Текст книги "От Кремлёвской стены до Стены плача…"

От нас, геологов, они отличались, у них костюмчики были лучше у ребят, и девчонки одевались по моде, и все прочее. Видно, в институт востоковедения ребята попадали из семей, которые уже за границей работали, и они как фраера ходили модные. Учились они плохо, после первого курса их осталось человек девять.

Тер-Оганезов читал математику, общую геологию читал Соколов по книгам Обручева, Ланге и других знаменитых геологов. Физику читал доцент Чабан, белорус, с характерным акцентом: «Нетрудно понять и т. д.»

Первый курс самый тяжелый бывает, необходимо посещать и обязательно записывать лекции, если ты не запишешь, то ты и не найдешь нигде в литературе того, что лектор читает. А он же будет экзамен принимать так, как он читает. А он, как правило, считает себя, как говорится, истиной в последней инстанции. Если ты чего-нибудь не так наплетешь на экзамене, то можешь получить «неуд». Он скажет:

– На тебе зачетку, приходи в следующий раз, – и все.

И тебя со стипендии снимут, а для меня было вообще снятие со стипендии – это равносильно, что «уходи из института», потому что у меня хоть какая-то стипендия, а была, и я на нее крутился.

Первая сессия прошла, и у нас сразу отсеялись двое, а этих востоковедов я уже писал практически всех, просто не могли сдать математику.

Засунут девчонки себе куда-нибудь в юбку, за пояс кучу шпаргалок – а что? Она не знает даже, где и когда их вытащить, и что почитать. И говорят:

– Нет, ну что, это Тер-Оганезов меня будет обнимать, щупать меня, что ли, везде? Вот я засуну себе шпаргалку, и все.

Писали, конечно, шпаргалки, но шпаргалки помогают, если ты представляешь о чем тебя спрашивают.

На первом курсе нас ждало еще одно разочарование. Мы ждали, когда это нам скажут:

– Идите, заказывайте себе форму, и вы будете ходить на занятия в форме.

Я в геологи и пошел, говорю, из-за красивой формы – я думаю: «Будет у меня красивая форма, полупогоны», – и уже погоны купил себе. А тут – бух! Отменили.

Говорят, что это сталинские пережитки, а раньше работники Минюста, Министерства юстиции в своей форме ходили, финансисты в своей, похоже, форме, и все были в форме – видно было, как говорится, кто есть кто. А тут отменили – и это как молотком по голове дали, форму отменили. Я, может, из-за всей формы и в геологический-то пошел!

Но мне деваться некуда, то есть, я уже полюбил свою профессию, мне нравилось. Отменили. У нас один Осокин где-то у кого-то поношенную форму купил, в куртке ходил с погонами. Все Хрущев Н. С. демократ хренов.

Первый семестр отучились, проскочили, у нас отсева практически не было – нет, два было, Глек был и Бувалик. Глек – сын ректора Института цветных металлов и золота, он учился во МГРИ. Глек высокий, симпатичный парень, но ничего не учил абсолютно. И этого Глека отчислили и Бувалика.

Бувалика хорошо что отчислили, потому что это же был друг моей будущей жены, получается, и господь-то он все видит, куда надо повернуть.

А моя будущая жена появилась в группе, когда уже начались занятия. Ирина и Маргарита подходят ко мне на второй учебный день. Подходят и говорят:

– Ты староста группы? – чуть ли не на «вы».

А я говорю:

– Да, староста группы.

– Вы нас запишите в конце списка.

– Здравствуйте, приехали! Как фамилия?

– Аникеева Ирина.

– А вас как фамилия?

– Метелицына.

Я говорю:

– Ну ладно, как я вас запишу? Откуда вы взялись, с неба, что ли, свалились, когда у меня список, утвержденный деканатом?

– В деканате мы были, деканат сказал, найдете старосту, он вас внесет в список, – они такие еще дрожащие.

Я их записал внизу, потом уже по алфавиту выстроил, на следующей странице. Так: Аникеева Ирина – как ее звали, Михайловна, что ли – и Метелицына Маргарита Сергеевна.

Это было в 20-й, наверное, аудитории. Может, это не имеет существенного значения, в конце концов, для личных отношений. И вот у нас две еще девочки неожиданно появились. Потом-то мне рассказали они, что они не прошли по конкурсу, хорошо сдали, Рита сдала – у нее все пятерки были и, что ли, одна четверка – в общем, высокий балл. А там проходной балл тогда был огромный! Не все ж такие дворянского происхождения, как я:

– Заходите, Борис Саныч, в институт, учитесь, – без всяких экзаменов.

Вот раньше как было, видят, что способный парень, знания добыты каждодневным трудом, а не купленный диплом в метро, поэтому тебя продвигают. А сейчас попробуй, если без денег – и не выучишься ни на кого, только если в охрану идти. Их я записал, этих двух новых девочек. Они начали учиться вместе с нами.

У девочек на Кропоткинской в Москве иногда собирались. Виктор Боговик приезжал в отпуск. Он не был женат, и мы хотели его женить на девушке из нашей компании.

Боговик в военной форме летчика морской авиации выглядел очень эффектно: стройный парень, погоны, фуражка, белый шарфик. Он нас в ресторан пригласил. Денег у него было много. Платили за каждый полет дополнительно к постоянной зарплате. И он говорит:

– Пойдем, ребята, в «Прагу», сейчас я вас угощать буду.

В то время ресторан, да еще «Прага» с нашими доходами был вообще недоступен. Вошли в ресторан, он:

– Официант, иди сюда

– Да, товарищ капитан второго ранга, что угодно?

– Давай все, что у тебя вкусное есть, тащи, надо ребят угостить.

– А пить что будете?

– Сам я вообще ничего не пью. Ну, а вы чего?

– А мы пивка выпьем по бутылочке.

Мы особенно выпивкой не увлекались. Когда компанией собирались, чуть-чуть выпьешь красного вина, и все. У меня отец выпил все за нас, и еще на многие годы вперед, я алкоголиков не люблю и не понимаю до сих пор.

В ресторане мы славно отобедали, все, что самое вкусное попробовали. Виктор говорит:

– Вы не стесняйтесь, заказывайте, что хотите, денег у меня много и мне приятно, что я вас могу угостить!

Такое было время, когда военных уважали, и люди служили, понимали, кого защищают.

1953 год был в каком-то смысле переломным. В последние годы жизни Сталина И. В. были наступления власти на так называемый космополитизм. Появилось дело врачей: Вовси, Виноградов и другие врачи были, «врачи-убийцы», а они просто, может, лечить не умели, я вообще врачам не доверяю. Как говорит Гиппократ: «Лишь бы не навредить», а значит они могут навредит, особенно в наше рыночное время. Целый автомобиль перевозил зараженную СПИДом кровь. Это что такое? Раньше этого не было, кровь переливали с гарантией. Вот Сталин И. В. репрессировал врачей вредителей, врагов народа.

В марте 1953 года Сталин И. В. помер, и все эти процессы сошли на нет. После смерти Сталина Маленков Г. М. и Хрущев Н. С. появились. Политическая власть поменялась, появилось коллективное руководство.

В нашей семье тоже произошел перелом. Отец перешел на работу в Госплан, и мы получили комнату в коммунальной квартире в Москве. Работал он вначале экспертом и потом заведующим сектором мясомолочной промышленности. Получили мы жилье на Кутузовском проспекте, в доме № 20, в двух шагах от дома, где Брежнев жил, Андропов. Ближе к нам жили сотрудники КПК – комиссия партийного контроля.

Наш дом выделяется особой архитектурой, был отделан гранитом. Стоял он боком по отношению к Дорогомиловской улице, и думал: «Почему же так он стоит-то неровно?» А потом оказалось, что от него до Кремля было запланировано проложить Кутузовский проспект. И вот в этом доме, второй подъезд, по-моему, на пятом этаже нам дали большую, круглую, светлую комнату. Если ехать по Кутузовскому проспекту, нашу квартиру видно, и как-то странно, что в ней другие люди живут. Ой, как приехали в Москву, тут совсем другое дело, все-таки, как ни крути, а на даче жить – все удобства во дворе, без душа и горячей воды.

Но мне все равно нравилось жить в Болшево, там друзья, приятели. Приехали в Москву, во дворе знакомых нет, в волейбол поиграть негде. Но мне уже, правда, было не до друзей. Геология требует постоянных летних экспедиций. Как это в песне поется? «А дружок рюкзак за плечи, и пошел».

Глава XIII
Первый курс института. Мой брат Юра

Продолжим наши воспоминания. Сегодня 19 марта 2013 года, вторник. Из особых событий, которые проходят сейчас, одно из самых таких впечатляющих – это интронизация Папы Римского. Ну, я до этого не говорил об этом, но я коротко скажу, что в Риме выбран на той неделе Папа Римский.

Когда выбирают у них, кардиналов закрывают в капелле, и пока они не выберут папу, их оттуда не выпускают. А чтобы дать знать людям, как у них дела идут, они так, проведут тур голосования, если не выбрали нового папу, дым идет из трубы черный, а если выбрали, то идет белый дымок.

Труба такая, обычная, как у нас были в войну, труба от печки – буржуйки, Через окно и на улицу сверху такой трубы колпак. Ну, там у них, в Сикстинской капелле, такая труба с колпаком, и из этой трубы должен идти определенный дым, когда или выбрали папу, или еще пока не выбрали. А народ стоит на площади рядом, большая толпа, огромная, площадь заполнена народом рядом с собором святого Петра.

И удивительно, даже это по телевизору показали, во время голосования кардиналов, села чайка на этот колпак. Так сидит, смотрит в разные стороны. Все говорят:

– О, какое плохое знамение, чайка села.

В свое время какой-то был уже один случай, когда один из пап выпускал белого голубя, а чайка на этого голубя напала, тоже говорили:

– Нет, это что-то не то, – и действительно, папа-то и помер. Вот и сейчас люди говорят:

– Что-то села она не к добру.

Ну, ладно, поговорили. Сегодня нового папу благополучно выбрали, белый дым из трубы пошел. Народ ликует, все радостные, «теперь у нас есть папа», и «папа избран».

Сейчас интронизация идет, папе должны вручать разные символы папской власти, и в том числе один из главных атрибутов папской власти, это перстень.

Новый Папа избран впервые из Латинской Америки, из Аргентины. Очень он человек оригинальный, говорят, простой, говорит, не нужно, чтобы в роскоши служители церкви жили, и больше обращали внимания на бедных людей.

Даже перстень, который ему вручали как символ папской власти, не золотой, как был у предыдущих пап, а серебряный, позолоченный, вроде как подешевле кольцо. Кольцо это называется, «перстень рыбака», потому что апостол Петр был первым папой, продолжателем дел и учения Христа на земле. И вот поскольку он был из рыбаков, перстень этот называется «перстень рыбака».

Обычно это кольцо изготавливалось из золота, а тут серебро позолоченное. На перстне изображен святой Петр с ключами, модель этого перстня была изготовлена итальянским мастером Энрико Манфрини, был папским скульптором. И, как ни странно, он считался лучшим учеником знаменитого скульптора Франческо Мессины, он у него, у этого Франческо Мессины, Манфрини был учеником, и этот Франческо Мессина, как ни странно, был лауреатом Ленинской премии. Затем он стал профессором, членом художественной академии святого Луки в Риме и в Болонье, автором скульптурных портретов многих понтификов, то есть пап: Пия XII, Иоанна XXIII, Павла IV, Иоанна-Павла II. Манфрини преподавал до 1994 года в Миланской академии Брера, изготовил врата кафедрального собора в Сиене. Ну, и так далее.

Почему я останавливаюсь на этом вопросе, казалось бы, отношения к моим мемуарам никакого не имеющем, таком, как выборы папы? Удивительно, что предыдущий-то папа сам отказался от должности или звания, как его назвать, отца церкви, от должности папы, и ушел в монастырь, и продолжать будет молиться.

То есть настолько у нас сейчас время меняется, что этот новый папа из Латинской Америки, в Америке вроде черный президент, Барак Обама, и это, как говорится, наверное, символично, потому что нет в Европе-то достойных, не из кого выбрать Папу Римского.

Но это оригинал, конечно, большой, говорят, что он любитель танго. Как это, Папа Римский, и танго любит? Это же контактный танец, страстной любви. А это любитель танго. Но это Бог с ним, как говорится, многие любят то, что не должны вроде как, по идее любить.

Да, ну, ладно, в Риме все дела идут нормально, народ приветствует нового пантифика, проходят церемонии. Обычно папы уходят только на тот свет, а этот взял, и отказался, говорит:

– Нет у меня здоровья больше быть папой, я не могу.

И вот мы сейчас вернемся снова, из начала 2000-х годов вернемся назад во МГРИ, в годы моей учебы. На первом курсе предметы были замороченные, например, начертательная геометрия, машиностроительное черчение.

Начертательная геометрия – это такая наука, в которой по построению надо, допустим, чтобы через какую-то точку фигуры должны линия пройти, ты начертил ее там в проекции, и все это сделал и сдал. Ну, Бог с ними, с этими науками, я много чего учил на своем веку. Мы много чертили в институте. У меня карандаши какие-то не очень все заточенные были, но чертил-то я неплохо. А Маргарита аккуратно чертила, у нее все как положено. И я как-то на нее стал поглядывать, она мне нравилась. Я чтобы как-то завязать разговор:

– У тебя нет ли карандашика случайно?

А у нее карандаши были очень хорошо заточенные, прямо так классно, и она мне даст карандашик, я этим карандашом черчу, потом отдам ей назад. И вот думаю – как это она так затачивает карандаши хорошо? Ну, я потом узнал, почему. Но, тем не менее, какие-то знаки внимания я ей оказывал. Был у нас по случаю праздника Октябрьской революции в Доме железнодорожников вечер – праздничный концерт был, потом какие-то танцы.

А у меня с подругой, с которой я дружил до этого, произошел конфликт, о котором я говорил. Она мне писала: «Давай встретимся, давай встретимся». Ну, ладно, встретились мы в Сокольниках, поговорили, и почувствовал, что все погасло в душе, никаких чувств.

И я в это время был, как говорится, один, свободен. А мне не хотелось в институте заводить какие-то дела с девочками, мне надо было адаптироваться побыстрей.

На вечере мне стало неинтересно, и я ушел до его окончания. В метро спускаюсь, смотрю, Маргарита и Бувайлик, у нас парень чудной был, вдвоем идут, и глядя на них, думаю, какая замечательная пара, как они подходят друг к другу. Он такой, поменьше меня ростом. А она, наверное, тоже была влюблена, я думаю, отличная пара.

Ну, так подумал, поехал домой. Но никакого такого осадка досадного у меня не было, не то что вот она вроде как мне нравилась, а у нее, оказывается, есть приятель. Но после этого случая на Маргариту внимания стал обращать меньше и карандаши не спрашивал. Окунулся в учебу, в эти чертежи.

Начертательную геометрию сдавали доценту Шикину, редко кто сдавал с первого раза. На экзамене тебе покажет какую-нибудь проекцию, и спрашивает:

– Как вот эта прямая, пройдет через эту точку?

А студент смотрит на эту, как говорится, шараду, и не знает, как ему сказать, и говорит:

– Пройдет.

А Шикин вначале тихо, потом громче:

– Нет, не пройдет, не пройдет, не пройдет, – и все выше, выше тон поднимает, – не пройдет через эту точку!

Про него анекдот ходил, что он кому-то из студентов говорит: «Ну, а вот это что?» А студент уже такой, замороченный, говорит: «Да это херня», вроде как так. А он, Шикин, привык за студентом повторять: «Нет, это не херня, не херня. Не херня!», – на всю аудиторию. Вид у него был профессора старого образца, с бородкой, они все почему-то бороды отпустят, и, вроде, сразу становятся умными. Но в итоге все сдали, кто со второго, кто с третьего раза. Потом большой объем машиностроительного черчения.

Я когда в техникуме учился, Чебыкин, наш чертежник, нас дрессировал, так что я уже более-менее был подготовлен ко всем этим экзерсисам институтским. Помню, Чебыкин мне говорит:

– Хочешь «пятерку» получить? На тебе вот эту муфту, ты ее начерти и отмочи ее в изометрии.

В изометрии – это изометрическая проекция, то есть чтобы она объемная была, и так вырезана немножко, четвертинка ее, чтобы видно было, что ты не только можешь начертить ее в чертеже, но и изобразить в изометрической проекции.

Пришел я домой с этой муфтой и думаю, как я отмочу в изометрии. Юра, брат мой, в институте МАИ, у них построже, чем у нас, было по черчению, я ему говорю:

– Ну-ка, на тебе эту муфту, начерти в этом формате, и отмочи в изометрии.

Он согласился мне помочь, все начертил.

Я отдал Чебыкину, а мы его Чебутыкин звали, и он мне «пятерку» поставил, и говорит:

– Вот видишь, не ожидал от тебя такого таланта, ты вот молодец, ходишь в художественный кружок.

А я к нему в художественный кружок ходил. Он поставит вазу с какой-нибудь тряпкой, и говорит:

– Ну-ка, изображайте, чтобы было объемно все и красиво.

Ну, там некоторые ребята талант имели художественный, а у меня все как-то не очень, к абстракционизму сдвигался я.

И вот этот абстракционизм – это те художники, которые рисовать не умеют, они и действуют, как Бог на душу положит. Но вот на этот счет есть у Андре Моруа рассказ, когда я там изучал французский-то, я вернусь, а, может быть, и здесь надо его вставить коротенько. Там были три приятеля, один дипломат, другой художник, и третий еще кто-то там.

И вот у них художник нарисовал вазу, ну как настоящую, живую, и представил ее на выставке. Все проходят мимо картины, никто не смотрит на его вазу. И он спрашивает дипломата:

– Как, что мне делать?

Дипломат отвечает:

– Да я тебе посоветую, ты неправильно рисуешь. Ты вот напиши, допустим, какого-нибудь кавалериста, что-нибудь такое, не прямо его на лошади, а здесь кусочек морды лошади, здесь эполеты, здесь еще что-нибудь, там шпоры, и назови, портрет кого-нибудь известного военного.

Художник:

– Ну, а если, меня зритель спросит, что это такое изображено, где тут портрет?

– А ты трубку заведи себе, и бородку отрасти, и когда он тебя спросит, ты ему дым пусти в лицо, и скажи: «А вы видели реку на закате солнца?» Или наоборот: «А вы видели туман над рекой на закате солнца?», и этим дымом пусти ему в нос.

И он так это сделал. Ну, картину он нарисовал, тут же ее купили, потом вторую, и пошло-поехало, и он стал вроде как знаменитый художник, типа абстракциониста. И его друг пришел на выставку к нему, а он ходит, все, одет уже шикарно, по-художественному. И дипломат, друг его спрашивает:

– А это ты что намалевал, что это изображено на этой картине?

А художник затянулся трубкой, и табаком ароматным в нос, и говорит:

– А ты видел реку на восходе солнца? Нет, ты видел туман на реке на восходе солнца? – и пыхнул ему в нос. И вот «таким образом» надо поступать, когда хочешь напустить туман.

Ну, а в институте такое не пройдет, там надо, чтобы господин Шикин, наш преподаватель начертательной геометрии, у него точно должно быть, через какую точку, какая кривая или прямая, скорее всего, должна пройти. Вот прошло время, начертательную геометрию, я с трудом могу вспомнить в качестве примера что-нибудь, потому что кому она нужна, эта начертательная геометрия? Ну, а экзамен-то надо сдавать. И вот прошел первый семестр.

Общая геология, это я уже знал всю эту науку, все эти явления, и формы выветривания, там всякое, осадочные, интрузивные, вулканические породы, там общие. Общую геологию читали профессоры, конечно, без яркости, по-моему, даже в техникуме капитальнее, красочнее рассказывали, чем в институте.

Лектор придет – «бу-бу-бу», а ведь это романтическая наука, Земля, она как женщина, ее любить надо, тогда поймешь, что к чему. Не может быть лектором человек, который не артист. Он же приходит, ему будут подражать все студенты, как у нас в техникуме Котлов всегда с иголочки одет, а тут придет корявый дед, как Тер-Оганезов нафталином пахнет. Он еще любил в общей аудитории ходить по рядам, смотреть, кто что делает.

С нами много китайцев училось. Они все были старательные, трудолюбивые студенты. Но в каждой группе есть такой как китаец Фэнь Минь, он такой высокий, для китайца здоровый парень. Не знаю, где он там болтался по ночам в Москве, но возьмет, бывает, ляжет на последнюю скамейку, и спит.

А китайцы – нет, они показывали нам пример, как надо учиться. Они приехали все с кожаными чемоданчиками такими аккуратненькими, атташе-кейсами, форма одежды у них из хорошей ткани, полувоенная, кителя, девушки в юбках и в белых блузках, и сверху у них типа пиджака. Да, и вот этот китаец спит на последнем ряду. А Тер-Оганезов подходит:

– Ой, ты что ж тут спишь?

Китаец Фэнь Минь встанет:

– Ой, это что-то, у меня со здоровьем плохо.

Больше ничего по-русски сказать не мог. Когда они приехали, никто ни бум-бум, по-русски ничего не мог сказать. Они очень упорно учились и на втором курсе довольно прилично стали говорить. Вот сейчас говорят, китайцы делают все, а как же они не будут делать, когда они учились, как говорится, так упорно?

Мао Цзэдун им сказал:

– Поезжайте в СССР, и там выучитесь упорно, чтобы у вас от зубов отскакивало, как говорится, и впитайте, всю эту советскую науку в себя.

Вот они и впитывали, с утра до ночи долбали язык. В нашей группе не было китайцев, они были в других, потому что у нас спец-группа была, она вроде как закрытая, и китайцев туда не допускали.

При Сталине отношения с китайцами были хорошие, с утра до ночи по радио музыка китайская и песни. Особенно популярной была песня «Сталин и Мао слушают нас», «Москва-Пекин! Москва-Пекин! Вперед, вперед идут народы! За крепкий труд, за светлый Мир! Под знаменем свободы!»

И вот я когда слушал эти песни, думал, ну, это все, Америке полный киндык будет, потому что мы соединяемся с Китаем, у них народу много, а у нас тут всякой техники полно, и после войны, и все прочее. Это я так думал, а на самом-то деле ситуация была несколько другая. Да, и вот это, китайцы, посланные Мао Цзэдуном учиться в Советский Союз, показывали отличный пример, как надо учиться по заданию компартии.

Кроме китайцев с нами болгары учились. Девчонки болгарские красивые, очень мне нравились. Кто-то улучшил, этих болгар, наверное, в отличие от нас не татары, а турки. Получились девушки стройненькие, такие интеллигентные, одеты хорошо. У меня, как говорится, средств-то не было, так, приодеться. Сейчас я бы и приоделся, чего-нибудь хорошее надел, да фигуры нет. А тогда я был стройный парень, конечно, хотелось мне приодеться.

Сдали первые экзамены, физику, у нас физику читали много, математику, математический анализ, дифференциальное исчисление, и так далее. Физики много было, поскольку атомное сырье, это связано с физикой. Нам физику как начали читать, по-моему, на первом курсе, так ее и закончили только на третьем, семестров пять, наверное, читали. Ну, и вот первый семестр закончили, второй семестр пошел. Мне хорошо было ездить на учебу, на 2-м троллейбусе, от Дорогомиловской до Моховой, что тут, 15 минут, и я дома. Я над лекциями много дома работал и читал больше, чем нам давали на лекциях. Особенно увлекался палеонтологией. Есть такая книга «Палеонтология» Давидшвили, я ее еще в техникуме прочитал, и очень мне нравились всякие брахиоподы, пелециподы, головоногие, брюхоногие, иглокожие, и каких там только нет. И я тогда еще всем этим очень увлекся, и отец мне из госплановской библиотеки принес Давидшвили, «Палеонтология», и я ее изучал, как хобби.

Но большие проблемы были с физикой. Я медленно решал задачки. Семинар по физике вела молодая женщина:

– Ну, нам надо с вами встретиться после семинара, я вам помогу с решением задач.

И я думаю, ну, ладно, встретиться можно. Молодая же еще, а мне было уже двадцать лет. Но с ней не встречался, сдал экзамены, и на этом все закончилось.

Начались каникулы. Наступил Новый 1955 год. Мы даже при нашей нищите каждый год наряжали Новогоднюю елку. Ставили ее в углу около письменного стола. Мебели практически никакой не было. Круглый стол, шкаф и две кровати, на одной отец спал, на другой мама, мы тут с братом на диване, а то иногда и на полу можно было спать, и ничего, бока не болели, такой матрасик тоненький, и на полу спишь себе, тепло, это не то что в деревне, вместе с баранами, – замечательно.

Соседи хорошие попались, Бузляков Николай Иванович, он доктор экономических наук, в Госплане работал, начальником отдела. Занимался он общественными фондами потребления. Раньше в Советском Союзе вроде как и платили мало, да, как сейчас говорят, платили мало, а из общественных фондов все покрывали, никаких дикообразных счетов не присылали за коммунальные услуги, считали, что государство должно обеспечить жильем своих граждан, и теплом, и водой, и так далее.

Первые получили садовые участки рабочие, первым делом завод «ЗИЛ», и многие другие большие заводы: шарикоподшипник, закрытые заводы, завод Хруничева. Этот завод начал активно развивать свою деятельность. Он был расположен недалеко от нашего дома, мы какие-то мощные звуки слышали. Мы не знали, чем они там занимаются. Оказывается, они ракеты строили и сейчас строят.

Наш сосед Николай Иванович, доктор наук, защитил докторскую по то общественным фондам. Как они образуются, сколько платят из них населению. Раньше все было бесплатно: медицина бесплатная, образование бесплатное и обязательное, в институте стипендию платили. По этому вопросу была создана целая наука. Ну, я потом понял, что это он делом хорошим занимался.

Бузляков Н. И. был у Альенде в Чили советником по экономике, когда в Чили случился переворот. Пиночет к власти рвался, его сторонники стреляли по окнам дворца, где находился Альенде с советниками. Бузляков Н. И. тоже там был, но ему удалось выбраться из дворца, а Альенде попал под разборку. Всем известно, чем все это кончилось.

Наш сосед вернулся, опять работал в Госплане. После загранкомандировки он поехал в Сочи отдохнуть и вроде чувствовал себя неплохо. Вдруг брык, случился у него инфаркт, и он помер. А другой сосед, Курников, тоже работник Госплана. Третья соседка Вера, экономист, в Госплане тоже работала. К ней этот ходил один, ухажер, молодой референт из секретариата Госплана. Вере было что-то около 28. Она уже была замужем, разведена. А этот референт окончил кагэбэшную школу, однажды видел его в военной форме. Вскоре они уехали на работу за границу. И вот вся наша квартира.

По очереди мы натирали паркетный пол в коридоре. Когда наступало наше дежурство, мы натирали полы у себя в комнате и в коридоре. Вначале покроешь пол мастикой, а потом щеткой натираешь, пока пол не заблестит. И вот у нас такая дружная была квартира коммунальная. Сейчас бы сказали, как это такое? Отец у меня ведь главный эксперт был вначале, потом стал завсектором, это должность вроде высокая, а жили мы в одной комнате с маленькой прихожей большой семьей, и то за Божью благодать считали.

Кухня была большая, у каждого свой стол. Вот сейчас пишут, в коммунальной квартире такое безобразие было. Правда, был случай однажды, Николай Иванович обиделся на меня, он в ванной был, а я пошел в туалет, а рядом швабра стояла. А я хлопнул, наверное, немножечко громко дверью, швабра упала, и подперла дверь в ванную. Он там просидел энное количество времени и, естественно, очень злой был, думал, что вот так я специально подпер дверь шваброй. Ну, я-то не виноват, швабра сама упала.

И Новый год, на Новый год брат к кому-то уехал отмечать Новый год.

Мы друг от друга никаких тайн не скрывали. Я знал, что он подругу завел себе в Раменском, все ездил туда, ездил… На третий день объявился вечером, утром проснулся, а он улыбается во весь рот. Я:

– Ты чего улыбаешься-то, такой довольный?

Он:

– А ты ничего не знаешь?

– Нет, а что я должен знать?

– Ну как? А я женился.

Я говорю:

– Да ты что, ты женился, ни отцу, ни матери, ничего не сказал, а ты вдруг женился.

Так вот. Я говорю:

– Ну, и что ты мне хочешь сказать?

– А я женился.

– Мы невесту не видели и родню ее не знаем, а ты вдруг женился, ну, звони отцу, чего же, объясняй.

Ну, отец был демократичный человек в этом отношении, то есть ему все наши дела до лампочки… Ну, дети учатся, что ими рулить-то особенно? Не надоедал своими нравоучениями. Брат говорит:

– Пап, ты знаешь, я тут женился.

Он говорит:

– Ты что? Как высморкаться, все равно, жениться тебе так просто. Ты давай, бутылку купи, я приеду сейчас, обмоем твою свадьбу.

Ну, собрались все мы втроем, то есть это, сколько нас тут? Да нет, уже и Саша был, и Сергей, вся наша малышня, вторая поросль. И все мы посидели, чаю попили, закусили, отец выпил, а мы нет, потому что я вообще не хотел привыкать и не увлекался. А брат, он с ним немного выпил, ну, поскольку он уже не жених, женился, молодожен.

Некоторое время прошло, он привел Светку, она у родителей жила, Света ее зовут. Она такая стройная, худенькая, тоненькая, ростом меньше меня. Ну, такая симпатичная, я бы сказал, девица. Мы как-то ее… А она такая вообще худенькая, казалась мне хрупкая, и говорит:

– Давай потянем простынь после стирки.

Раньше стиральных машин не было. Она за один конец взяла, а я за другой, говорю:

– Ну, тяни на себя.

Она тянет на себя, я на себя, дернул, и она упала на пол животом. Я говорю:

– Что ж ты не стоишь на ногах-то, господи?

Подошел, ее поднял. И вот этот момент запомнился, думаю, какая же ты слабенькая, или я слишком сильно дернул. Она ничего, крепкая, не ушиблась, просто тоже не рассчитала.

Брата распределили на работу, я это расскажу, потому что во втором семестре в институте никаких событий особых не произошло. Я запрягся в работу и учебы, с журналом, со стипендией, получением, учился добросовестно.

У нас, ребят, началась военная подготовка. Меня как старосту назначили комвзвода, на военной кафедре. Перед занятиями я:

– Группа РМРЭ-54-2, рапортую: к занятиям готова, докладывает староста группы такой-то.

Полковник Дугин:

– Вольно.

Я старался выглядеть подтянуто, громко и внятно доложить.

Полковник Дугин говорит:

– Вот вырастет, ух, офицер будет из него хлесткий.

Я думаю – ну, конечно, как бы ни так. А, кстати сказать, мне на первом курсе в октябре прислали повестку: «Явиться немедленно в военкомат такой-то, туда-сюда, и чуть не с вещами». А я пошел в институт, взял справку, что я студент первого курса, и говорю:

– Вот у меня справка.

– А, ну, это другое дело. Где твоя повестка?

– Вот.

– Давай сюда ее.

Повестку забрали. А нас военкомат использовал в своих интересах, мы разносили призывникам повестки. В военкомат вызовут, и говорят:

– Вот вам каждому по 15 повесток, разнесите по адресам по всем Подлипкам, Королеву и Болшеву.

И вот мы как дураки ищем этих, как их, призывников, чтобы расписался он обязательно на корешке, что получил повестку. По почте нельзя, повестку надо вручать лично.

Сейчас милиция и военкомат чуть ли не с собаками ищет, и можно уклониться, а тогда не особенно-то и уклонялись – что уклоняться, все равно надо отслужить. Вот, и я принес в военкомат из института справку. Они мне:

– Иди, учись как следует.

Я:

– Слушаюсь! – развернулся и ушел учиться.