Текст книги "О пользе волшебства. Смысл и значение волшебных сказок"

Представляется, что сказки признают: впадать в гнев весьма свойственно человеку. Но вполне развитое умение держать себя в руках и не поддаваться чувствам ожидается только от взрослых, поскольку их злые желания – при всей их нелепости – имеют обыкновение сбываться. Если же ребенок (сказки подчеркивают это) начнет желать добра и думать о хорошем, то последствия будут чудесными. Одиночество и скорбь не вызывают у ребенка из сказки желания отомстить: он хочет только хорошего, даже если у него имеется множество оснований желать зла тем, кто преследует его. Так, Белоснежка не желает зла жестокой королеве. У Золушки хватает причин мечтать о наказании для сводных сестер за их дурные поступки, но вместо этого она желает им отправиться на бал.

Ребенок, оставшийся в одиночестве на несколько часов, может почувствовать себя так же худо, как если бы его отвергали и им пренебрегали всю его жизнь. И вдруг его существование становится полным блаженством: на пороге появляется мать с улыбкой на лице и, быть может, даже с подарком для него. Что может быть чудеснее? И разве могло бы такое простое событие изменить его жизнь, если бы здесь не была замешана магия?

Ребенок то и дело переживает резкие изменения самой природы того, что его окружает, и изменения эти он, в отличие от нас, замечает повсюду. Но давайте присмотримся к тому, как ребенок обходится с неодушевленными предметами. Какой-то из них – шнурок на ботинке или игрушка – доводит его до того, что он ощущает себя неисправимым тупицей. Ребенок переживает полнейшую фрустрацию. Затем в одну секунду, как по волшебству, все меняется: предмет начинает повиноваться и выполнять его приказы. Только что ребенок чувствовал себя полностью подавленным – и вдруг стал счастливейшим из людей. Разве это не доказывает, что предмет обладает магическими свойствами? Во множестве сказок говорится о том, как обретение волшебного предмета изменяет жизнь героя: с его помощью дурак справляется с трудностями куда лучше, чем его братья, прежде обладавшие преимуществами перед ним. Ребенку, который считает, что он обречен быть гадким утенком, не следует отчаиваться: он вырастет прекрасным лебедем.

Малыш, способный мало что сделать самостоятельно, ощущает из-за этого разочарование – настолько сильное, что он может погрузиться в отчаяние. Волшебная сказка предупреждает такой ход событий, придавая величайшее значение малейшим достижениям и подразумевая, что последствия их могут быть самыми удивительными. Вы нашли кувшин или бутылку (как в сказке братьев Гримм «Дух в бутылке»)? Подружились с животным (как в сказке «Кот в сапогах»)? Поделились со странником куском хлеба (как в сказке «Золотой гусь», также вошедшей в сборник братьев Гримм)? Такие маленькие ежедневные происшествия могут привести к последствиям невероятной важности. Итак, волшебная сказка призывает ребенка верить, что его достижения, пусть скромные, важны, даже если он пока не осознает этого.

Веру в такие возможности необходимо питать, чтобы ребенок смог принять свое разочарование, не ощущая при этом, что потерпел полное поражение. Кроме того, попытка всерьез поразмышлять о жизни вне родительского дома сама по себе может оказаться непростым делом. Пример сказки дает ребенку уверенность, что он получит помощь в своих начинаниях, предпринятых во внешнем мире, и что его старания в конце концов окажутся вознаграждены. В то же время сказка подчеркивает, что события, о которых идет речь, произошли в стародавние времена в далекой стране; она помогает надеяться, но не предлагает четкого описания мира в том виде, каков он здесь и сейчас.

Хотя сказочные истории нельзя назвать правдивыми, своя правда в них все же есть. Они рассказывают о том, что не происходит в действительности, но должно стать фактом внутреннего опыта и личностного развития. Сказка описывает в воображаемой и символической форме важнейшие этапы роста личности и достижения ею независимого существования. И все это на интуитивном уровне понятно ребенку.

Волшебные сказки в любом случае указывают путь к лучшему будущему, но скорее сосредоточиваются на процессе изменений, нежели описывают конкретные подробности того состояния счастья, которое уготовано герою в конечном счете. Сказочное повествование начинается, если можно так выразиться, в той же временной точке, где сейчас находится ребенок; она намекает, куда следует ему идти, причем делает акцент на процесс путешествия. Сказки способны указать ребенку путь даже через эдипов период, пережить который труднее, чем миновать непроходимую лесную чащу.

Упорядочивание хаоса

И до начала эдипова периода, и значительно позднее, когда он уже давно наступил, – примерно в возрасте от трех до семи лет, – ребенок переживает мир как хаос. Однако подобная оценка возможна лишь с точки зрения взрослого, поскольку представление о хаосе подразумевает, что его носитель сознает, как обстоят дела. Если хаотический способ восприятия – это все, что доступно индивиду, он будет считать, что мир хаотичен, и принимать его как таковой.

Говоря языком Библии – тем, что выражает глубочайшие ощущения и озарения, на которые способен человек, – в начале мир был «безвиден». Как преодолеть хаос? Об этом также сказано в Библии: «И отделил Бог свет от тьмы». В период, когда ребенок переживает душевные бури (и во многом именно из-за этого), он начинает придавать миру большее значение и стараться осмыслить его. Он перестает верить, что существующее у него сумбурное представление о мире является единственно возможным и адекватным. Пытаясь навести в собственном мире некоторый порядок, ребенок разделяет все, что в нем есть, на пары противоположных друг другу элементов.

В позднем эдиповом и постэдиповом периодах это разделение распространяется на самого ребенка. В душе ребенка, как в душе любого из нас, в каждый отдельно взятый момент времени бушуют противоречивые переживания. Но если взрослые научились интегрировать их, то ребенок полностью погружается в эти противоречия, и они захлестывают его. Смесь любви и ненависти, желания и страха в его душе переживается им как хаос, лежащий за пределами его понимания. Ребенок не может справиться с ощущением, что он «хороший и послушный» и «плохой и непослушный» одновременно, хотя так оно и есть. Он не в состоянии уловить, что существуют промежуточные степени интенсивности, и потому видит вещи сплошь в белом или черном цвете. Можно быть абсолютным воплощением мужества или страха, счастья или несчастья, ума или глупости; можно либо любить, либо ненавидеть, и никаких промежуточных состояний не существует.

Точно так же описывает мир волшебная сказка: ее персонажи суть воплощенная ярость или доброта, не знающая корысти. Животное либо уничтожает все вокруг, либо помогает всем и вся. Все персонажи по сути своей одномерны, что облегчает ребенку восприятие их действий и отклика на происходящее. Простые, линейные сказочные образы помогают ребенку разобраться в его сложных, противоречивых чувствах, так что каждому находится отдельное место, и в результате большая куча-мала оказывается рассортирована.

Слушая сказку, ребенок получает представление о том, как создать порядок из хаоса своей внутренней жизни. Встречаясь с не сопоставимыми между собой элементами своего опыта, он чувствует себя сбитым с толку. Сказка побуждает его изолировать и разделять их, представив в виде противоположностей; более того, она помогает ему спроецировать свои чувства на различных персонажей. Даже Фрейд не нашел лучшего способа, позволившего осмыслить невероятную смесь противоречий, сосуществующих в нашем сознании и внутренней жизни, нежели обособить аспекты психического и подобрать символы для каждого из них. Он назвал их «оно», «я» и сверх-«я». Если уж мы, взрослые, должны прибегать к созданию отдельных образований, чтобы разумно упорядочить хаос нашего внутреннего опыта, то что говорить о ребенке! В наши дни взрослые пользуются такими понятиями, как «оно», «я», сверх-«я» и «я»-идеал, чтобы по отдельности представить себе переживания, существующие в своем внутреннем мире, и лучше уловить их суть. К несчастью, применяя этот способ, мы не учитываем то, что сказка передает как нечто само собой разумеющееся: эти «овнешнения» суть вымыслы, нужные лишь для того, чтобы рассортировать и охватить разумом психические процессы[41]41
  Наделяя внутренние психические процессы особыми именами («оно», «я», сверх-«я»), мы фактически делаем их сущностями, каждая из которых обладает своими собственными свойствами. Приглядевшись к эмоциям, которые вызывают эти абстрактные понятия у большинства тех, кто их употребляет, мы убеждаемся, что эти абстракции вовсе не так уж сильно отличаются от персонификаций, с которыми мы встречаемся в сказке. Когда мы говорим об асоциальном неразумном «оно», которое помыкает слабым «я», или о «я», выполняющем требования сверх-«я», эти научные уподобления весьма напоминают сказочные аллегории. В последнем примере слабому несчастному ребенку противостоит могучая волшебница, для которой не существует ничего, кроме ее желаний, и которая действует, руководствуясь ими и не заботясь о последствиях. В сказке братьев Гримм «Храбрый портняжка» слабосильному портному удается заставить двух огромных великанов сражаться друг с другом. Таким образом портняжка одолевает их. Разве не точно так же «я» побуждает «оно» действовать против сверх-«я» и, нейтрализовав эти противоположные иррациональные силы, берет их под свой рациональный контроль?
  Мы могли бы избежать множества ошибок в понимании того, как работает наше сознание, если бы современный человек не забывал, что эти абстрактные понятия не более чем удобные рычаги управления идеями, которые без подобного «овнешнения» было бы слишком трудно осознать. В реальности, конечно же, они неотделимы друг от друга, как неотделимо сознание от тела.


[Закрыть].

Если героем сказки является младший ребенок или тот, кто в начале истории носит характерные имена Дурачок, Простак, то перед нами обозначение изначально бессильного состояния «я», начавшего борьбу с влечениями во внутреннем мире и со сложными проблемами в мире внешнем.

«Оно», вполне в духе психоаналитических воззрений, зачастую изображается в обличье того или иного животного, символизирующего нашу животную природу. Существует два типа сказочных животных: опасные хищники, такие как волк в «Красной Шапочке» или дракон в сказке братьев Гримм «Два брата» (каждый год ему приносят в жертву девушку, чтобы он не разорил страну), и мудрые помощники, которые спасают героя и становятся его проводниками, – назовем ту же сказку «Два брата», где звери возвращают погибшему брату жизнь и помогают ему получить заслуженную награду: принцессу и королевство. Животные, как опасные, так и дружелюбные, служат обозначением нашей животной природы, наших влечений. Те, что опасны, символизируют «оно» во всем его опасном могуществе, пока не укрощенное и не подчиненное контролю «я» и сверх-«я». Животные-помощники символизируют нашу естественную энергию (то есть опять-таки «оно»), однако на сей раз направленную на службу интересам индивида как целого. И наконец, некоторые существа, обычно белые птицы, например голуби, символизируют сверх-«я».

«Пчелиная матка»

ДОСТИЖЕНИЕ ИНТЕГРАЦИИ

Существует ли сказочная история, которая включает в себя все богатство образов, способных послужить воплощением сложнейших внутренних процессов? Очевидно, нет. Однако хорошей иллюстрацией символической борьбы за интеграцию личности против хаоса дезинтеграции может послужить малоизвестная сказка братьев Гримм «Пчелиная матка». Пчела – это образ, как нельзя лучше подходящий для обозначения противоположностей нашего существа, ведь ребенок знает, что пчела делает сладкий мед, но может больно ужалить. Также ему известно, что пчела непрестанно трудится, чтобы, если позволительно так выразиться, осуществить свои благие наклонности: она собирает цветочную пыльцу, из которой делает мед.

В сказке «Пчелиная матка» два королевича, отправившихся на поиски приключений, стали «вести жизнь разгульную да распутную и даже домой не возвращались»[42]42
  Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. Г. Петникова. Цит. по изд.: Гримм Я., Гримм В. Сказки. М., 1949. С. 291. Страницы указаны в скобках. Прим. пер.


[Закрыть]. Коротко говоря, они живут под властью «оно», не уделяя никакого внимания нуждам, связанным с реальностью, или справедливым требованиям и критике со стороны сверх-«я». Третий, младший сын по прозвищу Дурень отправляется на поиски братьев. Благодаря своей настойчивости он находит их. Однако те начинают над ним смеяться, «что вздумал он своей простотой себе в жизни дорогу пробить, ведь они двое куда его поумней, да и то не сумели той дороги найти» (291–292). На первый взгляд они правы: по мере того как разворачивается сюжет, Дурень, как и его братья, не может справиться с житейскими трудностями (их символизируют испытания, которые им всем предлагается пройти). Между ними, однако, есть разница: он оказывается способен привлечь собственные внутренние ресурсы, которые олицетворяют животные-помощники.

Путешествуя по белу свету, братья приходят к муравейнику.

Двое старших порешили его раскопать, чтоб поглядеть, как маленькие муравьи будут в страхе бежать и уносить свои личинки, но Дурень сказал:

– Оставьте муравьев в покое, я не позволю, чтобы вы их тревожили (292).

Затем они видят перед собой озеро, по которому плавают утки. Старшие братья не ведают ничего, кроме собственных удовольствий и оральных влечений: они хотят изловить и изжарить уток, но Дурень предостерегает их и от этого. Все трое отправляются дальше и находят дерево с дуплом, где живут пчелы. Теперь старшие братья собираются разжечь костер под деревом, чтобы забрать весь мед. Дурень противится и этому, настаивая, что живых тварей нельзя тревожить, а тем более убивать.

Наконец братья приходят к замку. Все его обитатели обращены в камень или спят, точно мертвые, – все, кроме маленького седого человечка. Он впускает братьев внутрь, дает им еду и ночлег. На следующее утро карлик дает старшему брату три задания. Каждое из них необходимо выполнить в течение дня (тогда чары, тяготеющие над замком и его обитателями, развеются). Первое состоит в том, чтобы собрать тысячу жемчужин, рассыпанных по всему лесу и скрытых во мху. Карлик предупреждает юношу: если тот потерпит неудачу, то обратится в камень. Старший брат пытается выполнить задание, но не справляется с ним. То же случается и со средним братом.

Когда приходит очередь Дурня, он убеждается, что у него тоже ничего не выходит. Чувствуя, что терпит поражение, он садится на камень и плачет. В этот миг к нему на помощь являются пять тысяч спасенных им муравьев и собирают за него жемчуг.

Вторая задача состояла в том, «чтоб достать со дна озера ключ к опочивальне королевны». «Вот пришел к озеру Дурень, и подплыли к нему утки, которых он однажды спас, нырнули в воду и достали со дна ключ» (293), гласит сказка. Напоследок нужно выбрать из трех спящих королевен, неотличимых друг от друга, самую младшую и самую милую. Является пчелиная матка из гнезда, спасенного Дурнем, и вползает на губы королевны, которую ему следует избрать. Три задания выполнены, заклятие разрушено, чары сняты. Все спящие и обращенные в камень, в том числе и братья Дурня, возвращаются к жизни. Дурень женится на младшей королевне и в итоге становится королем.

Старшие братья, глухие к потребности в личностной интеграции, не сумели разрешить задач, поставленных перед ними реальностью. Не восприимчивые ни к чему, кроме импульсов, исходящих от «оно», они обратились в камень. Как и во многих других сказочных историях, здесь подразумевается не смерть, но скорее недостаток подлинной человечности, неспособность учитывать высшие ценности. Если вы никак не откликаетесь на то, что представляет собой жизнь в высшем смысле слова, вы все равно что сделаны из камня. Дурень воплощает собой «я»; его положительные качества очевидны; он повинуется приказам сверх-«я», согласно которым не следует тревожить или убивать из прихоти. Однако в одиночку и он, подобно своим братьям, оказывается не в силах ответить на требования реальности (их символизируют три задания, которые он должен выполнить). Но вот ему удается подружиться со своей «животной» природой, он признает ее значение, и между ней (с одной стороны) и «я» и сверх-«я» (с другой) устанавливается согласие. Только тогда она делится своей силой с индивидом как целым. И лишь после того как наша личность завершает таким образом интеграцию, мы можем осуществить то, что со стороны кажется чудом.

Сказка вовсе не настаивает на том, что «я» или сверх-«я» порабощают нашу «животную» натуру, – она показывает, что каждому из этих элементов следует отдавать должное, свидетельствует об их ценности. Если бы Дурень не прислушался к голосу добра (читай: сверх-«я») в своей душе и не защитил насекомых и птиц, то они (замещающие в сказке «оно») не пришли бы ему на помощь. Кстати говоря, три вида живых существ соотносятся с тремя различными элементами. Муравьи означают землю; утки – воду, в которой плавают; пчелы – воздух, в котором летают. Опять-таки лишь взаимодействие всех трех элементов, или граней нашей натуры, позволяет добиться успеха. Только после того как Дурень полностью завершает интеграцию собственной личности (что символизирует успешное выполнение трех заданий), он становится королем. На языке сказки это означает, что он наконец-то обретает власть над своей судьбой.

«Братец и сестрица»

НАША ПРИРОДА: РОЖДЕНИЕ ЕДИНСТВА ИЗ ДВОЙСТВЕННОСТИ

В этой сказке братьев Гримм, как и во многих других историях, изображающих приключения пары сиблингов[43]43
  То есть детей любого пола, рожденных одним отцом и одной матерью. Прим. пер.


[Закрыть], главные персонажи олицетворяют принципиально несходные по природе своей «оно», «я» и сверх-«я». Сказка гласит: чтобы человек был счастлив, необходима их интеграция. Необходимость интеграции личности показана в сказках данного типа иначе, нежели в «Пчелиной матке»: здесь один из сиблингов превращается в животное по вине злого духа, тогда как второй остается человеком. Трудно представить себе более живой, лаконичный и убедительный образ наших противоречивых наклонностей. Уже самые первые философы рассматривали людей как соединение двух начал: животного и человеческого.

В ситуациях, когда нам не удается достичь внутренней интеграции или поддерживать ее, эти две составляющие нашей психики ведут войну между собой, и война эта продолжается большую часть нашей жизни. В юном возрасте переживания момента захватывают нас целиком. И когда ребенок начинает понимать, что нечто вызывает у него различные переживания одновременно (например, его тянет стащить печенье и в то же время ему хочется послушаться маму и не делать этого), он чувствует себя сбитым с толку. Понимание этой двойственности требует осведомленности относительно внутренних процессов, и чтение сказок, иллюстрирующих двойственность нашего существа, оказывается здесь немалым подспорьем.

В зачине подобных сказок мы сталкиваемся с тем, что изначально между сиблингами нет различий: они живут вместе, испытывают одни и те же чувства – словом, они неразделимы. Но процесс взросления идет, и в какой-то момент один начинает вести животное существование (в буквальном смысле этих слов), а другой – нет. В финале истории животное вновь принимает человеческий облик. Так сказка описывает на языке символов основные моменты личностного роста человека. Поначалу, гласит она, личность ребенка не дифференцирована; затем из этой недифференцированной структуры выделяются «оно», «я» и сверх-«я». В процессе взросления эти элементы должны пройти интеграцию, невзирая на то что их тянет в противоположные стороны.

Сказка братьев Гримм «Братец и сестрица» начинается так: «Взял братец сестрицу за руку и говорит: “Давай уйдем вместе с тобой куда глаза глядят, будем бродить по свету”»[44]44
  Здесь и далее в главе сказка цитируется в пер. Г. Петникова. Цит. по изд.: Гримм Я., Гримм В. Сказки. М., 1949. В скобках указаны номера страниц. Прим. пер.


[Закрыть] (52). Брат предлагает сестре бежать из дома, ставшего для них чужим. «Целый день брели они по лугам, по полям, по горам; а когда пошел дождь, сестрица сказала: “Это плачут заодно и Господь, и наши сердца!”» (52)

Здесь, как и во многих других сказках, изгнание из дома символизирует необходимость стать самим собой. Чтобы реализовать себя, человеку нужно покинуть домашний круг. Это мучительно болезненный опыт, сопряженный со множеством опасностей психологического плана. Процесс развития неизбежен; боль, сопряженную с ним, символизируют переживания несчастных детей, вынужденных уйти из дома. Риск для психики, как всегда в волшебных историях, отображен в виде трудностей, которые персонаж встречает на своем пути. В этой сказке образ брата воплощает ту составляющую единства (по сути, неразделимого), которая оказалась в опасности. Сестра, чей образ после отчуждения персонажей от родного дома становится символом материнской заботы, выступает в качестве спасителя.

У маленького слушателя сказки не остается ни малейшего сомнения в том, что нужно перетерпеть боль и использовать открывшиеся возможности, пусть и сопряженные с риском, поскольку личностная идентичность – это то, что необходимо обрести во что бы то ни стало. Не сомневается он и в том, что, несмотря на все тревоги, все закончится хорошо. Конечно, не каждый ребенок хочет или может унаследовать королевство. Но тот, кто понимает сказку и способен уловить в ней послание, адресованное лично ему, сумеет обрести настоящее обиталище для своего внутреннего «я»; он получит власть над его обширными владениями, познав собственное сознание, и оно сделается его верным помощником.

Вернемся к сказке «Братец и сестрица». На следующий день дети продолжили путь; они пришли к источнику, и братец захотел выпить из него. Однако сестра, не захваченная своим «оно» и не поддавшаяся натиску влечений, различает, что родничок, журча, говорит: «Кто из меня напьется, тот тигром обернется» (52). Уступив ее просьбам, братец решает не пить воду, несмотря на муки жажды.

Сестра, чей образ воплощает психические функции более высокого уровня – «я» и сверх-«я», – предостерегает брата. Тот же, находящийся под властью «оно», готов разрешить себе подчиниться желанию немедленно получить удовлетворение, утолив жажду любой ценой. Но если брат сдастся под нажимом «оно», его связи с миром оборвутся и он сделается жесток, словно тигр.

Дети приходят к другому источнику, и он предупреждает их: вода в нем волшебная, и тот, кто выпьет ее, превратится в волка. И вновь сестра, олицетворяющая «я» и сверх-«я», замечает опасность, подстерегающую того, кто стремится к немедленному удовлетворению. Она убеждает брата не поддаваться жажде. Наконец они подходят к третьему источнику. Тот шепчет, что покорные желаниям «оно» опять-таки получают наказание, испив из него: они превращаются в козликов, животных куда более мирных. Вот чего удается достичь благодаря задержке, то есть частичному подчинению тем составляющим психического аппарата, функция которых состоит в наложении ограничений. Но натиск со стороны «оно» (то есть жажда, которую испытывает брат) усиливается, и «я» и сверх-«я» оказываются не в состоянии сдержать его: сестра более не может остановить брата, он пьет из источника и превращается в козлика[45]45
  Ту же последовательность событий можно рассмотреть как символическое выражение следующей ситуации: по мере того как опасность поддаться импульсам «оно» уменьшается (обратим внимание на переход от звериной жестокости, воплощениями которой служат тигр и волк, к кротости, символом которой становится козлик), предостерегающие голоса «я» и сверх-«я» до некоторой степени утрачивают способность контролировать «оно». Но поскольку в сказке братец говорит сестрице о намерении выпить из третьего источника: «Вот уж тогда я напьюсь, что бы ты мне ни говорила: мне очень хочется пить», представляется, что интерпретация, предложенная в тексте, более точно передает смысл сказки.


[Закрыть],[46]46
  Сопоставление «Братца и сестрицы» с «Рыбаком и джинном» свидетельствует о том, что ребенку необходимо прослушать и усвоить множество сказок, чтобы ему сделалось доступно все богатство подобной литературы. Поддавшись натиску «оно», джинн решает уничтожить спасителя и в итоге возвращается в бутылку, где его ожидает вечное заключение. Напротив, «Братец и сестрица» показывает, как полезно уметь контролировать натиск со стороны «оно». И пусть эта способность едва развита (а в случае ребенка иначе и быть не может), но даже ограниченный контроль над «оно» обеспечивает, если можно так выразиться, очеловечивание, причем в значительной мере. Об этом свидетельствует смягчение жестокости животных (тигр – волк – козлик).


[Закрыть].

Сестра обещает, что никогда не покинет брата. Образ ее олицетворяет контроль, исходящий от «я», ведь, хотя сестрицу тоже мучила жажда, она сумела сдержаться и не стала пить. Она снимает золотую подвязку и надевает ее козлику на шею; нарвав осоки, она сплетает из нее мягкую веревку, чтобы сделать из нее привязь для маленького животного. Лишь позитивные личные отношения (а точнее говоря, личная привязанность, которую символизирует золотая подвязка) заставляют нас отказаться от асоциальных стремлений и укрепляют в нас человечность.

Затем сестрица и братец отправляются дальше. Пробираясь через лес, они находят пустую избушку посреди чащи (знакомую нам по столь многим сказкам) и укрываются там. Так они обретают себе пристанище. Из листьев и мха сестрица делает подстилку для козлика, каждое утро она собирает коренья и ягоды для себя и мягкую траву для него («я» обеспечивает нужды индивида). Все идет хорошо, покуда «оно» исполняет распоряжения «я». «И если бы можно было вернуть братцу его человеческий образ, то что за чудесная жизнь была бы у них!» (54)

Но пока мы не достигнем полной интеграции, отношения нашего «оно» – имеются в виду побуждения, за которыми стоят влечения, наша животная природа, – с нашим «я», то есть присущей нам рациональностью, можно назвать худым миром. Сказка описывает, как в минуту, когда животные инстинкты решительно заявляют о себе, контроль, идущий от разума, утрачивает силу и более не способен их ограничить. Некоторое время сестрица и братец-козлик счастливо живут в глуши. Но вот король той страны затевает большую охоту. Когда козлик слышит звук рогов, лай собак и веселые крики охотников, он просит сестру: «Отпусти меня в лес на охоту, я дольше вытерпеть не в силах» – и уговаривает ее, пока она не соглашается (54).

Первый день охоты проходит благополучно. На закате козлик возвращается к сестре в их маленькую хижину и оказывается в безопасности. На следующее утро он вновь слышит манящие звуки охоты и начинает просить, чтобы его выпустили, не умолкая ни на минуту. Ближе к концу дня он получает легкую рану в ногу. Ему удается дохромать до дома. Но на сей раз козлик с золотой повязкой на шее привлекает внимание одного из егерей, и тот рассказывает об увиденном королю. Король понимает, что означает золотая подвязка. Он велит, чтобы на следующий день егеря преследовали козлика, пока не изловят его, но не причинили ему вреда.

Дома сестра исцеляет рану брата. На следующий день, несмотря на ее слезы и уговоры, козлик настаивает, чтобы она вновь отпустила его. Вечером не только козлик, но и король являются в хижину. Плененный красотой девушки, король просит ее руки; она соглашается, но при условии, что козлик будет жить с ними.

Долгое время все они живут счастливо. Но, как часто случается в волшебных сказках, троекратного повторения испытания – трех дней, в течение которых козлика преследуют охотники, – оказывается недостаточно для окончательного разрешения проблемы. Брат подвергся испытанию, которое могло бы помочь ему пройти инициацию и достичь более высокой формы существования, сестре же это еще предстоит.

Все идет прекрасно – до тех пор, пока однажды король не отправляется на охоту[47]47
  Когда в волшебной сказке упоминается охота, не следует считать, что речь идет об убийстве животных ради развлечения. Охота скорее символизирует гармоничную жизнь на лоне природы, то есть существование в соответствии с примитивными наклонностями, присущими человеку. Во многих сказках у охотников доброе сердце, они с готовностью приходят на помощь, как, например, в «Красной Шапочке». Тем не менее тот факт, что король отправляется на охоту, подразумевает, что он поддается своим примитивным наклонностям.


[Закрыть]. Во время его отсутствия у королевы рождается сын.

То, что короля нет рядом во время родов его жены, символизирует существование еще одного переходного процесса – величайшего чуда, какое только существует в жизни, и тому, кто переживает его, другие люди (даже такие близкие, как муж) почти ничем не могут помочь. Рождение ребенка в сказке служит обозначением внутренней трансформации – превращения девочки в мать. Подобно всем важнейшим трансформациям, она сопряжена со значительными внутренними опасностями. В наши дни эти опасности носят по преимуществу психологический характер; в прошлом сама жизнь женщины оказывалась под угрозой, поскольку многие умирали во время или после родов. Воплощением этих опасностей становится история о злой мачехе-волшебнице, сумевшей после рождения ребенка втереться в доверие к королеве. Ведьма принимает облик служанки и убеждает королеву, еще не оправившуюся после родов, принять ванну, где разводит огонь, чтобы та задохнулась. Затем она отправляет свою родную дочь-уродину в опочивальню, чтобы та заняла место королевы в постели.

Посреди ночи в детской появляется настоящая королева, она берет ребенка на руки и кормит грудью; не забывает она позаботиться и о козлике. Все это видит мамка, однако до поры до времени никому ни о чем не рассказывает. Через некоторое время королева, посещая ребенка ночью, нарушает молчание:

 
Как мой сыночек? Как козлик мой?
Явлюсь я дважды и не вернусь домой (57).
 

Мамка рассказывает об этом королю, который на следующую ночь сам остается у колыбели; происходит то же самое, но слова королевы звучат иначе: ей осталось прийти лишь один раз. На третью ночь, когда королева говорит: «Теперь уж больше я не вернусь домой» (58), король, не в силах сдержаться, называет ее своей милой женой, и это возвращает ее к жизни.

Подобно тому как братец трижды пытался напиться из ручья, а козлик три раза убегал к охотникам, мертвая королева трижды являлась к ребенку и пела свою песенку. Но возвращения королевы к жизни и ее воссоединения с мужем еще недостаточно, чтобы ее брат расстался со звериным обличьем. Лишь после того как правосудие свершилось и колдунью сожгли на костре, козлик принял человеческий облик – «и сестрица и братец стали жить да поживать счастливо вместе» (58).

О том, что королева стала жить вместе с королем или со своим ребенком, в финале не говорится ни слова, поскольку эти два персонажа имеют лишь второстепенное значение. Подлинный смысл сказки «Братец и сестрица» заключается в том, что с присущими индивиду животными стремлениями, воплощенными в образе козлика, и асоциальными стремлениями, воплощенными в образе ведьмы, удалось справиться, и это позволяет расцвести его подлинно человеческим качествам. Противоречивость человеческой натуры, о которой свидетельствует существование сестры в человеческом обличье и брата в облике животного, разрешается путем интеграции: они зажили вместе, будучи людьми.

В финале сказки мы видим единение двух мыслей: интеграции в корне отличных между собой личностных составляющих можно достичь лишь после того, как с асоциальным, разрушительным и несправедливым будет покончено. В свою очередь, эту победу делает возможной лишь достижение зрелости во всей ее полноте, символом чего становится рождение ребенка у королевы и появление у нее материнских чувств. Кроме того, сказка затрагивает две кардинальные перемены в человеческой жизни: расставание с родительским домом и создание собственной семьи. Переживая эти события, человек наиболее уязвим и с легкостью может подвергнуться дезинтеграции, ведь ему следует расстаться с прежним образом жизни и сформировать новый. В первом из этих поворотных пунктов временное поражение терпит брат, во втором – сестра.

Процесс внутреннего развития не находит непосредственного воплощения в сказке, но она подразумевает следующую его природу: забота о тех, кого мы любим, – необходимое условие для того, чтобы мы смогли вернуть себе человечность, стать людьми в полном смысле этого слова. Королева, приходя по ночам, не пытается удовлетворить собственные желания – она беспокоится о ребенке и козлике, то есть о тех, кто зависит от нее. Это свидетельствует о том, что жена стала матерью, что это превращение произошло благополучно и что героиня возродилась к жизни на новом, более высоком уровне. Контраст между поведением брата, с легкостью уступающего влечениям, и стремлением сестры выполнять свои обязанности перед окружающими в соответствии с требованиями «я» и сверх-«я» недвусмысленно показывает, из чего складывается борьба за интеграцию и победа в этой борьбе.