Текст книги "Воскресший гарнизон"

– Красноармеец. Рядовой, то есть.

– Советские звания я знаю, – улыбнулся Лодочник. – И сам тоже служил, правда, в польской армии.

– Но я уже говорил, что не поляк.

– А каково мне, в чьих жилах течет и германская кровь? Не по зову крови мы теперь с тобой служим, Отшельник, а по зову совести и чести.

– Кстати, как твоя настоящая фамилия? Я обязан знать.

– Гордаш. Красноармеец Орест Гордаш.

– Отныне считай себя лейтенантом Армии Крайовой, Гордаш. Нет, неправильно выразился: «считай». Отныне, с этого дня, ты – лейтенант Армии Крайовой.

– Лейтенант?! – не удержавшись, Отшельник произнес это слишком громко, чтобы не заставить майора испуганно оглянуться. К счастью, штурмманн сидел, привалившись спиной к опоре крыльца, и откровенно дремал.

– Ты ведь из Подолии, а это тоже польская, как считают польские историки, земля. Впрочем, об истории и историках полемизировать не будем, не время. Однако замечу, что у нас в армии служит немало украинцев. Причем служит верно, по-солдатски. Учился где-нибудь?

– В духовной семинарии.

– Матерь Божья! Так ты еще и верующий, истинный христианин! Тогда тем более произвожу тебя в офицерский чин.

– Но меня – в офицеры?! – Гордаш мог ожидать какого угодно завершения встречи с этим приземистым, коренастым человеком, только не такого.

– А почему ты считаешь, что не достоин этого?

– Да странно как-то.

– Тогда вспомни того, первого офицера, с которым тебя свела армейская служба. Он что, был образованнее и достойнее тебя?

Однако Гордаш вспомнил не того, первого, кто принялся командовать им, а коменданта дота «Беркут», лейтенанта Андрея Громова. Но это был по-настоящему боевой офицер. Такого Орест никому не позволил бы унизить.

– … Ну, таким офицером я действительно хотел бы стать, – молвил он, упустив из вида, что майор Чеславский не знает, о ком идет речь. Чей образ вырисовывается сейчас в его памяти.

– Не волнуйся, лейтенант Гордаш. Мне дано такое право: присваивать чины людям, которые действуют в зоне моего полка. Как и представлять к наградам. Не было случая, чтобы командование Армии Крайовой не утвердило чин кого-либо из моих подчиненных. Так что, в случае успеха, тебя ждет европейская слава, лейтенант Гордаш.

20

Поляк хотел молвить еще что-то но, оглянувшись, умолк и склонил голову, делая вид, что очень занят поведением поплавка. Отшельник тоже оглянулся и увидел, что из-за угла охотничьего домика появляется барон фон Штубер. За ним, как всегда, в ипостаси верного телохранителя и адъютанта, следовал Вечный Фельдфебель Зебольд.

– Позже ты поймешь, – едва слышно проговорил Лодочник, – как это важно, что в этом подземелье ты не сам по себе, что за тобой кто-то стоит, что о тебе знают не только там, наверху, но и за рубежом. Так что держись, Отшельник!

– И ты, Лодочник, тоже… не сдавайся.

– Германцы приближаются, поднимись. И барона этого не дразни. Он хоть и с большой придурью, но есть в нем что-то человеческое, есть. Как ни странно, такое случается даже у эсэсовцев. Хотя и крайне редко.

– Штурмманн не слишком притеснял свободу вашей творческой фантазии, мастер? – с черствой любезностью поинтересовался штурмбанфюрер.

– Не слишком. Но часовым был очень бдительным.

Штубер не обратил внимания на то, как смутился СС-ефрейтор, поняв, что Отшельник явно подтрунивает над ним.

– Грех унижать мастера, штурмманн Зигерт, – назидательно произнес он. – Непростительный грех. Тем более – иконописца.

– Не посмел бы делать этого, – клятвенно заверил штурмманн. – Тем более что он любовался озером с таким благоговением, словно сидел на берегу библейского Йордана.

– Ему так велено свыше, – еще назидательнее молвил Штубер, приближаясь вместе с охранником к Оресту.

– Свыше велено только церковным иерархам, – осмелился возразить ефрейтор СС.

– Побойтесь кары небесной, Зигерт! Все эти иерархи вскоре будут отмаливать свои грехи, преклоняясь перед иконами кисти этого творца «Распятий». И да будет вам ведомо, что познать то, что видел мастер иконописи, сидя на берегу озерца, проникнуться той красотой, какую внутренним взором созерцал он, – нам не дано. Я прав, Отшельник?

– Как всегда, господин барон, – сдержанно ответил Орест, неохотно расставаясь с теплым телом валуна.

Раньше Отшельник частенько игнорировал вопросы Штубера, но в последнее время понял, что в его интересах не только отвечать на них, но и поддерживать светские беседы. Теперь же он помнил еще и задание майора Чеславского. В конце концов, барон был не самым жестоким извергом из тех, которых ему, как пленнику, приходилось встречать. К тому же, с недавних пор Штубер стал интересовать его и как личность.

– Наш партизанствующий германо-поляк, – стеком указал Штубер на Кароля, – не пытался соблазнить вас побегом с этого «острова Святой Елены»?

– Не пытался. К тому же он поляк, а мы, украинцы, с поляками не очень дружим.

– Вы же знаете, с каким благоговением я прислушиваюсь к каждому вашему слову, мастер. Но только я. А вот Зебольд, мой адъютант Вечный Фельдфебель Зебольд, принципиально не доверяет вам.

– А какого дьявола он должен доверять мне? – пожал плечами Отшельник.

– Вообще славянам не доверяет. Как бы вы между собой ни враждовали, утверждает наш Вечный Фельдфебель, все равно против нас, германцев, сговориться сумеете, – щедро расточал улыбки фон Штубер. – Тем не менее смиренно принимаю вашу версию.

– С другими славянами – чехами, сербами, хорватами, русскими – да. Только не с поляками. Еще со времен Богдана Хмельницкого враждуем, – напомнил ему Отшельник, зная, что Штубер не поленился ознакомиться с историей Украины и даже неплохо научился понимать украинский язык.

– Как поляк-католик, – вмешался в их разговор Кароль, – я ненавижу этого, – кивнул в сторону Ореста, – православного, а как германец – не доверяю этому украинцу.

– Тоже не верю, но тоже смирюсь, – все с той же высокомерной ухмылкой произнес новоиспеченный штурмбанфюрер. – И запомните, Отшельник, как пленный, вы можете попытаться сбежать из этого острова, из «Регенвурмлагеря», но как скульптор, как творец, бежать от своей судьбы вы не можете, не имеете высшего, Господнего, на то права. Не я, Гордаш, не я, а сама ваша судьба творца обрекает вас на свершение того, что вам предначертано.

– С каких это пор вы стали чувствовать себя посредником между творцом и Всевышним, господин барон? – не удержался Отшельник.

– Вы опять ничего не поняли, Отшельник. Это не я являюсь посредником между вами и Всевышним, это Всевышний безуспешно пытается быть посредником между мною, гауптштурмфюрером, пардон, теперь уже штурмбанфюрером СС, и вами, все еще не повешенным партизаном. Причем не повешенным исключительно по моей прихоти. Не Всевышнего, заметьте, господин Гордаш, прихоти, а моей.

Отшельник боковым зрением посмотрел на Чеславского и вежливо улыбнулся.

– Доля истины в ваших словах есть, господин барон.

– По этой же прихоти я хоть сейчас могу сначала повесить вас, затем утопить, а потом уже… без суда и следствия расстрелять. И я хочу видеть, каково будет вашему Господу в качестве посредника между вами и мною, между палачом и творцом.

Отшельник хотел что-то сказать в ответ, однако поляк-перевозчик благоразумно упредил его:

– Не смейте перечить, Отшельник, господин офицер прав. Не потому что он германский офицер, а потому что действительно прав.

– Согласен, сказано замысловато, – недовольно проворчал Орест.

– Во всех отношениях прав, поскольку слишком уж трагически они не совпадают: заповеди Святого Писания и заповеди войны.

– Как-как вы сказали?! – подался Штубер к Каролю, на ходу выхватывая из бокового кармана записную книжку.

Лодочник вопросительно взглянул на Ореста.

– Барон записывает такие мысли, кем и когда бы они ни были высказаны. Особенно если их выкрикивают на эшафоте.

Лодочник медленно повторил ранее сказанное и при этом подобострастно улыбнулся штурмбанфюреру, пряча за этой улыбкой свою «память мести».

– … А что касается спора между палачом и творцом, – вновь обратился Штубер к Отшельнику, – то единственным судьей нам обоим станет мой Вечный Фельдфебель Зебольд. – Потому что вечными в этом мире являются только две сущности: Всевышний – на небе и фельдфебель – на земле. Я не прав, Зебольд? Нет, хотя бы вы скажите: разве я не прав?!

– Вы не правы только тогда, когда не прав сам Всевышний, – не задумываясь, изрек Зебольд, и становилось понятно, почему и за что именно, Штубер, этот любитель армейско-фронтовых драм, так уважал своего Вечного Фельдфебеля.

– Вы слышали, Отшельник? Вот она, истина, которая способна открыться нам только в устах Зебольда, только в устах самого Вечного Фельдфебеля. К слову, а почему это вы вдруг стали обращаться ко мне, используя мой баронский титул? Вы, Зебольд, замечали когда-нибудь раньше, чтобы этот маловоспитанный, но талантливый славянин проявлял уважение к германским аристократическим титулам?

– Никогда. Для этого он слишком плохо воспитан.

– Вот вам и первый прокол, Отшельник! – вдруг язвительно заметил майор Чеславский. – Оказывается, господин штурмбанфюрер, как настоящий разведчик, заметил даже такую деталь.

– Одного не пойму, почему вас это заинтриговало? – обратился Штубер к перевозчику.

– Потому что он попытался поговорить со мной, но обратился не по форме, и, как всякий уважающий себя германец, я вынужден был внушить этому недочеловеку, что воспитанные люди обращаются, употребляя слова «герр», «господин», «пан», «барон»… Так что первые плоды воспитания налицо.

– Почему же тогда вы, Зебольд, до сих пор не предприняли ни одной попытки заняться воспитанием господина Отшельника?

– Не представилось случая, господин штурмбанфюрер. Но ведь и вы тоже, насколько мне помнится…

Штубер попробовал каблуком сапога, насколько прочно сидит в земле валун; похлестывая стеком по голенищу сапога, осмотрел окрестности острова…

– Я не в счет, мой Вечный Фельдфебель.

– Учту: вы не в счет, – поспешил ретироваться Зебольд.

– Потому и не в счет, что, слишком уважая в этом человеке талант древесных и каменных дел мастера, готов прощать ему все, что угодно. Любые его проколы, – многозначительно и, как показалось Отшельнику, с явной подозрительностью посмотрел он на Чеславского.

…Нет, все же было, было в этом человеке что-то такое, что казалось иконописцу и скульптору Гордашу родственным ему самому. Прежде всего, Отшельник признавал, что барон тоже является мастером. Правда, в совершенно ином ремесле, но тем не менее…

– Кстати, позвольте спросить. Как она выглядела во время вашей встречи, Софья Жерницкая? – спросил Орест, направляясь вслед за Штубером к косе, на которой находился один из секретных входов в «СС-Франконию».

– Достаточно красивая, хотя и не в моем нордическом вкусе. Так что если вам не дает покоя вопрос: переспал ли я с ней, не терзайте себя ревностью и подозрениями. Этого не произошло.

– В чем я, конечно, сомневаюсь, – вновь проворчал Орест.

– Возможно, потому не произошло, что в Одессе я увлекся одной черноглазой молдаванкой, арестованной сигуранцей за то, что решительно выступала против «румынизации» своего народа, а посему заподозренной в связях с партизанами. Я вышел на нее, пребывая в поисках людей, которые могли бы вывести меня на кого-либо из настоящих партизан-катакомбников. Впрочем, это уже детали. А еще я всегда считал, что фронтовики-ревнивцы должны кончать жизнь самоубийством прямо на передовой. Иначе всю оставшуюся жизнь им придется терзать себя неутолимой ревностью.

21

Зомби-воины в последний раз огласили усеянный валунами перелесок своим воинственным кличем «Бар-ра!» и ворвались в окопы «противника». Рукопашная, которая завязалась там, могла бы стоить жизни многим из власовцев и зомби-воинов, если бы они были вооружены боевыми, а не резиновыми ножами и такими же резиновыми штыками, увенчивавшими деревянные винтовки.

Но и эту схватку командовавший учебным боем оберштурмфюрер по кличке Свирепый Серб сумел остановить, лично разнимая, а то и расшвыривая противников. Правда, делал он это с величайшим сожалением, подчиняясь жесткому приказу Овербека: «Ни одного погибшего! Погибать им предстоит в настоящих боях». В действительности же он и сам еле сдерживался, чтобы не ввязаться в рукопашную.

Пока обер-лейтенант с двумя своими помощниками, тоже сербами, только унтер-офицерами, занимался умиротворением бойцов, радист штабной бронемашины принял сногсшибательное сообщение из командного пункта лагерного аэродрома: через несколько минут туда прибывают фюрер и Отто Скорцени.

Узнав по рации, что Штубер и Овербек проводят маневры зомби, обер-диверсант рейха приказал временно прекратить их и дождаться появления фюрера. Бойцы должны выглядеть свежими и вполне боеспособными. Штуберу и Овербеку – оставаться на полигоне. А еще Скорцени поинтересовался, присутствует ли на учениях Свирепый Серб. Когда Овербек сказал, что присутствует, радист сразу же сообщил об этом своему аэродромному коллеге. Как отреагировал на это подтверждение Скорцени, осталось неясным. Как и то, почему вдруг обер-диверсант рейха заинтересовался Свирепым Сербом.

– Как считаете, Штубер, – занервничал Овербек, – зачем Скорцени понадобился Свирепый Серб?

– Скорцени или фюреру?

– Но фюреру-то он зачем?!

– Тогда не думаю, чтобы Скорцени решил сдать нашего Свирепого Серба контрразведке Тито.

– Теперь все может быть, барон, все может быть. Вдруг кому-то там, в СД, придет в голову выменять его на кого-то из своих людей, оказавшихся в плену у Тито? Когда война завершается, начинаются торги, сплошной гешефт.

Штубер знал, что Овербек очень дорожит Свирепым Сербом, который выполняет за него всю командирскую работу – и во время тренировок и учений, и во время боевой подготовки зомби. Вот и недавно командующий зомби-войсками «СС-Франконии» добился, чтобы Арсена Ведовича, как на самом деле звали этого серба, повысили в чине и назначили его заместителем.

У барона была возможность ознакомиться с досье на Свирепого Серба, и он прекрасно помнил, что в свое время тот служил командиром некоего диверсионно-карательного отряда партизанской армии Тито, сформированного исключительно из сербов, причем в большинстве своем – из бывших уголовников.

Долгое время отряд этот действовал на территории Хорватии, истребляя отряды местных националистов, провозгласивших под протекторатом рейха создание независимой Хорватии. Именно там за самим Ведовичем закрепилась кличка «Свирепый Серб», а за людьми его – прозвище «шкуродеры». Говорят, Ведович сам однажды руководил такой казнью – спусканием кожи с живого пленного, и сам же в порыве ярости называл своих бойцов «иллирийскими шкуродерами»[26]26
  Иллирийцы – племя, некогда обитавшее на территории, которая в годы Второй мировой войны именовалась Югославией.


[Закрыть]. Впрочем, любимой его казнью всегда считалось торжественное сажание на кол.

Когда же отряд перебросили назад в Сербию, Ведович и его шкуродеры остановиться уже не смогли. Закончилось все тем, что за массовые грабежи, погромы и изнасилования Ведович был приговорен военным трибуналом к смертной казни, но во время расстрела каким-то образом сумел бежать. И вроде бы не без помощи германских агентов

– Контрразведке Тито обер-диверсант рейха вашего серба, конечно, не сдаст, – попытался барон успокоить Овербека. – Хорватам, которыми он заочно приговорен к смертной казни, – тем более. Другое дело, что Скорцени захочет включить этого бродягу в свою диверсионную группу.

– Для меня это одно и то же, – проворчал Овербек. – Прошлое этого мерзавца меня не интересует. Он нужен мне здесь и сейчас как единственный надежный укротитель зомби. Кто заменит мне Свирепого Серба, при самом появлении которого лишенные всякого страха зомби в ужасе вздрагивают?

– Такого, при появлении которого вздрагивали бы зомби, не заменит никто, – решительно повел подбородком Штубер.

– То-то же. Надеюсь, вы постараетесь убедить Скорцени, что здесь этот человек нужнее?

– Хотя вы и не совсем правы, штандартенфюрер. Включение вашего заместителя в диверсионную группу Скорцени стало бы для вас великой честью. Уверен, что именно это вы и хотели сказать мне, господин Овербек, – оскалил на удивление белые крепкие зубы барон. – Но скорее всего обер-диверсант рейха только потому и вспомнил о Свирепом Сербе, что все еще пребывает под впечатлением того учебного боя зомби, на котором присутствовал во время предыдущей своей поездки.

– Очевидно, так оно и есть, – как-то сразу же отлегло от сердца командующего зомби-войсками. – Тогда Свирепый Серб «воевал» против сводного отряда из власовцев и еще незавербованных военнопленных. Это и в самом деле был прекрасный, зрелищный бой.

Получив приказ явиться к командующему, Ведович примчался к нему на мотоцикле в сопровождении своих унтер-офицеров, которые служили ему еще и в качестве телохранителей. Этот почти двухметрового роста верзила, родом из какого-то горного сербского села, в самом деле выглядел довольно свирепым на вид. В его поведении, манере грубо и отрывисто говорить, в самом его тяжелом взгляде из-под нависавших надлобных дуг просматривался человек с задатками уголовника и садиста.

Штубер знал, что на самом деле Ведович уголовником не был, он происходил из вполне уважаемого в своем крае древнего рода профессиональных резников, забойщиков скота. Но, очевидно, именно эта родовая профессия и наложила отпечаток на его характер, подпитывая его прирожденную жестокость. Его-то, отпечаток этот, и уловил один из офицеров СД, который общался со Свирепым Сербом сразу же после его сдачи в плен.

Ну, а затем его судьбой занялся сам Скорцени. Он узрел в Ведовиче будущего диверсанта, позаботился о зачислении в одну из вспомогательных частей вермахта, а затем в чине фельдфебеля направил в замок Фриденталь, на «Специальные курсы особого назначения Ораниенбург»[27]27
  Напомню, что под вывеской этих «специальных курсов» скрывалась особая разведывательно-диверсионная школа СД, где из представителей многих наций готовили диверсионно-повстанческую элиту, которая была бы способна совершать перевороты, возглавлять освободительные движения, становиться руководителями подпольно-террористических организаций. Эти курсы пребывали под личной опекой Скорцени, а их курсанты, «фридентальские коршуны», составляли костяк диверсионных групп Главного управления имперской безопасности, в частности, групп самого Скорцени.


[Закрыть], где Свирепый Серб сразу же стал командиром Балканской роты, в которой с особой свирепостью поддерживал жесточайшую дисциплину.

Узнав, что в отделе контрразведки «Регенвурмлагеря» Свирепый Серб проявил себя отлично, Скорцени приказал назначить его командиром роты зомби-воинов, но при этом самого в зомби не превращать. «Когда настанет время, – пророкотал Отто своим камнедробильным басом, – я лично превращу его в зомби, и никакие секреты колдунов из «Лаборатории призраков» мне не понадобятся».

А уже на следующий день Свирепый Серб командовал отрядом зомби на полигоне «Померания», в учебном бою против роты власовцев и военнопленных добровольцев, во главе которой поставили бывшего штабс-капитана Белой армии русских Кротова.

Скорцени понятия не имел, что собой представляет командир Кротов, но выяснилось, что его дядя, бывший штабс-капитан, а ныне майор вермахта Кротов, в свое время был начальником базы «Норд-рейх», располагавшейся в тылу красных, в русском Заполярье. И прекрасно зарекомендовал себя. Из майора Кротова тоже мог получиться диверсант. Какого полета? Это покажет время.

«Ваша задача, лейтенант Ведович: – наставлял его Скорцени перед тем, прошлым боем, – контратаковать противника, в рукопашном бою прорваться сквозь его порядки и взять штурмом вон ту каменистую гряду».

«Прорваться сквозь порядки и… взять гряду», – угрюмо повторил Ведович, указывая рукой в ту сторону, куда только что указывал Скорцени.

«Ваши зомби-воины должны разметать солдат противника и во что бы то ни стало прорваться до этой гряды!» – еще более грозно произнес Скорцени, умышленно не называя противников зомби русскими, дабы не вызывать у Ведовича воспоминаний о славянском братстве. Хорватов, как, впрочем, и боснийцев, Свирепый Серб потому и ненавидел, что считал их предателями этого самого славянского братства.

«Они пройдут и разметают! – преисполнилось неподдельной ненависть лицо Свирепого Серба. – Барра!».

Когда-то давно этот клич римских легионеров – «Бар-ра!»– Ведович ввел в своем разведывательно-диверсионном отряде. Затем испытал в Балканской роте «фридентальских коршунов», а теперь активно внедрял во всем гарнизоне «Регенвурмлагеря».

«… После этого ваши зомби-воины должны скрытно пройти по тылам врага и взять штурмом вон ту высоту! – усложнял обер-диверсант рейха задание, одновременно накаляя страсти вокруг будущей атаки зомби.

«Вон ту! – грозно указал Свирепый Серб своей огромной волосатой ручищей на высотку, видневшуюся метрах в двухстах от его командного пункта. И вид у него был такой, словно он бросал в пламя битвы многотысячное воинство, а впереди виднелся не какой-то кремнистый холм, а столица все еще не покоренной им империи. – Взять!».

«Как только бой завершится, каждый из зомби получит много еды и женщину. Все вы получите много еды и много женщин!» – прокричал Скорцени, обращаясь к выстроенным в нескольких шагах зомби-воинам.

«Много еды и много женщин! – почти прорычал Ведович, делая свое свирепое лицо еще более свирепым. И вновь разразился боевым кличем римских легионеров, с которым зомби-воинов приучали ходить в атаку: – Бар-ра!!».

Свирепый Серб повторял каждое приказание Скорцени, потому что знал то, что известно было всем остальным офицерам «Регенвурмлагеря»: лучше всего зомби исполняют именно его приказы.

«Вы поняли меня, лейтенант?!»

«Лейтенант все понял. Мы пойдем в контратаку! – потряс Арсен такой же деревянной винтовкой, какими были вооружены все остальные участники этого боя. – Бар-ра!».

«А теперь выведите своих зомби-воинов на боевой рубеж. Там вы их положите на землю и прикажете идти в контратаку, как только поднимутся из своих окопов солдаты противостоящих вам варваров».

«Я прикажу им идти в контратаку!» – пообещал этот верзила, который уже тогда был облачен в форму СС, хотя и без каких-либо знаков различия. Тогда он еще только был кандидатом для вступления в черный орден СС. Но уже после этого боя Скорцени добился присвоения ему чина оберштурмфюрера с причислением к одной из «дивизий при СС»[28]28
  Служащими такой «дивизии при СС» (Division der SS) могли быть иностранцы, которые не состояли в организации СС. Такие дивизии формировались из представителей славянских народов, прибалтов, албанцев и т. д. Они не имели права носить черную форму, однако на вермахтовских френчах им позволено было носить знаки различия войск СС, в частности, рунические знаки на петлицах.


[Закрыть], состоявшей в основном из балканцев.

И вот теперь Скорцени решил не только сам проинспектировать состояние воинского духа отряда зомби, но и продемонстрировать боевую выучку этих «нелюдей» фюреру.