Текст книги "Мародер"

– Кябир! Хорош, а?! На квартал уже отошли, а ты все рычишь. Типа самый бдительный, да? У-у, рожа! Кстати, че морда грязная? А, примерзло… Ну-ка, дай… Вот. Теперь ниче, фасонистый. Так и ходи, понял? Не помой свой Дом и хозяина, ракушка. «…И красил масть пацанской зэчкой…»[147]147
  Строка из переделки «Медного всадника» Пушкина.


[Закрыть] А то вон Кирюха щас придет, и че? Скажет, и Дом у вас помойный, и пес вон бегает грязный. Чмо, наверное. А от пса до хозяина… Так. – Хозяин расслышал, наконец, сам себя. – Че я там ляпнул? Кирюха придет? Ну что ж, давно уже болтаем, пора и дело сделать, да, сучий сын? Тогда пока, меным алтыным, пойду скомплектуюсь…

Спустившись, Ахмет принялся собираться в дорогу, рассчитывая на неделю. Закончив, заперся в своей комнате и приготовил десять аммоналовых шашек – одну здоровую, граммов на восемьсот, пару на двести – двести пятьдесят, а остальные маленькие, под воронку, – прошибать дыры и замки. Пока ковырялся – уже обед, из подвала поднялись вкусно пахнущие свежими опилками Серб с Почтарем и толкаются возле умывальника. Прошел на кухню – у-у, запах какой!

– Че там пахнет так?

– Собрался куда-то?

– Собрался. Полторы недели, все уже сложил, ниче не надо. Пахнет-то чем?

– Да решила гуся запарить, вас, поди, достала уже шкварка, да? Че им висеть, уже вон Новый год скоро, а мы ни одного еще не снимали, хоть поедите вкусного.

– Еще тарелку ставь.

– Что, ждешь кого?

– Жирик зайдет.

– О-хо-хо, – задумалась жена. – Только его нам и не хватало. Я ж гуся только половину отрубила, щас прорва-то эта все сожрет, едва усядется… Так, ладно, че-нибудь придумаю. Пить-то будете? Хотя куда там пить, в дорогу-то…

– Да достань, выйдем-то к вечеру только. Если выйдем.

Домашние расселись вокруг огромной миски с дымящейся горой картошки, только хозяин все слонялся с кухни в коридор, не торопясь занять свое место у торца. Видимо, надоело – скинул бушлат и сел, бурча что-то навроде «да и хер с ним, нам больше достанется».

Почти успели спокойно пообедать, Кирюха приперся чуть позже, удовольствовавшись в результате самым скромным куском вяленой гусятины с подостывшей картошкой. На столе появился пузырь с мутноватым самогоном. Домашние Ахмета накатили, безмолвно переглянулись с хозяином: «Это че, посидим малехо, или терка?» – «Терка». – «А, ну ладно. Жаль», – и отправились вниз, зашивать новую баню. Жена выставила чай и тоже растворилась в хозяйственных закутках, время от времени грохоча своими склянками то за одной, то за другой стеной. Хозяева сползлись к печке, развалились в удобных опелевских сидухах, протянув ноги к жаркой амбразуре. Ахмет налил по паре пальцев, закинулись. Пожевали капусты.

– Че, пора, считаешь?

– Да думаю, да. У тебя как, срочняков никаких не висит на жопе?

– Да нет вроде. Баню без меня доделают, товар баба выдаст, если че.

– У меня тоже все вроде ништяк. Я смотрю, график вроде устаканился – через два дня на третий большой приход, по три рожка собираем.

– А эти два дня?

– Да так, ни шатко ни валко – рожок, и то хорошо, коли целый. Дровяные да рыбаки в основном.

– Ну, все не залупа на ацетоне…

– Ну да, так оно… Тут еще бизнесок нарисовался.

– Типа хранение?

– Ну да. Подвал-то – охереть, заблудиться можно. Орех молодец, проявил инициативу, а то так бы и телились. Одну сторону коридора подшаманили, там типа отсеки такие, пятера за неделю, нормально.

– И че, много народу?

– Да как придем, вторую сторону делать буду.

– Холодный если кому нужен будет, ко мне посылай.

– Кому зимой холодный-то?

– Да летом.

– А-а. Ладно… Ну, будем живы?

– Давай.

– Х-х-ху… Эх, крепка савецка власть!

– Магомедычева, яйцом чищена. Че не заедаешь-то? Налегке желаешь остаться? Тебе все равно меня ждать придется, я эти ваши лыжи, сам знаешь…

– Берешь кого?

– Витьку, думаю, – все же сказал Ахмет, весь день до этого метавшийся, брать – не брать. А ведь уже почти решил идти один. Сердце шептало: не надо тащить своих, чуяло лажу; однако доля Дома увеличивалась существенно, и Ахмет позволил жабе говорить от своего имени, отмазавшись сам от себя: типа, четыре-пять опытных людей при пулемете, кто нам че сделает? Да и жопа, может, только мерещится, четко, однозначно сердце ведь не сосет… – От тебя кто? Немец?

– Не. Он на Доме останется.

– Да, на такого можно Дом оставить. Я вот тоже Серба дернуть не могу.

– Возьму Дениску молодого. Я так посмотрел, он хоть и молодой, а с башкой дружит. Он сейчас лежит за этими, пасет.

– Не устанет раньше времени? Этих гасить, да сколько он у тебя уже в секрете лежит?

– С утра. Ну, скажем так, он после этого всего пройдет лишь в два раза быстрее тебя и только в три раза дальше. С двумя твоими грузами.

– Да ну. Терминатор какой-то прям.

– Такие войска, не то что ты, увалень.

– Лишь бы не зацепило, пока автайкиных прессовать будем.

– Сплюнь… Ну че, по последней?

– По крайней. Ну, будь…

– Ф-фу… Ох, хорошо пошла… Ладно, я тоже пошел. Так, давай часы сверим. Тринадцать пятьдесят одна.

– Тоже.

– Ну, все. Восемнадцать – тридцатая школа, слева, за пожарным выходом. Хозяйка! – гаркнул Жирик в сторону дверей уже своим обычным веселым басом. – Спасибо, накормила! Как у мамы!

К шестнадцати Ахмет спустился в подвал, забрать Витьку наверх. Баню расположили точно по центру, оставив два прохода по бокам; так не грелись боковые стены подвала, выдавая в ИК четкое пятно, зато грелась часть пола в спальнях и кухне. Затхлость подвального воздуха сменилась праздничным, свежим духом хорошо просушенной липы, парни весело стучали молотками – Витек обшивал, Серб правил на наковаленке гнутые гвозди.

– Шабаш, парни. Закуривай. Вводная.

– Я на Доме, как всегда, – заранее дуясь, протянул Серб.

– Да, Серег, – отрезал Ахмет. – Вторая новость тебе понравится еще меньше. Дней восемь расчетное. Причем. Если, с завтрашнего рассвета, хоть одна рожа покажется – никаких нежностей, сади без экономии, хоть на полкоробки. Тащишь наверх ящик, снаряжалку, все рожки собираешь, клемму с аккумулятора не снимать вообще – пока не приду. Эргэохи собрать все.

– Че-то серьезное ожидается?

– Нет. Но, сам знаешь, все возможно. Мы с Жириком идем прессовать автайкинских. Это сегодня; через два часа мы с тобой, Вить, выходим. У Мирохи люди при деле, у Нигмата тоже пошли груз встречать, так что им не особо до наших междусобойчиков, но лучше подстраховаться. Они оба будут в курсе – ихние сунуться не должны. Жириновские тоже все будут заняты, тем более они в курсе, что мой Дом будет на тревоге, и никто ихний не припрется по-любому. В общем, Серег, хуячь на каждый шорох и патрона не жалей, если кто лезет – чужой однозначно.

– Понял. Если подлетное прошло?

– Еще сутки не дергаться. Пройдут – Жириков Немец зайдет, он на инструкции. И он – старший. Время поиска – максимум сутки, затем – мухой обратно, и сидеть до выяснения. Если еще сутки нас не будет – снова заходит Немец, переезжаете к Жирику и живете там. Немец старший. Но мы вернемся. – …Не все только… – злобно прошипело сердце. – Оставь. Не бери… – …Да отъебись ты!.. – мысленно рявкнул Ахмет. – …Как это «не бери»?! На Дом и на себя только по доле, а Жирик и на себя, и на Дом, и на молодого, и на этого, которого от Автайкина выдернем?! Щ-щас-с-с!!! «Не бери», ишь ты…

– Ахмет, мне собираться идти?

– Не надо. Я тебя собрал уже, сидора наши готовые стоят. Стволы еще вторые понесем и цинк. Пойдем с чистыми, а из вторых Жириковых при штурме обеспечим, они потом почистят и принесут, мы возвращаться не будем. Гасим Автайкина, берем там человека – и ходу.

– Куда идете хоть? – не вытерпел Серб.

– Арсенал РВСН. За Барабашом. Ну, все, – поднялся хозяин. – Вить, переодевайся, и отдыхать. Посрать, помыться, белье свежее. Жрать не вздумай. Валенки подшитые бери, там по бетону скакать придется. А я пойду вздремну часик, че-то после караула в сон клонит.

В восемнадцать ровно от тридцатой школы разбежалось с десяток смутно различимых в сумерках фигур. Две резво ломанулись в сторону ДОКа, это были черти, нанятые отогнать малявы Нигмату и Мирохе. Мол, не волнуйтесь, дорогие соседи, и от своих глобальных дел не отрывайтесь, это мы так, свои маленькие проблемки решаем. Остальные быстро растворились среди мертвых зданий, словно провалившись сквозь заметаемые поземкой сугробы, и вынырнули из тьмы только на заботливо подготовленных огневых, полукольцом охвативших здание напротив начисто выгоревшей пожарки.

Сигналом к атаке должен был стать окурок, выброшенный из окна на втором этаже, сигнализирующий, что автайкинские обсели поляну в полном составе, а нужный человек в безопасности. План атаки был прост и основывался на выдающейся безалаберности противника, полагавшего, что лучшая оборона – это наступление, и периодически наезжавшего на всех в своем районе. Надо сказать, что такая стратегия позволила им протянуть довольно продолжительное время, и протянуть неплохо – окружение даже не думало о том, чтобы тронуть эту странную компанию, почитая за счастье отсутствие внимания с ее стороны. Расположенная вплотную к ГАИ заправка заложила основы их благосостояния, достаточный арсенал, взятый в колонии, позволял не особо грузиться вопросами безопасности, так что жулики жили куда веселее, чем раньше, а их семейники[148]148
  Семейник – лицо, наделенное статусом члена «семейки», т. е. неформального объединения лиц, отбывающих наказание в МЛС и находящихся в СИЗО. «Семейка» есть стихийно создающийся осужденными и подследственными социальный институт, выступающий прежде всего в качестве инструмента снижения рисков и ведения примитивной хозяйственной деятельности.


[Закрыть] – красначи[149]149
  Краснач – военнослужащий, проходящий службу во Внутренних войсках МВД.


[Закрыть] от жуликов никогда сильно не отличались. По идее, такая толпа давно уже должна была саннигилировать, но там собрались настоящие волки, знающие человека насквозь, – зона сообщает такое знание человеческой натуры, какое даже не приснится никакому ученому психологу, потому все и балансировало в более-менее стабильном виде. Держалось все на Автайкине – щуплом человечке с невыразительным лицом люмпена от пивного ларька, с той лишь разницей, что от некоторых выражений, которые иногда принимало это лицо, жидко срали в штаны взрослые, знающие себе цену мужчины и безропотно пересаживались к петухам гордые сыны Кавказа.

Стол компании был даже пожирнее, чем у тех же Ахмета с Кирюхой, и бухали там не в пример чаще, едва ли не каждый день. Бухали и сегодня, в последние минуты своей жизни. Читателю, не знакомому с контингентом, не стоит представлять себе паясничающего Промокашку и веско роняющего колоритные афоризмы Джигарханяна. За столом непринужденно сидели семеро вполне обычных мужиков, чьи движения были скупы и корректны, а негромкий разговор нимало не напоминал гвалт, подобающий «бандитскому шалману» или «малине», разве что в комплект столового прибора почти перед каждой персоной входил нож, на столовый смахивающий весьма отдаленно.

Один из сидевших за столом, докурив, приподнялся, подтянул к себе пепельницу. Брезгливо скривился: полнехонька, перехватил поудобней, вышел из-за стола. Неспешно обошел сидящих, остановившись у железного оконного намордника. Морщась, дотянул окурок, отодвинул заслонку и вытряс набитую пепельницу наружу, даже постучал – видимо, на дне присох бычок. Мощным щелчком отправил во тьму окурок, пошел назад. На полдороге замедлился, сбился с шага. Пристроил пепельницу на углу стола, улыбнулся, будто пришло на ум что-то смешное, и свернул к двери, бросив через плечо:

– Сань!

– Чего, Панева?

– Чаек побереги…[150]150
  Согласно «понятиям», в камере СИЗО, отправляясь справлять нужду, необходимо предупредить сокамерников о предстоящем акте, дабы никто не зашкворился, принимая еду и питье в то время, когда кто-то ссыт либо срет. Строгость следования подобным «заположнякам» обратно пропорциональна тюремному стажу, и в данном эпизоде Паневин изящно намекает Сане, что тот где-то перебарщивает в стремлении стать святее Римского Папы, уподобляясь малолетке. Стоит также отметить, что данная подъебка полностью корректна и поводом к конфликту служить не может.


[Закрыть]

Несколько человек улыбнулись – видимо, Саня подъебку заслужил. На другом конце стола никак не отреагировали, продолжая тихую беседу. Хлопнула дверь, завершая отсчет последних мгновений перед локальным армагеддоном. Беду почуял лишь один из присутствующих, что достаточно удивительно – собравшиеся за этим столом до сих пор были живы во многом благодаря отточенному чутью, которое принято именовать «звериным».

Но все, что он успел предпринять, – поставить уже поднесенную ко рту кружку с водкой и рефлекторно схватить со стола пику. На его движение отреагировал один хозяин, подняв взгляд, упершийся в недозадвинутый оконный намордник. Сталь намордника с неуловимой стремительностью покрывалась пулевыми отверстиями, разбрасывая снопы крохотных искорок. Может, он даже успел заметить рой бронебойных пуль, ворвавшийся в помещение, кто знает… Подумать он точно ничего не успел – его голова брызнула в стороны, внеся свою лепту в облако над столом, состоящее из водки, взметенной шквалом свинца, крови, выбитой из множества продырявленных тел, капустного рассола, щепок, штукатурки, стекла, частичек ткани, костей и мозга…

Две секунды спустя все находившиеся в помещении были мертвы – из-под восьми стволов куда там денешься. Но атакующая сторона желала гарантий, а потому сменила магазины, продолжив крошить мебель и развозя трупы в совсем уже непотребное месиво. Затем в развороченное длинными очередями окно полетели гранаты, окончательно превратившие содержимое комнаты в смердящий тротилом и парными внутренностями фарш из дерева, мяса и костей.

Снова хлопнули гранаты – в здание с трех сторон ворвалась зачистка, не обнаружившая ни тени сопротивления. Ахмет освободил притянутый ремнем к оконной раме ствол, осторожно, стараясь не давить гильзы, вышел из комнаты и спустился вниз, дрожащими руками раскуривая трубку.

У подъезда уже собирался народ. Немец метался, пытаясь одновременно и организовать сбор трофеев, и отправить людей на брошенный под недостаточной охраной Дом, и проследить, чтоб уходящие ничего не забыли. Витек разложил лыжи, пытаясь отобрать парные, Жирик что-то втолковывал главному трофею, мрачному долговязому мужику под полтинник. Ахмет подошел, протянул руку:

– Ахмет.

– Паневин, Анатолий.

– Анатолий, извини, конечно, но ты покороче никак не отзываешься?

– Кратко – хоть по фамилии, хоть Толян, Толя, как угодно, лишь бы не Толик.

– Усвоил. – Ахмет отошел, не вмешиваясь в беседу.

Наконец Жириковы парни ушли, сгибаясь под тюками награбленного, оставив одного сторожить свежевзятый Дом.

– Ну че, мужики. Присядем на дорожку. Следующий привал не скоро, за ночь надо до Тайгинки дойти.

– Как решил идти, Кирюхин? – поинтересовался Паневин.

– Щас по Подольского, до блока цехов, там спускаемся на лед и идем по Малухе, через Булдым; у заставы, что у пыштымского КП, поворачиваем и идем лесом до Каолинового. Потом справа от железки на Тайгинку. Там осмотримся, решим, че дальше за маршрут.

– Ага. Не много ты кинул, всю ночь-то? Тут по прямой…

– Около двадцатки. Но по целине, да и полежать, думаю, придется.

Полежать пришлось. Сначала между Пыштымом и Каолиновым за группой кто-то увязался. Ахмет почувствовал, маякнул – давайте сделаем вид, что типа останавливались, груз там поправить или еще зачем. Народ щедро вытоптал подходящий просвет между деревьями. Пользуясь оказией, поссали. Ахмет натянул растяжку между деревьями, и торопливо замаскировал, насколько возможно. Снялись, прошли метров двести – сзади бахнула эргэошка. Вроде отстали – или зацепило кого, потащили, или намек усвоился. Дошли до Каолинового. За Каолиновым снова та же хрень. Не ломая лыжни, закинули Витька с Ахметовым РПК на дерево, сами рассредоточились полудугой. Бесполезно, не провести лесных людей. Те тоже встали, пришлось, во избежание закрутки[151]151
  Закрутка – тактический прием для встречного боя в лесу.


[Закрыть], снова сниматься и бежать, высматривая место для броска через железку.

– Эх, эсвэдэху[152]152
  СВД – снайперская винтовка Драгунова.


[Закрыть] бы с ночником…[153]153
  Ночник – ночной прицел.


[Закрыть] Отстрелить колено одному-другому, ишь увязались, пидарасы, – едва выговорил запыхавшийся Ахмет, остановившись возле Паневина.

– Ну-ну. Много она тебе поможет, эсвэдэха твоя.

– А че не поможет? С трехсот метров перехерачить – и делов.

– Я так понимаю, там люди опытные. А опытный человек тебя, барбоса комнатного, в лесу бабскими ножницами запорет, вякнуть не успеешь. Это нам везет, что зима, да Кирюхин вон знает, что делает. Я так понимаю, что по зелени они нас пять раз схарчили б уже.

– Думаешь?

– Не думаю. Мы вон за чехами пять лет бегали, юшкой умываясь, пока начали соображать что к чему. В лесу опыт в сто раз важнее ствола. Ну, до взвода если.

Тут Кирюха, видимо, что-то высмотрел с бугра и снова погнал свое маленькое войско дальше, через ледяное поле замерзшего озерца.

Посреди озера забрал у Ахмета пулемет и широким шагом ушел в сторону высокого берега, наказав по пересечении открытого места вставать, растягиваясь фасом вполоборота к ходу противника. Еще не дойдя до берега, Кирюхины подопечные услышали, как Кирюха дал несколько коротких, в три-четыре патрона, очередей. Ахмет ощутил, как едва заметно колыхнулся мир вокруг него. Что-то изменилось, баланс нарушился, вот только в какую сторону…

– По цели работал, – впервые подал голос молодой, Дениска.

– Че?

– Я так понимаю, Кирюхин по цели отработал. Молодец, выцепил-таки, – одобрительно сожмурился Паневин.

– Че, думаешь, попал?

– Заставил открыться, вывел под выстрел – это уже о нем говорит. Им, кстати, в первую очередь. Попал, не попал – я понимаю, даже если не попал, они сейчас крепко задумаются. Может, отстанут. Я бы отстал.

– Из-за пары очередей?

– Слышь, Ахмет, че тупой такой, а? Не в обиду. Ты не думай, что мы на равных с ними сейчас. Вот ты свой район хорошо знаешь. Представь, этих, – Паневин ткнул через плечо, в сторону озера, – натравили на тебя в твоем районе. Порвешь?

– Спрашиваешь. Но то город, а не лес. Лес так знать нельзя, разве нет? Все елки не упомнишь.

– Это тебе так кажется. Они сейчас… Ну как ты возле своего дома. А Кирюхин их умыл, понимаешь? Они его проспали, а он их на прицел взял, в ихнем же квартале. Я бы отстал, от греха.

В тишине, между порывами ветра, послышалось задышливое пыхтенье – Кирюха спешил воссоединиться с основными силами своей армии.

– Вроде снес одного, в ноги. Все, теперь отъебутся, козлы.

– Молодца, Кирюха.

– Ладно, все это хорошо, однако дальше пошли. Не дай бог, того зацепил наглушняк, еще ломанутся щас, рассчитываться.

Глава 7

Прошел уже час, как мародеры изучали в Ахметов монокуляр окрестности объекта С[154]154
  Арсенал РВСН.


[Закрыть]. В отличие от Тридцатки, прошлый снегопад здесь не состоялся, и снег лежал нетронутым, получается, с самого первого раза.

– Ну че, молодого с Витькой на шухер, и пошли.

Расставив охранение, троица мародеров направилась к входу в бункер – здоровенной бетонной трапеции на склоне горы. Огромные ворота были чуть приоткрыты, едва руку просунуть.

– Это и есть противоатомные? – поинтересовался Ахмет.

– Нет, это так, декорация. Здесь только пандус, вагоны загнать. Тут контейнера с боевыми блоками вытаскивали кран-балкой, на машину клали, а вниз – там лифт есть.

– Это который внизу теперь валяется, – злобно вставил Кирюха. – А лестницы – тю-тю.

– И че, по тросам спускаться? – испугался Ахмет.

– Не, – мрачно хохотнул Паневин. – Аттракцион на югах видел? Водяная горка? Вот по ней. Аквапарк, бля, имени Пятидесятилетия Октябрьской революции[155]155
  Войсковая часть, эксплуатирующая данное сооружение, носит очень похожее имя.


[Закрыть], ептыть… Только насухо пока. Как начнешь в норматив укладываться, дадут воду. Хотя там, я понимаю, лучше б солидол покатил…

– Че, вентканал какой-то?

– Увидишь…

В кустах, куда направил их Кирюха, в самом деле торчал здоровенный бетонный стакан – так называемый вентиляционный киоск. Ахмет сразу заинтересовался следами взрыва, которым была выбита массивная решетка-жалюзи, вяляющаяся тут же, в нескольких шагах.

– Че, у вас тогда еще шланги[156]156
  Шланги – народное название удлиненных СЗ, проще говоря – гек-соген в мягкой оболочке цилиндрического либо прямоугольного сечения.


[Закрыть] были?

– Да хрен его знает… Я только команду дал вскрыть, а дальше Онофрейчук, коллега твой покойный, нас отогнал подальше, и я не видел ниче. Да и не до того было.

Паневин сбросил с плеча дубовый капроновый шнур, оглядываясь, куда бы его привязать.

– Кирюхин, вы тогда куда вязали?

– Через проем, к решетке. Потом в распор поставить, и хучь слона сажай.

– Логично.

Первым спустили Паневина, затем по жерлу воздуховода спустился Ахмет, по пути восхищаясь некогда беспредельной щедростью СССР, – воздуховод был из толстой нержавейки, да еще и сварной. Спрыгнув внизу на отвинченную от короба «улитку», снова поразился – тоже нержа и тоже миллиметров восемь, не меньше. В дверь венткамеры просунулся Паневин со свечой:

– Че, нормально доехал?

– Да вроде.

– Тогда пошли пока, Кирюхин догонит.

Ожидая увидеть классическое военное подземелье – узкие беленые коридоры со связками кабелей по стенам, – Ахмет удивленно обозревал подземные проспекты арсенала. По ним вполне можно было гонять на «КамАЗах». Паневин спокойно, как по своей кухне, шагал вперед, изредка взглядывая на загадочные аббревиатуры на стенах тоннеля.

– Это че за двери? Тут бомбы и лежали?

– Нет. Бомбы ниже. Тут технические помещения – аппаратные там, ЗАСС[157]157
  ЗАСС (ЗАС) – засекреченая связь.


[Закрыть] и прочая такая херотень.

– А где, Жирик говорил, клеть с двухсотыми?

– Это в обратную сторону. А ты че, покойников боишься?

– Да удивляюсь иду – духа не слышно. Только изоляцией горелой пахнет.

– Это гут, я понимаю. Тут на воздух не выйдешь, продышаться-то.

Паневин остановился у ничем не отличающейся от других двери, покрытой пузырями отставшей от сырости краски.

– Все, тут ждем. Смотри пока, как ее выбить половчее.

Ахмет внимательно осмотрел железную створку. Ничего примечательного, дверь как дверь.

– Она как, не на три точки, не помнишь? Там рычага такого нет снутри?

– Точно не помню, по-моему, нет. Засов замка толстый такой, длинный. Вот по стоко где-то в косяк уходит, – похлопал Паневин чуть выше часов.

– Это нам до пизды… – пробормотал сквозь зубы Ахмет, роясь в рюкзаке. – Хучь по самы помидоры…

Прикинув, где находятся сувальды замка, приладил маленький заряд из транспортерного валка. Отогнал за угол Паневина вместе с подошедшим Кирюхой, запалил, прикрылся углом, открыв рот. Свистяще бухнул аммонал, давануло… За дверью оказалось помещение, оборудованное под пост, – стол со старинной, шестидесятых годов, настольной лампой, застекленный шкафчик с ключевыми пеналами, стальная решетка отделяет пост от входного бокса. Жирик достал «Грача»[158]158
  «Грач» – пистолет Ярыгина, ПЯ, или 6П35. Уважаемый в войсках пистолет. – Равдугинская смена…


[Закрыть] и выстрелил в электрозамок на решетке, вызвав у спутников взрыв испуганного мата. Проходя мимо стола, Паневин взял в руки журнал, сдул со страниц легкую пыль, невесело хмыкнул и аккуратно вернул на место.

– Че?

– Смена, говорю, одна – знакомых там много. Компрессорщики.

– А че, они… там?

– А где ж еще… Их только дежурный мог поднять.

Следующий бокс обрывался вниз металлическим трапом.

– Че так быстро ржавеет-то?

– А как ты хотел. Все подземные сооружения, они, как корабль, водой окружены. В земле знаешь сколько воды? Реки целые. Воздух когда не циркулирует, влагу не выносит – все, махом сырость, да сам вон видишь – краска за месяц вспухает, железо гниет, как дрова горят.

– Так еще лет пять постоит, и все тут рассыпется.

– Ну, не пять, конечно, а вообще – да. Это тебе не старая сталь, как в войну, та еще сто лет целая будет. Ладно, лезь давай, выдержит.

Спускаясь, Ахмет старался загодя надышаться, памятуя о ждущей их внизу целой смене мертвецов. Однако, спрыгнув с лестницы на звонкий метлаховый пол, не учуял даже тени трупного запаха – его окружал все тот же промозглый и спертый подвальный воздух. Тяжко грохнул каблуками Кирюха, зашуршал в куртке, чиркнул показавшимся едва ли не сваркой кремнем зажигалки, распаливая свечку.

Оказалось, что они стоят на платформе, – тоннель, в обе стороны рельсы, упирающиеся в массивные стальные ворота. Несколько дверей весьма серьезного вида ведут с платформы куда-то в стену.

– А такие смогешь?

– Ща гляну…

Повезло – двери открывались наружу, и на полу были четко видны борозды от ригелей. Вычислить, где расположена ось механизма, распирающего крестом ригеля, смог бы даже ребенок. Ахмет поинтересовался, помнит ли Паневин толщину дверей, и взял заряд потяжелее.

– Ну, с какой начнем?

– Да нам одну только надо. Там все привода, – ткнул Паневин в крайнюю дверь с загадочной буквенно-цифровой аббревиатурой, вспухшей на пузырящейся краске.

Рявкнул аммонал, Ахмет еще немного повозился, цепляя утконосами нижний ригель, и дверь бесшумно отворилась, выпустив на платформу облако смрада. Перегоревшая, но еще довольно забористая трупная вонь заставила мародеров спешно подняться назад по лестнице.

– Третий год уже, а все еще воняет.

– Дак сыро же. Плюс еще кумулятивная струя все в воздух подняла, а если б тихо вошли, ниче б не воняло. По крайней мере, не так.

– Ладно, я спущусь. Как открою, свистну.

Паневин стянул чеченку, закрыв ею рот и нос, и ушел, подсвечивая огарком. Через несколько томительно долгих минут раздался лязг металла во вскрытой комнате, словно пьяный великан, придя домой, не может попасть ключом в скважину, затем скрежетнули, страгиваясь, и мерзко завизжали расходящиеся створки ворот.

– Спускайтесь, эй! Я у тоннеля подожду.

Мародеры снова оказались на платформе, стараясь скорее преодолеть облако тухлой вони. В конце платформы, где виднелась свечка Паневина, почти не воняло, в тоннеле не воняло совсем – только ржавчиной, сыростью и креозотом. Паневин, державший на плече здоровенную ручку аварийного привода, дождавшись спутников, задул свой огарок.

– Смотри, в натуре, рельсы. Тележки по ним какие-то катали, да, Толян? – включил дуру Ахмет, разглядев в колеблющемся свете и натоптанный рельс двухпутки, и прокопченный солярой потолок тоннеля[159]159
  Признаки регулярного прохождения тяжелого ж/д транспорта.


[Закрыть].

– Ага, «тележки», – технично съехал Паневин. – Мотовозы[160]160
  Мотовоз – вагон или платформа с дизелем. Оказать сколько-нибудь значимого воздействия на рельсовый путь не способен ввиду небольшой массы.


[Закрыть]. Пошли, че встали. Вон, видите? Лестница с парапета, туда нам.

– А че возили? И куда? – не дал спрыгнуть с темы Ахмет, навяливаясь уже полностью открыто.

Наклонился к рельсовому стыку, попросил у Кирюхи свечку:

– О, ты понял, нет?

– Че там? Брюлик нашел?

– Щас, погодь… – Ахмет пробежался к следующему стыку, снова наклонился, всматриваясь в место клеймения и шевеля губами.

– РК-36, НКЖД, тысяча девятьсот сорок восьмой год. Не перекинутые, следов демонтажа нет. Это их тут, Кирюх, натоптали. Мотовозы. Да, Толян? И контактник тоже они стерли. Надо же, какие шершавые в РВСН мотовозы на вооружении стояли, охуеть.

– На самом деле, Толь, че тут за дела? – заинтересовался Кирюха, догоняя Паневина. – Ахмет, я так понимаю, что тут поезда не раз в год ходили, так, нет?

– Два. Или больше. Или гораздо больше. Толян, слышь? Все, страны, которой ты давал кучу подписок, нет. Мне тоже от этого радости мало, однако факт есть факт, слышь, Толян?

Паневина, это было видно, здорово плющила сложившаяся ситуация – вроде и так оно, Союза нет, даже этой блядской Российской Федерации тоже нет, не считать же государством стадо пухлых пидоров, радостно кувыркающихся по хозяйкиной команде… Однако, похоже, мужик крепко знал простые вещи, на которых стоит человеческое: взял – отдай, обещал – сделай… Доверили секрет – не болтай.

– Так че это за железка-то? Куда она? – уже не на шутку завелся Кирюха.

– Это… метро, – решился Паневин, хмуро шагавший впереди.

– Чего?? Какое еще, на хуй, метро?!

– Такое. Спецметро. По нему можно попасть к любому стратегически важному объекту в стране. Хоть в Кремль, хоть в Чехов, хоть в Косьву.

– И че, всю дорогу под землей?

– Да нет, не всю, конечно, но полпути точно. Так едешь, едешь, а потом раз – от магистрали путь отходит в лесок, там забор «в/ч номер такой-то», солдатики, собаки – и в холме дырка. Через полста верст раз – и из другой дырки выезжает тот же груз, но уже на другом поезде. На таком же, но на другом. Это еще Сталин начал, в тридцать втором. Он до Горького проложил, на юг еще там что-то, но я там не был, не знаю. Здесь, в Ур-ВО[161]161
  УрВО – Уральский военный округ, ныне Приволжско-Уральский.


[Закрыть], Берия все построил, потом Хрущев столько же добавил, потом Брежнев, но тот уже меньше. От семидесятки до Косьвы с юга на север и от Куйбышева через Ямантау, через нас и до Кургана, а там в Казахстан поворачивает. Говорили, самые длинные подземные перегоны именно там, у казахов.

– А если по этому тоннелю ехать, где выйдешь? – Ахмет ткнул пальцем назад.

– В Барабаше. Станция Пирит. Там верхом до Вишневогорска, и опять вниз – до семидесятки. Если вперед ехать, то тут будет длинный перегон на Миасс, до Сыростана. Ну, и там, как версты три отъехать, свороток еще к нам, на химзавод, и дальше вверх.

– Куда?

– В Старогорном бригада ГО[162]162
  ГО – гражданская оборона – учреждения, имеющие отношение к реализации планов по защите населения в случае чрезвычайных ситуаций.


[Закрыть] стояла, знаешь? Вот у них на территории части выход. Под склад закошен.

– Так… Значит, путь мы не срежем…

– Не срежем никак. В Тридцатке выход только через ЗКП[163]163
  ЗКП – заглубленный командный пункт. По непроверенной информации, в Тридцатке под площадью, которую окружают: 1) заводоуправление флагмана ядерной индустрии России, 2) Военный комиссариат, 3) УФСБ, 4) Администрация города, – находится крупное подземное сооружение, связанное веткой спецметро с химзаводом, а через него – и со всей сетью спецметро. Автор в глубоком детстве, ползая под столом, за которым сидели, как оказалось впоследствии, не самые мелкие участники русского атомного проекта, слышал краем уха нечто подобное – но, увы, память сохранила лишь тени впечатлений. Осторожно проверяя эту информацию сейчас, убеждаюсь – тема окончательно похоронена, лишь какие-то мутные слухи на данную тему есть в соседнем закрытом городе.


[Закрыть], а там сами знаете, гэбейники сидят под площадью, в Старогорном зона хозяйская начинается. А как здорово было бы – на бэтээре по тоннелю до Старогорного долететь. Если б не хозяйки…

– Да, хозяек на бэтээре не объедешь… Значит, будем здесь где-то выезжать, да?

– Ну, если заведется. Тут есть выход, на южную сторону горушки. Там типа лесозащитная просека, по ней можно на дорогу возле Тыелги выйти, а там уже Новоандреевка и трасса Миасская.

Пройдя еще с полста метров, мародеры остановились у сетчатых ворот, за которыми зиял провал куда-то во тьму.

– Это, что ли?

– Да. Кто тут у нас спец, по замкам хуячить? Кирюхин, твою жопу, да погоди ты! Дай хоть отойти!

Снова грохнул басистый жириковский «Грач», расплескивая проржавевший замок, зашелестела ржавая рабица, отгнившая от рамы.

– Паневин, а на хера их тут держали, а? Начальству съебаться, если на бомбе кто таймер случайно запустит?

– Не, вы точно в свое время боевиков пересмотрели. Не бывает на изделиях таймеров, их вообще просто так не взорвешь.

– Ты скажи, бэтээры зачем?

– Ну… – снова замялся Паневин, но продолжил: – Есть вещи, которые в случае захвата объекта или мятежа должны быть эвакуированы любой ценой. Если б те пацаны, ну, проходили мы через которых, с защитой не справились.

– Это те, которые «компрессорщики»? Без компрессоров которые?

– Они. А ты быстро смекаешь, татарин. Многие тут на пенсию уходили, думая, что я, Равдугин тот же, еще пара человек – старшие смен климатических установок.

– Вы персонал контролировали?

– Да. Ну, и еще пару функций. Типа этой. Ну, вот они.

Посреди здоровенного бокса стояли три БТР-80. Кирюха тут же запрыгнул на броню, подсветил – и застонал от разочарования.

– Че там ноешь-то?

– Бля-я-ать, сука, пиздец! Пиздец стволу! Иди вон, залезь, сам глянь…

– Ой, бля-я-я…

В самом деле, ствол торчащего из бэтээровской башенки КПВТ казался плюшевым от ржавчины. Пока Ахмет сбривал ножом трухлявый рыжий налет, определяя глубину поражения, Кирюха метнулся к следующему, взлетел на броню, едва не навернувшись, торопливо чиркнул зажигалкой…

– Фф-фу-у… Вроде ниче.

С треском распахнул люк, нырнул внутрь, что-то ронял, отшвыривал с пути, матерно рыча, наконец вылез, закурил, выдохнув:

– Вроде ниче…

Годных КПВТ оказалось два. Никаких стрел в укладках, конечно, не было, как и положенных по штату РПГ-7, зато во всех трех бэтээрах хранился положенный боезапас – по пятьсот 14,5 и по две тысячи семеры к ПКТ. Все затраты и риск разом окупились. Сами бэтээры были, видимо, только получены – такой модели никто из мародеров в войсках не встречал. Вместо привычных раз-два-третьих[164]164
  Народное название возимой радиостанции Р-123, ими комплектовались БТР.


[Закрыть] раций стояли какие-то новые, нарядные и загадочные, пластиковые сидухи, по мелочи много всего.

Завестись ни один не пожелал – соляра в баках дала парафин, и движки не схватывали.