вам за помощью. Он говорит, что вы можете применить свои знания в области библиофильства, чтобы найти то, что мы могли упустить, хотя и консультировались с собственными экспертами, одними из самых авторитетных во всей стране. Не поймите меня неправильно, Грета, но мне сложно поверить, что вы можете быть для нас полезны. Поверьте, я не имею в виду ничего личного.

Но речь определенно шла о личном отношении. Ведь я захватывала ее территорию, без спросу вторгаясь в ее область деятельности и ставя под угрозу ее репутацию. Именно в этом была причина ее агрессии и всех тех комментариев, что она, абсолютно не сдерживаясь, только что высказала мне прямо в лицо.

Впрочем, я уже начала подозревать, в чем была истинная причина ее враждебности: она просто боялась. И у нее были на это все основания. Сколько бы Neoprisa ни вложила в это расследование, она, по сути, не достигла в нем никаких серьезных подвижек. Оно застряло в мертвой точке, и именно по этой причине Фритц-Брионес и потребовал, чтобы я вмешалась.

Похоже, вероятность того, что я, со своими ограниченными ресурсами, смогу найти что-то, что они упустили из виду, пугала ее больше всего на свете. Это бы жутко ее унизило. И как бы маловероятно это ни звучало, Тереза Солана не достигла бы такого положения во главе Neoprisa, если бы шла на ненужные риски, что делало меня нежеланной гостьей, способной не оставить камня на камне от ее славы и доброго имени.

Мне не хотелось, чтобы она воспринимала меня как угрозу, но в то же время я не могла позволить, чтобы ее неуверенность в себе повлияла на мои шансы, какими бы низкими они ни были. Поэтому я попыталась состроить настолько наивное выражение лица, насколько от меня ожидалось.

– Я договорилась с сеньором Фритц-Брионесом, – сказала я. – Он хочет, чтобы я поехала в Берлин и встретилась там с несколькими людьми, и попросил, чтобы я обратилась к вам, чтобы вы облегчили мне работу.

Моя прямота столкнулась с ледяным безразличием Терезы Солана, смотревшей на меня так, словно я была насекомым, которое по ошибке заползло к ней в кабинет. Инстинкты подсказывали ей от меня отмахнуться, но, видимо, она пришла к выводу, что это не вариант. Кто платит, тот и заказывает музыку, а сеньор Фритц-Брионес был клиентом, которого она ни при каких обстоятельствах не хотела упустить. Пойти наперекор его планам было бы равносильно тому, чтобы попрощаться с ним и его деньгами.

Именно поэтому она пошла на попятный и, сдержавшись, чтобы не фыркнуть, достала из ящика папку и положила ее на стол посередине между нами.

– Вот документ, в котором указано, что мы согласны с вашим участием в качестве стороннего следователя на разовой основе и только по этому делу. Он включает в себя положение о конфиденциальности. В двух словах: если вы что-то узнаете, что бы это ни было, вы сообщаете информацию нам, и больше никому, и мы ее оцениваем. Если мы приходим к выводу, что она относится к делу, то передаем ее сеньору Фритц-Брионесу.

У меня возникло искушение ей возразить. Фритц-Брионес прямо попросил меня держать его в курсе всего, что мне удастся узнать, а это станет невозможным, если мне придется пропускать все через фильтр бюро расследований Neoprisa.

Я промолчала, потому что поняла, что спорить абсолютно бесполезно. Это был всего лишь жест отчаяния, с помощью которого Тереза Солана пыталась связать мне руки, чтобы сохранить свои вложения. Она сомневалась, что в случае чего сможет помешать мне обойти ее и напрямую поговорить с типом, который за все платит. А если она пойдет против воли Фритц-Брионеса, то лишь навредит себе самой.

Несмотря на это, я взяла папку и пробежалась взглядом по договору. В углу первой страницы, прижатая скрепкой, лежала кредитная карточка.

– Эта карта – для покрытия расходов, связанных с расследованием, – объяснила она. – Вы можете оплатить ею перелет в Берлин, проживание и все, что вам понадобится.

Карточка вызывающе поблескивала. Иметь в распоряжении кредитку от сеньора Фритц-Брионеса, чтобы выполнять свою работу? К такой роскоши я не привыкла. Обычно те, кто прибегал к моим услугам, следили за тем, чтобы не потратить ни одного лишнего евро, и внимательно проверяли бумаги в поисках любых лишних расходов, которые можно было бы урезать.

Тереза Солана, видимо, догадалась, о чем я задумалась, поэтому поспешила напомнить мне, кто здесь главный:

– Вы должны советоваться с нами, прежде чем совершить какие-либо непредвиденные расходы, Грета. И мы решим, стоит вам это делать или нет. И, полагаю, мне не стоит объяснять, что нам нужны от вас все чеки.

Она произнесла это с ноткой угрозы в голосе, а энергичное подергивание ее кудряшек все лишь усугубило. Подписав документы, я без лишних формальностей пододвинула их к ней. Тереза Солана забрала их и протянула мне кредитку. Мне показалось, что на лице у нее появилась тень злобы, которая выдавала ее истинную природу: ей изо всех сил хотелось, чтобы я потерпела неудачу, даже если это навредит ее клиенту.

– Полагаю, вы понимаете, что все это – пустая трата времени. Вы будете беседовать со свидетелями, которых мы уже расспросили, идти по зацепкам, которые мы уже отбросили и, наконец, просто будете подолгу бродить наугад. И все это, разумеется, за гонорар. – Последнюю фразу она произнесла с яростью. Ее жутко злило, что ей приходилось беседовать со мной на эту тему. – Наслаждайтесь, Грета. Вы полетите в Берлин, и все ваши расходы будут покрыты. Воспринимайте это как отпуск.

– Дело в том, что это не отпуск, Тереза.

Она начала кусать губы, сдерживаясь, чтобы не выдать очевидный ответ. Затем она указала подбородком на дверь кабинета. Ее кудряшки сопроводили этот жест.

– Сообщите мне, когда приедете в Берлин. Я свяжу вас с главой библиотеки, который передал книгу сеньору Фритц-Брионесу. Он расскажет все, что вам нужно знать.

Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но не стала этого делать, словно в последний момент решила, что ей не стоит тратить время на кого-то вроде меня.

Тихо попрощавшись и не получив ответа, я вышла из кабинета, не дожидаясь, как она найдет повод выгнать меня из своих владений менее любезным способом.

Именно в этот момент, запертая в лифте, спускавшемся со скоростью черепахи, я впервые осознала, что способна добиться в своих поисках успехов. И не ради Фритц-Брионеса, не ради Жозефины и не для того, чтобы возместить ущерб, который нанесли этой семье нацисты. Причина находилась на уровне животных инстинктов и была гораздо проще: мне просто хотелось увидеть, какое лицо будет у Терезы Солана, если я ее переиграю.