Текст книги "Есаулов сад"

1961 год.

1. Луи Арагон в связи с успехами в космосе сказал интересные слова: «Конец насилию», – как новый качественно этап цивилизации, как начало культурного периода в истории. Но если это так, будет страшная агония. И зловоние. Отжившее будет разлагаться на глазах, со страстью взять с собой и здоровье. Увлечет и часть здоровых сил.

3 января.

2. «Капля росы» и «Владимирские проселки» Солоухина. Очень свежо – так, помню, было свежо на озере Вербном на рассвете у затухшего костра, когда с Поваляевым ходил на рыбалку.

4 января.

3. Александр Геннадьевич Бахирев, бывший старший лейтенант из свободненского гарнизона, муж нашей физички Елизаветы Ивановны, будет преподавать политэкономию в университете, разговорились в фундаменталке. Игнорирование товарного характера производства заставляет экономику чувствовать себя на пределе, движение мнимое, директивность руководства разрушает творческую стихию экономики, – все это я слышал уже от Юрия Львовича Шервашидзе и пропустил мимо ушей. Бахирев звал в гости: живет на 5 Советской, 81.

5 января.

4. Может быть, ты гений – Вознесенский? Если ты гений, нам в тени твоих крыл будет легче.

Лилю попросить не терять все, что будет по Албазину.

В феврале столетие реформы. Интересно, отзовутся ли.

10 января.

5. Портрет Вальки Горелова, его навязчивая мысль, «почему он не владелец завода?» (дед его был заводчиком). Если бы он, Горелов, был владельцем завода, пусть невеликого, он сумел бы доконать негодяя Пертцика, вот, не одному мне навяз в зубах этот омерзительный тип. Но мне надоело это нытье по заводу, и я выгнал Вальку. А сейчас мне стало жалко – оттолкнул.

13 января.

6. В воротник моей рубашки никто не зашьет молитвы, как тайком зашила молитву мать, провожая в армию Вадика.

Очень тяжелый сон, унесший меня в 1945 год.

А вдруг ничего не получится, не сбудется. Ничто. Обещания мои останутся обещаниями, без оправдания какого-либо.

«Если вам, милостивые государи, неинтересно на моей лекции, можете уходить». Горелов, единственный из нас, подошел к нему и сказал: «Неинтересно. Но как уйдешь – стипендия сгорит».

17 января.

Воспоминание о 54 годе, лето, мы в Гашенке, на полевых работах. В обеденную жару бабы и мужики бегут к пруду искупаться. Нинка Озерова купается нагишом. Председатель колхоза стыдит ее с берега. Она стоит по колено в воде и отвечает:

– То ли тело у меня некрасивое?

Председатель мнется и неотрывно смотрит на Нинку.

– То ли стыдно на красоту мою смотреть?

Председатель мнется.

– А, мужики жен побросают? Они худосочные у них. А, ладно, одеваюсь, – она идет величественно на берег. Юная Саския.

Председатель как собачонка заглядывает Нинке в глаза.

18 января.

«Блеск и нищета куртизанок» – поговорка дуры, вызревшей, чтобы к месту и не к месту употреблять эту сентенцию.

9. И снова танки пляшут на дорогах, и снова пушки стынут на дорогах, наматывая пыль и километры на серые, холодные колеса… А я один – я никому не ворог! Мне только бы дышать тоскою плесов и сына гладить легкими ладонями, с друзьями расставаться, не жалея о том, что не друзья уже – а прошлое. И говорить в глаза лишь то, что понимаешь. Но снова ты зовешь – в упряжке кони, спеши в седло, мгновенье прозеваешь. А жерла смотрят темными провалами и жаждут похоти. Ах, зарости мой путь седыми травами в воспоминанье о пехоте.

Так отозвались военные сборы.

19 января.

10. Люся выходит замуж… – это строка давнишнего приятеля-одноклассника заставила его недоуменно оглянуться.

«Люся выходит замуж» – это непостижимо, это Бог знает что такое.

Спустя три дня, утром, он сел за стол и сначала, от утренней неумелости в руках, писал плохо, а потом все увереннее, и писал весь день. Он шаг за шагом припомнил прогулки с девочкой по теплому городу, – именно об этой девочке было написано сейчас просто и неправдоподобно: «Люся выходит замуж». Он не бросил читать газеты, ходил на лекции, но стал курить много и невпопад, перед обедом или отпрашиваясь с занятий.

Я увидел его в минуту, свободную от друзей и книг, и ужаснулся и понял, как это страшно и весело получить письмо от школьного товарища, с хрустом вскрыть холодный конверт и обжечься: «Люся выходит замуж»…

20 января.

11. «Крестьянский стих Твардовского лишен интеллекта», – Рюрик Ольхон. Ой-ей.

Чтение Ганди, которого нужно читать 17-18 лет.

24 января.

12. Восстание на «Санта-Мария». Капитан Галвало, поэт или политик.

26 января.

13. Кажется, все понимают – нужен стяг, нужен лозунг. Но стяги имеют свойство линять, а лозунги засиживают мухи. Поэтому время от времени стяги и лозунги меняют. Но у нации должна быть нравственная цель, на все времена единая.

27 января.

14. Бомарше. Граф: Благодаря способностям и уму ты мог бы выдвинуться по службе.

Фигаро: Выдвинуться благодаря уму? Ваше сиятельство смеетесь надо мной? Будь посредственностью, низкопоклонствуй и добьешься всего.

Граф: Пришлось бы только немного заняться политикой под моим руководством.

Фигаро:… Претворяться не знающим того, что тебе известно, знать все, что тебе неизвестно, слышать то, в чем ничего не понимаешь, пропускать мимо ушей то, что понимаешь, в особенности быть в состоянии делать то, что свыше твоих сил, часто делать большую тайну из того, чего нет надобности скрывать, запираться, чтобы очистить перья, и казаться глубокомысленным, когда в тебе, как говорят, хоть шаром покати, плохо ли, хорошо ли разыгрывать персону, плодить шпиков и оплачивать изменников, размягчать печати, просматривать письма и стараться важностью цели оправдать ничтожность средств – вот и вся политика: умереть на этом месте…

Снова Фигаро:… Мне ответили, что во время моего экономического уединения в Мадриде установилась система свободной продажи всего, чего угодно, даже произведений печати, и что если я не буду в моих статьях касаться власти, религии, политики, морали и должностных лиц, обществ, пользующихся доверием, оперы, других спектаклей, ни кого, кто имеет отношение к чему-либо, я могу свободно печатать все, под надзором двух или трех цензоров. Для того, чтобы использовать такую сладостную свободу, я выпускаю объявление о повременном издании и, не желая идти по следам других, называю его «Бесполезная газета»…

28 января.

16. Выговор по всем линиям – и не трогает. Потому что ложь, придумано неизвестно зачем, может быть удар по беристам. Жалко Колю Макарова.

1 февраля.

17. Наша статья «В роли оповестителей» в «Восточно-Сибирской правде», хоть боком задеть Пертцика.

2 февраля.

18. Они стоят в коридоре. Она говорит ему: «Но, Миша, я хотела на праздники к маме съездить, и дома меня ждут». Асеев делает строгое лицо и отвечает: «Ты раньше говорила, у тебя нет партийного поручения. Вот тебе поручение – на празднике следить за порядком в общежитии» – «Но, Миша, это вовсе и не партийное поручение, а какая-то бяка. И мне так охота домой, а в общежитии вон сколько народу остается, дай кому-нибудь эту просьбу».

Лицо у Миши Асеева надувается, я впервые вижу его таким, ему верно меня стыдно (а я специально не ухожу), но он шипит дивчине: «Ты попросишь у меня потом общественную нагрузку, попросишь еще»…

Февраль.

19. Первый корпус университета. Здесь когда-то говорились медленные речи, а теперь сплошной треск.

20. Дарлинг, социалист, вернувшийся в природу, – герой «Путешествия на „Снарке“. Эволюция Джека Лондона.

21. Ганди и Уитмен – близки по ощущению человечности, по абсолютному духу, что ли.

22. Паустовский. Это красивое скольжение – не равнодушие ли? Но он завораживает, он умеет приковать к вязи слов – о смысле мало думаешь, музыка ведет.

23. Зато после Паустовского учебники наши не читаются совсем – цитата на цитате, после ухоженного пруда да в болото с тиной.

24. Илья Эренбург хорошо пишет о Марине Цветаевой и цитирует стихи ее.

25. Москвитин по угрозыску приносит дурные вести то об одном, то о другом. Пертцик изнасиловал домработницу, «дело» замяли, пострадавшая получила солидную взятку, и герой наш цветет. Но перед студентом Москвитиным стелется.

Письмо от Наташи Опариной, студентки архивного института: она училась в 121 московской школе, Пертцик преподавал у них конституцию и историю. Внезапно статья в «Вечерней Москве» (подделал диплом), и Пертцик исчез с горизонта, чтобы появиться у нас и процвесть. Кандидатом наук он уже стал, станет и доктором. Типаж.

20 февраля.

26. С Колей Макаровым в обкоме партии у А. С. Макарова, завотделом науки. Я объяснил суть дела: мы обидели студентовкоммунистов, назвав их демагогами, мы взяли свои слова обратно, да, при этом мы были выпивши. Но Николай Макаров один из лучших студентов факультета, и может быть не стоит его отчислять из университета.

А. С. Макаров поднялся из-за стола и стал кричать. Мы переглянулись и пошли. Он вслед нам закричал: «Без меня вы все равно не уйдете, я должен подписать пропуск, так что не торопитесь»… – и вопли продолжил. Стояли и терпели рык борова.

Коля уходит рыть землю.

21 февраля.

27. Саня Скшидло говорит, что год, два надо отдать газете. А. Санин, Вампилов, Феодал с гитарой. Смеялся. Чувство языка: феодал с гитарой. Сцены.

26 февраля.

28. Итак, Люся Зимина выходит замуж. Ох, Люся.

29. Из русаков я совсем не читал Достоевского и «Самгина» Горького. Подступы не увенчались успехом.

30. Устьянцев, какой сгусток силы и красоты. Геолог. Вторая встреча.

Неужели и он когда-нибудь состарится и умрет.

31. Сегодня во сне брат Вадим, погибший в Порт-Артуре девятнадцати лет. Во сне он уже лысеет, и сутулый.

32. Завтра Байкал, Слюдянка, районная газета. С юриспруденцией наконец-то покончено.

19 марта.

33. «Чтоб больше не быть одиноким», Элюар. Только одна строчка. Стих – умозрителен.

21 марта.

34. Александр Николаевич Охонин слушает меня, мигая, а я говорю: все это, мягко выражаясь, называется комвраньем – рабкоры, которые не умеют и не желают писать в газету, мы пишем за них, ставим их имена и платим гонорар, сплошная липа. И Иван Тимофеевич Мусаев, специалист по липе, пишет за «своих» авторов годами, – где же здесь малая хотя бы правда?…

Через день я был вынужден все равно дописывать материал, не сделанный автором, но материал пошел не под моим именем.

Начало горькое.

Апрель.

35. Комната в общежитии на «Перевале», я совершенно один. В душе оттепель.

Космос. Конец насилию? Вышел из редакции на улицу, останавливал прохожих, говорил: «Наш в космосе», – смотрели отчужденно, один сказал прямо: «Новость, считаешь? Глупость одна. На земле не управились, теперь полетели там беспорядок наводить». Я обозлился даже: Слюдянка ты заштатная, – подумал.

Апрель.

36. Гусары-водители мотороллеров. Сокольников.

37. «Перевал», предприятие по добыче мрамора. Карьеры и горизонты, канатная дорога. Коммунистическое название – фикция, звон словесный. Надо писать о людях, просто писать о людях. Но я срываюсь на высокопарный слог. Будто Александр Николаевич ведет меня на веревочке.

38. Умер Хемингуэй. 3 июля.

Июль.

39. Кузнец из Байкальска: «Нужно заказать русской бабе, пусть родит умного мужика, чтобы Россией правил», – так и написал, вся редакция сбежалась, все смеялись и повторяли: надо, надо заказать, – но Охонин, вздохнув, убрал из статьи это милое живое предложение. Я почувствовал себя обобранным.

40. «Пьяный корабль» Артюра Рембо. Наше время – это пьяный корабль. Знать бы наперед, к чему придем. Как маятник – туда-сюда. И над смыслом, который хотя и скрыт, но тайно присутствует, цветет пустое знамя. Красный смысл обессмыслен, я тихо начинаю жить в зеленом и голубом смыслах.

41. «Бабий яр». Читал статью Д. Старикова. Не статья, а сплошная ядовитая слюна.

9 августа.

42. Статья о Викторе Некрасове и Катаеве. Но о последнем врут, не тот, кого хотят из него сделать. «Литература и жизнь» – экая левая газетка. И «Октябрь». Только «Новый мир» – мир. Нашу журналистику захлестывает нездоровая, неискренняя левизна, левизна с натугой до неприличия.

В районной газете это оказывается сплошным панегириком, работать невмоготу.

28 ноября.

43. Маяковского свергнут. В антологиях он останется как казус. «Кира Георгиевна» – это мой рассказ «Яблоко на троих», только писатель калибром побольше и профессиональнее. Эх, как бы оторваться от текучки и пописать.

Снова простыл Андрюша, по утрам в комнате зверский холод.

11 декабря.

44. Но ведь надо уметь писать и о крупицах хорошего, о крупицах непотерянного добра, и греть землю собственным теплом. Посему ныть бы кончить.

Часть III
«Сон. Родина. Три колодца»…
(из Записок садовника)

Последние годы, отовсюду изгнанный, я жил в Ботаническом саду Иркутского университета, в уютном домике, работал садовником летом, а зимой в котельной, обогревая теплицы с экзотическими растениями…

«Записки садовника» несут печать того времени, прошла эпоха, надвинулось ясновидение старости. Но и в «Записках садовника»… впрочем, пусть читатель сам сделает выводы об избранных страничках.

Автор.

24 октября 1980 года.

Мой урожай в этом году:

Картофель – 13 кулей

Свеклы – 16 кг

Моркови – 10 кг

Редьки – 5 кг

Луку – 15 кг

Огурцов – 32 кг (засолил)

Помидор – 40 кг (засолил)

Капусты – 40 кг (не засолил)

Варенье: грушевое – 3 кг, голубичное – 10 кг, малиновое – 4 кг, смородиновое – 1, 5 кг, брусника в сахаре – 14 кг.

Мед с садовой пасеки (пасечник, слава Богу, продал дешево) – 7 кг, Грибы (грузди) – 6 кг. Заправка суповая – 2 кг.

Вино поставлено – смородиновое 40 литров, грушевое 20 литров.

Перезимуем…

25 октября 80 г. Перечтение Владимира Соловьева, «Три силы» – крохотный трактат. Дима[6]6
  Дима – это Дмитрий Гаврилович Сергеев, известный в Сибири прозаик.


[Закрыть] прав – новейшие патриоты едва ли одолели всего Соловьева. Зато этот маленький трактат, эту речь заучили, надо полагать, наизусть: в ней обоснование величия и мощи славянства – в пику мусульманскому миру, где личность растоптана, и в пику миру западноевропейскому, где душа растлилась от сознания вседозволенности и пустоты, именуемой свободой лица…

26 октября 80 г. С ребятами Ирой, Сергеем и Мариной на «Сталкере» Андрея Тарковского. Тяжелое ощущение безысходности, усугубляемое выморочной философией автора…

27 октября 80 г. Коснутся пальцы лепестка, и хлынет в сердце без подсказки веселый оборотень сказки, вернувшейся из далека… – Володя Гусенков пришел со стихами, посвященными мне.

И еще – «Брожу в саду, где яблони мои ждут вьюгу и упрямо дозревают. Их нежные туманы накрывают, которым снится май и соловьи. Оранжевая осень на дворе. Душа моя печальна и невинна. Ей будет сниться дико и полынно задумчивая память о добре», – кудревато, но все равно хорошо. – «На грусть мою безмолвные падут холодные, ласкающие снеги. Захочется любви и чистой неги, но годы ничего не отдадут»…

Два бича, донельзя грязные и оборванные, испитыми голосами требовали в булочной свежего хлеба…

30 октября 80 г. Вчера в городской поликлинике на приеме у участкового врача (мой участковый отсутствует, он – она – на планерке). Отсылают к кардиологу. Кардиолог требует карточку, я возвращаюсь за карточкой, за т. н. Личным делом, и врачиха, замещающая участковую, завертывает мое Личное дело в лист бумаги, со словами «не разворачивайте» отдает мне. С 5 этажа спускаюсь на 2-й, нахожу вестибюль, у окна развертываю «Дело» и нахожу то, о чем догадывался ранее, ибо атака на меня шла через райполиклинику в том, заданном И. Васильевым и К[7]7
  Игорь Васильев – заведующий отделом науки в Иркутском обкоме КПСС, чекист, так сказать куратор над учеными.


[Закрыть], направлении, которое должно отразиться в медицинских документах. Запись от 2 апреля 1978 года: «Больной находится на дому один. Создается впечатление о психической неполноценности. Вопросы задает не по существу». И это все, подпись неразборчива, почерк на предыдущий и последующий не похож… Я стою у окна, смотрю на осенний пейзаж – голые тополя, сыро. Иду к кардиологу и отдаюсь ему в руки, т. к. нынешняя ночь оказалась тяжелой, я вытаскивал себя кардиомином, горчичниками, корвалолом…

20 ноября 80 г. Чтение записных книжек Достоевского. А я знал, что Федор Достоевский выше славянофильства: «Славянофилы нечто торжествующее, нечто вечно славящееся, а из-под этого проглядывает нечто ограниченное» (зап. Кн. 1863-64 гг., стр. 186).

24 ноября 80 г… У левака и любовь перманентная. А не вечная, скажем старомодно.

Рейгана привели к власти мы.

Можно не пить вино, да – а пить кровь ближних, и выглядит благопристойно…

7 декабря 80 г. В канун нового года Дмитрий Гаврилович рассказал, как в прошлую новогоднюю ночь ученые иркутского Академгородка, собравшись на совместное празднование, что-то не поделили и передрались. Но доктора и кандидаты драться порусски не умеют, поэтому милиция растаскивала ученых за волосы, измазанные тортами. Дрались тортами господа…

15 декабря 80 г. Когда он умрет, опубликуют некролог – некролог не существовавшему герою. А мы говорим, что мифы изжиты. Мифы венчают знание, может быть Рерих и прав. А незнания венчают мифы.

Борис Леонтьев[8]8
  Борис Леонтьев и Борис Кислов – однокурсники А, Вампилова на филологическом факультете Иркутского университета.


[Закрыть] – о Вампилове. Вампилова позвал на банкет, после защиты т. н. философской диссертации, Борис Кислов. Вампилов пришел и, когда надо было произнести тост, сказал, но не на весь стол: «Вся твоя диссертация против меня написана, а ты меня на банкет зовешь. Так выпьем же за то, чтобы вино рекой текло и далее на этих банкетах». Борис Кислов написал диссертацию о принципах партийности в литературе.

Снегопады, закрывшие мой хутор в саду метровым слоем.

Опять Достоевский: «Протест личности. Он будет всегда, а вы это пропустили» (записи 1872-75 гг., стр. 295) – о социалистах. Да, но протест может быть направлен и в лучшую сторону, то есть позитивный протест. Что делать с этими протестантами? «Души прекрасные порывы» отменяются всеобщим нормированием. Между прочим, этого Достоевский издалека увидеть не мог. Это мы, уверовав в социализм, открыли и ужаснулись: лучше лучшего делать не позволено, а только в пределах нормы…

16 декабря 80 г. Истина впереди любви к Отечеству? Стало быть истина впереди разлива рек, подобных морям? Абсурд, Петр Яковлевич[9]9
  Петр Яковлевич – это Чаадаев, прокламировавший, что истина впереди всего. Здесь уместно вспоминается дневниковая запись Федора Достоевского: «Но если у Христа и нет истины, я останусь со Христом». Есть о чем думать.


[Закрыть]. Но любовь к родным рекам не есть любовь к государству, а – любовь к своему окаянному народу. А уважение к государству – опосредованное.

Счастье для него было в движении. Внутри давным-давно застопоренный, он жаждал движения внешнего и потому бежал по России, и бег его был возвышенным – вослед Чацкому. И вот я, садовник, прикованный к хутору, возмечтал: поехать бы по свету, развеяться. Состарившийся мечтатель. «Надо мечтать-с», – говаривал Ильич.

23 декабря 80 г. Худые вести из Москвы: а) сползание политического инакомыслия в болото, б) Фазиль Искандер вызван в прокуратуру СССР и предупрежден об обыске. Вместо того, чтобы немедленно предать гласности факт, он сжег рукописи, которые хранились у него, в том числе роман «Запасной полк» Дмитрия Сергеева и мои «Историю одного колхоза» и «Садовник а провинции»[10]10
  «Запасной полк», роман Д.Г. Сергеева, дважды вышел в новейшее время.«Старые колодцы, или история одного колхоза», очерковое исследование, опубликовано главами в журнале «Новый мир», полностью в журнале «Сибирские огни» и в издательстве «Советский писатель». «Садовник в провинции» ждет моего смертного часа.


[Закрыть]. «История одного колхоза» таким образом сожжена уже дважды – в первый раз Петром Царевым, председателем колхоза имени Кирова (по просьбе Царева и написана книга), и вот писателем Искандером…

24 декабря 80 г. Наши войска нацелены на Польшу. В «Правде» большая статья, опровергается этот факт: этого не может быть потому, что не может быть никогда. Ох, Лех Валенса…

29 декабря 80 г. Да, просто: бытие определяет сознание. Тут уж действительно лежи, встывай в грязь. Нет, наша философия должна быть иной. Никаких ссылок на объективную (якобы) реальность и объективную, якобы, невозможность изменить существующий гадкий порядок вещей. Экзистенциалисты отчаянно правы, противопоставляя рутине – идеал духовного возрождения.

Прошлое определяется будущим. Вот это да, вот это мысль, садовник. Но прошлым определяется будущее, – так полагал Петр Яковлевич Чаадаев. Мы же прошлое судим настоящим. И ревизуем прошлое, делая его угодным нам. Ловконько живем. Однако в мысли «прошлое определяется будущим» есть нечто экзистенциальное. Не надо торопиться, садовник…

17 февраля 81 г. Сон. Родина. Три колодца, в разных концах моего города Свободного, но во сне сошедшиеся вместе, чтобы поговорить о нас, покинувших родину. Лики Вали и Риты[11]11
  Валя Кузнецова и Рита Логашева – однокашницы Бориса Черных (по 9-й средней школе города Свободного).


[Закрыть].

Покойная мать. Покойный Саша Вампилов. Сны. Я, кажется, заболеваю ипохондрией…

18 февраля 81 г. Ну вот, кончились дрова, последние поленья. Надо идти в сад сучья рубить, чтобы не остыла изба.

Без боязни смотрю вперед, спокойно, словно старец. В играх не участвую, отстал и не пристать бы более.

Еще бы доучиться писать без игры, без сюжета, без построения, на легком дыхании…

Юрий Олеша лживый писатель, повсюду ложь – в красоте слога, в красивой метафоре, в зауми сюжета. Надо оставить его перечтение. Да еще он и безнравственен, героев не любит, все время видит себя со стороны.

Марина[12]12
  Марина Кондратьева, ныне доктор-гомеопат, ученица Б.И. Черных в 27-й средней школе г. Иркутска.


[Закрыть] обещала прослушать мое сердце. «По сердцу у меня пять», – сказала она, улыбнувшись. И вот она, красивая и нарядная, пришла прямо с занятий в медицинском институте, приказала мне раздеться до пояса, долго слушала грудь и со спины, лицо ее было божественным. «Сердце у вас, Б. И., крепкое», – вздохнула она, погладила меня по плечу. «И холодное, с таким сердцем можно до восьмидесяти лет пить смородинное вино», – добавила, собрала сумку и нервно ушла, отказавшись от чая. Марина, Марина…

Но можно – если тебя лишат родины – и на чужбине остаться человеком, не угождать, не играть в игры эмигрантские, а купить клок земли и выращивать огород, обходясь самым необходимым. Но они так не умеют, им бы по Парижу фланировать.

Надо ответить Рейгану раскрепощением нашей внутренней жизни, правдой и чистотой, раскованностью хозяйственных движений, и тогда он остынет и образумится, потому что увидит: мы не монстр, у нас человеку дышать хорошо. Но где этот вождь у нас, который решился бы на такой шаг?…

9 марта 81 г. Умозаключенные – это те, что заперты в тенеты собственных силлогизмов…

11 марта 81 г. Восторг – гибель для эмоционального человека. Гибельный восторг, по Шопенгауэру.

Наша наука в Ботаническом саду – гербарий. А я в гербарии как некий экспонат. Был падающим маяком на море, но светил, а нынче засушен и оприходован. Но Толя Королев – жив[13]13
  Анатолий Королев – талантливый ботаник-экспериментатор, выпускник биолого-почвенного факультета Иркутского университета.


[Закрыть].

Вместо того, чтобы печься о внешнем мире, об Анголах и пр., думали бы о собственном доме, лучше было бы самим. И дети бы росли домашними.

Чтение Монтеня. Хорошо быть состоятельным человеком и, осознавая себя состоятельным, писать в стол. Да. Но мы русские, поэтому «Но достойней за тяжелым плугом в свежих росах поутру идти»[14]14
  Из Александра Блока: «Хорошо весенним лугом в хороводе пламенном пройти. Пить вино, смеяться с милым другом. Но достойней за тяжелым плугом в свежих росах поутру идти». Цитата неточная, по памяти.


[Закрыть]. Но и плуг отняли у нас…

2 мая 81 г. Непогода бушует две ночи. Сосновый бор стонет над моей хижиной, шторка на кухонном, закрытом, окне, ходуном ходит, и вернулись крысы, они в широких засыпных стенах живут у меня зимой, не проникая в дом, боятся Карая…

Событие в бессобытийном моем бытовании: я отказался от талонов на порцию мяса и на полкило масла в месяц[15]15
  Видимо, предельно тяжелые обстоятельства вынудили тогдашние власти ввести нормирование продуктов, продаваемых в государственных магазинах.


[Закрыть]. Представил, как буду стоять в очереди замороченных моих земляков и потом нести, положив в авоську, жалкий кус старой говядины или костей – нет, увольте. Буду питаться тем же минтаем, что и Карай, и овощами, они легки для желудка…

3 мая 81 г. В моей хижине стало светло. Я выбелил стены и потолок на два раза, покрасил белой краской окна, малые книжные полки и дверной проем. Еще бы добыть на кухонный пол линолеум. В работе мне помогли Юля, Сережа, Люба и Таня. И Юля сказала тихо: «Теперь ты можешь позвать меня?…»

9 июня81 г. Корчевание сливового сада. Я нашел старую монету и имел легкомыслие показать нашим алкоголикам, мужикам по найму на лето. Скоро явился директор сада, кряхтел, сочувствовал мне (в чем?), а потом сказал: «Э, да все обойдется, Б. И.». Ушел, но вечером пришел домой: «Б. И., будьте осторожны со старинными монетами. Спровоцируете обыск. Лучше бы сдать». Я промолчал, он покряхтел и ушел.

Я посадил сливу возле моего домика. Есть сирень, черемуха, есть черные гладиолусы, и теперь будет слива…

25 июня 81 г. Философия ожидания при социализме. Все ждем и не дождемся. Моих дедов-казаков круговорот жизни принуждал держаться земли, деды знали – манны не будет, но будет то, что сами они поднимут. И подняли, надрывая пупы. Зато яростно жили. А мы ждем манны с небес…