Текст книги "Путешествия по Европе"

Гётеборг

На пароме через пролив между Данией и Швецией мне удалось добыть чашечку кофе и немного прийти в себя. Всю дорогу я глядел в окно на синевато-серое море и изучал карту Скандинавии. Дания больше всего напоминала тарелку, которую уронили на каменный пол и разбили на тысячу кусков – все эти острова и полуострова, разделенные извилистыми заливами и глубокими проливами. Названия деревень и городков на побережьях звучали зазывно и интригующе, а проведенные от них пунктирные красные линии вели к отдельно лежащим островам, вроде Анхольта, Энделаве и, конечно, к Борнхольму, находящемуся в Балтийском море ближе к Польше, чем к Дании. Мне вдруг ужасно захотелось посетить их все. Но у меня не оставалось времени даже на еще одну чашечку кофе.

Красновато-коричневый поезд уже ждал нас в Хельсингборге, чтобы отправиться в Гётеборг, расположенный на 152 мили севернее. Я делил купе с загорелым парнем в больших очках и хвостом светлых волос на затылке, который возвращался в Гётеборг из Маракайбо, куда ездил навестить подругу. Однако по прибытии выяснилось, что подругу следует отнести к разряду бывших, поскольку она жила с марокканским торговцем коврами, о чем совершенно забыла упомянуть в письмах. Марокканец вытащил кривую турецкую саблю и пообещал шведу, что если он немедленно не уберется, то отправится домой с яйцами, упакованными в пакет из-под сандвичей. Парень так и не повидался с бывшей подругой. Для человека, совершившего бесполезную поездку за две тысячи миль, парень держался удивительно спокойно и большую часть путешествия читал роман Томаса Манна, отправляя ложкой в рот розовый йогурт из большой банки.

Потом к нам присоединились еще двое. Мрачная пожилая женщина, вся в черном, судя по виду, ни разу не улыбнувшаяся с 1937 года, всю дорогу рассматривала меня так, словно только вчера видела мою физиономию в витрине «Разыскиваются полицией». Ее спутник выглядел намного старше и смахивал на вышедшего в отставку школьного учителя, за что не понравился мне еще больше.

Молодому шведу выпало сидеть рядом с учителе, Тот не только заставил его подвинуться, но и потребовал вдобавок переложить все вещи с багажной полки над ним на противоположную. Затем он ужасно долго выкладывал свои пожитки. Он извлек из чемодана сложенную газету, маленький пакетик слив, еще как кие-то мелочи и положил все на полку. Тщательно ocмотрев сиденье, чтобы на нем не оказалось грязи и проведя по нему на всякий случай рукой, тщательно уложил пиджак и джемпер. Потом, после долгих консультаций со своей спутницей, но не обращая внимания ни на меня, ни на молодого шведа, закрыл окно и опять полез в чемодан, чтобы достать из него что-то забытое. Он проверил свой носовой платок и снова открыл окно. Каждый раз, когда он наклонялся, его старая задница тыкалась мне в лицо, и так хотелось дать ему хорошего пинка! Но каждый раз я встречался взглядом со старой каргой и отказывался от замысла.

Так прошло утро.

Я задремал, положив ногу на ногу и уронив голову на грудь, – увы, это является зловещим признаком старения. А проснувшись, обнаружил, что мои спутники тоже спят. Учитель громко храпел, широко открыв рот. Еще я заметил, что мой башмак трется о его небесно-голубые брюки, оставляя на них грязный след. Осторожно двигая ногой, я выяснил, что могу увеличить площадь загрязнения почти от колена до лодыжки. Позабавившись таким образом несколько минут, я слегка повернул голову и обнаружил, что за моими развлечениями пристально наблюдает старая леди. Пришлось опять притвориться спящим: если бы она произнесла хоть слово, мне пришлось бы задушить ее своей курткой. Но она промолчала.

Так прошел день.

Я не ел со времени легкого ужина предыдущей ночью и был так голоден, что съел бы что угодно, даже бабушкину жирную ветчину с кубиками моркови, от которой меня в детстве рвало. Вечером пришел проводник с тележкой, на которой стояли чашки кофе и закуски. Все быстренько проснулись и стали изучать предлагаемую еду. У меня было двадцать четыре шведские кроны, что я считал вполне приличной суммой, но ее хватило только на один безнадежно скромный сэндвич, украшенный кусочком салата и восемью крошечными фрикадельками. Питание в Швеции – сплошная череда огорчений.

Я купил сэндвич и осторожно снял целлофан, но как раз в этот момент поезд дернулся, бутылки в тележке проводника панически зазвенели, а все фрикадельки с моего бутерброда посыпались на пол как моряки с тонущего корабля. Я тоскливо проследил взглядом их падение и последующее превращение в комочки грязи.

Дама в черном стала смотреть на меня с еще большим презрением, хотя я считал, что это невозможно.

Школьный учитель ловко убрал ногу, чтобы шарики не упали на его блестящий ботинок. Только молодой швед и проводник смотрели на меня сочувственно, пока я собирал с пола фрикадельки и выбрасывал их в мусорку. После этого мне осталось только печально грызть салат с черствой булочкой и мечтать о том, чтобы оказаться в любом другом месте вселенной. Осталось только два с половиной часа, уговаривал я себя, уставившись на старую даму взглядом, из которого она могла бы понять, какое это огромное удовольствие – схватить ее в охапку и выбросить в окно.

Мы добрались до Гётеборга к шести часам. Хлестал холодный дождь, барабаня по тротуарам и потоками стекая в канавы. Я проскочил через вокзальную площадь, прикрыв голову курткой и едва не попав под трамвай, перепрыгнул большую лужу, пролез между двумя припаркованными машинами, чуть не сбил телеграфный столб и двух изумленных уличных торговок, после чего ворвался, запыхавшийся и промокший, в первый же отель.

Я остановился в вестибюле ходячей лужой, протирая стекла очков уголком рубашки и с ужасом понимая, что попал в чересчур шикарное место. В вестибюле стояли кадки с пальмами и все такое. Мне сразу захотелось удрать, но молодой администратор со змеиным взглядом уже смотрел на меня так пристально, словно опасался, что я сверну ковер и унесу его под мышкой. Пришлось повести себя дерзко. Будь я проклят, если какое-то 19-летнее ничтожество в галстуке-бабочке заставит меня почувствовать себя последним говном. Я подошел к стойке и вызывающе осведомился о стоимости одноместного номера на одну ночь. Он назвал мне сумму, за которой пришлось бы идти в банк с тележкой.

– Понятно, – сказал я, стараясь говорить как можно небрежнее. – Полагаю, в нем есть ванна и цветной телевизор?

– Конечно.

– Шапочка для душа?

– Да, сэр.

– Набор гелей для ванны и мазей?

– Да, сэр.

– Набор иголок с нитками? Гладильная доска?

– Да, сэр.

– Фен?

– Да, сэр.

Я разыграл козырную карту:

– Одноразовая губка для обуви?

– Да, сэр.

Вот дерьмо. Я рассчитывал, что он хоть раз скажет «нет», чтобы я мог издевательски заржать и удалиться, покачивая головой. Но он не сказал «нет», и мне оставалось либо оплеванным уползти на карачках, либо взять номер. Я взял номер.

Комната была приятной, но маленькой. В ней были неизменная двадцативаттная лампочка, – когда европейцы поймут, что ее недостаточно? – маленький телевизор, радиоприемник и хорошая ванна с душем. Я сложил все гели и лосьоны из ванной комнаты в свой рюкзак, затем обошел всю комнату, собирая спичечные коробки, письменный набор и другие мелкие предметы, которые можно было унести с собой. Сделав это, я рискнул снова вернуться в Гётеборг, по-прежнему умирая от голода.

Дождь лил как из ведра. Я думал, что смогу добежать до знаменитого Лизеберг Гарденс, но, не преодолев и двухсот метров, вынужден был повернуть обратно. Прыгая под дождем по лужам от одной двери к другой, я пытался найти ресторан, простой хороший ресторан, но такового нигде не было. Промокший до нитки, дрожащий от холода, я уже собирался, пав духом, вернуться в свой отель и съесть все, что там предложат за любую цену, когда заметил какую-то лавчонку, и зашел в нее, отряхиваясь как пес. Вокруг было на удивление много народа, словно я попал в какое-то место для вечерних прогулок. Там шаталось множество молодых алкашей, находящихся в той непредсказуемой стадии, когда не знаешь, что человеку хочется – то ли познакомиться, то ли блевнуть, так что я обошел их стороной.

Одной из характерных особенностей Швеции и Норвегии является то, что в них очень много пьяниц. В этих странах невозможно купить пива, не взяв банковский кредит, их правительства сделали все, чтобы выпивка не стоила затрачиваемых на нее средств и усилий, и все же, куда бы вы ни пошли, вы всюду увидите вдребезги пьяных людей – на вокзалах, на садовых скамейках, в торговых центрах. Я не могу этого понять.

Впрочем, я многого не понимаю в Швеции и Норвегии. Их жители как будто решили искоренить все удовольствия из своей жизни. У них самые высокие налоги, самые суровые антиалкогольные законы, самые скучные бары и рестораны, а смотреть их телевидение – все равно что провести две недели в пустыне. Любая вещь стоит целого состояния. Даже купив плитку шоколада, вы смотрите на сдачу с недоумением, а от более дорогой покупки на глазах выступают слезы боли. Зимой здесь ломит кости от холода, а остальную часть года непрерывно льет дождь. Самое большое развлечение в этих странах – ходить вокруг торговых центров после их закрытия, разглядывая витрины магазинов с такими ценами, каких никто не может себе позволить.

Они обложили себя такими бессмысленными законами, что не устаешь удивляться, кто их составлял и о чем думал, когда писал их. Например, в Норвегии бармен не имеет права подать вам свежий напиток, пока вы не допьете предыдущий. Неужели это надо оговаривать особым законом? В Норвегии считается незаконным выпекать хлеб в субботу и воскресенье. Слава Богу! Страшно представить, что может случиться, если коварный и безжалостный норвежский пекарь всучит вам свежий хлеб в выходные дни. А шведский закон требует от водителей ездить с включенными фарами даже в солнечный день. Меня не удивит, если к следующему моему визиту в Швецию всех пешеходов обяжут ходить с включенными шахтерскими фонарями.

В конце концов я поужинал в «Пицца Хат» на первом этаже маленького торгового центра, где был единственным посетителем. Со мной не было ничего почитать, так что, ожидая пиццу, я глубокомысленно изучал зал с голыми стенами, попивал воду из стакана и забавлялся составлением скандинавских загадок:

Вопрос. Сколько шведов потребуется, чтобы разрисовать стену?

Ответ. Двадцать семь. Один для того, чтобы разрисовать стену, а двадцать шесть – чтобы собрать зрителей.

Вопрос. Что делает норвежец, чтобы забалдеть?

Ответ. Отрезает фильтр у своей сигареты.

Вопрос. Что нужно сделать, чтобы полиция забрала вас прямо из дома за нарушение общественного порядка?

Ответ. Не вернуть вовремя библиотечную книгу.

Вопрос. В шведский рацион питания входят два основных продукта. Один из них – селедка. Какой второй?

Ответ. Селедка.

Вопрос. Как узнать норвежца на средиземноморском пляже?

Ответ. Он единственный будет в снегоступах.

Я тихонько хихикал сам с собой, как и полагается полубезумцу, сидящему в мокрой одежде в пустом ресторане в чужой стране и ждущему пиццу за 25 долларов.

Потом, чтобы достойно завершить памятный вечер, я отправился на вокзал купить билет на утренний экспресс в Стокгольм. В Швеции нельзя просто сесть на поезд, нужно тщательно обдумать этот вопрос и приобрести билет заранее. В зале ожидания действует система, по которой у двери вы отрываете талончик с номером, и ждете, пока ваш номер появится над одной из билетных касс. У меня был 415-й, а над окошком горела цифра 391. Через двадцать минут цифра передвинулась только на 393, и я отправился к газетному киоску взглянуть на глянцевые журналы. Увы, киоск был закрыт, пришлось удовлетвориться рекламой для пассажиров. Когда я вернулся назад, оказалось, что в мое отсутствие имела место невероятная активность – номер 415 появился на табло и тут же исчез. Я взял новый номер, на этот раз 432, и стал ждать. Наконец подошла моя очередь, я предстал перед окошком и попросил у сидящего там мужчины билет в Стокгольм на 10.05 следующего утра.

Он печально взглянул на меня.

– Извините, я не говорю по-английски. Я никак этого не ожидал.

– В Швеции все говорят по-английски, – мое возражение прозвучало неубедительно.

Он еще больше погрустнел.

– Я не говорю. Пожалуйста, подойдите к окошку номер сри, – он указал на окошко в конце зала. – Она отшень карашо говорить по-английски.

Я подошел к указанному окошку и попросил билет в Стокгольм на следующее утро. Женщина, увидев номер 432, зажатый в моем кулаке, указала на табло над своим окошком.

– У вас не тот номер. У меня горит 436-й.

Пока она говорила, к нам направилась седая дама со свирепым взглядом и вывихнутым бедром. Я постарался объяснить мою проблему с моноглотом, работающим в окошке номер пять, но кассирша покачала головой и сказала:

– Вы можете взять другой талон. Затем я, возможно, вас вызову. Но сначала я должна обслужить эту леди!

– Вы стоите не у того окна! – заявила мне вывихнутая дама громовым голосом, каким обычно говорят глухие. – Это мое окно, – добавила она и вызывающе подсмотрела на людей, сидящих в очереди, словно говоря? «Неужели у всех иностранцев вместо мозгов говно?»!

Я понуро поплелся к барабану и, по размышлении, взял сразу три талона, решив, что это даст мне некоторую гарантию, и стал следить за табло. Но когда подошел мой номер, он вновь направил меня к окошку номер пять – место работы единственного человека в Швеции, который не говорил по-английски. Я скомкал этот талон и стал ждать, пока появится следующий номер. Но и следующий выпал на него. Я подбежал к нему, умоляя не вызывать мой последний оставшийся номер, но он вызвал.

У меня не было сил начинать все сначала.

– Пожалуйста, – сказал я, очень тщательно выговаривая слова, – мне нужен билет в одну сторону до Стокгольма на завтрашнее утро в 10.05.

– Конечно, – сказал он, как будто никогда раньше меня не видел, взял деньги и выдал мне билет. Не удивительно, что шведы так часто кончают самоубийством.

Стокгольм

Утром все еще шел дождь, и я оставил надежду исследовать Гётеборг до ухода поезда. Вместо этого я пошел на вокзал и истратил наследство моих внуков на две чашки кофе и покрытую густой глазурью булочку. Поезд отходил в 10.05, и ровно через четыре часа и двадцать минут езды мимо бесконечных сосновых лесов, которые и есть Швеция, я уже прокладывал путь через толпу людей на сумрачном центральном вокзале Стокгольма.

В привокзальном туристическом агентстве мне пришлось заполнить анкету из 700 вопросов, чтобы получить номер в отеле. Но игра стоила свеч, потому что отель «Замок на Риддаргатане», находящийся в миле от вокзала, оказался очаровательной гостиницей, уютной, чистой и не чрезмерно дорогой – насколько это вообще можно сказать о чем-то в Швеции.

Сначала я осмотрел Гамла Стан, старый город, в котором ощущался привкус Центральной Европы – так должен был бы выглядеть Краков или Братислава. Возможно, дело было в дожде, который опять лил непрерывно, придавая городу неизбежно серый и унылый вид. Интересно, в Швеции когда-нибудь перестают идти дожди?

Я шел согнувшись, обходя потоки воды, хлещущие по узким скользким улочкам, и жалея о том, что у меня не было трех вещей – зонта, шляпы и билета на Бермуды. Спрятавшись от дождя в темной кофейне, я сидел, дрожа от озноба, и держал обеими руками чашечку кофе за 3 доллара, глядя на дождь за окном и понимая, что схватил, как минимум, насморк. Вернувшись в отель, я принял очень горячую ванну, переоделся в сухую одежду и почувствовал себя немного лучше, после чего уснул.

Весь следующий день я ждал хорошей погоды, но мне не везло. Только к пяти часам небо наконец прояснилось. Я немедленно натянул мокрые кроссовки и пошел обследовать улицы между ближайшей площадью и маленьким прямоугольным парком, спускавшимся к воде. Теперь все выглядело намного веселее. Был субботний вечер, по улицам гуляли люди, рассыпанные повсюду маленькие ресторанчики и бистро заполняли посетители.

Будучи как всегда голодным, я пригляделся к ресторанам и выбрал самый дешевый и популярный – бистро, декорированное под пещеру, под названием «Матпалатсет». Оно было симпатичным, теплым и уютным, но еду там подавали самую отвратительную из всего, что я когда-либо пробовал, не считая больничной столовки: серый салат из водянистых огурцов и грибов, видом и вкусом напоминающих старую газету, а также мясо, не столько поджаренное, сколько обгоревшее. Каждый раз, когда я пытался отрезать кусочек с помощью ножа и вилки, оно отскакивало, словно ему было больно. Мне стало любопытно. Нигде в Европе не могли подавать такую плохую еду и не прогореть, а здесь люди толпились у дверей в очереди. Я, конечно, все съел – во-первых, потому что был голоден, а во-вторых, потому что это скромное угощение стоило как веселый уик-энд в Брайтоне. Но у меня осталось чувство, что я посетил не ресторан, а автомобильную заправку.

Тем временем дождь перестал, и мое отношение к Стокгольму немного улучшилось. Это на самом деле очень красивый город. В нем больше воды, чем в Венеции, и больше места для парковки на душу населения, чем в любом европейском городе. Он стоит на четырнадцати островах, а в городской черте их еще 25 тысяч, и почти все облеплены коттеджами, в которые переселяются жители Стокгольма каждый уик-энд. Вот и сейчас по меньшей мере две трети домов в городе были темными. Должно быть, здесь время между вечером пятницы и утром воскресенья – настоящий рай для квартирных воров.

Я прошел мимо кинотеатра, возле которого в марте 1986 года был убит премьер-министр Швеции Улоф Пальме. Он пошел со своей женой на фильм о Моцарте в кинотеатр неподалеку от дома, а когда они вышли после сеанса, какой-то сумасшедший застрелил его. Мне это кажется величайшей трагедией, потому что Швеция оставалась едва ли не последним местом в мире, где премьер-министр ходил по улицам пешком без охраны и стоял в очереди за билетами как обычный человек.

Шведская полиция в этой ситуации проявила себя не слишком хорошо. Пальме был убит в 11.21 вечера, но приказ о план-перехвате последовал только в 12.50, и даже тогда полицейским не сказали, что именно они должны искать, а аэропорты были закрыты только в 1.05 ночи. Полиция потратила одиннадцать месяцев и шесть миллионов долларов на расследование убийства, и арестовала в результате невиновного человека. И до сих пор неизвестно, кто это сделал.

Я прошел мимо универмага, в котором Грета Гарбо когда-то продавала дамские шляпки, и попал на длинную пешеходную улицу, где оказался будто в другом городе. Она была завалена мокрым от дождя мусором, повсюду шатались пьяные. Я засмотрелся на витрину какого-то магазина, а потом вдруг заметил, что в нескольких метрах от меня мужчина средних лет писает на ту же витрину, делая вид, что это совсем незаметно на ярко освещенной улице. Он был в стельку пьян, хотя выглядел, благодаря костюму, вполне преуспевающим и образованным. Он сильно меня разочаровал, как и сотни других людей, которые разбросали по всей улице коробки из-под гамбургеров и пакеты из-под чипсов. Это было недостойно шведов. Я ожидал от них лучшего.

Я вырос, восхищаясь Швецией. Она была одновременно и богатой, и социалистической – такое сочетание, мне кажется, необходимо для каждой страны. В США никто не считает позорным, что ребенка с опухолью мозга отправляют умирать домой, потому что у его отца нет денег, чтобы заплатить хирургу. Никто не находит странным, что государственная страховая комиссия аннулирует полисы 14 тысяч самых больных пациентов, потому 'что у какой-то страховой компании выдался не самый удачный год (так случилось в Калифорнии в 1989 году). Поэтому мне казалось восхитительным, что какая-то страна может обеспечить своим гражданам равное медицинское обслуживание независимо от его стоимости.

Плохо, конечно, что за эти достижения пришлось платить высокую цену – я имею ввиду скандально известную дороговизну и отношение к жизни, смахивающее на декларацию съезда гробовщиков. Но обнаружить, что в Стокгольме на улицах повсюду мусор, а образованные люди писают на витрины – это уж было чересчур.

Все еще голодный, я остановился возле передвижной палатки фастфуда и, скрепя сердце, заплатил целое состояние за гамбургер. Сказать, что он был похож на кусок говна, значило бы оскорбить говно. Я кое-как съел треть, а остальное выбросил в мусорный бак. Опять начался дождь. Мой насморк усилился. Я вернулся в номер в мрачном расположении духа.

Когда я проснулся, мой нос был полон соплей, а кроссовки – воды, но Стокгольм, в отличие от меня, выглядел прекрасно. Светило солнце, воздух был чист до искристости и вода в гавани сверкала сияющей голубизной. Я вышел пройтись по бульвару, который являлся, в сущности, городским парком с рассыпанными в нем всевозможными увеселительными заведениями: там были музей скандинавской жизни, ярмарка, стационарный цирк, Театр комедии, биологический музей, технологический музей и много еще чего.

Одной из чудесных особенностей европейских городов является то, что в них много парков – например, Тиволи в Копенгагене, Булонский лес в Париже, Пратер в Вене. Это больше, чем просто парки, это места, куда можно пойти не только подышать свежим воздухом, но и прилично поесть и побывать в каком-нибудь интересном месте – обсерватории, зоопарке или музее. Я провел в стокгольмском парке полдня, часто останавливаясь, чтобы полюбоваться видом или выпить кофе.

Я вернулся в город с целью побаловать себя английской газетой и купить бумажные носовые платки, но не нашел ни одного открытого магазина. По воскресеньям Стокгольм, должно быть, самый мертвый город на свете. Тогда я стащил в Макдональдсе примерно семьдесят пять бумажных салфеток.

Я обошел огромный королевский дворец (в нем 600 комнат), который может претендовать на звание самого скучного здания в мире. Самое большое удовольствие я получил от созерцания стражи – наверное, самой добродушной на свете. Швеция ни с кем не воюет уже 150 лет и ей это нравится, так что, я полагаю, шведы просто не хотят, чтобы их солдаты выглядели чересчур воинственно. Поэтому они заставляют их носить белые шлемы, похожие на купальные шапочки, и белые короткие гетры как на утенке Дональде.

На обратном пути я остановился на середине моста, чтобы еще раз полюбоваться панорамой островов и проливов. И вдруг на мою голову, откуда ни возьмись, упала одна капля дождя, потом другая, третья…

Я задрал голову и увидел тяжелую тучу, надвигавшуюся с запада. За несколько секунд небо сделалось черным, и внезапно полил дождь. Люди, которые только что прогуливались рука об руку на весеннем солнышке, бросились в укрытия, держа над головами газеты. А я остался там, где стоял, слишком ошеломленный переменчивостью шведской погоды, чтобы двинуться с места. Я глядел на воду, по которой хлестали струи дождя, поминутно вытирая нос салфетками из Макдональдса и думая мимоходом, что если бы можно было продавать сопли, то я бы разбогател. Но главное, что в эти минуты мне пришло в голову важное решение: я еду в Рим!