Текст книги "Посвятив себя врачеванию"

Шаги над бездной

Посвящается пяти лыжникам, впервые совершившим групповой спуск на лыжах с пика 7134 летом 1979 г.

Гигантский и очень длинный, покрытый льдом и снегом горный водораздельный массив, называемый Заалайским хребтом, с юга замыкал эту высоко поднятую Алайскую долину с её суровым летом и студёной зимой. Пик 7134, будучи высшей точкой всего массива, каждый год собирал свою кровавую дань с тех смельчаков, кто рисковал топтать его с виду пологие и чисто белые склоны и только при близком знакомстве с этим чудовищем, леденея душой, начинал понимать, что под слоем такого симпатичного покрова скрываются крутые изгибы очень скользких ледников с широкими трещинами, не имеющими дна и сулящими ужасную смерть. Погода менялась очень быстро, от яркого солнца с лёгким бризом до внезапно налетавших суровых ураганов с ветром, снегом и почти космическим холодом.

С пика 7134 на восток вёл короткий крутой спуск, названный «запятой», затем далее на восток спуск шёл по гребню и сразу на северный склон по разрушенным скалам и вниз до плоского плато Парашютистов на уровне 6100 условной отметки, затем немного западнее с плато начинался длинный спуск до скалы Липкина, на 5100, на которую он, Липкин, посадил свой самолёт (но взлететь не сумел, а самолёт постепенно разбирался на сувениры), затем путь и далее лежал на горизонтально расположенный длинный и широкий долинный ледник.

Айболит уже третий день торчал на 6100, на плато Парашютистов, вместе с остальными десятью парнями, ожидая спуска лыжников с вершины 7134. Истекал уже четвёртый день этой неприятной погоды. По пять-шесть часов шёл снег, потом не шёл, но небо всё равно было в облаках. Было тепло, мокро, туманно и противно. Наверху тоже мело, но было ветрено и морозно, и позавчерашняя группа, ушедшая наверх, после штурма не пришла вчера вниз, а куда-то частями потерялась, и связи с ней не было, а вчерашняя уже штурмовала и у неё всё было в порядке. А пятёрка лыжников должна была штурмовать вместе с позавчерашней, затем пойти на лыжный спуск, и связь с ними была хоть и регулярная, но погоды не было всё равно, и в связи с погодой, портившейся, как парное молоко на жаре, безопасность лыжного спуска становилась всё более проблематичной.

Вся эта галиматья началась ещё весной, когда Ашот вынес этот лыжный вопрос на баню. Так называлось всегда закрытое, в Ашотовской бане, в своём кругу, обсуждение летних планов, которые Ашот тщательно готовил всю зиму, затем выкладывал «здрастевамнастол» на суд Арлекина, Лябы и Британца. Первые два одиночных спуска с пика 7134 были успешно осуществлены Клецко и дочерью Дяди Геры Аграновского. Предлагаемый групповой спуск нынешней молодой пятёрки лежал с вершины на плато Парашютистов и далее через скалу Липкина к леднику. Айболит здесь решающего слова не имел, как не имел его никто из совета, обсуждению подвергались только детали. Айболит был консерватором. Ничем не отличаясь в этом от остальных врачей и не любя ничего нового, он решительно отверг всё это, не без основания считая, что всё новое несёт за собой повышенную вероятность спасательных работ, а спасработы опять грохнутся на его и Олега плечи, и не только на их, а работать он не хотел, потому что хотел только ходить, как остальные.

Ашот не смог объяснить Айболиту, да и Айболит не желал понимать, что эта пятёрка лыжников готовилась с осени, и очень серьёзно, и дело было уже решено, и сорвать спуск Ашот никому не даст, кроме Бога, который, кажется, уже вмешался, замесив вместе ветер, холод, снег и туман, но Айболит знал, что эти пятеро – народ настырный и спускаться они будут по любой погоде.

Руководитель группы – Савва Морозов, самый старший из них по возрасту, имеет приличный высотный опыт, лыжник хороший, человек настойчивый, излишне горяч для своего возраста, а сгоряча начинает делать ошибки и обижать людей.

Орёл, выше среднего роста, хорошо сложён, внимательный друг, в чём Айболит смог убедиться сам при штурме 7495, невозмутим, силён, техничен, вынослив, проблем с ним никогда не было.

Мелкий – действительно мелкий, высотного опыта не было, но натаскан, физически развит, в группе работает хорошо, лыжник со стажем.

Антошка – жизнерадостный сорвиголова, драчун и бабник. Прекрасный лыжник, отменный скалолаз, хороший высотный опыт. Как альпинист – универсален, на горе предельно аккуратен, бережёт и себя, и друзей, умница.

Наконец, Серый. Профессиональный горнолыжник. Тренер всей группы. Альпинистского опыта не было, но ребята натаскали. Схватил всё необходимое быстро, акклиматизировался нормально.

Прикидка прошла у них нормально, с предварительным подъёмом на плато Парашютистов и последующего с него спуска, и Мулюк, комментирующий не хуже Озерова спуск по рации на Базу, привёл всех в неописуемый восторг настолько, что даже негативно и пессимистически настроенный Айболит начал посматривать на всё это с симпатией.

На медосмотре все они были здоровы, как кони, и всё-таки ощущение чего-то неприятного не проходило.

Подстраховка в целом была готова, одна группа потихоньку спускалась с вершины, вторая, самая многочисленная, включая и позавчерашнюю, сидела на плато, а нижняя, с Арлекином, ожидала всех на леднике, и всё было бы хорошо, да только погода шептала «штаны заложь, но выпей». Иными словами, погоды не было, а высоко в небе и вокруг оси с эпицентром на вершину уже зарождался очередной дьявольский букет из снега, ветра, тяжёлого тумана и принесённого из стратосферы неземного холода, угрожая уничтожить всё живое, находящееся выше шести с половиной тысяч метров, как это уже было с девочками пять лет назад, и пора было им спешить, а после штурма брать лыжи в руки и драпать, но драпать не получалось.

Они как раз и поймали этот сильный ветер, мороз и снег, когда вышли на вершину вместе со своими лыжами и пошли на спуск до штурмового лагеря в плохой видимости, ниже «запятой», палатки были присыпаны снегом и где группы поддержки обнаружено не было, и они, остановив спуск, начали их искать в этой чудовищной непогоде, затратив полдня, нашли их, схвативших холодную, но все найденные были целы и в рабочем состоянии. Спуск возобновился с утра, дальше на плато, при продолжающейся пурге. Они действительно были сильны и как альпинисты, и как лыжники, и поэтому их спуск проходил как-то просто и буднично, последним спускался Орёл, остановился на плато, сказал Айболиту, что всё в норме, и затем спокойно, как на горнолыжном курорте, скатился до ледника…

Дальше начал чудесить Гусь. Народу на плато собралось много, и, желая зачем-то разгрузить ночёвку, он начал комплектовать народ по связкам и посылать вниз, в первую очередь тех, кто уже сходил на вершину, потом тех, кто был «до» и не очень хотел туда лезть, а затем, с последней группой, состоящей из Финика, гостя экспедиции, Саши Ордина, которого безуспешно пытался задержать Айболит, Гузика и его самого, последним ушёл с плато в свой роковой путь. И этим он раз и навсегда изменил весь порядок вещей, существовавший в команде…

Толстый слой снега, собравшийся на склонах за четыре дня, подмокший и подрезанный и лыжниками, и спускавшимися группами, сначала просел, немного помедлил, а потом с грохотом покатил по голому льду, захватив и последнюю, Гусиную четвёрку. Сашка был убит сразу, Гуся и Гузика помяло, но оставило жить, а метров в двухстах ниже, из сугроба, торчала рука Финика…

Гусь, будучи в шоке от всего, что случилось, потребовал от Гузика идти с ним к Финику, чтобы вытащить его, но Гузик, видимо, тоже в шоке, сказал, что он не мастер по мёртвым, а сам Гусь, ушибленный, один и без страховки спускаться туда не рискнул, и, двинувшись к леднику, он потерял по пути Гузика, который просто сел на тропу, добрался наконец до Арлекина с группой, а мужики с ледника пошли вверх по тропе, нашли Гузика и привели его вниз…

Утром Айболит, спускавшийся с группой, не узнал склона. На месте сплошного снежного и толстого покрова был голый серый, крутой и отполированный лавиной ледник с поперечными и бездонными, шириной более двух-трёх метров, с неровными краями, трещинами. Уже внизу, перед лавинным конусом, было видно Сашкино тело, лежащее на боку на голимом льду, а потом Олег, хирург команды, подошёл к торчащей из-под снега руке Финика и начал расчищать снег вокруг. Они обнаружили воздушный пузырь над его смуглым лицом с открытыми и синими глазами, которые с трудом закрыл Айболит. Приподняв, он обнял его холодное тело, чтобы Олегу было удобнее его паковать, а затем, когда и Саша был тоже готов для транспортировки, оба тела всей командой поволокли вниз, домой…

Эпилог

Финик, заводила и юморист, неистощимый на всякие проделки, года три назад на базе в Дугобе сыгравший «свадьбу» с Сенечкой, который был его «женихом» в жилетке с бабочкой на шее и в плавках. Айболит помнил, как Финик, массивный, синеглазый и смуглый, в длинных чёрных семейных трусах и марлевой фате отплясывал на столе танец молодой орлицы и как с каждым его фуэте команда помирала со смеху. А год назад на пути с гор домой, в машине, Финик, сидя рядом с Айболитом, рассказывал ему, как он любит свою жену, а она его, что вот он сегодня переступит порог своего дома и нападёт на неё, как коршун на куропатку, а теперь Айболит думал, что вместо Финика в этом году порог его квартиры переступит горе без края и дна, и Галка, вдова Финика, подвыпившая, однажды на вечеринке у Шуры подойдёт к Айболиту и спросит его со слезами в голосе, почему он, спасая всех вокруг, не спас её мужика…

Арлекин. Он получил своё прозвище, когда однажды в Дугобе, на зимних сборах, пел и играл на гитаре от заката и до рассвета на спор и не повторил ни одной песни. Скалолаз, не имевший в то время себе равных, поразивший Айболита при первом же медосмотре тем, что его предплечья были намного сильнее и больше по объёму, чем плечевые мышцы, простой, добрый и доверчивый, как ребёнок, он, увидев запакованное тело Финика, с которым они были больше чем друзья, дёрнулся было навстречу, затем, вспомнив, что он ответственный за нижнюю группу, взял себя в руки и продолжал руководить транспортировкой. С той поры на гитаре он больше никогда не играл и песен тоже больше не пел. Он перестал хулиганить и стал самым скучным человеком во всей компании. Постепенно его стали звать просто Шура, и Ашот, предоставляя ему очередные материалы и фотографии планируемых маршрутов, тихо говорил ему: «Пилите, Шура, гири золотые».

Гусь, сильный и упорный альпинист, летописец и фотограф команды, самолюбивый и неглупый, вернувшись на базу, справедливо ожидал сурового разноса за содеянное. Он казнил себя сам всю дорогу, а Ашот, узнав подробности, тихо и мирно осведомился, есть ли у того мыло, и, получив утвердительный ответ, швырнул Гусю отрезок репшнура, посоветовав повеситься подальше от лагеря, чтоб не воняло падалью.

Гусь ушёл из команды. Он стал старшим тренером ТуркВО, хорошим тренером, и, к его чести надо сказать, никого больше не похоронил.

Гузик. Физически сильный, выносливый, техничный, с отличным высотным опытом, изображая жертву фашизма, он счастливо избежал ашотовского гнева, но нарвался на Айболита, который доверительно-дружески ему сообщил, что свободная прежде вакансия экспедиционного дурачка за Гузиком теперь прочно закреплена. Ему никто больше ничего не сказал, но, памятуя о том, что в критической ситуации толку с него никакого, мужики старались избегать быть с ним в одной группе, а путь в основной состав Британец и Шура ему перекрыли. Он вскоре сам покинул команду, но и инструктором в Дугобу его не брали. Ален Делон, служивший с Фиником в армии, постоянный напарник Шурика по связке, впоследствии получивший должность начальника КСП Памиро-Алая, не брал его тоже.

Ашот, с его безудержным и взрывным темпераментом, почему-то стал взвешивать каждое своё слово, перестал повышать голос и пускать в ход свои увесистые кулаки. Он не хотел больше слышать ни о лыжных спусках, ни о ставших модными парапланах и парашютах-крыло.

Саша Ордин, врач, не ушедший с «запятой» до тех пор, пока не нашли в той пурге всех, был гостем команды, которая не смогла его уберечь. Его тело было отправлено на родину, в Архангельск, в сопровождении ребят с «Буревестника». По прибытии, с их слов, его отец долго и придирчиво проверял рюкзак сына на предмет «что было украдено, а что нет». Больше прежде хлебосольная и гостеприимная «узбекская команда» гостей никогда не приглашала.

Сашин рюкзак готовили к отправке Айболит и ещё один гость команды, Миша Туркевич. На память Миша взял карабин, а Айболит – Сашин стетоскоп. А потом, спустя несколько лет, Миша и Серёга Бершов совершили ночной штурм Эвереста, выйдя на спасение и принеся кислородный баллон для Эдуарда Мысловского.

Айболит свято хранил Сашин стетоскоп много лет. Однажды, положив его на столик, он заполнял историю болезни и, подняв голову, увидел, что стетоскоп исчез. Какая-то группа студентов проходила мимо во главе с преподавателем. У Айболита запульсировали глаза. Он рванулся за группой в аудиторию. Обыск ничего не дал, а в глазах этих подонков светилось плохо скрываемое торжество…

Лыжники, виноватые без вины, прервавшие свой спуск, чтобы прийти на помощь своим товарищам в непогоде, и совершившие то, что в те времена тянуло на достижение мирового уровня, никогда больше не собирались вместе. Савва ещё несколько лет был как альпинист в составе сборной, но о лыжных спусках с вершин уже не заикался.

Антошка и Серый из пятёрки лыжников ещё имели силы подняться из базового лагеря до верховьев ледника и подключились к транспортировке.

Орёл ушёл в другую команду. Мелкий внезапно умер, побывав в Чернобыле. Серого в непогоду сбила машина в Чимгане.

Антошка перестал ходить в горы, но, оставаясь непоседой, вечно завербовывался во всякие экспедиции, обогатившие его только приключениями. Однажды он заявился к Айболиту с огнестрелом, затем, через пару лет, с резаной раной. Его не последним приключением было падение с вертолётом в Армении после землетрясения. Чудом выживший, с двумя переломанными в нескольких местах обеими бедренными костями, он попал в Ереванский госпиталь, откуда его забрал Айболит, сам уже с поехавшей было крышей, и с большим трудом перевёз в Ташкент, в Окружной госпиталь ТуркВО, где работал побывавший в афганском пекле Майор, хирург-ортопед, прекрасно знающий своё дело и поставивший Антошку на ноги…

Антошка не угомонился, сейчас ему за шестьдесят. Перенёс несколько операций по удалению раковых опухолей, живёт в Германии, пьёт баварское пиво и до сих пор спускается на лыжах по самым крутым трассам Альп.

А в долине, под пиком 7134, на Скале Памяти, закреплён мемориал Саше и Финику – два ледоруба с колоколом.

Команда лыжников:

Савва Морозов – Иван Савин, КМС

Орёл – Сергей Орлов, 1-й разряд

Мелкий – Сергей Сергеев, 2-й разряд

Антошка – Геннадий Антонов, КМС

Серый – Сергей Мятишкин, обладатель значка «Альпинист СССР», МС по горным лыжам, тренер чемпиона СССР

Дорога к признанию

Стояли последние дни августа, и ветер, дующий с верховьев ледника Южный Иныльчек, уже становился студёным, солнце светило ярко, будто в последний раз, Красавец Хан по-прежнему сверкал своей пирамидой, вечно притягивая взоры и не оставляя никого равнодушным, а вертолёт не прилетел и пора было уже уходить пешком.

Вернувшиеся вчера с маршрута «Снежные Барсы», переевшие и перепившие на радостях, – все, кроме Кости и Британца, – мучились животом, и у нескольких вылезли напряжённые геморроидальные узлы, резко болезненные и кровоточащие, заставлявшие людей терять самообладание и кричать от боли.

Айболит посреди всего этого кошмара всех по очереди ставил в собачью позу, промывал и обезболивал узлы, вставлял свечи, а вокруг него стояла возбуждённая и матерящаяся толпа, от которой не было пользы. Наконец последний больной утих, облегчённо застёгивая штаны, и все стали готовиться к походу вниз…

Сейчас он больше ничего не мог для них сделать, кроме одного, – взял горные ботинки у двух больных, у остальных забрал по самой тяжёлой вещи, нагрузился и, тяжело ступая, поплёлся в хвосте…

Потомственный врач, окончивший один из очень престижных мединститутов страны, Айболит сам себе придумал эту «войну». Унаследованная горячая кровь прадеда, путешественника и профессионального борца, ударяла ему в голову и сердце, и, не в силах противиться её зову, он сначала поступил на работу в реанимацию, не желая лечить насморки в поликлинике, а затем, набравшись наглости, пришёл к самому известному шефу одной из лучших альпинистских команд страны и попросил у него место врача.

Шеф принял его у себя, в уютном подвале, по стенам которого были развешаны фотографии гор, людей в горном облачении, награды. На книжных полках лежали журналы, папки с документами, библиотека. Пригласил сесть, сел сам.

Айболит видел перед собой очень крупного, восточного типа смуглого брюнета, чем-то напоминавшего тигра, с мощными плечами и огромными кулаками, с грозным, умным и внимательным взглядом. В общении он был прост и, к удивлению Айболита, согласился сразу, но предупредил, что команда непростая, все бандиты, а единственный врач, которого они уважали, погиб на Победе, с тех пор врачи в этой команде больше одного сезона не держатся…

Эти бандиты оказались профессионалами высокого класса, с честными сердцами и чистыми душами, и с такой же горячей кровью, как у Айболита, и врач им требовался тоже знающий, а пришедший со студенческой скамьи неопытный Айболит их никак не устраивал…

Шёл уже третий день этого турпохода. Они брели по ровному ложу ледника, иногда выходя на морену с хорошей тропой, иногда опять по леднику. Слева по ходу они давно миновали ледник Дикий, за которым возвышался грозный массив главного «людоеда» здешних мест – пика Победы, а справа – гряда Небесных Гор. Уже скрылась за поворотом гигантская пирамида Хан-Тенгри, и воздух постепенно переставал быть таким разреженным и сухим. Непомерно тяжёлый рюкзак давно содрал кожу с выпирающих ключиц резко похудевшего тела, больно давил на спину, грозя стереть в порошок кости позвоночника, а ноги только в выпрямленном состоянии и могли держать Айболита под этим рюкзаком, и каждый шаг должен был быть выверенным, чтобы не нарушить весьма условное равновесие.

Он уже не хотел пить и не хотел есть, он просто тупо переставлял ноги под рюкзаком и размышлял о том, как легко мальчик из приличной семьи превращается во вьючное животное и сколько это животное протянет ещё. На одном из привалов он увидел брошенные ещё в довертолётную эпоху четырёхзубые лошадиные кошки и решил, что лошадь пала, а кошки никто не подобрал, видимо, лошадей уже не осталось, а он ещё идёт и ещё проживёт, и, видимо, человек всё-таки сильнее лошади и сегодня он ещё не падёт.

Его пациенты, еле передвигавшие ноги от боли в первый день, сегодня шли лучше, и узлы на задницах уже становились мягче, а Айболит на ночёвках, опять превращаясь из верблюда во вчерашнего студента-медика, снова ставил их всех в уже привычную им собачью позу, смазывал узлы глазной мазью с антибиотиком и вставлял обезболивающие свечи. И благодаря то ли лечению, то ли концлагерной диете, на которой сидела вся команда, они постепенно выздоравливали.

Арлекин и Ляба чувствовали себя хуже всех, и Айболит большую часть времени занимался ими. Однако они тоже вроде бы двинулись к улучшению, и уже на четвёртый день Арлекин стал чуть-чуть улыбаться своей хулиганской улыбкой, а Ляба слабым голосом грозился кому-то набить рожу.

Его размышления прервало внезапное падение в неглубокую яму, на дне которой оказалась высохшая лужа крови. «Так, я здесь уже не первый, – подумал он, – ну, как выбираться будем, доктор?» Рюкзак подняться не дал. Он выполз из ямы и пополз дальше по тропе до первого большого камня, заполз на него грудью, оставив ноги сзади, отжался руками, подставил тихонько ноги под рюкзак, немного подышал, встать смог с четвёртой попытки…

Грозовой шторм поймал их на том месте, где кончался ледник Иныльчек и начиналась речка, которая мгновенно вздулась и не дала в этот вечер добраться до забросок в пещере на орографически правом берегу. На том же берегу они увидели нескольких киргизов-пастухов с лошадьми, которые что-то им кричали, но из-за рёва потока никто ничего не расслышал и обе группы – и пастухи, и альпинисты – устроились на ночлег…

Обильный ливень продолжался всю ночь, в этот раз Айболит расположился в палатке с «Барсами». Вода была выше уровня земли сантиметров на пять, и им пришлось спать в воде, угостившись на ужин рыбьей чешуёй с кожей, которую Костя Люман сохранил ещё с восхождения…

Утром поверх грозного и мутного потока, несущего по дну камни, грозившие переломать ноги тем, кто рискнёт переправляться, они начали бросать камни с записками пастухам. Те сообщили им, что заброска – два здоровенных, полных консервных банок ящика, почти недельный запас для любой экспедиции, – разорена подчистую, не оставлено ни одной банки, а лежит записка: «Спасибо за продукты, туристы Ленинграда». Это была явная диверсия, и не туристская, но разбираться в этом не было возможности, а пастухи перебросили им через поток несколько кусков козлиного мяса со вчерашней охоты, и сваренное мясо без соли показалось верхом гастрономического искусства…

Вода спала на следующий день, и появились гнедые лошади пастухов и белые лошади с погранзаставы. Ашот следил, чтобы никто не вставлял ноги в стремена, особенно в триконях, и были осторожны с лошадьми погранцов, потому что эти лошади не любят незнакомцев у себя на спине и сбрасывают их на землю. Так и случилось: трое или четверо были сброшены сразу, а Лябу один пакостный конёк немного погодя сбросил прямо в заросли облепихи, сволочь.

Уже в Пржевальске, на почте, они узнали, что погиб их соперник, Кустовский. Пройдя Южную стену пика 7495, он просто сел под вершиной, сказал ребятам, что были с ним: «Вот и всё» и тихо умер. Вся команда стояла и молчала, а Ляба сказал: «Мы так выигрывать не хотим», что ещё больше усилило восхищение Айболита этими необычными людьми.

Неделю спустя в Ташкенте вся команда собралась у здания спорткомитета, а на прощание Ашот на своих «жигулях» подъехал к Айболиту и попросил того прийти завтра к вечеру к телецентру, где будет выступать основной состав. «Смотреть?» – спросил Айболит. «Выступать», – укоризненно ответил ему Ашот. Это значило, что Айболит в команде удержался. То, что из-под Хан-Тенгри он забрал и нёс вещи всех своих больных, пришлось «Барсам» по душе, и они позволили ему остаться в команде, дали возможность выступить с ними по телевидению. Но признанием это ещё не было. До признания лежал долгий и мучительный путь.