Текст книги "Райская сделка"

– Отнеси ему, – сказала Кейт, вытирая заблестевшие от слез глаза и передавая знак Уитни.

Гарнер помог Уитни спуститься по проходу к перилам, которые отделяли галереи от зала. И когда она обняла Блэка, Кейт судорожно стиснула руку Байрона. Уитни приколола знак отцу на грудь, и тот невольно подтянулся и выпрямился. Сквозь слезы Кейт едва видела, как они вернулись на свои места.

Суд начал рассмотрение дела Блэка, и в качестве первого свидетеля обвинения был вызван некто Гораций Невин, сборщик таможенных налогов из западного Мэриленда. Отвечая на искусно поставленные вопросы, он принялся описывать ужасы, обрушившиеся на него самого и его семью со стороны банд буйных головорезов – фермеров, которые занимались незаконным производством виски, – они вымазали его в дегте и вываляли в перьях, сожгли его сарай, ворвались к нему в дом среди ночи, вытоптали лошадьми созревшую рожь на его поле. Когда Хейс возразил, что эти жалобы не имеют отношения к выдвинутому против Блэка Дэниелса обвинению, судья Петерсон отверг его возражение. Очевидно, правосудие считало, что такой малозначительный факт, как расстояние в двести миль, отделявшее дом этого свидетеля от известного местопребывания Блэка, в данном случае не имеет значения.

Налоговый служащий Невин был лишь первым свидетелем из нескольких, которые поведали подобные истории о преступном оскорблении самогонщиками законных представителей правительства. Адвокат Хейс вынужден был несколько раз делать замечания, что суд занимается рассмотрением истории самого «водочного бунта», а не конкретного обвинения против Блэка Дэниелса. Но судью Петерсона явно устраивал такой ход дела, так как он постоянно прерывал выступления Хейса ударом своего председательского молотка, а один раз даже пригрозил удалить его из зала, если он продолжит возмутительное нарушение юридического процесса.

Утром на третий день заседания суда был вызван свидетель майор Гарнер Таунсенд из девятого Мэрилендского полка. Он встал и спустился по тесному проходу вперед, чтобы принести клятву свидетеля. Когда он положил руку на Библию и поклялся говорить правду и только правду, глаза Уитни наполнились слезами.

Эверхарт сразу перешел к делу и спросил, от кого майор узнал о незаконном производстве виски Блэком Дэниелсом и как ему удалось схватить этого «противника порядка». Очередное возражение Хейса против формулировки было отвергнуто, и жюри проглотило это с округлившимися от удивления глазами.

– Что касается того, как я узнал, что он варит виски, за которое не платит налоги, то я просто сложил вместе те отрывочные сведения, что получил от местных жителей. И после обысков близлежащих ферм организовал рейды по прочесыванию окрестностей в поисках тайного склада спиртного. В один из рейдов мы его и обнаружили.

– Попрошу говорить всю правду, майор, – подтолкнул его Эверхарт. – Кто сообщил вам, что Блэк Дэниелс был предводителем местных самогонщиков? Кто конкретно из «местных жителей»?

Гарнер нашел взглядом глаза Уитни, которая ободряюще кивнула ему.

– Я узнал об этом от Уитни Дэниелс… от его дочери.

– Следовательно, дочь Блэка Дэниелса сообщила вам о преступной деятельности своего отца, – с торжеством сделал вывод Эверхарт. – Вас можно поздравить, майор, с вашим даром убеждения. Насколько я понимаю, вскоре после этого вы женились на этой самой мисс Дэниелс. – Эверхарт указал на Уитни. – Это так?

В зале послышались удивленные восклицания и шепот, люди вытягивали шеи и даже вставали, чтобы увидеть ее.

Гарнер потемнел от возмущения, но держал себя в руках. Он понимал, что его отношения с Уитни наверняка будут использоваться в интересах суда, и решил в этом вопросе придерживаться фактов. Но выразительное покашливание прокурора и язвительная усмешка Гаспара, сидевшего на галерее, едва не выбили его из колеи.

– Да, это правда, я на ней женился.

– Итак, она стыдилась преступной деятельности своего отца и решила примкнуть к стороннику порядка. Она пришла к вам и предъявила улики его преступной деятельности! – Тут же сделав произвольный вывод из сказанного, Эверхарт обрушил его на ошеломленное жюри.

– Как, несчастный него… – накинулся было Гарнер на Эверхарта, и только громкое и взволнованное замечание Хейса спасло его от изгнания с места свидетеля. Благодаря очередной стычке прокурора с адвокатом Гарнеру удалось овладеть собой до того, как Эверхарт снова к нему обратился.

– Блэк Дэниелс действительно является вашим тестем. Это подтвержденный и неоспоримый факт. Вы арестовали его до или после свадьбы? – Стоя лицом к жюри, Эверхарт выпустил свой очередной залп. – Пожалуйста, отвечайте.

У Гарнера дернулся мускул на щеке.

– После.

– Итак, вы арестовали Блэка Дэниелса после того, как женились на его дочери. Замечательно, майор! – Он повернулся к жюри со злорадной улыбкой. – Кто из нас не хотел бы так ловко избавиться от своих проблематичных родственников по браку? – Риторический вопрос вызвал приглушенные восклики изумления в зале суда. Затем он повернулся к Гарнеру и нанес ему последний удар. – Почему же вы продолжали преследовать Блэка Дэниелса и даже арестовали его после того, как женились на его дочери?

Вот он, вопрос, которого Гарнер страшился все эти дни. Он взглянул на Уитни, на Блэка, на своего отца, затем перевел взгляд на не скрывавшего свое торжество Эверхарта. И дал единственно честный ответ:

– Это был мой воинский долг… защищать и утверждать закон.

Эверхарт расслабился, и на его ястребином лице расползлась удовлетворенная улыбка.

– Вы застали его с участниками своей банды за перевозом бочек с контрабандным виски, верно? И арестовали, потому что убедились, что он виновен?

– В производстве виски и неуплате… – попытался уточнить Гарнер, но его возражение потонуло в громовом голосе Эверхарта, который обратился к жюри:

– Он арестовал Блэка Дэниелса, потому что знал, что он виновен! Он знал Блэка Дэниелса как подлого предателя и анархиста! И несмотря на шокирующую семейную связь с этим человеком, Таунсенд выполнил свой долг, обеспечив уничтожение угрозы порядку и достоинству в наших приграничных районах. А теперь и вам предстоит исполнить свой долг добропорядочных и законопослушных граждан! – призвал он членов жюри. – Тоже объявить Блэка Дэниелса виновным и проследить, чтобы он понес соответствующее наказание! – Эверхарт круто повернулся к своему столу и объявил: – У обвинения больше вопросов нет!

Адвокату Хейсу было разрешено провести допрос Гарнера, но его неоднократно прерывали замечаниями и возражениями, которые неизменно поддерживались председательствующим судьей. Показания Гарнера были прекращены объявлением перерыва на обед как раз до того, как они достигли эмоционального пика воздействия на публику и на жюри.

Вернувшись после перерыва, члены жюри, отяжелевшие после вина и обильной пищи, не были настроены на серьезное слушание дела. На мгновение встрепенувшись во время описания Гарнером схватки, в результате которой был захвачен Блэк Дэниелс, они потом снова благодушно задремали. Горячее утверждение Гарнера, что он арестовал Блэка Дэниелса не за измену, а только за его участие в незаконном производстве виски, было встречено жюри с настораживающим безразличием. Затем его отпустили.

Место Таунсенда на свидетельском помосте занял полковник Оливер Гаспар, который описал свое путешествие в Рэпчер-Вэлли и присутствие на свадебной церемонии майора Таунсенда и дочери Блэка Дэниелса. Члены жюри при этом слегка оживились, и он стал обращаться непосредственно к ним, подробно описывая свою гордость успехами майора и свои собственные встречи с предателем Блэком Дэниелсом. Он рассказал об инцидентах, произошедших в то время, когда Блэка Дэниелса содержали в Питсбурге. Это были искусно составленные и преподнесенные с артистическим негодованием истории о том, как Блэк возмутительно нагло высказывался против правительства и пытался объединить своих сторонников среди заключенных, чтобы поднять восстание против солдат. И к концу дня, когда было объявлено об окончании рассмотрения дела, в ушах членов жюри звучало знаменитое высказывание Блэка Дэниелса, донесенное до них подрагивающим от праведного возмущения голосом Гаспара: «Поставим этот продавшийся федеральный Вавилон на колени!»

По закону требовались показания всего двоих свидетелей, которые подтверждали бы обвинение в измене. Обвинение добилось своего. Ударом молотка судья Петерсон призвал зал к тишине и спросил адвоката Хейса, есть ли у него вопросы, которые он хотел бы задать до того, как жюри удалится на совещание. Хейс был потрясен; он может представить самые веские доказательства невиновности своего подзащитного, сбивчиво заявил он. Судья возразил, что это было бы лишь пустой тратой времени, поскольку представленные показания уже исчерпывающе доказали полную вину Блэка Дэниелса.

Битком набитый зал взорвался криками, газетчики сорвались с мест и устроили пробку в дверях, с галереи неслись вопли протеста. Хейс спорил до хрипоты и в конце концов сошелся нос к носу с Эверхартом. Взрыв ярости публики убедил Петерсона изменить свое решение, и когда порядок был восстановлен, он неохотно предоставил Хейсу возможность допросить двоих свидетелей… не больше.

По залу пробежали призывы к тишине, когда обретший самообладание Хейс в качестве отчаянной меры вызвал миссис Гарнер Таунсенд. Гарнер вздрогнул и пристально посмотрел на Уитни. Затем, видя боль в ее глазах, встал и посторонился, позволяя ей пройти. Мгновенно в зале воцарилась такая тишина, что слышно было, как шелестят юбки Уитни. Она принесла присягу говорить только правду, и ей помогли подняться на место свидетеля.

Установив ее личность жены Гарнера и дочери Блэка Дэниелса, Хейс сразу перешел к сути дела:

– Здесь говорилось о том, что именно вы сообщили майору Таунсенду о незаконном производстве виски вашим отцом. Это правда?

– Да.

Громкий шепот поднялся в зале, и Петерсон стукнул молотком, призвав всех к тишине, чтобы можно было продолжить допрос.

– А почему вы рассказали ему о незаконной деятельности вашего отца?

Уитни посмотрела на Гарнера и прикусила дрожащую губу.

– Я сказала ему, потому что… Я начинала его любить… и я подумала, что он должен об этом знать.

Ее красота и искренний ответ вызвали в зале очередной живой обмен мнениями.

– Вы сказали ему, потому что стыдились так называемых вероломных действий своего отца?

– Нет! – Она схватилась за перила помоста, и в глазах у нее сверкнули слезы. – Я никогда не стыдилась своего отца и того, чем он занимался. Он действительно не платил налоги, потому что считал их несправедливо высокими. Но так считает множество людей, а вы ведь не обвиняете их в измене. Мой отец верил в свободы, за которые он воевал во время Войны за независимость. Он боролся за то, чтобы избавить всех нас от несправедливых английских налогов, и за то, чтобы обеспечить наши данные Богом права и свободы. В этой войне он сражался на стороне Джорджа Вашингтона и получил Знак заслуг. Он любит нашу страну и наш народ. – Голос ее дрогнул, и она умолкла, а по ее лицу текли слезы. Это была самая важная сделка за всю ее жизнь, и она плакала искренне. – Блэкстон Дэниелс никогда не предал бы страну, защищая которую он пролил собственную кровь!

Хейс помог ей спуститься с помоста, и она подошла к отцу, который обнял ее под сочувствующими взглядами публики. Пока они стояли обнявшись, в зале царила тишина, наконец Блэк мягко отстранил дочь и велел ей вернуться к Гарнеру, который ждал ее около ограждения. И весь зал смотрел, как тот обнял дрожащую жену и крепко прижал к себе, забыв обо всем, кроме того, что необходимо ее утешить и поддержать. Представшая взорам публики личная трагедия никого в зале не оставила равнодушным.

Слезы Уитни принесли свои плоды, в первый раз члены жюри посмотрели на Блэка с легким сочувствием. И когда он по своему желанию занял свидетельское место, взгляды всех были прикованы к его смелому, обветренному лицу, на котором горели глаза… так похожие на глаза его дочери. Отвечая на вопросы Хейса, он воспользовался каждым случаем заявить о своей преданности молодым Соединенным Штатам Америки. И когда ему был задан вопрос о награде, он рассказал о том, как спас однополчан во время сражения, о двух ранениях, которые едва не стоили ему жизни. Каждый ветеран понимал, что значит приколотый на его куртке маленький алый значок. Говоря о налогах, он рассказал о трудной и зачастую опасной жизни на границе, о том, как неоправданно высокие акцизы лишают жителей последних средств к существованию. Его рассказ убедительно объяснял причины «водочного бунта», вскользь признавая сопротивление уплате налогов. И жюри серьезно задумалось, когда рассмотрение дела было отложено на вечер.

Подведение итогов слушания дела происходило на следующее утро, на четвертый день суда. И снова судья Петерсон поразил Хейса и большинство присутствующих в зале, скопом отвергнув все аргументы защиты. Он коротко изложил суть дела, придав ему извращенное толкование, и призвал членов жюри заострить внимание на единственно возможном вердикте перед лицом столь неопровержимых доказательств вины. Жюри удалилось, и наступило томительное ожидание.

Медленно тянулись час за часом, но никто не уходил из этого театра, где вот-вот должна была разыграться кульминационная сцена волнующей трагедии. Гарнер и Байрон нервно расхаживали по проходу, время от времени останавливаясь, чтобы переговорить с Блэком или с Хейсом. Ближе к полудню они вышли из душного зала, чтобы принести что-нибудь попить, и во время их отсутствия в зал стали возвращаться члены жюри с вердиктом.

Уитни пронизывал ужас. Она встала и холодеющими руками ухватилась за спинку стоящего перед ней стула. Маделайн протискивалась сквозь заполнившую проход толпу к Гарнеру и Байрону. Все происходило словно в замедленном темпе: возвращение судьи и стук его молотка, призывавшего к тишине, вопрос, обращенный к жюри, и приказ обвиняемому встать лицом к судьям. Затем прозвучал приговор.

Виновен.

Уитни покачнулась, словно раненная в самое сердце.

Разразилась буря, люди рвались вперед, к ограждениям. Раздавались вопли и крики протеста, в нескольких местах возникли схватки с защитниками безличной федеральной машины, которая вынесла столь жестокий и несправедливый приговор. Спускаясь по проходу, Гарнер и Байрон с силой проталкивались, желая поскорее добраться до Блэка, которого затрясла дрожь, когда ему объявили, что он приговорен к смерти через повешение.

Прорываясь сквозь бурлящую толпу, Гарнер заметил пепельно-серое лицо Уитни. Виновен! Она впилась в него глазами, потемневшими от боли. Ее любимого отца повесят, и это по его вине! Она оторвала от него взгляд, повернулась и почти сразу же исчезла в толпе. Растолкав людей, Гарнер стал пробираться вверх по проходу, чтобы найти ее.

Все это видел Байрон: опустошенное лицо Уитни, боль в глазах Гарнера. И всем своим существом он вдруг ощутил нанесенный каждому из них удар судьбы и силу их любви друг к другу, которая подверглась такому жестокому испытанию. Они страдают… они не смогут перенести это… если только… Он мгновенно ожил и бросился перехватить Гарнера.

– Я должен ее найти… – застонал Гарнер, пытаясь оттолкнуть отца.

Но Байрон крепко держал его за рукав.

– Нет! Послушай меня, Гарнер… у нас очень мало времени! Нужно немедленно что-нибудь сделать!

– Я ей нужен…

– Нет, черт побери, сейчас ты нужен Блэку! – Байрон сильно тряхнул Гарнера. – Уитни ты найдешь потом. Подумай о Блэке – мы должны найти способ спасти его. Скорей, идем со мной!

Что-то в голосе Байрона заставило Гарнера прислушаться к словам отца, и он перестал вырываться.

– Куда?

– К президенту – на него последняя надежда!

Гарнер был ошеломлен. К самому президенту! Вашингтон мог помиловать Блэка!

– Стойте!

Он стал бешено прорываться назад, туда, где в окружении бейлифов стоял Блэк. Бейлифы попытались помешать Гарнеру, но он успел сорвать с груди Блэка алый знак, и тут им удалось вытолкать его за ограждение.

Оказавшись в сравнительной тишине коридора, Байрон велел Чарли проводить женщин домой и вместе с Гарнером бросился к выходу.

Плечом к плечу они почти бежали по тротуарам, и их столь похожие разгоряченные лица выражали одно и то же страстное желание.

– Что вы собираетесь сделать? – спросил Гарнер, задыхаясь от быстрой ходьбы.

– Будь я проклят, если знаю, – тяжело пыхтя, пробурчал Байрон. – Может, удастся склонить его к какой-нибудь сделке…

Глава 25

Сделка! Это слово эхом отдавалось в мозгу Гарнера. Опять сделка. Господи, милостивый Господи, помоги! Они задумали выторговать у президента Соединенных Штатов помилование осужденного преступника! При этой мысли Гарнер ощутил в желудке холодок. Но они вынуждены были пойти на этот отчаянный шаг – от него зависели и жизнь Блэка, и его будущее с Уитни.

Президент Вашингтон уже покинул канцелярию, объявили им, и они поспешили в его резиденцию, где путь им преградила охрана, затем слуги, а после них секретари президента. Но высокомерный вид Байрона и звучавшие как заклинание имена Таунсенда и других влиятельных персон помогли им преодолеть каждое из этих препятствий. И когда они вошли в кабинет Вашингтона, Байрон пробормотал сыну:

– Ну вот, я тебя привел, теперь дело за тобой.

Гарнер судорожно перевел дух, взглянув на человека, который сидел за столом, заваленным бумагами. Молва не обманывала, президент действительно был очень крупным и полным. Когда он поднял голову, его глаза за очками в тонкой оправе поразили Гарнера своей проницательностью. Гарнер подошел ближе, назвался и представил своего отца. По полному лицу президента пробежала догадка.

– Таунсенд, это имя мне знакомо. Кажется, оно связано с Бостоном и с ополчением. Какие новости вы принесли?

– Очень важные, сэр. – Гарнер приблизился к столу. – Суд над Блэкстоном Дэниелсом только что закончился вердиктом признания его вины. Но это серьезнейшая судебная ошибка, сэр, и мы пришли умолять вас сделать все от вас зависящее, чтобы эта ошибка не усугубилась повешением невинного человека.

– Суд над человеком, который занимается незаконным производством виски? – Вашингтон сощурил глаза, вспоминая. – А какое вы имеете к этому отношение?

Но он все понял, когда Гарнер объяснил свою странную связь со случаем Блэка Дэниелса, после чего с волнением и правдиво поведал, как возникла эта связь. Президент с интересом выслушал, как влечение друг к другу привело Уитни и Гарнера в одну постель, в результате чего он был вынужден жениться на ней и… захватить основного производителя виски в тех местах. Это было волнующее повествование о поразительном стечении обстоятельств, которое увенчалось удачным браком и семейной трагедией.

Гарнер остановился перевести дыхание, осознав, что уже с четверть часа без остановки говорит и говорит. По серьезному лицу Вашингтона он сразу понял, что тот собирается сказать.

– Эта повесть, майор Таунсенд, действительно затрагивает сердце и занимает ум. Но я не могу принять в ней участие. Этого человека судили по всем правилам, и он признан виновным своими же соотечественниками.

– Только благодаря крайне предубежденному и непозволительному поведению федерального судьи, – вмешался Байрон. – Это не справедливость, сэр, а жестокое издевательство над ней!

– Человек осужден по заслугам, – сказал Вашингтон, встал и повернулся лицом к окну. – Вы представляете себе, с каким множеством противников приходится сражаться правительству, чтобы наладить в стране порядок? Этот человек является убежденным противником уплаты налогов…

Гарнер беспомощно стиснул кулаки, чувствуя, что теперь, когда они добрались до высшей инстанции, судьба отворачивается от него. Этот невольный жест напомнил ему о том, что находится у него в кулаке. Он разжал пальцы и в отчаянии посмотрел на алый значок – на это немое свидетельство храбрости и преданности Блэка Дэниелса. С загоревшимся взором он резко протянул руку Вашингтону.

– А также верным патриотом, – хрипло заявил он.

В наступившей затем тишине Вашингтон медленно повернул к ним свое хмурое лицо и сделал шаг навстречу Гарнеру, не отрывая взгляда от пурпурного знака. Затем подошел ближе.

– Откуда это у вас? – Голос его звучал уже мягче.

– От человека, которого вы им наградили… от Блэка Дэниелса. Он сражался с вами в Фордж-Вэлли. А на следующий год дважды был ранен, когда спасал от верной смерти своих товарищей-солдат.

Вашингтон побледнел.

– Если вы говорите правду… Лица людей, которые были со мной в ту горькую зиму, навсегда запечатлелись в моей душе. Кто этот человек… Как он выглядит?

– Он среднего роста, с темными волосами и с яркими карими глазами… Да! У него еще такая примечательная впадинка на носу, на самом кончике. Он прирожденный коммерсант и вожак, и он говорит, как… Про него говорят, что он может выманить собаку из тележки, доверху набитой мясом!

Подняв толстую руку, Вашингтон приказал Гарнеру замолчать и прикрыл глаза. В его памяти предстали живые образы оборванных, замерзших солдат, какие часто виделись ему в снах. И передним, словно из тумана, всплыло лицо одного солдата… с упрямой усмешкой и со странной впадинкой на кончике носа. И ускользающее впечатление чертовски бравой походки… это по снегу и босиком!

– Я продал бы свою душу за тех, кто вместе со мной перенес столь тяжкие испытания! – Голос Вашингтона был глухим. – Но свою страну продать не могу! Измену нужно душить еще в зародыше.

– Но речь идет вовсе не об измене! – Гарнер застонал от возмущенного разочарования – они ведь были, казалось, так близки к своей цели. – Я арестовал Дэниелса за нарушение закона о налогах, а не за измену! Они силой добились обвинения в измене и тем же угрожали и мне, чтобы я согласился давать показания против него. – Гарнер весь дрожал, отчаянно пытаясь догадаться, что же может желать такой человек, как Вашингтон. Что ему предложить? На эту невысказанную мольбу ответил сам старый генерал.

– Мы не можем допустить, чтобы в анналах истории было записано, что мы сражались за рождение этой страны только для того, чтобы позволить ей умереть в младенчестве. И если моему имени суждено остаться в истории, то только для того, чтобы в ней говорилось о том, как я защищал…

История – место в истории! Президент Вашингтон, человек, имеющий возможность осуществить любое свое желание, мечтает о том, чтобы запомнили его роль в истории, чтобы потомки хранили о нем благодарную память и передавали ее из поколения в поколение. Это была рискованная игра, но если она удастся, то результатом станет райская сделка!

– А как история оценит правительство, настолько суетливое и неуверенное в своей правоте, настолько запуганное собственной тенью, что спешит приговорить и повесить невиновного человека, своего преданного патриота только за то, что он посмел высказать свое мнение о правах, которые даны ему конституцией? Сколько времени продержится на плаву страна, в которой судьи отказывают обвиняемому в предусмотренной законом защите и оказывают давление на присяжных, принуждая их соблюдать сиюминутные политические интересы? Как будут судить последующие поколения о президенте, который допускает, чтобы его представители совершили столь вопиющие судебные ошибки?

Увидев, как потемнели глаза Вашингтона, Гарнер понял, что он балансирует на самом краешке пропасти.

– И как вы будете спать по ночам, когда вашу совесть будет отягощать судьба Блэка Дэниелса? Вы готовы стать первым президентом этой страны, который повесил человека, осужденного в измене, но неповинного в ней, участника вашей военной кампании?

Гарнер обошел вокруг стола и сунул в руку президента драгоценный значок. Они стояли лицом к лицу и пытались прочитать в глазах друг друга свое будущее.

– Вы первый президент этой страны. После вас в этом кабинете будет много других президентов. Но пусть среди них не будет ни одного, более вас преданного принципам справедливости и истины, чем вы. Пусть это будет вашим наследием, и только вашим. Все будут знать и помнить о вашей преданности закону. И об этом узнают уже завтра через газеты, затем об этом станут говорить люди. Доказательство преданности Блэкстона Дэниелса лежит у вас на ладони, генерал. Он заслуживает большего от страны, за существование которой сражался. Он заслуживает справедливости и свободы, за которую он пролил свою кровь… служа вам.

Вашингтон долго смотрел на старый потертый знак. И когда он поднял глаза, в них стояли слезы, а в его сердце было прощение.

Гарнер и Байрон ворвались в дом с сияющими и раскрасневшимися от торжества лицами. Навстречу им из гостиной выбежали Кейт, Маделайн и Чарли и едва не задушили их в объятиях.

– Его помиловали! – в восторге орал Байрон, подхватив Кейт и кружась вместе с ней. – Гарнер выторговал помилование Блэку!

– А где Уитни? – Гарнер возбужденно обнял за плечи Чарли и Маделайн. – Я хочу сам…

– Она ушла, Гарнер. – Маделайн уже достаточно пришла в себя, чтобы удержать его за рукав. – Она выбежала из здания суда… Мы думали, она поехала сюда, но с тех пор ее никто не видел.

Ушла. Он не сразу осознал это. Внезапно он вспомнил ее лицо в момент оглашения приговора и сразу обернулся к оставшейся открытой двери. Она где-то там, неприкаянно бродит по улицам…

Через несколько минут Гарнер уже мчался верхом по улицам Филадельфии. Куда она могла пойти в этом городе, который почти не знает? Он живо представил, как Уитни, опустошенная и беззащитная, бродит по незнакомым улицам, и у него сжалось сердце. Ему нужно было добраться до нее там, в суде, просить ее довериться ему…

Но как она могла ему поверить, когда у нее разбито сердце, когда ее отца ждет страшная унизительная смерть предателя своей страны? Эта мысль угнетала его, пока он скакал по улицам. Куда ехать, где ее искать? Он попытался поставить себя на ее место… В Бостоне ей нравилось бродить среди шумной толпы между прилавками и фургонами, где вокруг все ожесточенно торгуются… Он сразу пришпорил лошадь, держа путь к центральному рынку.

Пробираясь сквозь толпу у прилавков и между повозками торговцев, он искал в этой суете пятно зеленого бархата, такого же, как ее глаза. И наконец увидел Уитни – она бесцельно брела вдоль торговых рядов и фургонов, машинально посматривая на людей, вслушиваясь в утешительный гомон торгующихся вокруг продавцов и покупателей. Гарнер спешился и окликнул ее, но его голос потонул в пронзительных криках торговок рыбой, расхваливавших свой товар и выкликавших цену, бакалейщиков, зазывавших хозяек понюхать заморские специи, и медников, привлекавших покупателей звонким бренчанием своей посуды.

– Уитни!

Она услышала слабо донесшийся до нее голос и, подняв голову, осматривалась вокруг. Он пробирался к ней с разгоряченным и сияющим лицом.

– Уитни!

Она инстинктивно отпрянула, совершенно не ожидая увидеть Гарнера… и призрак, вставший между ними… ее отца, приговоренного к смерти.

– Уитни!

Таунсенд увидел, как она метнулась от него, и поспешил за ней. Он следовал за каждым крутым поворотом, который она делала в толпе, и наконец умудрился поймать ее за рукав.

– Черт побери, Уитни! Остановись, мне нужно с тобой поговорить…

– Нет… – Она упиралась и сопротивлялась, задевая окружающих. Неужели он не понимает, что ей нужно побыть одной? Его вид бередил ей душу.

– Уитни… – Гарнер поймал на себе любопытные взгляды. – Пойдем со мной домой. Мне нужно рассказать тебе…

– Нет… не пойду… Пожалуйста, оставь меня. – Таунсенд еще крепче схватил ее за руку, но она упорно сопротивлялась, не позволяя ему притянуть ее к себе.

– Послушай, Уитни! – Он уже не обращал внимания, что их слышат посторонние. – Блэка помиловали! Ты слышишь? Помиловали!

Уитни замерла, не сводя с него искаженных болью глаз. Суета вокруг них затихла.

– Что… что ты сказал?

– Что его помилуют. Президент обещал пересмотреть дело и помиловать его, полностью оправдать. – Воспользовавшись растерянностью жены, Гарнер взял ее за обе руки, и она пришла в себя.

– Пожалуйста, не говори, что…

– Да нет же, Уитни, это правда! Байрон пробился к Вашингтону, а я выторговал у него прощение для твоего отца… Клянусь, это чистая правда!

Только глядя на ее полное недоверия лицо, он понял, насколько неправдоподобно это прозвучало… Да так оно, в сущности, и было! Аристократ, уроженец Бостона Гарнер Таунсенд торгуется с президентом Соединенных Штатов, чтобы снять обвинение с человека, которого признали вожаком повстанцев и которого Вашингтон поклялся уничтожить!

И в то же время Уитни поняла, что прямой и бескомпромиссный Гарнер Таунсенд никогда бы этого не сказал, если бы это не произошло на самом деле. Какие бы между ними ни возникали проблемы и противоречия, он никогда ей не лгал. Он не стал бы ее обманывать. У нее подогнулись колени.

– Ты?! – В ее голосе прозвучала пробудившаяся надежда. – Но ты же не коммерсант. Ты ничего в этом не понимаешь!

– Ну, видимо, достаточно, чтобы спасти твоего отца от петли. Она смотрела на него во все глаза: он был совершенно серьезен.

– Настоящее прощение… ты уверен?

– Блэка освободят, как только будут подписаны документы, скорее всего завтра. – В ее глазах промелькнули понимание и надежда, и Гарнеру страшно захотелось здесь же, при всех обнять ее.

– Но как это возможно… Генерал Вашингтон… Господи, Гарнер, что ты ему сказал?

– Она все еще мне не верит! – закричал он, обращаясь к небесам и к окружавшей их толпе: старым торговкам рыбой, булочникам в замасленных фартуках, босым морякам, купцам в шелковых, обтягивающих ногу штанах и в высоких воротниках, которые вытягивали шеи, чтобы лучше их видеть. Гарнер провел рукой по темным волосам, его подбородок вызывающе вздернулся. – Пойдем со мной, и я все подробно расскажу тебе… слово в слово. – В его глазах промелькнула озорная улыбка и гордость добившегося своей цели коммерсанта. – Но…

– Ты хочешь услышать, как я выторговал прощение для твоего отца? Тогда тебе придется вернуться со мной, Уитни Дэниелс Таунсенд! – Он подступил к ней, она попятилась, и кольцо людей придвинулось еще ближе. – Тебе придется пойти со мной домой, как и подобает достойной жене, а не разыгрывать спектакль перед людьми.

Уитни остановилась.

– Не разыгрывать… – Затем она поняла, что он торгуется с ней… вот сейчас… в эту самую минуту. Гарнер Таунсенд с ней торгуется! Он действительно выторговал прощение для ее отца!

В ней взорвалась радость, которая мгновенно поглотила все ее сомнения. Теперь оба ее любимых человека с ней – отец и Гарнер!

Слезы подступили к ее глазам, когда она устремила на Гарнера взгляд, в который вложила всю свою любовь и ликование. И блестящие глаза Гарнера ясно говорили о захлестнувшей его радости и гордости. Этот обмен взглядами рождал в каждом обещание и исполнение любви, возвращающей к жизни.