Текст книги "Очерки по социологии культуры"

Библиотеки сегодня: новые контексты и старые проблемы

1

За последнее двадцатилетие кардинальным образом изменились масштаб, формы и содержание коммуникаций в российском социуме. Главное – они сократились по объему, обеднели и усреднились по содержанию, массовизировались по форме. В этом коммуникативном плане сегодняшнее взрослое население страны, то есть, собственно говоря, российский социум, можно очень обобщенно представить как сосуществование трех слоев публики:

– наиболее широкий слой объемом не менее 60 % взрослых россиян, в значительной мере или фактически целиком исключивших из обихода большинство коммуникаций, кроме общения с ближайшими родственниками (локализованная область «своего») и ежедневного просмотра трех основных каналов государственного телевидения в течение по меньшей мере нескольких часов (унифицированная область «общего»);

– средний по объему слой более образованных и старших по возрасту групп, в том числе – прежней интеллигенции (примерно от 20 % до 30 % населения), которые сочетают телевидение с печатными коммуникациями, в том числе – чтением книг, читая не так много и не так часто, а по содержанию ориентируясь в большей мере на массовые серийные издания жанровой словесности и, в меньшей степени, на перечитывание или демонстративное признание значимости (в ситуации интервью или анкетного опроса) классической литературы, особенно отечественной; впрочем, на правах классики ими воспринимается любая «старая» литература – произведения авторов XIX–XX вв., включая авантюрную прозу (Дюма-отец) или детектив (А.К. Дойл), а также признанная советская словесность (Шолохов);

– достаточно узкий слой наиболее образованных, урбанизированных и относительно благополучных россиян, как правило учащейся или недавно окончившей вуз молодежи крупных и крупнейших городов (в сумме – порядка 10 %, максимум 15 % взрослого населения), имеющих наиболее широкий круг наиболее интенсивного общения, включая посещение кино, театров, музеев и выставок, кафе и клубов, и в большой мере ориентированных на аудиовизуальные коммуникации (кино, музыка), среди журналов и книг – на современную словесность, отечественную и переводную, носящую отметку модности, но активно соединяющих с этими досуговыми запросами и практиками использование учебной и специальной литературы, справочников, энциклопедий, словарей, а с традиционными «бумажными» изданиями – интернет-источники и чтение с помощью портативной техники (букридер, мобильный телефон, iPhone, iPpad и т. п.).

Этот кризис для одних групп и серьезная трансформация систем коммуникации для других сопровождались на уровне социума в целом кризисом доверия как другим людям, так и каким бы то ни было социальным институтам (особенно – новым), за исключением фигуры первого лица (в 2008–2012 гг. – двух первых лиц), силовых институтов (армия, ФСБ, но ни в коей мере не милиция/полиция) и Русской православной церкви. В этом контексте можно говорить и о параллельном кризисе авторитетности. За исключением названных лиц и символических фигур, представляющих упомянутые институты, российское население, включая его наиболее молодые, активные, образованные подгруппы, не может указать тех, к чьим поступкам они бы с интересом присматривались и чьи мнения могли бы на них повлиять, так что «лидеры» авторитетности – как правило, это имена нескольких наиболее «раскрученных» артистов эстрады – в лучшем случае получают при подобном плебисците голоса нескольких процентов россиян. Наконец, на протяжении последнего пятнадцатилетия наряду с резким имущественным расслоением российского социума и отрывом нескольких относительно успешных «центров» страны от ее гигантской периферии имел место кризис социальной дифференциации и структурности общества. Большинство сегодняшнего российского населения существует атомизированно, по образу жизни, привычкам и запросам представляя собой «рассеянную массу», которая символически интегрирована ритуалами власти, символами «великой державы» и ее «особого пути», транслируемыми по телевидению.

Понятно, что перечисленные перемены повлекли за собой кризис авторитетов – слабость или отсутствие публичных культурных лидеров, элитных групп, а собственно в чтении привели к сокращению значимости фигур лидера чтения и эксперта (библиотекаря, учителя литературы, литературного критика). С этим связано и общее для большинства социальных групп и слоев российского населения сокращение временных размерностей действия – отсутствие сколько-нибудь структурированных представлений о будущем, расчет на самые короткие временные дистанции, ностальгия по утраченному прошлому и фантомное значение этой общей потери[85]85
  Эти процессы более подробно описаны и проанализированы, в частности, в книгах: Левада Ю. Ищем человека. М., 2006; Гудков Л., Дубин Б., Левада Ю. Проблема «элиты» в сегодняшней России. М., 2007; Гудков Л. Абортивная модернизация. М., 2011; Дубин Б. Россия «нулевых». М., 2011.


[Закрыть].

Говоря о значимости для сегодняшних россиян телевидения и аудиовизуальных коммуникаций вообще, подчеркну, что в телесмотрении нет и не может быть лидеров, они здесь попросту не нужны. Телевизионная аудитория организуется по иным принципам и другими средствами, представления о которых могут дать самые популярные в сегодняшней России типы изданий – журналы «7 дней», «ТВ-неделя», «ТВ-парк». Их составляющие – хронометрированная программа зрительского досуга с аннотациями и визуальные образы звезд в их досуговом, праздничном, модном поведении. Телевизионная коммуникация построена на принципе анонимного потока (к нему также тяготеет газета и массовый журнал), книжная – на принципе отдельного авторского образца. Бренд газеты, образ теле– или кинозвезды выступают для новейшего времени новыми, внеавторскими типами предъявления и удостоверения значимости смысловых образцов, заявки на авторитетность и влиятельность. В сравнении с ними как типовыми формами коммуникации, алфавитное письмо и опирающаяся на него книжная печать – это предельно формальное, условное и потому наиболее рационализированное средство трансляции значений и образцов. Характерно, что чтение, понимание и интерпретация печатных (книжных) текстов – единственный вид массовой коммуникации, которому каждый из нас специально обучается в рамках автономной, институционализированной системы – школы.

Подытоживая эту часть рассуждений, можно сказать, что сегодняшняя Россия переживает кризис «общего» – интересов и занятий, значимых событий и авторитетных фигур, общего интереса и блага, выходящих за ближайший круг родных и знакомых для старших, менее образованных, обеспеченных, активных групп населения и, опять-таки, ближайший круг друзей и знакомых для более молодых, образованных и благополучных жителей России (на выработку таких общих идей и ценностей, на формы добровольной солидарности вокруг них, новые основания публичного авторитета, собственно говоря, и работал в странах Запада процесс модернизации, просвещенческая программа культуры). За пределы «своих» – таких же в социальном и культурном плане, как сам респондент, – старших россиян выводит разве что телевизор: они рассеянно посматривают на него как зрители, но на показанные им события не в силах повлиять как участники. Мир другого для младших открывает Интернет: здесь они, с одной стороны, остаются в кругу «своих», а с другой – выступают под масками, «никами» и проч., опять-таки, как и старшие, не втягиваясь в происходящее и в его заинтересованное обсуждение, а, напротив, отстраняясь от этого. Экран – и телевизора, и компьютера – не только показывает других, но и отгораживает от них, экранирует показанное.

В российском интеллектуальном сообществе, явно теряющем общественный и культурный авторитет и признание, но не приобретшем социальной автономии, эти процессы в стране сопровождались кризисом рефлексии и анализа, в том числе – самоанализа и самокритики, а в массовых институтах – кризисом репродуктивных систем. Речь идет прежде всего о школе – как средней, так и высшей, а в значительной мере о библиотеках, музеях и других институциях, представляющих культуру и просвещение. И то и другое фактически означало провал прежней интеллигенции, ослабление и даже исчезновение ее места и роли в социуме, а вместе с тем – выявило крайне слабый творческий потенциал интеллектуального слоя, несамостоятельность его поведения, отвлеченность и мечтательность мысли.

После четверти века относительной свободы думать, высказываться и действовать в России можно сказать, что групповой уровень существования (не путать с кружковым!) в отечественных условиях так и не появился. А соответственно, не были созданы каналы меж– и надгрупповой коммуникации, не появилась конкурентная и динамичная сфера публичности, равно как и формы институционального отбора, обобщения, закрепления и воспроизводства различных групповых ценностей и образцов. А раз так, то мы – в основном, хотя уже не только – по-прежнему пребываем в состоянии разложения прежнего целого (советского социума, советской цивилизации), по возможностям той или иной семьи или кружка обживая этот распад.

2

Вот лишь некоторые цифры для иллюстрации сказанного (здесь и дальше я имею в виду и непосредственно использую данные общероссийских репрезентативных исследований населения, специализированных зондажей молодежи и экспертных углубленных интервью, проведенных Левада-Центром более чем за двадцать лет полевой работы)[86]86
  Более подробно о ситуации с книгами и чтением для разных групп и во временной динамике см.: Дубин Б., Зоркая Н. Чтение в России – 2008. М., 2008.


[Закрыть].

Таблица 1

Как часто вы читаете книги?

(в % к числу опрошенных в соответствующем году)

Как видим, в 1990 г. читали книги хотя бы раз в неделю 38 % взрослых россиян (18 лет и старше), в 2010-м – 27 %. При этом доля людей, практически не читающих книг, выросла с 44 % до 63 %.

Таблица 2

Как часто вы читаете журналы?

(в % к числу опрошенных в соответствующем году)

Если в 1990 г. практически не читали журналы 19 % взрослого населения России (причем речь идет, по тогдашним условиям, прежде всего о тонких журналах типа «Огонька» и «толстых» литературных вроде «Знамени» и «Нового мира», незадолго до этого ставших независимыми от государства), то сейчас эта цифра достигла 57 % (среди молодежи – 58 %, а среди самых старших россиян – 69 %).

Таким образом, хотя бы раз в месяц сегодня бывают в библиотеках 6 % взрослых россиян, свыше 85 % их вовсе не посещают; 20 лет назад соответствующие цифры выглядели как 21 % и 63 %. Даже среди молодежи крупных и средних городов страны, а это сегодня наиболее активные абоненты библиотек (опрос 800 человек в 2011 г.), посещают библиотеки для учебы, самообразования лишь 26 %, а трое из пяти опрошенных не бывают в них практически никогда.

Свыше 70 % наших взрослых сограждан (опрос 1600 человек в 2011 г.) не покупают книг. Делают это хотя бы раз в месяц 13 %, причем две трети покупающих приобретают в среднем одну книгу в месяц, но чаще – и того меньше. Из книг, которые россияне читали на момент опроса в 2010 г., 62 % были куплены ими недавно или раньше, 19 % – взяты у друзей или родных, каждая девятая была скачана из Интернета и опять-таки каждая девятая была из библиотеки (напомню, что, по данным опросов в 1970-х гг., библиотечными были от 40 % до 60 % книг, читавшихся респондентами на момент социологического опроса). Соответственно свыше 70 % семей не имеют домашних библиотек – у них либо вовсе нет книг, либо есть меньше 100 книжных изданий, то есть разрозненные книги, не составляющие общего и значимого культурного ресурса. Доля семей с большими домашними библиотеками, свыше 500 книг, сократилась за последние 15 лет с 10 % до 2 %.

Таблица 3.1

Как часто вы бываете в библиотеке?

(в % к числу опрошенных в соответствующем году)

Таблица 3.2

Как часто вы бываете в библиотеке?

(в % к числу опрошенных в соответствующем году)

При этом книгоиздание в стране, ставшее за последние двадцать лет практически целиком негосударственным, характеризовалось более или менее постоянным ростом числа названий публикуемых книг при последовательном сокращении их тиражей, то есть сужении значимости каждого отдельного образца. Так, количество издаваемых книг и брошюр за 1990–2010 гг. увеличилось почти в три раза, тогда как средний тираж сократился в 7 раз. Еще резче выглядит этот разрыв применительно к переводным книгам, доля которых в книгоиздании, заметим, сокращается: количество названий переводных книг за период 1991–2010 гг. выросло в 3,79 раза, тогда как средний тираж сократился в 24,5 раза. При этом книгоиздание последовательно сериализуется, иначе говоря, работает как канал по преимуществу массовой коммуникации: серийные издания книг составляют сегодня до двух пятых (39 %) книжного потока по названиям и свыше трех пятых (62 %) – по доле в совокупном тираже.

Еще острее ситуация с журналами – их покупкой, подпиской на них, чтением. Наиболее широко употребительными среди них выступают тонкие иллюстрированные с аннотированной телепрограммой и цветными фото из жизни «звезд» кино и эстрады, а также тонкие для женщин (с выкройками, кулинарными и медицинскими рецептами). Следующая подгруппа, с заметно меньшей популярностью, – толстые глянцевые журналы, либо для мужчин, либо для женщин (важно, что прессу такого типа не читают, а просматривают – это другой режим коммуникации, по-другому в таких случаях чувствует, ведет себя и сам рассеянный потребитель). Третья подгруппа – научно-популярные журналы, юмористические издания и периодические сборники кроссвордов. Старые «толстые» литературно-художественные журналы – органы сплочения инициативных групп, с помощью которых групповые ценности и нормы регулярно выносятся в публичное пространство коммуникаций с другими такими же группами и борьбы за публику, расширение ее круга, – редуцировались по тиражам и функциям до «малых литературных обозрений». Причем новые журналы этого последнего типа, десятками ежемесячно возникавшие на заре перестройки и гласности, за девяностые годы в абсолютном большинстве исчезли (хотя за последние 15 лет стали доступны – прежде всего через «Журнальный зал» в Интернете – несколько старых и новых литературных журналов российской эмиграции).

То же в большинстве случаев произошло с новыми магазинами «интеллектуальной книги», которые начали возникать в крупных городах примерно с 1992–1993 гг. и число которых упало с тех пор как минимум вдвое, да и посещаемость их стала иной. Если же говорить о распространении изданных книг через книготорговую сеть в целом, то укажем только, что по сравнению с советскими годами в России произошло как минимум двух-трехкратное снижение числа книготорговых точек. При постоянно росшем в последние 10–12 лет количестве названий издаваемых книг (и даже при сильном сокращении их тиражей, развивавшемся параллельно) розничная книготорговая сеть не в силах реализовать сейчас и половины книжной продукции, выпускаемой издательствами. Так или иначе, итог перечисленных сдвигов таков: чтение в России (по крайней мере применительно к художественной литературе) – это чтение книг, а книги эти в абсолютном большинстве случаев – жанрового типа и массового назначения. В принципе для такого рода изданий семейное собирание, хранение и передача в форме домашней библиотеки вообще не предусматриваются: по данным наших последних опросов, до 40 % россиян, покупающих сегодня книги, не собираются их хранить, а предполагают после прочтения передать другим или просто выбросить. Наконец, добавлю, что не бывают в кино, по данным опроса в 2011 г., 76 % взрослых россиян, в театрах – 82 %, в музеях, на выставках – 83 %.

3

Что стоит для социолога за этими цифрами и фактами? С точки зрения социологии книги, журналы, библиотеки, музеи, кинотеатры – это узлы коммуникаций. То есть вопрос заключается в том, что произошло и происходит с системами коммуникаций, коммуникативными связями в российском обществе. И второй вопрос: что такое само это современное российское общество, солидарно ли оно и вокруг чего объединяется (если объединяется), как видит себя и других, свое прошлое, настоящее и будущее? Тем самым процессы издания, чтения, распространения печати оборачиваются для социолога вопросами 1) о коллективной идентичности россиян (различных идентичностях) и 2) о коммуникациях между носителями этой идентичности (идентичностей). Применительно к России средоточием той и другой проблематики выступает Москва как центр страны, где концентрируются ее наиболее значимые ресурсы (люди, деньги, власть и влияние, образование и массмедиа, время и досуговые возможности), и как пункт скрещения большинства интересов и коммуникаций россиян, а нередко, одновременно с этим, и точка коллективного отталкивания.

Один план, который нужно иметь в виду, – социальные процессы, происходившие в последние 20 лет в самой России, и их культурные последствия, о них говорилось выше. Другой план – процессы общемировые, в частности массовая компьютеризация населения, переход на «электронное чтение». В мире, особенно в развитых странах мира, идет, с одной стороны, миниатюризация кругов общения, все большее значение приобретают малые группы и кружки, объединенные общими, но все чаще узконаправленными интересами и склонностями; многие из таких общностей возникают внезапно здесь же, в Сети, и существуют краткое время (флешмоб-акции и т. п.). С другой стороны, миниатюризируются и индивидуализируются сами средства коммуникации: как прежде стали карманными, а потом и наручными часы, теперь становятся карманными телефон, iPad и т. д. Применительно к Западу, его развитым странам можно в данном аспекте говорить о завершении эпохи модерна, процессов экономической, социальной, политической модернизации, а соответственно, об исчерпании идеи культуры (национальной культуры) как идеологии образованных слоев в прежних рамках строительства национальных государств и современных (модерных) обществ. Новый контекст коллективного существования сейчас – глобальный (глобализация). В определенной мере, в частности в области технологии коммуникаций, эти процессы затрагивают и российское население, причем, конечно, с наибольшей силой – его более молодые, образованные, урбанизированные подгруппы. Так, если в целом скачивают сейчас книги из Интернета 16 % взрослого населения России, то среди молодежи до 24 лет эта цифра достигает 37 %.

Москва при этом концентрирует в себе и средства коммуникации (ее жители наиболее обеспечены всеми коммуникативными устройствами, включая Интернет и мобильные медиа – в столице скачивают книги из Интернета 22 % жителей), и проблемы разрыва коммуникаций, аномии, ксенофобии. Характерно, что москвичи более недоверчивы, подозрительны и ксенофобны, чем остальные россияне, а новые, недавно поселившиеся в городе москвичи и молодые столичные жители, включая в значительной мере студенческую молодежь, – даже более ксенофобны, чем остальное население столицы.

Еще один, особый план рассмотрения процессов, которые происходили и происходят сегодня в издании и распространении книг, в чтении и библиотечном деле, связан с распадом советской модели культуры (государственной монополии на культуру и просвещение) и с ослаблением роли интеллигенции, которая, собственно, и создавала, поддерживала, обслуживала эту государственную модель. Сегодня в России нет таких институтов, групп, отдельных значительных фигур, которые могли бы претендовать на всеобщий авторитет и нести в массы единую модель культуры. Государственно-воспитательная модель культуры в последние два десятилетия все чаще дополняется, а для отдельных групп все больше вытесняется в России моделью, условно говоря, частно-развлекательной. Анализ издательской продукции – как книжной, так и журнальной («глянцевая» и «желтая» пресса) – показывает это вполне ясно. С другой стороны, нет позитивных идей, которые объединяли бы значительную часть россиян и выступали бы стимулами для позитивных же коллективных действий. Большинство жителей нашей страны объединяет сегодня мифологизированное представление об утраченном прошлом («великая держава», которую «мы потеряли») и о непреодолимой границе между Россией и «большим миром», которому как будто бы «не понять» России, который ее «не уважает», хочет «поставить на колени» и т. п. (мифология «особого пути», «особого характера российского человека»).

4

Подведу (опять-таки коротко) итог всему сказанному:

– за последние 15 – 20 лет сложилось известное разнообразие предложения на книжном и журнальном рынке России (количество названий, тематика, жанровый состав – при последовательном сокращении тиражей); отдельный узел проблем составляют трудности в распространения книг и журналов по территории страны, включая малые города и села, где в совокупности, напомню, проживает свыше 60 % российского населения;

– в условиях практически всеобщей принудительной и «понижающей» (Ю. Левада) социальной адаптации населения в 1990-е гг. преобладающая часть россиян перешла на самые распространенные, финансово, технически и семиотически доступные, стереотипизированные образцы массовой культуры – как словесной, так и (по преимуществу) аудиовизуальной, несущей соответствующие представления о мире и человеке, прошлом, настоящем и будущем;

– при этом среди населения крайне слабы либо даже вовсе отсутствуют общие литературные и, шире, культурные ориентиры и авторитеты; книжная, читательская, культурная ситуация существует в размытом, аморфном состоянии – без ярких лидеров, чье влияние выходило бы за пределы узких кружков, и без запоминающихся общих событий; по данным недавних опросов Левада-Центра – как россиян в целом, так и продвинутых, более молодых, образованных, состоятельных групп, а также экспертов в сфере издания и распространения книг, включая библиотечных работников, – сегодня в России нет писателей и книг, которые бы за последние годы вызвали совокупный интерес более чем буквально нескольких (двух-трех) процентов опрошенных;

– последовательное дробление российского социума и предельное сужение публичной сферы в стране привели к резкому сокращению роли журналов как основного способа внутренней интеграции групп и оперативного, регулярного средства межгрупповых коммуникаций (можно вообще говорить о радикальном изменении временных рамок повседневной коммуникации за последние полтора-два десятилетия – это все больше коммуникация между «своими»», она протекает в реальном времени «здесь и сейчас» и осуществляется персонально от одного человека к другому);

– библиотеки, по данным как массовых опросов населения, так и отзывов библиотекарей, для большинства россиян стали или становятся «местом, куда мне не надо», а более или менее устойчивый контингент их посетителей, по оценке библиотечных работников, составляют сегодня, как правило, «пионеры и пенсионеры».

Названные проблемы представляют серьезный вызов для людей культуры, людей книги. Речь идет даже не о креативном потенциале культуротворческих групп, равно как и не об анонимных, серийных, тиражируемых образцах массовой культуры – и то и другое в каком-то виде и до известной степени в сегодняшней России есть. Дело в другом – в налаживании более сложных, тонких связей и переходов между кружковым и массовым уровнем существования, в выработке соответствующих – синтезирующих, опосредующих – образцов мысли, чувства, музыки, словесности, кино и т. д. Только их появление, восприятие, усвоение, а затем и воспроизводство задают процессуальность культуры, ее историческую динамику и, вместе с тем, укореняют культуру в повседневных интересах, проблемах, образе жизни и мысли широких социальных групп.

Эти проблемы требуют, прежде всего, их ясного понимания, а далее – по возможности, осмысленных действий на основе понятого. Такие действия, как понятно из всего сказанного, стоило бы направлять на формирование идентичностей, различных по масштабу, по ценностям и интересам, типам проявления солидарности, то есть на увеличение субъектности российского социума, многообразия и динамичности его коллективного существования, и, вместе с тем, на налаживание и обеспечение, опять-таки, различных по форме и содержанию коммуникаций между группами, слоями, кругами людей, объединенных общими интересами, идеями и символами. Библиотеки – своего рода о´рганы таких сообществ. Их роль состоит в том, чтобы поддерживать их внутреннюю сплоченность и, вместе с тем, связывать их с разнообразными другими – отличающимися от них, но им не чуждыми и не враждебными. Общество – это общение и общность разных. Ясно, что и состав библиотечных фондов, и набор предлагаемых библиотеками услуг, и культурные функции их в российском обществе должны коренным образом измениться, а это неизбежно поставит вопрос о строительстве, материалах, кадрах, системе их подготовки, формах признания и вознаграждения, о финансовом и интеллектуальном обеспечении всего этого и т. д.

Некоторые сдвиги и опыт такой новой работы за последние годы в библиотеках появились, но все-таки лишь в отдельных. Особого внимания в этом плане заслуживают самые юные группы населения страны – дети и молодежь. Для них сегодня, особенно в крупных и крупнейших городах, в Санкт-Петербурге и Москве, характерно все большее совмещение традиционного и электронного чтения, чтения с компьютера и с мобильных носителей, пользование традиционными и электронными библиотеками. Причем, как показывают наши опросы, молодежь использует все эти возможности более активно, чем другие социально-демографические группы, а более активные интернавты относятся к более активным «бумажным» читателям и абонентам «традиционных» библиотек. Так что Интернет не вытесняет чтение, а электронная книга – бумажную: суть происходящего в том, что перестраивается и усложняется вся система коммуникаций в обществе, а соответственно меняется место книг, журналов, библиотек в этой системе. Разные каналы коммуникации, по крайней мере сегодня, не вытесняют друг друга, а соседствуют, частично дифференцируясь по группам населения (социально-демографическим, потребительским и др.) и по типам издания (справочные и энциклопедические издания, газеты, «тонкие» и «толстые» журналы, «модная» книга и др.).

В любом случае развитие нынешней ситуации в книжной сфере, библиотечной системе, читательском поведении, шире того – динамика культуры, будут связаны именно и прежде всего с теми группами, которые соединяют чтение и пользование компьютером, возможности типографской и электронной книги. Такие формы синтеза, включая кентаврическое сочетание, казалось бы, несочетаемого, при всей их переходности выступают, как представляется, реальной перспективой социального и культурного существования в России. По крайней мере, такой видится ситуация на предстоящие годы, в горизонте жизни ближайшего поколения.

2011