Текст книги "Райская сделка"

Он вспомнил ощущение прильнувшего к нему ее нежного гибкого тела, и его словно обдало жаром. Он прикрыл глаза, всецело отдаваясь этому сладостному ощущению, даже не пытаясь противостоять дьявольскому искушению. Но в следующую минуту перед его внутренним взором сверкнул ее яростный взгляд, и он весь вздрогнул.

Он пожалеет об этом, сказала она. И внезапно он понял, что она права. Всем своим существом он ощущал приближающуюся катастрофу, неизбежную и ужасную. Уже два раза его жизнь была исковеркана женщинами, которые угадали его слабость и воспользовались ею во вред ему. И необузданная страсть, которую он испытывал к Уитни Дэниелс, заставляла его с трепетом предчувствовать новую беду.

– Куда он, к черту, подевался? – Таунсенд раздраженно шагал по лагерю в поисках Уоллеса, чтобы вручить ему записку для Лексоулта, который находился на ферме Дэниелса.

– Не знаю, майор, – испуганно отвечал Бенсон, оглядывая палатки, в большинстве своем пустующие.

Майор заметил этот встревоженный взгляд и пересчитал палатки. В лагере что-то происходит, понял он.

– Тогда, где Кинджери… или этот… как его… Нед Уильсон и его соратник по глупости, Альберт Сайпс?

Он начал заглядывать в палатки, затем обошел весь лагерь и насчитал всего шесть человек… из тридцати шести!

– Черт! Сегодня патруль не выходил в лес! – заорал он на Бенсона, который растерянно моргал глазами. – Так куда же все подевались, черт их побери? – Он и не рассчитывал получить разъяснения от Бенсона, поэтому резко повернулся и направился в пивную Дедхема, предположив, что солдаты собрались там погреться у огня. Но таверна тоже была пустой, за исключением дядюшки Харви, который при виде майора схватил и прижал к груди метлу, словно собираясь защищаться от его гнева.

Майор окончательно пришел в ярость, кинулся назад в лагерь и на этот раз набросился на Бенсона, тряся его и угрожая, что ему будет хуже, если он сразу же во всем не признается. Перепуганный Бенсон постепенно все ему рассказал. Силач Дэн Уоллес, вероятно, у хижины вдовы Доннер – колет дрова. Нед и Альберт, наверное, у тетушки Сары Данбер – чинят крышу навеса и вылущивают кукурузу. А Кинджери, он, видать, у дядюшки Рэднора – помогает чинить кузнечные мехи… и все в этом духе. Солдаты Таунсенда находились в поселке, по-братски помогая местным жителям. Нет, не братаясь, а работая. Они работали на местных. Молотили зерно, кололи дрова, ремонтировали дома, шелушили бобы, складывали сено в стога.

Таунсенд стоял в центре опустевшего лагеря, содрогаясь от ярости.

– Как они посмели? Забыть свой долг, отвернуться от командира и работать… работать на этих мятежников и предателей?!

– П-пища, майор, – робко выдохнул Бенсон, когда Таунсенд угрожающе на него надвинулся. – Они работают за ужин.

– Пища? – Таунсенд отодвинулся от него и недоверчиво уставился ему в глаза. – Еда? Они работают за еду на этих местных, которые отказываются продавать нам продукты?

– Они бы давно умерли от голода, майор, – лепетал Бенсон, – если бы тетушка Сара не кормила их как следует. Я сам отощал, как… – Он сокрушенно посмотрел на болтавшуюся на нем куртку и на брюки, сборившиеся под ремнем. Его круглый животик исчез, когда-то полное и круглое лицо вытянулось и приняло истощенный вид.

Таунсенд потерял дар речи, глядя на него заново открывшимися глазами. Он даже не заметил, как его собственный адъютант, бывший все время рядом, отощал, как дикая коза. Целиком захватившая Таунсенда мысль о выполнении своего долга лишила его способности воспринимать происходящее вокруг, игнорировать даже голодное урчание в собственном желудке. Он опустил взгляд и только сейчас обратил внимание, что китель и нанковые штаны уже не облегают его фигуру, а свободно болтаются. Господи, что с ним стало? В кого он превратился?!

Он был настолько поглощен поисками неуловимых самогонщиков, что не заметил, как дезертируют его солдаты, помогая врагу. Эти коварные деревенские жители пищей сманивали у него людей, заставляя их работать за своих мужейвинокуров, которые уехали в Питсбург, – бросая вызов авторитету федеральных властей, который его послали здесь утвердить! Когда до него дошла жестокая ирония ситуации, ему стало трудно дышать. Кое-как оправившись от потрясения, он приступил к действию и, приказав следовать за собой оставшимся солдатам, бросился из лагеря, чтобы вырвать своих людей из пасти противника.

Обойдя каждый дом на фермах и в самой долине, он собрал своих солдат, и они потащились за ним к лагерю, ожидая по прибытии жестокой расправы. Но, добравшись к вечеру на место, он приказал лейтенанту наказать главных нарушителей дисциплины, а сам уединился в своей комнате.

Его терзали злость и разочарование от сознания, что он не смог справиться с ситуацией, не смог обеспечить солдат провизией. Местные жители с первого же дня угадали его самое уязвимое место и с дьявольским успехом использовали против него. С того самого первого дня – он посмотрел на свой китель – они держали его за проклятые пуговицы. И знали это!

Он вышел за дверь и крикнул своего помощника. Когда Бенсон появился, запыхавшись и явно побаиваясь гнева своего командира, Таунсенд снял с себя китель и протянул его помощнику.

– Срежьте эти проклятые пуговицы и найдите мне вместо них что-нибудь подходящее.

Удивленно тараща глаза, Бенсон исполнил его приказ. Закончив свою работу, он принес майору две пригоршни золотых пуговиц, но тот с мрачным взглядом отослал его прочь:

– Отнесите их Дедхему. Скажите ему, что это в уплату еды для моих людей. – Майор говорил сквозь стиснутые зубы, чтобы не видеть удрученных кивков Бенсона. Но когда тот уже был в дверях, он позвал его назад, выудил одну пуговицу, после чего отпустил.

Таунсенд стоял посреди своей комнаты, уставившись на смятую зубами пуговицу и чувствуя себя совершенно опустошенным.

В следующие две ночи солдаты стали старательно прочесывать холмы, и дядюшке Джулиусу и дядюшке Балларду, которые стерегли винокурню Дэниелса, грозила опасность обнаружения. Казалось, в результате улучшенного питания настрой Железного майора стал еще более решительным, а его самопожертвование в виде отказа от своих роскошных пуговиц в обмен на пищу для солдат сплотило майора с его людьми, и теперь они исполняли его приказы с большим рвением. К тому же, когда они обнаружили в заброшенном сарае бочку наспех припрятанного свежего виски, майор пообещал в качестве приза за поимку винокуров отдать виски солдатам, и они рьяно принялись за розыски.

Уитни передала старым дядюшкам, чтобы они вылили в речку все сусло, а винокурню закопали в землю. Им пошел помогать один из парней Делбертонов, он же проследил, чтобы по окончании задания они спокойно добрались до фермы Дэниелса, где должны были переждать опасность. Об их появлении в доме Дэниелсов, за которым по-прежнему следили, было тут же доложено майору, который направил уточнить все своего лейтенанта. Лейтенанту объяснили, что к Уитни просто приехали погостить ее дядюшки. Выслушав донесение лейтенанта, майор пробурчал, что когда дело касается Уиски Дэниелс и ее дома, то просто ничего не бывает, и приказал следить за ними еще внимательнее.

Видя, что вокруг ее людей все теснее стягивается петля, Уитни приступила к выполнению своего плана. Она намеревалась добиться спешного и позорного бегства майора из Рэпчер-Вэлли. Ключом к этой задаче была чрезмерная гордость Таунсенда. Человек его высокого общественного положения скорее примирится с военным поражением, чем согласится провести всю жизнь, связанный узами брака с пьющей виски коварной Иезавелью. А ему придется оказаться перед таким выбором, когда дядюшка Баллард и дядюшка Джулиус застанут их вместе в его комнате и даже в его постели. Она проберется туда, пока он будет в разведке, и прикажет Робби Дедхему привести стариков, как только он вернется. У них будет достаточно времени, чтобы произошло очевидное, хотя этого, естественно, не произойдет, когда к ним ворвутся старики, потрясая ружьями и требуя, чтобы майор поступил с ней как порядочный человек.

Улыбка Уитни всегда угасала, когда она мысленно подходила к этой части своего плана. Он, конечно, придет в ярость от необходимости жениться на ней под прицелом оружия, и на его месте она тоже не испытала бы удовольствия. Тогда она предложит ему выбор – он должен покинуть долину, и они не выпустят его из комнаты, пока он не согласится и не позовет лейтенанта, чтобы отдать ему приказ сниматься с лагеря и уходить. План был очень простым, основанным на использовании единственного недостатка майора, его единственной слабости – его гордости.

В конце концов ей удалось добиться согласия стариков на свой план, хотя поначалу он пришелся им не по вкусу. Теперь единственную трудность представляло определение промежутка времени, который должен был пройти между приходом майора и вторжением в его комнату стариков. Она закрыла глаза, сдерживая дрожь. Ничего, с этим она разберется, когда настанет время.

– Майор! – Бенсон подбежал к командиру, когда тот поставил лошадь в конюшню, вернувшись после очередного ночного рейда.

За ночь им удалось разыскать только вчерашний костер и старые следы, которые, как всегда, затерялись в ручье. Они все утро провели в попытках соединить остывшие следы, которые отыскали, с признаками недавней деятельности. Майор был совершенно измучен и мечтал только о горячей пище и о том, чтобы поспать. И в эту минуту перепуганный Бенсон доложил:

– П-прибыл сам п-полковник! Лейтенант послал меня предупредить вас, майор…

В тот самый момент, когда распахнулась дверь таверны, Таунсенд заметил рядом стреноженных лошадей. На пороге появился тучный торгаш с жесткими пронзительными глазками на заплывшем жиром лице – полковник Оливер Гаспар, его командир.

Глава 10

– Ну-с, майор. – Полковник Гаспар сидел за столом в таверне, поставив локти на стол и соединив кончики жирных пальцев с ободком грязи под грубо обкусанными ногтями, впившись злым взглядом в сидящего напротив Гарнера Таунсенда. – Должен сказать, я крайне удивлен вашими слабыми успехами. Надежные люди сообщили нам, что эта долина – настоящий центр преступной деятельности, а вы до сих пор арестовали всего одного человека и не обнаружили ни одной винокурни! – Он сурово нахмурил темные глазки, утонувшие в припухших веках.

– А позвольте спросить, где те продукты, которые должны были послать вслед за нами, полковник? – с достоинством парировал Таунсенд. – Они так и не прибыли. Голодные люди скорее будут искать себе средства пропитания, чем преступников.

– Дисциплина в вашем отряде, майор, – это ваше дело, а результаты – мое, – презрительно усмехнулся Гаспар, уколотый уверенным тоном аристократичного бостонца. – А что касается результатов, то могу сообщить вам одну новость, которая поможет вам искупить прискорбные неудачи. Встреча винокуров в Питсбурге прервана два дня назад, эти негодяи разбежались по своим норам. Им недостает твердости для настоящей борьбы. Сразу сложили оружие, когда увидели наши военные силы и поняли, что президент Вашингтон не простит предательства. Но некоторые из них поклялись и дальше выступать против налогов и, возможно, направляются как раз сюда. Будем надеяться, вы сумеете их арестовать, когда они здесь окажутся.

– Я не могу фабриковать улики, полковник, – сказал Таунсенд, весь посерев от сдерживаемой ярости. – Как мне доказать, что они винокуры, если у них нет ни винокурен, ни спиртного?

– Не ваше дело, майор, доказывать это. Я не вернусь к своему начальству с пустыми руками, а они не обратятся к национальному суду без лидеров этого дьявольского заговора против нашего народа. Ваш долг заключается в том, чтобы произвести аресты, майор, а остальным займется суд. – И он поднялся с холодной улыбкой, обнажившей пожелтевшие и испорченные зубы. – Завтра утром я и мои адъютанты уезжаем, майор, а вам советую как следует позаботиться о том, чтобы мы с вами заслужили благодарность. А сегодня нам с адъютантами понадобятся в этом заведении комнаты на ночь.

Ночь опустилась на Рэпчер-Вэлли, словно ледяной черный покров. Бледный свет луны не в силах был разогнать мрак, и даже свет звезд, казалось, не долетал до земли с чернильно-черного неба. После того как тетушка Кейт ушла спать, Уитни со стариками собрались в кухне, чтобы в последний раз уточнить все детали плана. Дядюшка Баллард зевал и кивал головой, а дядюшка Джулиус неохотно соглашался с предложениями Уитни. Наконец они побрели в комнату Блэкстона Дэниелса, где ночевали две последние ночи.

Сидя без света в своей спальне, Уитни дождалась, когда тетушка Кейт окончательно уснула. Тогда она надела штаны и башмаки и потихоньку выскользнула из дома, держась в тени, чтобы не попасться на глаза солдатам, которые теперь день и ночь следили за домом. Она быстро шла вдоль дороги, сердце ее колотилось, засунутые в карманы руки были холодными как лед. «Теперь уже поздно отступать! – убеждала она себя. – И нечего думать о том, что придет в голову майору, когда он обнаружит тебя в своей постели, – ворчала она на себя. – Скажешь ему, что в твоем появлении нет ничего личного».

Бесшумно, как тень, перебегая от хижины к хижине, она перебралась через весь поселок и тихо проникла в таверну через дверь кухни. В темноте Уитни стала подниматься на второй этаж, вздрагивая от еле слышного скрипа ступеней. Когда она приоткрыла дверь комнаты майора, старые петли слабо взвизгнули, и девушка застыла на месте, затаив дыхание. Но прошла секунда, другая, все было по-прежнему тихо, и она осторожно притворила за собой дверь. Уитни постояла у порога, ожидая, пока глаза привыкнут к еще более густой тьме, и наконец из мрака выступили очертания скудной мебели, среди которых темнела высокая кровать. Уитни судорожно перевела дыхание.

Сняв куртку и башмаки, она аккуратно положила их в сторону и постояла, понимая, что следует избавиться и от штанов. Но, наполовину расстегнув рубашку, замерла, чувствуя внутри неудержимую дрожь. Оставшись в одной рубашке, она забралась под одеяло в кровать майора. Она лежала, застывшая от холода, напряженно вытянувшись, и старалась не думать о неминуемой ярости Таунсенда, сосредоточившись на том, что скоро он будет вынужден уйти из долины.

Уйдет. Ее угнетает эта мысль, поняла она без прежней тревоги. Он соберет свои вещи и уедет, проклиная даже землю, по которой она ходила, и она никогда не увидит его красивое выразительное лицо, никогда не увидит, как движется его сильное ловкое тело, никогда больше не почувствует его горячие губы на своих и его тело рядом со своим. И эти шелковистые волосы, эти губы… Она повернула голову набок, словно отгоняя от себя непрошеные воспоминания, и ощутила запах его тела, который хранили его простыни. Кровь стремительно побежала по ее жилам, Уитни стала согреваться, как будто вместо майора ее согревала в своих объятиях его кровать. Она старалась вдыхать как можно глубже, задерживая в себе этот запах. Ей не хотелось думать о том, как все будет в долине после того, как он уедет. Ей не хотелось думать о том, как много изменилось в ней и вокруг нее за такое короткое время.

– Боже ты мой!

Кейт Моррисон резко села в постели, прижав руки к безумно колотившемуся сердцу. Весь дом содрогался и вибрировал от громоподобного храпа, от которого у нее по спине побежали мурашки. Она взяла себя в руки и глубоко вздохнула. Или на дом напала стая голодных волков, или это опять храпят старики. Как они могут спать при таком чудовищном храпе?

Кейт встала с кровати, сунула ноги в тапочки, набросила теплый халат и зажгла свечу, чтобы светить себе на лестнице. Ей пришлось долго и громко стучать в дверь спальни, прежде чем оглушительный храп стал чуть тише. Вскоре на пороге появился всклокоченный дядюшка Джулиус.

– Вы опять храпите, дядя Джулиус! – Кейт приходилось кричать, чтобы заглушить храп дядюшки Балларда. – Извините, но я ни на минуту не могу заснуть. Вы можете что-нибудь сделать?

Сонно моргая, дядюшка Джулиус нахмурился и поскреб голову. За долгие годы совместной жизни братья привыкли к храпу друг друга. Но сейчас он его услышал. Шаркая тапками, он вернулся к кровати и стал толкать Балларда, чтобы тот перевернулся на бок, но безуспешно. Наконец он залез на кровать и прокричал в самое ухо брата:

– Проснись, старый дурак! Баллард всполошенно вскочил:

– Что? Что? Уже пора?

– Замолчи, Баллард. – Джулиус потащил его за руку из кровати. – Ты опять так страшно храпишь, что разбудил Кейт. Пойдем, я отведу тебя спать в сарай.

Кейт не стала возражать, больше того, она помогла им собрать одеяла и отдала свою свечу, чтобы освещать дорогу. Затем поднялась наверх, снова забралась в свою теплую постель и уютно улеглась, надеясь на этот раз как следует выспаться.

В это самое время в конюшне, закопавшись в стог соломы рядом со стойлом, в котором майор держал свою лошадь, дежурил Робби Дедхем. По плану Уитни ему принадлежала самая ответственная роль, которую ему доверили, полагаясь на его исполнительность и быстроту ног. Ни на минуту не задремав, он неустанно вглядывался в темноту. Миновала полночь, за ней медленно прошли еще три часа. В половине четвертого он встрепенулся и затаился, услышав стук копыт и громкие вздохи кобылы, которую майор завел в конюшню. Мальчик сидел не шевелясь, пока Таунсенд не вышел. Тогда он вылез из соломы и выскочил из конюшни. Перед ним лежала пустынная поляна, и он побежал от дома к дому, как лисица на ночной охоте, держа направление на ферму Дэниел-сов, где должен был дать сигнал старикам.

Но, добравшись до дома Дэниелсов и бесшумно проникнув в незапертую дверь, он не нашел стариков в спальне Блэка Дэниелса. Ни дядюшки Джулиуса, ни дядюшки Балларда. Он крадучись обошел дом, но их нигде не было. «Где же они? – думал растерявшийся мальчуган. – И что я скажу Уит, когда не выполню ее приказание?» Таинственная тишина и непривычные очертания мебели пугали его, и он быстро выбежал из дома, забыв придержать за собой дверь кухни.

Когда мальчик пробегал мимо сарая, он вздрогнул, увидев таинственное неземное сияние, проникавшее наружу сквозь приоткрытую дверь, и с сильно бьющимся сердцем и вспотевшими ладонями нерешительно подошел поближе. Из двери доносились раскаты страшного грохота… С каждым его шагом они становились все громче и страшнее. Это рычит горный лев, приготовившийся к прыжку, подумал мальчик, или же это хищный рев самого дьявола, совершающего свои проделки под покровом ночи. Он замер, когда дьявольские звуки, хрип, казалось, затихли. Затем они снова загремели, в два раза громче, от страха мальчик закричал и бросился бежать, как испуганный кролик: он метнулся через двор и, оказавшись на дороге, что есть силы припустился домой. Его преследовал страшный шум, дьявол схватил его и оскалил свои клыки! Робби стал бешено колотить по когтям дьявола и, вырвавшись у него из лап, помчался так, как будто от этого зависела его жизнь. Некоторое время за своей спиной он еще слышал рычание дьявола и его тяжелое дыхание и шаги – клацанье его копыт! Затем чудесным образом, когда он уже молился о спасении, дьявол отказался от погони, и он полетел один через глухую ночь.

– Кто это был, Серж? – Дэн Уоллес, задыхаясь, остановился рядом с сипатым сержантом. – Ты успел его разглядеть?

– По-моему, мальчишка хозяина таверны… небось промышлял здесь мелкой кражей. – Лексоулт тоже едва дышал. Отдышавшись, он приказал: – Возвращайтесь на свое место, Уоллес, и держите ухо востро.

Кейт Моррисон проснулась во второй раз за эту ночь от стука кухонной двери. Не успела она снова заснуть, как услышала приглушенный вскрик и, окончательно проснувшись, опять села в кровати. Она сразу подумала, что в дом проникли солдаты и сейчас крадутся наверх. Подавив испуг, она бросилась через коридор в комнату Уитни и окликнула ее.

Но кровать Уитни была пустой. Кейт зажгла свечу и растерянно уставилась на неразобранную постель. Ужас охватил ее: Уитни даже не ложилась сегодня. Кейт обыскала весь дом. Уитни нигде не было. Надев ботинки и теплый халат, она побежала в сарай. Там по-прежнему оглушительно храпели и фыркали дядюшка Джулиус и дядюшка Баллард; Уитни не было и здесь. Она вернулась в кухню и трясущимися от страха руками кое-как зажгла масляную лампу.

Уитни ушла. Но она не могла быть на винокурне, ведь старики здесь. Куда она могла… Было только одно место, куда она могла тайком пойти холодной безлунной ночью. Кейт без сил опустилась на стул, чувствуя внезапную слабость и беспомощность. Ее маленькая, ее дорогая Уитни наконец уступила своей влюбленности в Железного майора. Она ушла, чтобы быть с ним.

Дверь громко скрипнула, и пригревшаяся в теплой кровати Уитни встрепенулась. Через мгновение глаза у нее широко распахнулись, а сердце подкатило к самому горлу. В дверях напряженно застыл Железный майор, почувствовав в комнате какое-то изменение. Она замерла, следя, как его темная голова повернулась в ее сторону. В темноте его глаза казались серебристыми кружками, которые притягивали ее к себе, выдергивая из летаргии сна. Уитни приподнялась, опершись на локоть, и рубашка соскользнула с ее плеча. От одного вида ее смутно темнеющего тела Таунсенда бросило в жар.

Затаив дыхание, Уитни ждала, когда он заговорит, чтобы определить его реакцию. Его молчание казалось ей невыносимо долгим, и, когда он наконец нарушил тишину, голос его прозвучал глухо и неприветливо.

– Что вы здесь делаете?

От его тона у нее все внутри задрожало и почему-то вдруг затвердели соски, а все тело под теплым одеялом покрылось гусиной кожей. Инстинктивная реакция тела была тревожной. «Но не такой уж неожиданной, – строго напомнила себе Уитни, – ты уже вот так же бесстыдно реагировала на него, и ничего, пережила это. Ты пришла сюда для того, чтобы выполнить свою миссию. Говори… – думала она. – Ты должна заставить его говорить, чтобы выиграть время».

– Я… я замерзла, – пробормотала она полуправду, чувствуя, что голос у нее еще сонный.

Таунсенд на мгновение отвел от нее глаза и обнаружил ее башмаки, стоящие рядом с его открытым ранцем, затем заметил штаны из оленьей кожи, аккуратно перекинутые через спинку стула рядом с ними.

– Если вы замерзли, барышня, – ему пришлось сглотнуть слюну, чтобы закончить свою мысль, – не нужно было снимать с себя одежду.

Железный майор поднимался к себе, чувствуя, как ноет и болит каждая его косточка. Он продрог до мозга костей и никак не мог унять мелкую дрожь, к тому же был крайне расстроен, не добившись во время рейда абсолютно никаких результатов. Но вот он переступил порог комнаты и сразу почувствовал исходящее от своей кровати уютное тепло Уитни, уже через мгновение он перестал дрожать от холода, зато по его телу пробежала дрожь страсти. Он не мог оторвать взгляда от ее светлых глаз, от ее словно светящейся в темноте кожи. Горячая кровь живительной волной прилила к его стянутой холодом коже, заставляя забыть о своей жизни, полной суровых запретов, подчиненной навязанному долгу.

– Вам не понравилось бы, если бы я испачкала вашу постель грязными башмаками, – еле слышно прошептала Уитни, так что Таунсенду пришлось нагнуться, чтобы разобрать ее слова.

Уитни видела, что, как и она, он оказался перед труднейшим выбором. Ледяное презрение или пылкая страсть одержит в нем верх? Предпочтет ли он страдания, позволив победить своим нравственным устоям, или очертя голову кинется в наслаждение, уступив своей страсти?

Он казался ей прекрасным – такой высокий, статный и стройный… И он жаждет ее, бесконечно жаждет! Уитни чувствовала, как он всей душой тянется к ней, но доводы рассудка сдерживают его.

– Я хотела… поговорить с вами.

Она пыталась оставаться спокойной, как будто ее нервов не касались язычки маленьких костров страсти, готовых разрастись во всепоглощающее пламя, как будто она не находилась в его постели полуобнаженной, ожидая, когда он… Уитни поняла, что допустила серьезную тактическую ошибку, повесив штаны рядом с башмаками! Но ей нужно было быть уверенной, что ее появление выглядит убедительным.

– Вы уверены, барышня, что хотите именно этого? – выдохнул Таунсенд, делая еще шаг вперед и чувствуя, что его руки сами собой решительно расстегивают пуговицы кителя. – Именно поговорить?

Уитни кивнула, не отводя взгляда от ловких движений его длинных сильных пальцев, глаза ее становились все огромнее по мере того, как с каждой расстегнутой пуговицей все больше обнажалось его тело. Где же дядюшка Джулиус и дядюшка Баллард? Не так уж долго им добираться сюда!

– Я не хотела, чтобы вы продолжали думать… Не хотела, чтобы вы думали… Я не… хотела… – Она не соображала, что несет, потому что в это время он снял китель и отшвырнул его в сторону. – Я… я никогда не видела вас без кителя. – Эти слова у нее вырвались совершенно непроизвольно, и она отчаянно покраснела, понимая, как это глупо и наивно. Но тут ее растерянный взгляд остановился на его широкой груди, которую облегала только тонкая полотняная рубашка. Уитни не сумела сдержать дрожь. Какой он сильный, какой…

Какая она нежная, думал Таунсенд, угадывая под одеялом округлости ее груди… и чертовски испуганная. Нужно немедленно вышвырнуть ее вон, поднять тревогу, а лучше поскорее сбежать от нее, ибо с каждой минутой ее пребывания возрастала угроза его карьере, репутации, всей его жизни. Она была воплощенным искушением, зеленоглазым орудием пыток. И могла привести его к окончательной утрате чести и к глубочайшему позору! Но он не мог заставить себя двинуться, тем более сбежать. Он ощущал на спине мурашки от дыхания грядущей катастрофы и все равно не в силах был отвести взгляд от ее смутно белеющей кожи, от задорно вздернутого носика.

Когда наконец он обрел способность двигаться, то наклонился и стащил с ног высокие сапоги.

– Что именно вам не хотелось, чтобы я о вас думал, Уиски Дэниелс? – Он выпрямился, и его возбуждение возрастало с каждым шагом, который он делал по направлению к кровати.

Его чувства настолько обострились, что с расстояния шести футов он ощутил ее характерный слабый пряный запах. Вся его кровь прилила к паху, настолько обескровив мозг, что он был не в состоянии рассуждать, не в состоянии противостоять ее искусительному притяжению.

У Уитни стиснуло горло, когда она смотрела, как он медленно и тихо, словно крадучись, приближается к ней. Он уже освободился и от кителя, и от сапог. Во рту у нее пересохло, а губы стали какими-то неповоротливыми и чувствительными, но она почему-то боялась облизнуть их. Когда он занес ногу, чтобы забраться на кровать, сердце у нее подскочило к самому горлу и отчаянно заколотилось.

– Так что же я не должен думать? – спросил он с придыханием, которое выдавало напряжение каждого нерва в его теле.

– Я… я… Не знаю. – Она смотрела, как Таунсенд возвышается над ней, и ее охватила паника. Вспоминая его объятия, она уже почти таяла. – Нет… Я хочу сказать… Я… не хотела, чтобы вы думали, что я что-то имею против вас. Это… ничего личного, майор.

Глядя в блестящие в темноте, огромные глаза Уитни, Таунсенд вдруг ощутил, что в его голову бросился жар и смел последний бастион его знаменитого самообладания. В Гарнере вспыхнуло желание, свободное, восторженное. Все его тело зажглось страстью.

– Ошибаетесь, барышня, – хрипло прошептал он. – Это очень личное. Настолько, насколько вообще возможно. – На этом его способность мыслить иссякла, а всю власть над его существом взяли чувства. К ужасу Уитни, он опустился на кровать и взял ее лицо в ладони. Уитни задохнулась от восторга. Таунсенд заставил ее забыть… обо всем.

– Я имела в виду… Я знаю, между нами… были разногласия…

– Разногласия… Это отлично все определяет, – пробормотал он, – а станет еще труднее. – Он вытянулся во всю длину своего длинного сильного тела, отчего выразительная выпуклость между его бедер стала очень заметной.

– О, майор… – Уитни находилась уже в состоянии крайней паники.

– Гарнер, – поправил он ее, наклонившись ближе, так что их дыхание смешивалось. – Зовите меня Гарнер. – Это было нежное приглашение, которое проникло в нее с воздухом, которым она дышала.

– Гарнер, – попробовала произнести Уитни, и при последнем «р» Таунсенд быстро коснулся языком ее чувствительных губ. Огонь пронесся по ее щекам и распространился на шею. – Гарнер, – еще раз пробормотала она. И снова была вознаграждена бархатным прикосновением. – Гарнер… – Она беззастенчиво просила его повторить ласку. – Гарнер… Гарнер… – И каждый раз его язык задерживался у нее на губах чуть дольше, проникая чуть глубже. Это была завораживающая интимная игра, которая казалась такой же естественной, как дыхание, и столь же серьезной, сколь сладостной.

Склонив голову и подняв к Таунсенду лицо, Уитни ждала его поцелуя, но он медлил. Тогда она открыла глаза и в темноте вгляделась в него. Веки у него были опущены, и она ощутила у себя на лице его дыхание, когда он заговорил:

– Чем это пахнет… от вашего дыхания?

– Чайной ягодой, – прошептала Уитни, касаясь его губ, чувствуя, как он с наслаждением вдыхает этот запах. Это было так интимно, так восхитительно, что по телу Уитни пробежала дрожь радости.

– Удивительный запах… опьяняющий. Повторите-ка, как она называется.

– Чайная ягода.

Таунсенд глубоко вдыхал ее дыхание, наполняя им голову, легкие и даже свое сердце.

– Он похож на вас, этот запах. Вы тоже опьяняющая, Уиски.

– Уитни, – поправила она его и потерлась о его нос кончиком своего.

– Уитни, – послушно повторил Таунсенд, передавая ей руководство игрой и, в свою очередь, упиваясь щедрым вознаграждением. От прикосновений ее шелковистого язычка его пронизывали волны дрожи, и он нежно сжал ее лицо в ладонях. – Уитни, – повторил он, требуя награды за свое послушание. И снова и снова: – Уитни… Уитни…

Игра кончилась тем, чем и должна была закончиться: их губы слились в страстном поцелуе, а языки нежно касались друг друга. Уитни пронизывала дрожь восторга. Она не наслаждалась бы так пылко, если бы у нее в голове не маячило сознание чего-то необходимого. Но она никак не могла вспомнить, что это такое. Его нежные поцелуи смели всю ее осторожность, все благоразумие, всю ее легендарную хитрость. И когда он застонал и со всей силой прижал ее к себе, она совсем перестала рассуждать. Руки ее скользнули по его спине и погладили выступающие мускулы на спине майора.

Жар его поцелуев пронзал Уитни, сметая сопротивление, все другие ощущения. Когда она снова пришла в себя, она оказалась прижатой к его горячей груди и была настолько слаба, что не смогла поднять голову и так и лежала, уронив ее ему на плечо. Он гладил руками ее длинные буйно вьющиеся волосы, развивая и расправляя кудри. Затем распустил их по плечам и поднял одну прядь к лицу, вдыхая ее запах. Затем взял Уитни за плечи и слегка приподнял.