Текст книги "Алмазная колесница"

– Отлично! – сказал командир. – Они на чердаке! Ты, ты и ты – ко мне! Стеречь ход. В дыру больше не соваться, не то снова сюрикэном кинут. Главное, чтоб синоби отсюда не вылезли. Остальные, за мной! Тут где-то должен быть и ход в подвал.

А Маса знал, как попадают в подвал. В соседней комнате, второй справа, такой хитрый пол – не успеешь чихнуть, как уже в подвале. Сейчас бритоголовый, наконец, своё получит.

Но Монах и тут не сплоховал. Не поперся сразу, как Маса, а опять сел на корточки и долго рассматривал деревянные доски. Потыкал в них шестом, что-то сообразил, удовлетворенно крякнул. Потом с силой надавил кулаком – пол возьми и качнись.

– Вот и подвал! – ухмыльнулся командир. – Троим стоять у двери, глаз не спускать!

У последней двери густо стояли «черные куртки». Открыли створку, выжидательно уставились на своего хитроумного предводителя.

– Та-ак, – протянул он, шаря взглядом по голым стенам. – Что тут у нас? Ага. Не нравится мне вон тот выступ в углу. Зачем он нужен? Подозрительно. Ну-ка. – Не глядя, Монах протянул руку назад, ухватил за рукав Масу. – Иди, простучи его.

Ох, до чего же не хотелось идти простукивать подозрительный выступ! Но как ослушаешься? Да Монах еще и поторопил:

– Что топчешься? Живей! Ты кто, Рюхэй? Сними ты этот колпак, он теперь не нужен, только смотреть мешает.

Всё равно пропадать, подумал Маса и сдернул капюшон – все равно стоял к «черным курткам» и их командиру спиной.

Мысленно взмолился: «Тамба-сэнсэй, если вы сейчас подглядываете через какую-нибудь хитрую щелку, не сочтите меня предателем. Я пришел, чтобы спасти своего господина». На всякий случай подмигнул подозрительной стенке – мол, свой я, свой.

– Это не Рюхэй, – послышалось сзади. – Разве у Рюхэя такая стрижка?

– Эй, ты кто? А ну повернись! – приказал Монах.

Маса сделал два быстрых шага вперед. Третьего не получилось – ближний к сомнительному выступу татами оказался фальшивым: одна солома, а под ней ничего. С отчаянным воплем Маса провалился под пол.

Увидел прямо над собой блеснувшую полоску металла и зажмурился, но удара не последовало.

– Маса! – прошептал знакомый голос. – Chut ne ubil!

Господин! Живой! Бледный, с нахмуренным лбом. В одной руке кинжал, в другой маленький револьвер.

Рядом Мидори-сан – в черном боевом наряде, только без маски.

– Здесь больше оставаться нельзя. Уходим! – сказала госпожа, прибавила что-то по-гайдзински и все трое кинулись прочь от прямоугольной дыры, откуда вниз лился мягкий желтый свет.

В самом углу подвала темнело что-то вроде желоба, внутри него Маса разглядел две джутовые веревки – наверно, это и был выступ, показавшийся Монаху подозрительным.

Господин взялся за одну из веревок и волшебным образом взлетел вверх.

– Теперь ты! – велела Мидори-сан.

Маса ухватился за шершавый джут, и тот сам потащил его к потолку. Было совсем темно и немножко тесно, но полминуты спустя подъем закончился.

Сначала Маса увидел дощатый пол, потом веревка вытянула его из люка до пояса, а дальше он уже выкарабкался сам.

Огляделся, понял, что попал на чердак: с двух сторон косо нависали скаты крыши, через зарешеченные оконца (одно спереди, другое сзади) просачивался тусклый свет.

Поморгав, чтоб лучше видеть в полумраке, Маса разглядел три фигуры: одну высокую (это был господин), одну низенькую (Тамба) и одну среднюю (краснолицый ниндзя Тансин, который у сэнсэя вроде главного помощника). Из люка выпорхнула Мидори-сан, и деревянная крышка захлопнулась.

Кажется, здесь собрались все уцелевшие обитатели Какусимуры.

Первым делом следовало посмотреть, что творится снаружи. Маса сунулся к тому из окошек, в котором плясали багровые отсветы. Приник.

Огненный бордюр из факелов охватывал дом полукругом, от обрыва до обрыва. Меж языков пламени торчали силуэты с ружьями наперевес. Туда соваться нечего – это ясно.

Маса перебежал ко второму окошку, но там и вовсе было худо – раззявилась черная пропасть.

Что же получалось? С одной стороны бездна, с другой – ружья. Наверху небо. Внизу… В полу, на дальнем конце чердака, желтел освещенный квадрат – лаз, обнаруженный Монахом в третьей слева комнате. Там «черные куртки» с кинжалами наголо. Значит, вниз тоже нельзя.

А если совсем вниз, в подвал?

Маса перебежал к подъемному устройству, приоткрыл люк, из которого вылез всего пару минут назад.

Снизу доносился топот, шум голосов – враги уже шуровали в подземелье.

Это означало, что скоро они доберутся и до чердака.

Всё кончено. Спасти господина невозможно.

Что ж, тогда долг вассала – умереть вместе с ним. Но сначала оказать господину последнюю услугу: помочь ему уйти из жизни с достоинством. В безвыходной ситуации, когда ты со всех сторон окружен врагами, единственное, что остается – лишить врагов удовольствия видеть твои предсмертные муки. Пусть им достанется лишь равнодушный труп, и твое мертвое лицо будет взирать на них с превосходством и презрением.

Какой способ предложить господину? Будь он японцем, всё было бы ясно. Кинжал у него есть, времени для приличного сэппуку вполне достаточно. У Тансина на боку висит короткий прямой меч, так что корчиться от боли господину не пришлось бы. Как только он коснулся бы кинжалом своего живота, верный Маса тут же отсек бы ему голову.

Верный секундант уже занес свой меч, чтобы отрубить голову, как только самурай вонзит короткий меч себе в живот

Но гайдзины не делают сэппуку. Они любят умирать от пороха.

Значит, так тому и быть.

Не теряя времени, Маса подошел к дзёнину, который шептался о чем-то со своей дочерью, одновременно занимаясь каким-то непонятным делом: вставлял одна в другую бамбуковые палки.

Вежливо извинившись за то, что прерывает семейный разговор, Маса сказал:

– Сэнсэй, господину пора уходить из жизни, я хочу ему помочь. Мне говорили, что христианская религия почему-то запрещает самоубийство. Прошу вас перевести господину, что я почту за честь прострелить ему сердце или висок, это уж как он пожелает.

Тут к ним приблизился и сам господин. Помахал револьвером, проговорил что-то. Лицо у господина было мрачное, решительное. Должно быть, ему пришла в голову та же идея.

– Объясни ему, что открывать огонь не нужно, – скороговоркой сказал дочери Тамба по-японски. – У него только семь патронов. Даже если он ни разу не промахнется и застрелит семь «черных курток», это ничего не изменит. Они испугаются, прекратят обыск и подожгут дом. До сих пор они этого не сделали, потому что хотят предъявить Дону мой труп и надеются найти какие-нибудь тайники. Но если сильно испугаются – подожгут. Скажи, что я попросил тебя перевести, потому что мой английский слишком медленный. Отведи его в сторону, отвлеки. Мне нужна еще минута. Потом действуй по уговору.

По какому такому уговору? На что Тамбе нужна минута?

Пока Мидори-сан переводила его слова господину, Маса не спускал глаз с дзёнина. Тот кончил возиться с бамбуковыми палками, стал просовывать их в узкий чехольчик, к которому был прикреплен большой кусок черной ткани.

Что за диковинное приспособление?

Флаг, это флаг! – вдруг догадался Маса, и всё ему стало ясно.

Глава синоби хочет уйти из жизни красиво, с развернутым знаменем своего клана. Для этого и тянет время.

– Это знамя Момоти? – шепотом спросил Маса у стоявшего рядом Тансина.

Тот помотал головой.

– А что же?

Невежа оставил вопрос без ответа.

Тамба поднял ткань с вставленными в нее бамбуковыми стержнями, накинул на плечи, пристегнул, и стало видно, что никакой это не флаг, а подобие широкого плаща.

Затем дзёнин молча протянул руку, и Тансин вложил в нее обнаженный меч.

– Прощай, – сказал сэнсэй.

Синоби ответил словом, которое Маса этой ночью один раз уже слышал:

– Конгодзё. – И торжественно поклонился.

Тогда Тамба вышел на середину чердака, потянул шнурок на вороте, и странный плащ сложился, вплотную обхватил его тело.

– Что сэнсэй намерен делать? – спросил Тансина Маса.

– Смотри вниз, – буркнул тот и, опустившись на четвереньки, прижался лицом к полу.

Пришлось последовать его примеру.

В полу, оказывается, были проделаны смотровые щели, сквозь которые просматривались и коридор, и все комнаты.

Повсюду сновали «черные куртки», а посреди коридора блестел башкой Монах.

– Не нашли? – орал он, нагнувшись к дыре в полу. – Простучать каждый сяку! Там обязательно должны быть тайники! (сяку – мера площади равная 0,033 кв. м)

Оторвав голову от щели, Маса взглянул на Тамбу – и вовремя.

Дзёнин нажал ногой какой-то рычаг, откинулся еще один люк, расположенный над коридором. Прямой, как копье, старик спрыгнул вниз.

Маса опять ткнулся носом в пол, чтоб ничего не пропустить.

Ах, какое это было зрелище!

Дзёнин приземлился между Монахом и двумя «черными куртками». Те-то лишь разинули рты, а бритоголовый ловкач шарахнулся в сторону, рванул из-за пояса револьвер. Только куда ему было против Тамбы. Короткий взмах меча, и по полу покатился сверкающий колобок, из перерубленной шеи ударила струя крови. Не оборачиваясь, старый синоби выкинул назад левую руку, слегка коснулся носа одного из бойцов, и тот деревянно, не сгибаясь, грохнулся на пол. Второй присел на корточки, закрыл голову руками, и Тамба его не тронул.

Чуть наклонился и сначала медленно, а потом всё быстрей и быстрей, разгоняясь, побежал к распахнутой двери, за которой была пропасть. За ним с криком ринулась целая гурьба преследователей.

Маса пришел в восхищение. Как придумано! Дать последний бой на мостике, над бездной. Во-первых, никто не нападет сзади, а во-вторых, до чего красиво! Опять же ружей у «черных курток» нет, оставлены снаружи. Ох, и покрошит их старый Тамба напоследок!

Рядом раздался шорох. Это вскочил Тансин, бросился к оконцу. Хочет видеть последний бой своего господина, сообразил Маса и со всех ног кинулся следом.

Через решетку мостик был виден, как на ладони. Выглянула луна, и деревянный настил засеребрился над черной бездной.

Вот дзёнин стремительно выбежал на серебряную дорожку, полы его плаща растопырились, будто перепончатые крылья летучей мыши. С разбега, мощно оттолкнувшись ногой, Тамба прыгнул в пропасть.

А как же последний бой – чуть не вскричал Маса. Сначала зарубил бы десяток-другой врагов, а потом можно и камнем с обрыва.

Но Тамба не упал камнем!

Столпившиеся на мостике «черные куртки» взвыли от ужаса, да и у Масы на лбу выступили капельки холодного пота. И было от чего…

Глава клана Момоти превратился в птицу!

Огромный черный ястреб парил над долиной, рассекая лунный свет и медленно снижаясь.

В чувство Масу привел хлопок по плечу.

– Теперь нужно быстро, – сказал Тансин. – Пока не опомнились.

Мидори-сан и господин, оказывается, уже лезли через люк на крышу. Нужно было догонять.

Под ногами заскрипела черепица, в лицо дунул свежий ветер. Маса обернулся к пропасти, чтобы еще раз взглянуть на волшебную птицу, но ее уже не было – улетела.

Последние несколько шагов проползли на животе, чтобы не увидели «черные куртки» из оцепления.

Зря осторожничали – на поляне горели факелы, но дозорные исчезли.

– Где они? – шепотом спросил Маса.

И догадался сам: бросились в дом. Еще бы! Командир убит, главный ниндзя превратился в ястреба. Если б не видел собственными глазами, нипочем бы не поверил.

Оцепления не было, да что толку? Прыгать вниз – ноги переломаешь, тут кэна четыре (кэн – мера длины, равная 1,81 м).

Но Мидори-сан взмахнула рукой перед самым коньком крыши, и пустота тихонько зазвенела. От дома в темноту был протянут тонкий прозрачный канат. Сняв пояс, Мидори-сан перекинула его через канат, завязала узлом, показала господину, как продеть локти. Но сама обошлась без лямки – просто взялась руками, оттолкнулась и одним махом пронеслась над поляной. Господин тоже медлить не стал: покрепче взялся за пояс, и улетел, только зашелестело в воздухе.

Настала очередь Масы. Тансин в секунду приготовил ему лямку, подтолкнул в спину.

Нестись через пространство, над освещенной поляной, над пылающими огнями оказалось жутко, но приятно. Маса едва сдержался, чтобы не взвизгнуть от восторга.

Правда, закончился полет не лучшим образом. Из темноты навстречу вылетел ствол сосны, и, если б господин не подхватил своего слугу на руки, Маса расшибся бы в лепешку. И так-то стукнулся лбом – искры полетели.

К стволу была приделана маленькая деревянная площадка, спускаться с нее пришлось, нащупывая ногой сучки.

Лишь спрыгнув на землю, Маса увидел, что Тансин остался на крыше – отсюда, с другого конца поляны было видно его черный силуэт.

Блеснула сталь, что-то зашуршало в воздухе. Мидори-сан подобрала и потянула к себе прозрачную веревку.

– Зачем он перерезал канат? – воскликнул Маса.

– Залезут на крышу, увидят веревку, догадаются, – коротко ответила госпожа. – А Тансин спрыгнет.

Только договорила – на крышу снизу полезли люди, много. Увидели застывшего на самом краю синоби, загалдели, бросились к нему.

Однако Тансин съежился, подпрыгнул, перевернулся в воздухе и мгновение спустя был внизу. Мячиком перекатился по земле. Вскочил на ноги.

Но к нему уже бежали и из дома.

– Быстрей! Быстрей! – зашептал Маса, сжимая кулаки.

Ниндзя в несколько скачков достиг середины поляны, но в лес бежать не стал – остановился.

Не хочет наводить преследователей на нас, догадался Маса.

Тансин выдернул из земли факел, потом второй и ринулся навстречу врагам. «Черные куртки» отпрянули от двух бешено крутящихся языков пламени, но тут же снова сомкнулись вокруг синоби.

Вот на ком-то вспыхнула одежда, еще один с воем отбежал в сторону, пытаясь сбить огонь с горящих волос. Пламя металось над толпой, жалило, рассыпало искры.

Нужно было скорей уносить отсюда ноги, а Маса всё смотрел, как красиво умирает Тансин. Огненная смерть в обрамлении сверкающих клинков – разве может быть что-нибудь прекрасней?

Господин тянул Мидори-сан в чащу, показывал в сторону расщелины – должно быть, к подъемнику.

Пришлось объяснить дочери человека-птицы, что через подземный ход уйти не получится. Монах наверняка оставил на дне расщелины часовых – те не дадут спуститься, застрелят.

– Лучше отсидеться здесь, в лесу, – закончил Маса.

Но Мидори-сан с ним не согласилась:

– Нет. «Черные куртки» упустили отца и теперь во что бы то ни стало должны найти твоего господина. Без его головы они не посмеют явиться к Дону. Закончат искать в доме – снова станут прочесывать лес.

– Что же делать?

Госпожа хотела ответить, но тут в важный разговор не ко времени встрял господин.

Утянул Масу в сторону, сказал на своем ломаном японском:

– Мидори-сан уводить. Ты. Поручать. Я здесь.

Еще чего! Маса и слушать не стал. Буркнул:

– Как это я ее уведу? Я не Тамба, по небу летать не умею.

Для наглядности помахал руками, как крыльями, но господин, конечно, не понял. Разве ему, безъязыкому, что-нибудь втолкуешь?

«Черные куртки» сгрудились у тела Тансина, шумели, о чем-то спорили. Многие из них убиты, в том числе и командир, но осталось еще больше. Тридцать человек? Сорок?

С устным счетом у Масы всегда было хорошо, и он принялся считать.

У господина в маленьком револьвере семь пуль. Он, Маса, может убить троих. Если повезет – четверых. Мидори-сан – ниндзя, она, наверное, уложит десятерых.

Сколько это получается?

Досчитать помешала Мидори-сан.

– Ждите здесь, – сказала она. – Отец за вами вернется.

– Разве вы, госпожа, уходите?

Не ответила – повернулась к господину.

Он тоже что-то спросил напряженным, срывающимся голосом.

Она и ему не ответила. Во всяком случае, словами.

Погладила его по щеке, потом по шее. Нашла время для нежностей! Все-таки баба есть баба, даже если ниндзя.

Рука Мидори-сан скользнула господину на затылок, белые пальцы вдруг плотно сжались – круглые гайдзинские глаза от изумления сделались еще круглей. Господин осел на землю, привалился спиной к стволу.

Убила! Проклятая ведьма его убила!

Зарычав, Маса нанес предательнице смертельный удар кубиори, который должен был разорвать ее подлое горло, но сильная рука перехватила его запястье.

– Он жив, – быстро сказала женщина-синоби. – Просто не может двигаться.

– Зачем?! – просипел Маса, морщась от боли. Ну и хватка!

– Он не позволил бы мне сделать то, что нужно.

– А что нужно?

Она выпустила его, поняв, что будет выслушана.

– Войти в дом. Спуститься в подвал. Там в тайнике бочонок черного пороха. Заряд рассчитан так, чтобы дом сложился внутрь, раздавив всех, кто в нем находится.

Маса на миг задумался.

– Но как вы попадете в дом?

– Через час силы к нему вернутся, – сказала Мидори-сан вместо ответа. – Будь с ним.

Потом наклонилась к господину, прошептала ему что-то по-гайдзински.

И всё – вышла на поляну, легкой походкой направилась к дому.

Ее заметили не сразу, а когда увидели фигуру в черном, облегающем наряде ниндзя, всполошились.

Мидори-сан подняла пустые руки, крикнула:

– Господин Цурумаки меня знает! Я – дочь Тамбы! Я покажу вам его тайник!

«Черные куртки» столпились вокруг нее, стали обыскивать. Потом вся толпа двинулась к крыльцу, скрылась в доме. Снаружи не осталось ни души.

Тут каких-нибудь тридцать шагов, вдруг дошло до Масы. Если будет взрыв, засыплет обломками. Нужно оттащить господина подальше.

Обхватил неподвижное тело, поволок по земле.

Но унес недалеко, всего на несколько шагов. Потом земля дрогнула, заложило уши.

Маса обернулся.

Дом Момоти Тамбы обрушился аккуратно, будто встал на колени: сначала подломились стены, потом, колыхнувшись, грохнулась крыша, раскололась пополам, во все стороны полетела пыль. Сделалось совсем светло, лицо обдало волной горячего воздуха.

Вассал наклонился, чтобы прикрыть телом господина, и увидел, как из широко раскрытых голубых глаз текут слезы.

Женщина обманула. Господин не пришел в себя ни через час, ни через два.

Маса несколько раз ходил смотреть на груду обломков. Раскопал руку в черном рукаве, ногу в черной штанине, еще стриженную голову без нижней челюсти. Живых не обнаружил ни одного.

Несколько раз возвращался, теребил господина, чтоб очнулся. Тот не то чтобы был без сознания, но лежал неподвижно, смотрел в небо. Сначала по лицу всё текли слезы, потом перестали.

А незадолго до рассвета появился Тамба – просто пришел через лес, со стороны расщелины, как ни в чем не бывало.

Сказал, что был на той стороне, убил часовых. Их оказалось всего шестеро.

– А почему вы не прилетели по небу, сэнсэй? – спросил Маса.

– Я не птица, чтобы летать по небу. С обрыва я спустился на матерчатых крыльях, этому можно научиться, – объяснил хитрый старик, но Маса ему, конечно, не поверил.

– Что здесь случилось? – спросил сэнсэй, глядя на лежащего господина и на руины дома. – Где моя дочь?

Маса рассказал ему, что случилось и где его дочь.

Дзёнин насупил седые брови, но, конечно, плакать не стал – он же ниндзя.

Долго молчал, потом обронил:

– Я сам достану ее.

Тоже помолчав – столько, сколько предписывала деликатность по отношению к родительским чувствам, – Маса выразил беспокойство по поводу странного состояния господина. Осторожно поинтересовался, не могла ли Мидори-сан перестараться и не останется ли теперь господин парализованным навсегда.

– Он может двигаться, – ответил Тамба, еще раз посмотрев на лежащего. – Просто не хочет. Пускай побудет так. Не трогай его. Я пойду разгребать обломки. А ты наруби дров и сложи погребальный костер. Большой.

 
ТАК И СМОТРЕЛ БЫ
ДО САМОГО РАССВЕТА
НА ПЛАМЯ КОСТРА.
 

НИЧЕГО НЕ ОТВЕТИЛ

Фандорин лежал на земле и смотрел на небо. Сначала оно было почти черное, подсвеченное луной. Потом подсветка исчезла, и небо сделалось совсем черным, но, кажется, ненадолго. Его цвет всё время менялся: стал сероватым, подернулся краснотой, заголубел.

Пока в ушах звучали последние слова Мидори (Farewell, my love. Remember me without sadness (Прощай, любовь моя. Вспоминай меня без горечи. – англ.), а эхо у них было долгое, из глаз оледеневшего Эраста Петровича без остановки текли слезы. Однако постепенно эхо угасло, и слезы иссякли. Титулярный советник просто лежал на спине и ни о чем не думал – наблюдал, как ведет себя небо.

Когда по нему, тесня голубизну, поползли серые тучи, над лежащим склонилось лицо Тамбы. Старый дзёнин, возможно, появлялся и раньше, но полной уверенности в этом у Фандорина не было. Во всяком случае, до сего момента Тамба не пытался заслонить собой небо.

– Хватит, – сказал он. – Теперь вставай.

Эраст Петрович встал. Почему нет?

– Пойдем.

Пошел.

Он ни о чем не спрашивал старика – ему было всё равно, но Тамба заговорил сам. Сказал, что отправил Масу в Токио. Тот очень не хотел покидать господина, но необходимо вызвать племянника, студента медицинского факультета. Дэн – единственный, кто остался, если не считать двоих, что учатся за границей. Те тоже приедут, хоть, конечно, не так скоро. Клан Момоти понес тяжкие потери, его придется восстанавливать. А перед тем еще нужно поквитаться с Доном Цурумаки.

Титулярный советник слушал равнодушно, ему всё это было неинтересно.

На поляне, поблизости от разрушенного дома, был сложен огромный штабель дров, рядом еще один, поменьше. На первом тесно, в три ряда, лежали тела, замотанные черными тряпками. На втором лежало что-то белое, узкое.

Впрочем, Фандорин особенно не присматривался. Когда стоишь, задирать голову к небу неудобно, и он теперь всё больше разглядывал траву под ногами.

– Твой слуга несколько часов рубил и складывал дрова, – сказал Тамба. – А мертвых мы носили вместе. Здесь все. Большинство без головы, но это неважно.

Он подошел к первому штабелю. Низко поклонился и долго-долго не разгибался. Потом зажег факел, поднес к дровам, и те сразу же вспыхнули – наверное, были спрыснуты какой-нибудь горючей жидкостью.

На огонь смотреть было лучше, чем на траву. Он всё время менял цвет, как небо, и двигался, но при этом оставался на месте. Фандорин смотрел на пламя до тех пор, пока трупы не начали шевелиться. Один из мертвецов скорчился так, будто ему вздумалось сесть. Это было неприятно. Да еще запахло паленым.

Титулярный советник сначала отвернулся, затем отошел в сторону.

Костер шипел и трещал, но Эраст Петрович стоял к нему спиной и не оборачивался.

Какое-то время спустя подошел Тамба.

– Не молчи, – попросил он. – Скажи что-нибудь. Иначе ки не найдет выхода, и у тебя образуется комок в сердце. Так можно умереть.

Что такое ки, Фандорин не знал, умереть не боялся, но просьбу старика удовлетворил – почему нет? Сказал:

– Жарко. Когда ветер в эту сторону, жарко.

Дзёнин довольно кивнул.

– Хорошо. Теперь твое сердце не лопнет. Но оно покрылось коркой льда, а это тоже опасно. Я знаю очень хороший способ растопить лед, сковавший сердце. Это месть. У нас с тобой один враг. Ты знаешь, кто.

«Дон Цурумаки», мысленно произнес титулярный советник, прислушался к себе – ничто в нем не шевельнулось.

– Это ничего не изменит, – произнес он вслух.

Тамба снова кивнул.

Помолчали.

– Знаешь, я нашел ее, – тихо заговорил старик минуту, а может, час спустя. – Пришлось разгребать бревна и доски, но я нашел ее. Она там, смотри.

И показал на второй костер.

Только теперь Эраст Петрович понял, чтó там лежит, прикрытое белой материей. Фандорина начала бить дрожь. Унять ее было невозможно, с каждой секундой она становилась всё сильней.

– Она моя дочь. Я решил похоронить ее отдельно. Пойдем, простишься.

Но титулярный советник не тронулся с места – лишь отчаянно замотал головой.

– Не бойся. Ее тело разорвано, но я прикрыл его. А лицо наполовину уцелело. Только не подходи близко.

Не дожидаясь, Тамба пошел к костру первым. Откинул край покрывала, и Фандорин увидел профиль Мидори. Белый, тонкий, спокойный – и такой же прекрасный, как при жизни.

Эраст Петрович бросился к ней, но дзёнин преградил ему путь:

– Ближе нельзя!

Как это нельзя? Почему нельзя?!

Отшвырнул Тамбу, как щепку, однако тот перехватил титулярного советника поперек талии.

– Не нужно! Она бы этого не хотела!

Чертов старик был цепок, и дальше не удалось продвинуться ни на шаг. Эраст Петрович приподнялся на цыпочки, чтобы увидеть не только профиль.

И увидел.

Вторая половина ее лица была черной и обугленной, похожей на страшную африканскую маску.

В ужасе Фандорин попятился, а Тамба сердито крикнул:

– Что шарахаешься? У мертвых ниндзя не бывает лица, а у нее половина осталась. Это потому, что Мидори наполовину перестала быть ниндзя – из-за тебя! – Его голос дрогнул. Дзёнин зажег факел. – Ничего. Огонь всё очищает. Смотри. Ее тело будет сгибаться и разгибаться в языках очистительного пламени, а потом рассыплется в пепел.

Но смотреть, как будет корчиться ее бедное тело, Эраст Петрович не стал. Он шагнул в сторону леса, хватая ртом воздух.

Что-то случилось с легкими. Воздух не наполнял грудь. Мелкие, судорожные вдохи были мучительны.

Зачем, зачем он не послушал Тамбу! Зачем подошел к костру! Она хотела расстаться красиво, по науке, чтобы в памяти у любимого остались ее нежное лицо, ее прощальные слова. А теперь – он твердо знал это – всё заслонит черно-белая маска: наполовину неописуемо прекрасная, наполовину – само воплощение ужаса и смерти.

Что же все-таки случилось с легкими? Дыхание стало коротким, дерганым. И дело было не в том, что он не мог вдохнуть – наоборот, он не мог выдохнуть. Отравленный воздух этого проклятого утра засел у него в груди и ни за что не желал выходить.

– У тебя кожа голубого цвета, – сказал подошедший Тамба.

Лицо у старика было спокойное, даже какое-то сонное.

– Не могу дышать, – отрывисто объяснил Фандорин.

Дзёнин посмотрел ему в глаза, покачал головой:

– И не сможешь. Нужно выпустить злую силу. Иначе она тебя задушит. Нужно расколоть лед, стиснувший твое сердце.

Он снова про Дона, понял Эраст Петрович.

– Хорошо. Я пойду с тобой. Вряд ли это согреет мне сердце, но, может быть, я снова смогу дышать.

За спиной титулярного советника неистовствовало пламя, но он не оборачивался.

– У меня больше нет слабостей, – сказал дзёнин. – Теперь я стану настоящим Тамбой. Ты тоже станешь сильнее. Ты молодой. На свете очень много хороших женщин, гораздо больше, чем хороших мужчин. Женщины будут любить тебя, а ты будешь любить их.

Эраст Петрович объяснил ему:

– I mustn’t love anybody. My love brings disaster. I cannot love. I cannot love (Мне нельзя никого любить. Моя любовь приносит несчастье. Я не могу любить. Я не могу любить. – англ.).

Тамба ничего не ответил.

 
ХУЖЕ НЕТ, КОГДА
НИЧЕГО НЕ ОТВЕТИТ
ТОТ, КТО ВСЁ ЗНАЕТ.