Текст книги "Отбытие Орбитсвиля"

4

Мэтью вернул предохранитель в исходное положение, переведя многочисленные электронные схемы в нейтральное состояние, затем разобрал пистолет на четыре части и спрятал их в разные ящики стола.

Совершив эти манипуляции, он почувствовал себя в безопасности, но облегчение не приходило. Его первоначальный план, как выяснилось, оказался несостоятельным. Он не предусмотрел срабатывание сигнализации на третьем этаже, возможно, упустил что-то еще. Пистолет невозможно обнаружить никакими детекторами, имеющимися в распоряжении полиции, однако где гарантия, что какая-нибудь контрольная система не проследила его путь по зданию. В таком случае он скоро обо всем узнает. «Надо вести себя, как обычно», – настраивал он себя. А как ведет себя человек, услышав сигнал тревоги? Он на минуту задумался, потом нерешительно протянул руку к панели связи. Тут же возникло изображение Вика Констейна, личного помощника мэра Брайсленда. Констейн, которому исполнилось почти шестьдесят, слыл ходячей энциклопедией городского управления.

– Что происходит? – спросил Мэтью. – Что за шум?

– Подождешь минутку? Я пока не… – Констейн выслушал какое-то сообщение, решительно кивнул. – Перезвони попозже, Джеральд.

– Надеюсь, вы не забудете оповестить меня, когда начнется пожар.

Мэтью отключил связь. Он был доволен собой, он поступил разумно, уже частично замел следы, но закрыв глаза, вновь увидел, как падают Кона Даллен и ее сын… Вот они лежат перед ним… бессмысленный взгляд… глаза идиотов.

Мэтью вскочил и прошелся по кабинету. Ему вдруг стало нечем дышать. Он пошел по второму кругу, ускоряя шаг, пытаясь запутать ту часть своего «я», которая считает его, Джеральда Мэтью, убийцей. Никакие ухищрения не изменят этого факта. Кона и Мики Даллены перестали существовать как личности. Одной короткой вспышкой излучения, он сделал их мозги чистым листом бумаги, как у младенца, они уже никогда не возродятся, сколько бы ни старались доктора.

«Гарри Даллен убьет меня!» Мэтью резко остановился, сжав пальцами переносицу. Даллен был высок, силен, довольно красив. Правда, слишком много работал, чересчур много шутил, стараясь произвести впечатление непринужденного и приятного в общении человека. Но Мэтью, умевший оценивать людей, быстро распознал в нем человека жесткого, нетерпимого, способного безжалостно перешагнуть через ближнего, если это потребуется для достижения цели. Мэтью и раньше опасался его, а теперь… По спине пробежал озноб. Если Гарри Даллен проникнет в его тайну, то будет преследовать его с беспощадностью автомата.

«Ты заслужил это», – прошептал Мэтью своему отражению в большом зеркале. Двойник походил на уверенного в себе невозмутимого скандинава, которого не терзали ни недавнее преступление, ни голод, ставший почти нестерпимым. Вспомнив о фелицитине, Мэтью сунул руку в карман и коснулся золотой ручки. Хотя она вполне годилась для письма, но в ней имелось также приспособление для подачи чернил совсем другого сорта. Стоило провести короткую черту на языке, как все превратности жизни мгновенно исчезали. Это касалось не только настоящего, но и прошлого, начиная с того момента, когда восьмилетний Джеральд прибыл на Землю.

Его отец, Артур Мэтью, служил мелким чиновником в метаправительстве и надеялся получить на Земле повышение, но лишь стал жертвой пристрастия к джину. В небольшой общине правительственных чиновников Мэдисона маленький Джеральд, страдавший от унижения за своего отца-неудачника, был обречен на одиночество. Он мечтал о том, как, получив аттестат, сразу вернется под полосатые небеса Орбитсвиля. Когда Джеральду исполнилось шестнадцать, отец погиб при странных обстоятельствах. Мать и сестра вернулись на Большой О, а он вдруг обнаружил, что панически боится полета, и еще больше – самого Орбитсвиля. Сославшись на желание продолжать учебу, Мэтью остался на Земле. Он проявил недюжинное усердие, позволившее ему сделать карьеру, и достиг такого положения, что ни один здравомыслящий человек, не посоветовал бы ему бросить работу ради возвращения на Большой О.

Однако Мэтью не заблуждался на свой счет, хотя пытался выдать страх перед космосом за милый недостаток. «Я никогда не обладал даже крупицей силы воли. Есть только один способ избавиться от искушения – подчиниться ему. В делах со мной каждый может рассчитывать на успех…»

Незаметно он пристрастился к фелицитину, невесомому волшебнику, возносящему его на недосягаемые высоты. Препарат, приготовленный специально для него первоклассным фармацевтом, давал ему не только замечательное самочувствие, но, главное, уверенность и чувство собственной правоты.

Поэтому он стал вором.

Поэтому он стал убийцей.

Мэтью вынул из кармана золотую ручку и минуту стоял, то чуть расслабляя, то напрягая мышцы. Он дрожал, словно снайпер, который никак не решается нажать на курок. Но потом, как всегда, нашел оправдательный довод: нет никакой необходимости бороться с этой привычкой. Даллен легко восстановит цепь событий, приведших к гибели его семьи, догадается о мотивах преступления, и вскоре он, Джеральд Мэтью, отправится в колонию. Если, конечно, Даллен позволит ему остаться в живых. А уж там-то бороться с пристрастием к наркотикам и вовсе не будет необходимости. В качестве бесплатного приложения к тюремной робе и реабилитационным повязкам ему полагалось принудительное лечение от наркозависимости.

Из коридора донеслось хлопанье дверей, послышались возбужденные голоса, быстрые шаги. В монотонность бюрократического бытия ворвалось нечто крайне необычное, появилась тема дня будущих бесконечных обсуждений. Этот день надолго останется в памяти здешних обитателей.

Мэтью сунул ручку в карман, сел за стол и попытался составить план действий на ближайшие часы. Поскольку он уже «отметился», теперь самое разумное оставаться в своем кабинете до тех пор, пока ему не позвонят. Мэр города Фрэнк Брайсленд на два дня уехал из города, а как только Констейн узнает, в чем дело, он, скорее всего, сам позовет.

По мере того, как минуты медленно перетекали в прошлое, Мэтью начал терять терпение. Почему Констейн тянет? Однако до него дошло, что есть значительная разница между его точкой зрения и точкой зрения других людей. Они не могли сразу выяснить, почему сработала сигнализация, а проверка, за которую взялась служба безопасности, могла продлиться час и больше. На врачебный осмотр женщины и ребенка тоже требуется время, особенно с учетом того обстоятельства, что «спешиал-луддит» в конце двадцать третьего века практически забыт.

Повинуясь безотчетному импульсу, Мэтью подошел к окну. В эту минуту на автостоянку резко свернула полицейская машина, из нее выскочили трое и бросились в сторону северного вестибюля. Внутри у Мэтью все замерло, он узнал Гарри Даллена, который бежал, не разбирая дороги, словно собирался проломить стену. Мэтью вернулся к столу. Его знобило, он чувствовал себя загнанным зверем.

Минут через пять, раздался мелодичный звонок и возникла голографическая голова Констейна.

– Можешь спуститься в северный вестибюль? – Голос Констейна звучал нервно и настороженно. – Только быстро.

– А что случилось?

– Кто-то вычистил Кону Даллен и ее сына.

– Вычистил?! – Мэтью изумленно взглянул на Констейна. – Ты имеешь в виду…

– Да, полная очистка мозга. Ты что, ничего не знаешь?

– Нет… – Мэтью помедлил, стараясь не выдать себя. – Откуда я мог знать? Я же все время сидел в кабинете.

Констейн покачал головой.

– Все только об этом и говорят, Джеральд. Ты тоже Ложен дать показания.

– Уже иду.

Он направился к двери, на ходу приглаживая волосы и поправляя пиджак. В трудных положениях для него было крайне важно выглядеть как можно лучше, а оказаться сейчас перед Гарри Далленом – худшее, что можно себе представить. Лифта ждать не пришлось, и вскоре он уже пробирался сквозь плотную толпу людей, заполнивших вестибюль. Все смотрели на двери комнаты, которую в эпоху процветания Мэдисона занимали швейцары. Констейн, словно почувствовав его приближение, быстро втащил Мэтью в комнату и повернул ключ.

– Из-за этой истории нам всем не поздоровится, – сказал он. Землистое лицо помощника мэра, изборожденное глубокими складками, походило на кусок застывшей лавы. – Фрэнк давно уже талдычит об ужесточении мер безопасности.

– Уж точно, – промямлил Мэтью.

Он прошел вглубь комнаты и присоединился к основным действующим лицам. Кона Даллен лежала на полу, запрокинув лицо. Ее легкое шафрановое платье задралось, обнажив красивые бедра, но это не вызывало никаких греховных мыслей, ибо безмятежное лицо абсолютно ничего не выражало, а глаза напоминали глаза грудного младенца. Рядом с Коной на коленях стоял Гарри Даллен. Уткнувшись лицом в волосы сына, он нежно покачивал его на руках. Мэтью мысленно попрощался с радостями жизни.

– Кто по-твоему мог это сделать? – тронул его за рукав Констейн.

– Я знаю, – хрипло сказал Даллен, медленно оглядывая находившихся в комнате.

Сердце Мэтью екнуло, когда полные слез глаза офицера полиции встретились с его глазами. Но тут же скользнули, не задерживаясь, в сторону, словно Даллен его не узнал.

– Это сделал я, – произнес Даллен.

Один из полицейских нетерпеливо шагнул к нему.

– Гарри, не надо…

Тот взглядом остановил его.

– Я привез их сюда… Это было ошибкой… А я действовал слишком жестко… не обращал внимания на угрозы… – Губы у него задрожали, он вдруг стал похож на провинившегося мальчишку. – Почему я не с ними? Я не заслужил разума…

Констейн повернулся к двери.

– Пойду узнаю, почему до сих пор нет скорой.

Мэтью двинулся следом, с огромным облегчением покинул раскаленную комнату и сразу повернул к туалету. Там было прохладно и пусто, в воздухе стоял запах мыла. Здесь Джеральд извлек золотую ручку, установил нужное перо и провел им по языку.

«Может, все-таки пронесет? Вдруг удача мне, наконец, улыбнется?» – подумал он, закрыв глаза. Скоро должно было сказаться действие фелицитина.

5

Это случилось на восьмидесятой минуте.

Первое подозрение, что произошло нечто серьезное, возникло у Джин Энтони, когда внезапно, без каких-либо предупреждающих сигналов погасли все индикаторные панели. Грузовой корабль восемьдесят третьего типа бороздил космос уже сотню лет, и его электронные системы частенько выходили из строя, однако цепи индикаторов неисправностей до сих пор работали надежно. Сам факт неисправности мог означать как незначительную поломку, так и полную катастрофу. Джин знала, что в лучшем случае придется произвести дополнительную профилактику, а в худшем…

«Господи, не дай мне погибнуть в этой груде железа!»

Старинные ионные толкатели создавали гравитационное поле напряженностью всего в одну пятую от нормальной. Парящим прыжком Джин пересекла рубку управления и взглянула на индикатор общего состояния систем корабля, обычно мерцавший правильными геометрическими фигурами. Теперь индикаторная панель была черна, а это могло означать лишь одно: в грузовом отсеке прорвался контейнер с бессемоном-Д. Джин с горечью подумала, что придется бороться за жизнь на корабле, который буквально разваливается на части.

Бессемон-Д, газообразный растворитель, заменил девять десятых оборудования, применяемого в традиционном литейном производстве. Он и в обычных-то условиях представлял немалую опасность, а беспрепятственно распространяясь по кораблю, мог убить Джин Энтони десятком способов. И самым очевидным из них было разрушение корпуса корабля. Однако в данный момент непосредственная угроза исходила от смертоносных струй газа, нагнетаемых пластмассовыми лопастями в вентиляционную систему. Нельзя медлить ни секунды.

– Код ноль-ноль-один! – крикнула она, бросаясь к отсеку с аварийной капсулой.

Бортовой компьютер не прореагировал, и Джин сама открыла отсек. Она забралась в капсулу, люк за спиной мягко закрылся и загерметизировался. Успела! Что бы теперь ни случилось с кораблем, она успела.

Джин всей ладонью надавила на панель запуска двигателей капсулы, засиявшую рубиновым светом. Раздался хлопок, капсула резко дернулась и через секунду уже плыла в космическом пространстве, отделенная пятью десятками километров от непостижимой громады Орбитсвиля.

Джин сразу проверила работоспособность маяка. Она нашла на приборной панели мигающий прямоугольник, для уверенности тронула его, потом подняла глаза взглянуть, что происходит со злосчастным грузовозом. Из тесной капсулы с круговым обзором Вселенная казалась разделенной на две равные части. «Вверху» – полусфера звездного неба и крупные звезды, сверкавшие на фоне бледного марева далеких скоплений и холодного свечения Млечного Пути. «Внизу» – ровным счетом ничего.

Даже пилоты с многолетним опытом каботажных рейсов склонны были воспринимать полет как бреющее планирование над темной поверхностью океана. Джин внимательно осмотрела пространство перед капсулой. Она ожидала увидеть огни своего грузовика, но, к удивлению и некоторому беспокойству, обнаружила лишь непроглядную тьму. Неужели все источники энергии на корабле вышли из строя, и погасли даже навигационные огни?

«Этого не может быть, – сказала она себе. – Слишком быстро».

Джин нахмурилась, скорее обескураженная, чем встревоженная, покрутила головой, стремясь охватить взглядом сразу все пространство, и вдруг увидела, как что-то огромное затмевает звезды прямо над головой. Вверху плыла темная туша ее корабля.

Стараясь не поддаться панике, она внимательно осмотрела грузовоз. Навигационные огни перемещались вдоль корпуса корабля со все возрастающей скоростью. Значит, не скоординированная работа двигателей привела к его вращению, и капсулу выбросило не вверх, где проходят магистрали грузовых судов, а вниз, к оболочке. Теперь у капсулы нет другого выхода, как столкнуться с невидимой поверхностью.

До этой минуты Джин больше всего беспокоила судьба ее корабля «Аткинсон Гримшоу», названного в честь знаменитого художника викторианской эпохи. Он вот-вот должен погибнуть вместе с большей частью ее имущества. Страховка будет весьма незначительной, и, кроме того, гибель корабля, скорее всего, положит конец транспортным рейсам, которые Джин любила совершать в одиночку. А ведь она занималась этим без малого восемь лет, с тех пор, как умерла ее мать. Но сейчас все эти мысли вылетели у нее из головы. Через семьдесят пять минут она столкнется с оболочкой.

Ее жизнь теперь зависела только от расторопности спасательных служб.

Джин Энтони дожила до сорока, сохранив неосознанную детскую веру в бессмертие. Крепкое здоровье, миловидность, активная умственная деятельность, образ жизни, приносящий радость и удовлетворение, не давали повода для гнетущих мыслей. Но сейчас, несясь в мертвой тишине над невидимой громадой Большого О, она взвешивала свои шансы, зная наперед, что теория вероятности не на ее стороне.

На Орбитсвиле имелось три пояса окон-порталов – один вдоль экватора и по одному в северном и южном полушариях. Экваториальные порталы, имевшие порядковые номера от первого до двести седьмого, отстояли друг от друга примерно на пять миллионов километров. Отсчет велся с запада на восток от того самого Окна, через которое Вэнс Гарамонд со своим экипажем впервые попал на Орбитсвиль. По мере переселения людей с Земли вокруг порталов выросли процветающие города. Правда, строили их скорее в силу предрассудков, чем по необходимости. Жизнь в густонаселенном месте казалась недавним землянам более удобной и безопасной. Но когда вокруг практически неограниченные территории, нет нужды в конкуренции, противоборстве и войнах, многие города, повторив судьбу своих земных предшественников, опустели так же быстро, как выросли.

За время работы Джин на кораблях поток межпортальных перевозок существенно иссяк, поэтому ей угрожала серьезная опасность. Корабль летел на восток от 156-го портала, следующим, сохранившим свою жизнеспособность, был только 183-й. В прежние времена ее быстро бы обнаружили и подобрали высокоскоростные патрульные катера, ведущие наблюдение за движением вокруг каждого портала. Однако последнее десятилетие двадцать третьего века свело число спасательных служб к минимуму, да и спасатели привыкли действовать без спешки. Она была уверена, что никто не придаст особого значения пойманным сигналам бедствия, а потом будет слишком поздно.

Глядя в непроглядную тьму, Джин пыталась представить себе абсолютно твердую стену, несущуюся ей навстречу. В воздухе стоял запах резины и пластмассы, напоминавший, что капсулу установили совсем недавно из соображений большей безопасности. Джин усмехнулась. Прежняя капсула имела полноценную радиосвязь и силовую установку Ковелла, сейчас вполне хватило бы чего-то одного, чтобы жизнь перевесила смерть.

«О дивный новый мир! Вот еще одно свидетельство, что человечество повернулось спиной к космосу, к путешествиям, что теперь за развитием и распространением человеческой культуры нужно следить с помощью телескопов, направленных внутрь Большого О, выискивая огни людских караванов и лагерей…»

Страх Джин рос вместе с утекающими минутами. Ей следовало бы наблюдать за пространством вокруг Орбитсвиля – вдруг рядом промелькнут навигационные огни какой-нибудь посудины? – но она не могла оторвать глаз от затаившейся внизу обманчивой глубины. Сколько еще до оболочки? Может, альтиметр был так же ненадежен, как все остальное на «Аткинсоне Гримшоу»? Воспримет ли радиолокатор капсулы хотя бы слабый сигнал перед столкновением с поверхностью?

Она не знала, сколько времени просидела, кривя губы в бессознательной усмешке. Внезапно ее глаза расширились от изумления. Далеко слева появилась тонкая зеленая линия, стремительно пересекла Орбитсвиль с востока на запад и, мелькнув перед глазами Джин, пропала.

Она ахнула и зажмурилась. Любая неожиданность могла означать скорое столкновение. Но когда ничего не случилось, Джин поняла, что жизнь продолжается, и тут же осознала: ее глаза зарегистрировали нечто невероятное, ведь промелькнувший зеленый меридиан – не фантом, а вполне объективная реальность.

В загадочном веществе оболочки Орбитсвиля произошла какая-то перемена.

Даже перед лицом скорой гибели Джин не смогла сдержать возбуждение. Два века назад, когда первые исследователи приступили к изучению вещества оболочки, родилась наука, получившая название «сферология» и не принесшая абсолютно никаких результатов. Затратив миллионы человеко-часов работы, сферологи определили толщину оболочки, ее отражательную способность, коэффициент трения, вот, собственно, и все. А Джин Энтони, несущаяся в полном одиночестве к своей гибели, вдруг стала свидетелем скоротечного проявления жизни, вроде первого удара сердца эмбриона.

Благоговейный трепет, естественный для любого, кто провел полжизни в полетах над иллюзорным черным океаном, почти затмил страх смерти.

6

С помощью врачей Кона Даллен за пять недель научилась ходить, самостоятельно принимать пищу и даже почти освоила туалет. По словам Роя Пиччано, врача местной общины, она достигла значительных успехов. Но по мере уменьшения физических нагрузок, связанных с необходимостью ухаживать за взрослым ребенком, у Гарри Даллена росла душевная усталость.

Поначалу он был просто потрясен и не воспринимал советы доктора Пиччано. В его голове, например, никак не укладывалось чудовищное предположение, что Кона, вероятно, никогда не сможет говорить. Ведь ее нервные окончания, рефлексы, мышцы не пострадали, поэтому он, Гарри Даллен, человек, который никогда не ошибается, точно знал: своей настойчивостью, своей силой воли он добьется функционирования сложного устройства под названием человеческий мозг. Наука изучала человека вообще, психологию безликих людских масс, а в данном случае речь шла об уникальном существе, центре уникального мира другого существа – Даллена. Обычные правила здесь неприменимы.

Первый удар нанесла новость, что Кона и Мики должны жить врозь, ибо Кона представляла реальную угрозу собственному сыну. Она сама стала ребенком, объяснял Пиччано, все ее чувства сводятся к ярости, удовольствию, боли и страху. Младенцы, чувствуя себя обделенными, злятся, особенно, если речь идет о еде. Будь невинный крошка повыше и посильнее, он убил бы собственную мать, слишком рано отнявшую его от груди или не выполнившую его желание. А Кона была сильна, поэтому минутная вспышка гнева могла закончиться трагедией.

Кона всегда отличалась хорошим аппетитом, и теперь она желала питаться лишь шоколадом и мороженым, из-за чего не раз возникали бурные конфликты, когда Даллен пытался уговорами умерить ее аппетит. Поначалу Кона каталась по полу, пугала его безумными воплями, потом начала действовать более целенаправленно и однажды ударила его по лицу. Удар был болезненным, но куда большее впечатление произвел на Даллена быстрый переход от неудержимого гнева к шумной радости, когда он выпустил из рук леденец, из-за которого и возникла ссора.

Ему стало абсолютно ясно: Кона Даллен здесь больше не живет.

Гарри открыл дверь и вместо сиделки увидел на крыльце Роя Пиччано.

– Бетти немного задержалась, поэтому я предложил заменить ее.

Пиччано приветливо улыбнулся, сверкнув вошедшими в моду золотыми пломбами. Загар и буйная шевелюра делали его моложе своих лет, а подчеркнуто спортивный вид заставлял думать, будто его профессиональные занятия – лишь краткие перерывы между партиями в гольф.

– Спасибо, Рой. – Даллен отступил, приглашая доктора войти. – Знаете, я, наверное, подожду.

– Не беспокойтесь. Кроме того, мне не мешает почаще навещать своих пациентов.

Даллен отметил множественное число.

– Со мной все в порядке.

– У вас усталый вид, Гарри. Долго вы собираетесь так жить?

– Сколько потребуется. Мы уже обсуждали этот вопрос, разве не так?

– Не так! Это я обсуждал его, а вы над ним еще не начинали думать.

– Я ответственен за Кону, в каком бы состоянии она ни находилась.

– Прекраснейший пример того, о чем я говорю. – Пиччано не скрывал раздражения. – У вас больше нет обязательств перед Коной, потому что Коны больше не существует. Ваша жена умерла, Гарри. Вы теперь в ответе только за себя. Могут, конечно, произойти какие-то изменения, но одно я могу сказать совершенно определенно: недоразвитая личность, в которую превратится человеческое тело в соседней комнате, не будет иметь ничего общего с вашей женой. Вам следует понять это ради собственного блага.

– Ради собственного блага… – повторил Даллен, словно переводя слова с неведомого языка. – Долго мы будем топтаться в-прихожей?

Кона лежала на голубом надувном матрасе и наслаждалась водоворотом цветных узоров, которые генерировал детский голопроектор. Она самозабвенно болтала ногами, и даже просторный халат не скрадывал ее полноты.

Даллен опустился рядом с ней на колени.

– Посмотри, кто к тебе пришел.

Кона скосила глаза, но тут же отвернулась к сияющим в воздухе узорам. Вынув из кармана салфетку, Даллен попытался вытереть испачканный шоколадом подбородок, но она капризно захныкала.

– Только вчера установили, – сказал Даллен. – Она еще не привыкла.

Пиччано покачал головой.

– Знаете, что вы сейчас делаете, Гарри? Вы просите прощения за то, что это существо… Я наотрез оказываюсь называть его Коной Даллен и вам не советую… Вы извиняетесь за то, что оно не может занять меня вежливой болтовней или предложить кофе с ликером. Именно это…

– Ради Бога, Рой!

– Ладно… – Пиччано вздохнул. – Вы согласны на ее исследование?

– Конечно.

– В таком случае мне нужно кое-что уточнить. – Пиччано открыл плоский пластмассовый чемоданчик и стал возиться с регуляторами на приборной панели, вделанной в крышку. – Это рутинная работа, помощь не требуется.

– Спасибо, Рой.

Даллен на секунду прижался губами к щеке жены, но не получил никакого отклика. Через минуту он уже с наслаждением вдыхал свежий воздух улицы, очищая легкие от запаха шоколада и мочи, которые, казалось, навсегда пропитали дом. Он жил на окраине заселенного района Мэдисона, в пяти километрах от центра. Здесь обитали метаправительственные служащие и чиновники местной администрации. В просторных садах вокруг каменных домов буйствовала зелень, гудение газонокосилки усиливало ощущение благополучия и покоя. Даллену показалось, что он забрел в один из тысяч опустевших пригородов, большинство которых после переселения жителей на Орбитсвиль превратились в сонное царство.

«Двери закрыты, в окнах темно, – вспомнил Даллен самую популярную песню. – Скушало всех Ненасытное О…»

Он решил идти в центр пешком, чтобы по дороге обдумать, как поступить с Дереком Бомоном. Ирония судьбы виделась Даллену в том, что человек, который, по его мнению, нес ответственность за трагедию, позволял ему отвлечься от невыносимых мыслей. Когда Гарри не барахтался в водовороте своих проблем, он предвкушал, как, оставшись наедине с террористом, вытрясет из него имена, а затем, выследив сообщников, прикончит их. Правда, он понимал, что не способен осуществить зловещие планы мести, но был не в силах отказаться от кровожадных замыслов. Он без труда приведет себя в состояние невменяемости, его организм запросто окажет ему такую услугу. Тот, кто стрелял в Кону и Мики, должен заплатить… Он узнает, поймет в последний момент… этот выродок… Он пожалеет, но будет поздно…

Хотя Даллену приходилось думать и поступать как полицейскому, формально он не отвечал за нарушителей закона в этом районе, поскольку в обязанности офицера четвертого ранга из Бюро отчуждения, входило, в основном, наблюдение за опустевшими территориями. Местный отдел полиции был занят обслуживанием туристов, и Даллен поддерживал хорошие деловые отношения с его шефом Лэшбруком. Но недавно Гарри не только не допустили к арестованному, а даже встретили с видимой неприязнью.

– То, что случилось с вашими женой и сыном, ужасно, – сказал тогда Лэшбрук, сурово поблескивая стеклами чопорных очков. – Примите мои соболезнования. Однако, я не могу разрешить вам допрашивать Бомона. Если же вы все-таки предпримете попытку увидеться с ним, я буду вынужден решительно пресечь самоуправство.

Вспомнив это заявление, Даллен сжал кулаки. Он почувствовал себя оскорбленным.

– Самоуправство? Вы сошли с ума?

– Ничуть. Бомон обратился с официальной жалобой. Вы слишком жестоко обошлись с ним в магазине телевизоров. Еще не улегся шум после той истории с несчастным случаем во время погони, а вы опять… И после всего этого вы рассчитываете, что я допущу вас к нашему арестанту?

– К вашему арестанту? – Даллен едва удержался от едкого замечания по поводу недавних попыток отдела полиции свалить на Бюро отчуждения самую грязную и неблагодарную работу.

– Совершенно верно. Бомон подпадает под уголовную статью, поэтому находится в подразделении, которое занимается делами о взрывах. Я намерен передать арестованного в руки правосудия живым и здоровым, за что не смогу поручиться, если ввяжетесь вы, Гарри.

– Почему же?

– Гарри, у вас репутация человека, легко переходящего грань дозволенного, и я не намерен потворствовать вашему стремлению.

«Ну, спасибо, век не забуду», – свирепо шипел Даллен, не обращая внимания на мирный шепот листвы под утренним солнцем. В первые дни после несчастья он не сомневался, что сумеет тем или иным образом допросить Бомона с глазу на глаз, заставит его заговорить. Все это время он держался на одной мысли: Бомон назовет ему нужное имя, единственное имя, а дальше – дело техники. А теперь террориста вытащат на ближайшее заседание суда и влепят стандартный приговор: выслать на Орбитсвиль. И как только Бомон достигнет Ботани-Бэй, территории вокруг Пятого северного портала, он окажется вне досягаемости. Тогда ни Даллену, ни любому другому частному лицу до него уже не добраться, поскольку немногие корабли имели сложное стыковочное оборудование и все они находились в распоряжении метаправительства.

– Что с вашей машиной, старина?

Даллен, вздрогнув, обернулся. Сзади к нему бесшумно подъехал золотистый «Роллак» с откинутым верхом, за рулем которого восседал рыжий жизнерадостный Рик Ренард. С недавних пор Гарри регулярно встречал его в гимнастическом зале. Этот навязчивый тип обладал способностью уязвлять Даллена, заставляя его оправдываться за каждый свой поступок или высказывание.

– С чего вы взяли, что моя машина не в порядке? – спросил Даллен, намеренно отреагировав именно так, как того ожидал Ренард.

– По такой жаре никто не ходит пешком.

– Я хожу.

– Хотите сбросить вес?

– Да, осталось каких-нибудь восемьдесят кило, если вас интересует.

– А мне лишний вес не вредит. – Ренард был удовлетворен тем, что он сумел нарваться на грубость. – Послушайте, Даллен, почему бы вам не сесть ко мне в машину и не прокатиться в центр со всеми удобствами? Сэкономленное время потратим на кружку-другую холодного пивка.

– Ну, если вы настаиваете…

Ощутив вдруг нестерпимое отвращение к ходьбе, Даллен кивнул на кромку тротуара впереди себя. Но Ренард, разумеется, остановился совсем в другом месте и вдобавок тронул машину прежде, чем Гарри уселся, заставив резко подобрать ноги, чтобы их не защемило дверцей.

– Зверь машина! – со смехом сказал Ренард. – Вы со мной согласны?

– Отменная колымага, – рассеянно ответил Даллен, с удовольствием погружаясь в мягкое кресло.

– Старушенции без малого шестьдесят годков, а до сих пор как новенькая. Я приволок ее с Большого О. Все ваши новомодные «Унимоты» не для меня.

– Вы очень удачливы, Рик.

Даллен почувствовал, как кресло принимает форму его тела, словно приглашая расслабиться. Автомобиль мчался бесшумно и плавно. Гарри пришло в голову, что владелец такой машины должен быть весьма состоятельным человеком, он припомнил слухи о том, будто Ренард прибыл изучать земные растения. Значит, он – метаправительственный служащий. Но чиновники, сидящие на окладе, не перевозят свои автомобили за тысячи световых лет.

– Удачлив? – Ренард снова обнажил свои белоснежные кроличьи зубы. – Насколько я понимаю, Вселенная дает мне только то, чего я заслуживаю.

– В самом деле?

– По правде говоря, девичья фамилия моей матери – Линдстром.

– А, тогда другое дело. То есть, наоборот. Вселенная должна просить у вас подаяние, не так ли?

Даллен прикрыл глаза. Ренард утверждает, что принадлежит к легендарной семье, которая в свое время захватила монополию на все космические перевозки, да и сейчас, вероятно, имеет значительное, хотя и скрытое влияние. Если Ренард действительно относится к этому клану, его никак нельзя назвать простым ботаником.

«Вселенная дает мне только то, чего я заслуживаю». Даллен представил Кону, бродящую по затемненным комнатам и что-то бессвязно бормочущую. Сердце невыносимо защемило. «Кона заслуживала лучшего…»

– Я слышал, вы занимаетесь ботаникой? – спросил он поспешно. – Сушите цветы?