Текст книги "«Товарищ Керенский»: антимонархическая революция и формирование культа «вождя народа» (март – июнь 1917 года)"

4. Герой революции

В первых выпусках столичных газет, вышедших после свержения монархии, было опубликовано обращение эсеров к Керенскому: «Конференция петроградских социалистов-революционеров товарищески приветствует в вашем лице, Александр Федорович, стойкого, неустанного борца за народовластие, вождя революционного народа, вошедшего во Временное правительство для защиты прав и свободы трудящихся масс»[191]191
  Приветствие социалистов-революционеров А. Ф. Керенскому // Новое время. 1917. 5 марта.


[Закрыть].

Авторы обращения одобряли вступление Керенского в правительство и – в отличие от большинства руководителей Петроградского Совета – давали ему мандат на участие в правительстве для защиты прав и свобод трудящихся. Такое доверие социалистов-революционеров столицы было связано с высоким авторитетом политика, основанным на репутации «стойкого и неустанного борца», при этом его выделяли по сравнению с другими «борцами» и провозглашали «вождем революционного народа». Подобное обращение было в ту пору еще довольно редким и стало следствием высокой оценки деятельности Керенского накануне революции и еще более – в дни Февраля. Первый легальный форум той партии, которой предстояло сыграть большую роль в последующих событиях, провозглашал политика «революционным вождем»; это существенно укрепляло его авторитет в глазах сторонников эсеров по всей стране.

Для образа «стойкого борца» и «вождя революционного народа» большое значение имели речи, произнесенные Керенским в канун революции; они часто цитировались. Задним числом речи эти воспринимались как грозные, смелые и точные пророчества. Дружественные политику публицисты, первые биографы Керенского писали о вдохновенных и точных предсказаниях вождя, об ощущении надвигающейся революционной грозы, которое передавали эти выступления. Показательно, что, как уже отмечалось, разные авторы при этом использовали схожие слова[192]192
  Кирьяков В. В. А. Ф. Керенский // Нива. 1917. № 20. С. 296; В-ч Е. А. Ф. Керенский народный министр. С. 11.


[Закрыть]. Дар «предвидения» и даже «ясновидения», которым публицисты наделяли Керенского, служил для обоснования его статуса уникального вождя. Одним из выступлений Керенского, запрещенных цензурой к печатанию, была выпущенная уже во время революции речь (заголовок, данный ей публикаторами, подтверждал эту репутацию): «Пророческие слова А. Ф. Керенского, произнесенные 19 июля 1915 г. в Государственной думе»[193]193
  Пророческие слова А. Ф. Керенского, произнесенные 19 июля 1915 года в Государственной думе. Пг., 1917.


[Закрыть]. В предисловии к другому изданию речей Керенского отмечалось: «…можно видеть, что его последние думские выступления были пророческими и что первый министр-социалист свободной России оказался одним из самых дальновидных наших государственных деятелей». «Пророческие» речи служили для авторов доказательством того, что министр обладает «горячим сердцем патриота-революционера и мудрым провидением государственного деятеля». Неудивительно, что политические друзья Керенского после Февраля переиздавали эти речи. Публикаторы обращали внимание читателей на те возгласы и заявления председателя Государственной думы М. В. Родзянко и либеральных депутатов, вошедших во Временное правительство, которыми умеренные политики прерывали слова «депутата-революционера» о грядущей гибели царизма[194]194
  Речи А. Ф. Керенского о революции. Пг., 1917. С. 3.


[Закрыть]. Тем самым читателям давали понять, что подлинным даром политического предвидения и стойкостью настоящего революционера обладал в Думе лишь Керенский, а это ставило его в особое положение во Временном правительстве.

Показателен отбор думских речей политика, издававшихся после Февраля. Особенно часто вспоминались и переиздавались те из них, которые были произнесены в конце 1916 – начале 1917 года. Атака оппозиции на власть усилилась осенью, 1 ноября в Государственной думе прозвучала знаменитая речь лидера конституционных демократов Милюкова, рефреном которой были слова «Глупость или измена». Сенсационная речь лидера кадетов затмила еще более радикальное выступление Керенского, который в тот же день атаковал правительство столь резко, что председательствующий лишил его слова, однако лидер фракции трудовиков успел назвать министров «предателями интересов страны» и фактически призвал к свержению правительства. Три дня спустя Керенский пошел еще дальше, заявив, что государство захвачено «враждебной властью» и в стране установлен «оккупационный режим». На этот раз в измене обвинялся уже и глава государства: «Семейные и родственные связи сильнее интересов государства. <…> Интересы старой власти ближе к тем, кто за границей, чем к тем, кто внутри страны». Оратор призвал к уничтожению существующего режима, «страшной язвы государства». 16 декабря, в последний день думской сессии, Керенский вновь заявил, что компромисс с властью невозможен, и призвал либералов к решительным действиям; профессиональный юрист утверждал, что в сложившихся обстоятельствах долг гражданина – не повиноваться закону. За этот призыв он опять был лишен слова. Особую же известность получила речь, произнесенная Керенским 15 февраля 1917 года, после открытия последней думской сессии. Он обличал «государственную анархию» и требовал «хирургических методов», призывая к физическому устранению «нарушителей закона». Оратор заявил, что разделяет мнение партии, «которая на своем знамени ставила открыто возможность террора, возможность вооруженной борьбы с представителями власти, к партии, которая открыто признавала необходимость тираноубийств». Депутат Государственной думы признал, что поддерживает террористическую тактику нелегальной партии эсеров. Он клеймил «систему безответственного деспотизма» и требовал уничтожения «средневекового режима». В ответ на замечание председателя о недопустимости подобных заявлений с думской трибуны, Керенский пошел еще дальше и уточнил: «Я говорю о том, что делал в классические времена гражданин Брут». Слова депутата Думы были восприняты как публичный призыв к цареубийству. Знакомые Керенского считали, что после подобного выступления он уже никак не сможет избежать ареста, и заранее выражали ему сочувствие. Да и сам лидер фракции трудовиков полагал, что теперь депутатская неприкосновенность его уже не спасет, и говорил друзьям: «Ведь мой арест за последнюю речь принципиально решен. Вопрос лишь в том, как его практически осуществить при моей депутатской неприкосновенности. Если сегодня распустят Думу – завтра, вероятно, меня арестуют»[195]195
  Керенский А. Ф. Избранные речи. Пг., 1917. С. 18–44; The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. Р. 104; Melancon M. The Socialist Revolutionaries and the Russian Anti-War Movement. P. 217; Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. Paris, 1988. С. 511.


[Закрыть]. Такое настроение могло влиять на его действия в дни Февраля: он уже сжег свои мосты, и лишь скорая смена режима позволяла спастись от тюрьмы[196]196
  Правительство действительно пыталось привлечь Керенского к ответственности, для чего был затребован полный текст его выступления (председатель Государственной думы распорядился исключить это заявление из официального стенографического отчета). Однако Родзянко встал на защиту депутата. Специальное совещание Думы постановило, что подлинным стенографическим отчетом следует считать тот, который разрешен к печатанию председателем Думы. Стенографическая же запись есть только материал для составления отчета, т. е. документ внутреннего распорядка Думы. Поэтому отчет не может быть выдан по требованию административных ведомств – лишь судебная власть уполномочена получать такие сведения. См.: Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 187; Донесения Л. К. Куманина из Министерского павильона Государственной Думы, декабрь 1911 – февраль 1917 года // Вопросы истории. 2000. № 6. С. 21.


[Закрыть].

Кирьяков назвал выступление 15 февраля «первой исторической уже явно революционной речью»[197]197
  Кирьяков В. В. А. Ф. Керенский // Нива. 1917. № 20. С. 296.


[Закрыть]. Тем самым он указывал на особую роль, которую депутат сыграл в перевороте. Керенский накануне Февраля получал письма с просьбами переслать тексты выступлений, запрещенных к публикации, а тысячи машинописных и рукописных копий расходились по стране. Речи распространялись и в виде листовок, издаваемых подпольщиками; немало экземпляров попало в действующую армию. Правые в Думе заявляли, что Керенский – «помощник Вильгельма», и в то же время воздерживались от резкой критики оратора, желая, чтобы лидер трудовиков договорился «до Геркулесовых столбов». Речь Керенского заметили и в Царском Селе. В письме императрицы царю от 24 февраля имеется характерное пожелание: «Я надеюсь, что Кедринского [Керенского. – Б. К.] из Думы повесят за его ужасную речь – это необходимо (военный закон – военного времени), и это будет примером»[198]198
  Переписка Николая и Александры Романовых. М.; Л., 1927. Т. V. С. 215; Переписка правых и другие материалы об их деятельности в 1914–1917 годах // Вопросы истории. 1996. № 10. С. 122.


[Закрыть]. Но даже некоторые представители высшего общества воспринимали выступления лидера фракции трудовиков сочувственно: «Сегодня… Керенский сказал много правды, и все мы думаем о многом, как он», – сообщала в своем письме А. Н. Родзянко, жена председателя Думы; ее адресатом была княгиня З. Н. Юсупова[199]199
  К истории последних дней царского режима (1916–1917 гг.) / Публ. П. Садикова // Красный архив. 1926. Т. 1 (14). С. 246; Abraham R. Alexander Kerensky. P. 123.


[Закрыть].

Керенский был самым известным, самым ярким оратором левых, постоянно нарушающим рамки дозволенного. Для радикальной интеллигенции именно лидер трудовиков являлся «их» человеком в Государственной думе. Он был известен многим жителям Петрограда лично, его портреты печатались в различных изданиях, а подобная узнаваемость в периоды кризисов служит политическим ресурсом. Запреты на публикацию думских выступлений лишь умножали его славу, он воспринимался своими друзьями-интеллигентами как «самый популярный человек» в городе[200]200
  Sokoloff B. The White Nights: Pages from Russian Doctor’s Notebook. London, 1956. P. 7–8. К оценкам мемуаристов всегда следует относиться с осторожностью, однако Керенский был популярным и авторитетным деятелем в глазах радикальных интеллигентов.


[Закрыть].

Многие были уверены, что во время грядущего кризиса именно Керенскому суждено будет стать «в центре событий». Такая оценка проявилась и нашла свое подтверждение в дни Февраля: Керенского посещали различные депутации, которые требовали, чтобы он «взял власть», тот же мотив звучал и во многих письмах, адресованных популярному политику[201]201
  Александр Федорович Керенский (По материалам Департамента полиции). С. 20; Суханов Н. Н. Записки о революции. Берлин, 1922. Кн. 1. С. 63, 69.


[Закрыть]. Неудивительно, что к Керенскому 22 февраля явились и делегаты от забастовщиков Путиловского завода (другая группа направилась к лидеру социал-демократической фракции Н. С. Чхеидзе). Они предупредили «гражданина-депутата», что стачка и локаут на этом огромном заводе могут иметь серьезные политические последствия[202]202
  Зензинов В. Февральские дни // Новый журнал. Нью-Йорк, 1953. Кн. XXXIV. С. 196–198.


[Закрыть].

На следующий день, выступая в Государственной думе, обсуждавшей продовольственное положение в Петрограде, Керенский огласил заявление путиловцев, подчеркивая умеренность требований забастовщиков. По предложению лидера трудовиков в резолюцию Думы была внесена поправка о том, «что все уволенные рабочие Путиловского завода должны быть приняты обратно и деятельность завода [должна быть] немедленно восстановлена»[203]203
  Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 189.


[Закрыть]. Практического значения резолюция, казалось, уже не имела: в этот день в Петрограде началась революция, однако участники забастовок могли воспринимать требования законодательной палаты и выступления оппозиционных депутатов как поддержку своих действий. Стачки охватывали все новые предприятия, забастовщики устремлялись в центр города, толпы громили продовольственные магазины, начались политические демонстрации.

Напоминание о думских речах Керенского было важно для укрепления его революционного авторитета после Февраля. Сторонники министра писали: «… [Керенский] задолго до революции говорил в Думе о возможности только революционным путем спасти Россию от анархии, подготовляемой престолом, он же (это часто или совсем забывается, или неизвестно) подтолкнул русскую революцию на решительный шаг»[204]204
  Мерзон М. А. Ф. Керенский в Москве // Нижегородский листок. 1917. 1 июня.


[Закрыть].

Влияние Керенского во время революции было прежде всего следствием его действий в дни Февраля. Они оказались одновременно решительными и эффектными. Уже 25 февраля, на заседании Государственной думы, ставшем для нее последним, Керенский призвал Думу возглавить революцию и создать новое правительство. Вечером он произнес речь и в Городской думе Петрограда: протестуя против расстрелов демонстрантов и требуя создания «ответственного министерства», лидер трудовиков выступал против любых компромиссов с властями. В эти же дни Керенский участвовал и в нескольких совещаниях с представителями нелегальных организаций. Одна такая встреча состоялась вечером 26 февраля в квартире депутата, где по его приглашению собрались активисты различных социалистических групп. Керенский вспоминал, что в дни Февраля при его участии было создано информационное бюро для координации действий социалистических групп – трудовиков, меньшевиков, большевиков, межрайонцев, социалистов-революционеров и народных социалистов. Общих решений собравшиеся принять не смогли – разногласия были слишком велики, – но и обмен информацией и мнениями имел для координации протестного движения известное значение. Керенский призывал противников режима к совместным действиям, указывал на необходимость организованного влияния подпольных групп на уличное движение[205]205
  Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. Париж, 1961. С. 20; Зензинов В. Февральские дни // Новый журнал. Нью-Йорк, 1953. Кн. XXXIV. С. 210; Керенский А. Ф. «Февральская революция»: Протокол опроса // Орион: Литературно-художественный ежемесячник. Тифлис, 1919. № 2. С. 61–62; Юренев И. «Межрайонка» (1911–1917 гг.) // Пролетарская революция. 1924. № 2 (25). С. 136–138; The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. P. 6–7. Керенский утверждает, что Юренев просил у него денег для организации пропаганды: Kerensky A. The Crucifixion of Liberty. Р. 237. Собрания легальных и нелегальных политиков проходили и ранее, в конце января – начале февраля, на квартирах Н. Д. Соколова, А. Я. Гальперна и Керенского, которые и были главными организаторами этих встреч. Б. Николаевcкий пишет о «группе Соколова-Керенского-Гальперна»: Николаевский Б. Из истории Февральской революции // Новое русское слово. 1957. 5 мая.


[Закрыть]. Однако и сам он даже в этот день, по-видимому, не думал, что революция уже началась[206]206
  Близкий к Керенскому В. А. Оболенский, кадет и масон, вспоминал, что тот, подобно всем своим политическим друзьям, недооценил размах движения и полагал, что начавшиеся волнения будут подавлены властями: Оболенский В. А. Моя жизнь. Мои современники. С. 510.


[Закрыть].

Наряду с представителями других левых фракций, лидер трудовиков безуспешно убеждал Родзянко провести 27 февраля официальное заседание Думы. Керенский и его союзники желали, чтобы Дума заняла более решительную позицию. Но председателя Думы переубедить не удалось: официальное заседание было назначено на вторник, 28 февраля, хотя на неофициальном заседании совета старейшин (сеньорен-конвента), состоявшемся в кабинете Родзянко, было решено провести закрытое заседание Думы в два часа дня 27 февраля[207]207
  Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 189.


[Закрыть].

Продолжая поддерживать связь с революционным подпольем, Керенский получал необходимую информацию из нелегальных кругов, а это, в свою очередь, значительно повышало его статус в глазах коллег по Думе, стремившихся иметь свежие сведения о народном движении (свою информированность Керенский 27 февраля демонстративно подчеркивал и, возможно, преувеличивал).

Роль Керенского в первые дни Февраля находила отражение и в слухах. Так, передавали, что он и Чхеидзе, узнав о волнениях в запасном батальоне гвардейского Волынского полка, направились туда 26 февраля, начали агитировать солдат, и именно это-де привело к восстанию в полку на следующий день[208]208
  Gourko B. War and Revolution in Russia. P. 331–332.


[Закрыть]. В действительности о мятеже волынцев Керенский узнал лишь утром 27 февраля[209]209
  26 февраля Керенский узнал о восстании 4-й роты Павловского полка и даже сообщил депутатам Государственной думы о восстании всего полка: Черняев В. Ю. Восстание Павловского полка 26 февраля 1917 г. // Рабочий класс России, его союзники и политические противники в 1917 году: Сб. науч. тр. / Отв. ред. О. Н. Знаменский. Л., 1989. С. 163. Сообщение Керенского не соответствовало действительности: восстание роты павловцев было локализовано, многих солдат ночью арестовали верные правительству войска. Правда, весть о восстании павловцев оказала воздействие на настроения солдат других частей гарнизона (что и сказалось впоследствии), но вряд ли Керенский в ночь на 27 февраля мог это знать.


[Закрыть]. Примерно в восемь часов ему на квартиру позвонил депутат Думы Н. В. Некрасов, левый кадет и видный масон, и сообщил, что запасной батальон Волынского полка восстал, а Государственная дума распущена царским указом. Керенский поспешил к Н. Д. Соколову, жившему тоже неподалеку от Думы. После совещания с хозяином дома и адвокатом А. Я. Гальперном – видными масонами и известными в кругах радикальной интеллигенции юристами – он поспешил в Думу[210]210
  The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. P. 1–2; Станкевич В. Б. Воспоминания, 1914–1919 гг. Л., 1926. С. 36.


[Закрыть]. Лидер трудовиков добивался, вместе с другими радикально настроенными депутатами, продолжения официальной сессии Думы вопреки указу императора и одновременно ратовал за установление контактов между Думой и восставшими, заполнявшими улицы столицы[211]211
  Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 195.


[Закрыть].

В Таврическом дворце Керенский оказался в центре событий. Он был самым известным депутатом среди левых и самым левым среди известных. Его имя было знакомо всем, интересующимся политикой, а что касается жителей столицы, то со множеством этих людей общительный и энергичный Керенский встречался ранее. Неудивительно, что многие активисты, направлявшиеся в Таврический дворец, желали видеть Керенского и именно от него ждали советов и указаний. К нему со всего города пробивались самоорганизующиеся группы инсургентов, осколки войсковых подразделений и активисты-одиночки. Уже с утра в Думу приходили многие знакомые Керенского, и он получал от них информацию – они доносили до него настроение революционной улицы. Позиция на пограничье между легальной и нелегальной политикой, занимаемая Керенским, оказалась необычайно важна в дни Февраля: подпольщики, нелегалы не были лично известны массам (а некоторые и не спешили действовать открыто, не желая рисковать). Но многое зависело и от самого Керенского, который развил лихорадочную деятельность.

Он обзванивал по телефону своих политических друзей, требуя, чтобы они шли к казармам и посылали восставшие войска к Думе. В этом направлении действовали и другие политики, но Керенский проявлял особую энергию. Каждые десять-пятнадцать минут он по телефону получал свежую информацию о положении в различных частях города. К Керенскому подходили депутаты Думы – от лидера левых они хотели узнать последние новости о массовом движении на улицах. Он же, предвосхищая развитие событий, уверял, что восставшие солдаты уже движутся к Таврическому дворцу. Многих депутатов это пугало, но лидер трудовиков убеждал их, что революция уже началась, Дума должна приветствовать повстанцев, поддержать и возглавить народное движение. Однако время шло, а «обещанных» Керенским войск все не было. Взволнованные депутаты задавали ему вопрос: «Где ваши войска?» Таким образом, он уже воспринимался не только как самый осведомленный член Думы, но и как некий представитель нелегального центра инсургентов, чуть ли не как руководитель повстанцев[212]212
  The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. P. 7–8, 10–11; Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 195–196.


[Закрыть].

Керенский и радикально настроенные депутаты настаивали на скорейшем созыве совета старейшин, заседание которого было намечено ранее на двенадцать часов дня, но Родзянко ответил на это отказом. Тогда группа депутатов самостоятельно открыла частное заседание совета старейшин. Керенский, меньшевик М. И. Скобелев и некоторые другие депутаты требовали, чтобы Дума взяла власть в свои руки, однако не все собравшиеся их поддержали. Родзянко протестовал против не санкционированного им собрания, но затем провел уже официальное совещание лидеров фракций в своем кабинете. Там, выступая от имени трудовиков, социал-демократов и прогрессистов, Керенский вновь призвал не подчиняться царскому указу о роспуске Думы. Это предложение, бросавшее открытый вызов монарху, было отклонено, против него выступал не только Родзянко, но и Милюков: либералы еще не были готовы к такому уровню конфронтации с властями. И все же было решено, что Дума не станет расходиться, депутатов призвали оставаться на местах и, как и планировалось ранее, созвать в Полуциркульном зале «неофициальное», частное совещание наличных членов палаты. Сам выбор места проведения заседания должен был свидетельствовать о том, что Дума формально не нарушает указа императора о ее роспуске – обычно официальные заседания проходили в Большом зале[213]213
  Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 195–196; Февральская революция 1917 года: Сб. документов и материалов / Сост. О. А. Шашкова. М., 1996. С. 72; Николаев А. Б. Государственная дума в Февральской революции: Очерки истории. Рязань, 2002. С. 24–25; Он же. Революция и власть: IV Государственная дума 27 февраля – 3 марта 1917 года. СПб., 2005. С. 120–137.


[Закрыть].

Одесский биограф министра преувеличил значение его выступления: «После горячей речи Керенского решено было депутатам не расходиться, а оставаться на своих местах»[214]214
  В-ч Е. А. Ф. Керенский народный министр. С. 15.


[Закрыть]. Публицист В. Водовозов, дружественный Керенскому, даже утверждал, что именно последнему принадлежала «заслуга инициативы заседания Государственной Думы вопреки высочайшему приказу о прекращении ее сессии»[215]215
  Водовозов В. Объяснение по поводу моего письма к А. Ф. Керенскому // День. Пг., 1917. 8 марта.


[Закрыть]. Позднее Керенский и сам писал о том же. В действительности же, как отмечалось, частное совещание было запланировано ранее и не было связано с последовавшим затем царским указом о роспуске Думы[216]216
  Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 26; Lyandres S. On the Problem of “Indecisiveness” Among the Duma Leaders During the February Revolution: The Imperial Decree of Prorogation and Decision to Convene the Private Meeting of February 27, 1917 // The Soviet and Post-Soviet Review. 1997. Vol. 24. Nо. 1–2. P. 115–128; Частное совещание членов Государственной Думы 27 февраля 1917 [года] / Публ. С. Ляндреса // Berliner Jahrbuch für osteuropaeische Geschichte. 1997. Berlin, 1998. S. 305–324.


[Закрыть].

К часу дня к Таврическому дворцу начали наконец подходить группы возбужденных солдат. Одна из них представилась как делегация повстанцев, желавших узнать о позиции Думы[217]217
  Николаев А. Б. Государственная дума в Февральской революции. С. 47–49; Он же. Революция и власть. С. 176–179.


[Закрыть]. Появление мятежников у дворца влияло на колеблющихся депутатов и укрепляло авторитет Керенского, который требовал решительных действий от думцев.

В два тридцать началось частное совещание членов Думы. В. М. Зензинов вспоминал, что Керенский «чисто технически» сыграл роль в его созыве – самовольно нажав на звонок, созывающий депутатов на совещание. Возможно, это действие носило не только «технический» характер: звонок приглашал депутатов на заседание в Большой зал – Керенский пытался созвать членов Думы на официальное, а не на частное заседание. Во всяком случае, некоторые депутаты именно так расценили его действия. Родзянко приказал отключить звонок, и «частное совещание» собралось, как и было запланировано, в Полуциркульном зале. В два часа пятьдесят семь минут в зале появился Керенский: выразив желание поехать к восставшим и объявить о поддержке народного движения Думой, он просил о предоставлении ему соответствующих полномочий. Предложение лидера трудовиков не вызвало энтузиазма у большинства депутатов, часть которых с подозрением относилась к революционной улице, некоторые либералы полагали, что восстание инициировано прогерманскими силами. Однако под давлением происходящих событий Дума вынуждена была «леветь». Очевидно, разрастание восстания в любом случае вынудило бы думцев радикализироваться, но и решительные действия Керенского не следует сбрасывать со счета. Он подталкивал своих коллег по Думе, побуждал занять радикальную позицию, а иногда ставил их перед свершившимися фактами. Керенский и другие левые депутаты выходили к толпе, выступали, отдавали распоряжения, возвращались, убеждая коллег перейти к активным действиям[218]218
  Зензинов В. Февральские дни // Новый журнал. Нью-Йорк, 1953. Кн. XXXV. С. 210; Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 27; The Russian Provisional Government, 1917: Documents. Vol. 1. P. 45–47; Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. Нью-Йорк, 1962. Кн. 3. С. 126; Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция: Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 228.


[Закрыть].

Это поведение соответствовало и темпераменту, и взглядам Керенского, романтизировавшего и идеализировавшего революционное движение на улицах. Нельзя также не учитывать, что Керенский был восприимчив к массовым настроениям – возбужденная атмосфера восстания, которую приносили люди, постоянно прибывавшие в Думу, заражала и его.

К Таврическому дворцу подошел крупный отряд восставших войск, произошло столкновение между повстанцами и охраной Думы, начальник караула был ранен[219]219
  Николаев А. Б. Государственная дума в Февральской революции. С. 48–51; Он же. Революция и власть. С. 181–184.


[Закрыть]. Это событие оказало огромное влияние на депутатов. Керенский устремился на улицу и обратился к восставшим с приветственной речью; тем самым устанавливался прецедент – речи думцев перед приходящими солдатами стали затем своеобразным ритуалом. К повстанцам обратились также социал-демократические депутаты Скобелев и Чхеидзе, но именно лидер фракции трудовиков оказался особенно ярок и резок: «Социал-демократы были очень сдержанны, Керенский говорил в более решительном тоне», – вспоминал журналист А. Поляков. Неудивительно, что порой современники вспоминали о выступлении только лидера трудовиков[220]220
  The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. P. 14–15; Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 196–197; Поляков А. Комната № 10 // Новое русское слово. 1947. 23 марта; Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 29–30.


[Закрыть].

И именно об этих действиях Керенского восторженно писали в первые дни революции даже консервативные издания. «Новое время» сообщало:

…В Таврическом дворце ходили потрясенные депутаты. Заседал совет старейшин, не зная, что предпринять. Был прочитан приказ о роспуске. Решили не расходиться, но не было смелости сразу объявить себя правительством. Растерялись даже левые, и только когда кто-то крикнул:

– Толпа, солдаты! – Керенский без пальто и без шапки выбежал на Шпалерную и стал говорить речь.

– Мы с вами. Мы благодарим вас, что пришли, и обещаем идти вместе с народом.

Толпа подняла Керенского и качала[221]221
  Ксюнин Ал. Как произошла революция // Новое время. 1917. 5 марта.


[Закрыть].

Известный журналист не вполне точно описал события. Но показательно, что именно Керенского он сделал главным героем своего повествования. О речи депутата, обращенной к восставшим солдатам, писали в 1917 году чуть ли не все биографы Керенского[222]222
  Сын Великой Русской Революции Александр Федорович Керенский. С. 4.


[Закрыть]. Именно этот эпизод стал центральным для становления его репутации как вождя революции.

Керенский призвал восставших войти в Таврический дворец, сменить старую охрану и защищать Думу. Предводительствуемые им солдаты вошли в караульное помещение, которое, однако, уже оказалось пустым. Керенский отдал распоряжения об установлении караулов, телеграф Думы и входы во дворец были заняты восставшими солдатами. Вторжение вооруженной толпы в здание дворца влияло на настроение депутатов, укрепляя позиции левых и деморализуя консервативно настроенных членов Думы. Создалась новая атмосфера, и Керенский, пожалуй, лучше других мог ею воспользоваться. Это были смелые и рискованные поступки: возглавив бунтующих солдат, он открыто проявил себя как руководитель вооруженного восстания. С точки зрения верноподданных и законопослушных граждан империи, он действовал как мятежник, в глазах же повстанцев – приобретал своими решительными действиями статус руководителя революции; особенно возрос его авторитет у солдат. Неудивительно, что в марте влиятельный публицист именовал Керенского «одним из наиболее видных вождей восставшего войска»[223]223
  Водовозов В. Объяснение по поводу моего письма к А. Ф. Керенскому // День. Пг., 1917. 8 марта.


[Закрыть].

Впоследствии и сам Керенский использовал память об этом эпизоде: «…я ввел первую часть революционных войск в Таврический дворец и поставил почетный караул», – заявил он на заседании солдатской секции Петроградского Совета 26 марта, в то время, когда некоторые его действия стали объектом критики со стороны лидеров Совета[224]224
  Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году: Протоколы, стенограммы и отчеты, резолюции, постановления общих собраний, собраний секций, заседаний Исполнительного комитета и фракций, 27 февраля – 25 октября 1917 года. В 5 т. / Ред. Б. Д. Гальперина, В. И. Старцев. Т. 1. СПб., 1993. С. 589.


[Закрыть]. И такая аргументация позволяла Керенскому сохранять свой авторитет среди рядовых депутатов. Ввод войск в здание Государственной думы был важнейшим событием в истории Февраля.

В 1917 году появились разные варианты описания этого эпизода. Они отличались друг от друга, но все авторы выделяли особую роль Керенского, нередко преувеличивая ее. Например, одна из провинциальных газет, ссылаясь на сообщение офицера-земляка, находившегося в столице, так излагала события:

…мимо Таврического дворца случайно проходила рота какого-то полка с офицером. <…> Вдруг на подъезде показывается Керенский и кричит:

– Солдаты, Государственная дума с вами!

Пламенная речь его увлекает роту и ее начальника… Через минуту – Керенский бросает в зал заседаний лозунг, который все так искали в эти мучительные часы:

– Члены Государственной думы, солдаты с нами! Вот они!..

Еще через минуту Керенский отрядил взвод солдат для ареста и доставки в Таврический дворец министра Щегловитова. И еще через минуту – Волынский полк уже знал, что ему делать – куда идти.

С этого и началось…

Факт это или легенда, но эта формула слиянности демократической идеи (Думы) с демократической «материей» (солдаты) не случайно была найдена именно Керенским. А по этой формуле, как известно, разрешена была и вся «задача» революции[225]225
  Иванчиков. Министр Керенский // Нижегородский листок. 1917. 29 апреля.


[Закрыть].

Согласно другим слухам, Керенский был готов завоевывать армию для революции. Его одесский биограф писал: «Двадцать пять тысяч вооруженных солдат шли к Таврическому дворцу. Для чего? Для того, чтобы не оставить, по приказу царя, камня на камне от крамольного гнезда, или для того, чтобы принести благую весть освобождения народа и раскрепощения армии?! Не от кого было ждать ответа. Он приближался оттуда, с гулом солдатских шагов и везомых пушек». И в этот напряженный момент, когда, по словам автора брошюры, в души депутатов заползало «леденящее сомнение», навстречу войскам выскочил «худенький человек, бледный как смерть, без шапки». Дело революции было выиграно. «Но не знал же этот маленький саратовский адвокат, чтó его ждет на крыльце – красное знамя или штыки царских солдат. С самопожертвования он начал революцию и этот тяжелый крест несет на себе до сих дней»[226]226
  В-ч Е. А. Ф. Керенский народный министр. С. 15.


[Закрыть]. В этой фактически совершенно неверной версии событий Керенский предстает как спаситель революции, предотвращающий некую карательную экспедицию.

Эпизод с введением восставших солдат в Думу использовался сторонниками Керенского и для обоснования его права занять пост военного министра в мае 1917 года: «Керенский первый взял в свои руки власть над революционной армией, когда ее полки подходили к Таврическому дворцу», – писала газета сторонников министра[227]227
  Воля народа. 1917. 4 мая.


[Закрыть].

И для многих современников, придерживавшихся левых взглядов, именно этот поступок придавал Керенскому особый статус вождя революции. Обращение моряков балтийского крейсера «Россия», принятое уже после Апрельского кризиса (но до 5 мая 1917 года), гласило:

Видел ли кто хоть одного буржуя на улицах революции? Такие, как Милюков, Гучков, кроме товарища Керенского, все попрятались кто куда. Когда восставший революционный народ, придя к Таврическому дворцу, просил дать ему руководителя, один лишь товарищ Керенский согласился быть таковым и стать во главе их, просивших хлеба и свободы, но остальные министры теперешнего Временного правительства лишь только взяли портфели в свои кровавые руки, которые были запачканы кровью наших братьев, борцов за свободу[228]228
  Солдатская правда. 1917. 11 мая.


[Закрыть].

Показательно, что этот текст, составленный низовыми активистами, был направлен в «Солдатскую правду» и газета Военной организации большевиков опубликовала его, хотя в это время пропаганда данной партии уже начала атаку против военного министра. Можно предположить, что даже некоторые сторонники большевиков все еще считали Керенского героем революции; во всяком случае, он противопоставлялся министрам-«буржуям».

27–28 февраля Керенский неоднократно выступал перед солдатами. Некоторые биографы использовали эти эпизоды, создавая образ вождя вооруженного восстания: «Когда… в Государственную Думу стали являться революционные полки, их неизменно встречал Керенский. Его речи, короткие и сильные, поддерживали бодрость в революционных войсках, направляли их по пути единственному, который мог привести к свободе»[229]229
  Сын Великой Русской Революции Александр Федорович Керенский. С. 4.


[Закрыть].

В те дни перед повстанцами выступали и другие депутаты Думы; показательно, однако, что эти биографы Керенского изображали именно его как вождя, который обладал даром определения «истинно верного» пути к свободе.

Вскоре после ввода войск в Таврический дворец Керенский вновь обратился к толпе, собравшейся в Екатерининском зале. Его слушатели требовали покарать деятелей «старого режима»: именно борьба с «внутренними врагами» считалась наиболее актуальной задачей революции. Керенский и призвал к арестам, но настаивал на необходимости избегать внесудебных расправ. Толпа шумно требовала сейчас же назвать конкретные имена, жаждала немедленных действий. Керенский приказал, чтобы к нему был доставлен ненавистный «общественности» И. Г. Щегловитов, бывший министром юстиции и затем председателем Государственного совета[230]230
  The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. P. 15–16; Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. С. 116; Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 197.


[Закрыть]. Интересно, что именно этот государственный деятель, а не какой-либо представитель исполнительной власти был назван в качестве первого кандидата на арест и такой выбор был одобрен слушателями депутата, становившегося революционным лидером, – хотя с точки зрения технологии борьбы за власть логично было бы захватить руководителей армии и полиции. Это косвенно свидетельствует о роли отдельных спонтанных действий в развитии революции.

В это же время Керенский и его соратники занялись организацией военных сил повстанцев; современные исследователи пишут о возникновении «штаба Керенского» – структуры, которая пыталась наладить охрану Думы, привлечь на сторону восстания войска, вооружить повстанцев, занять различные учреждения. Вечером была создана военная комиссия, ядром которой стала группа Керенского. Лидер трудовиков и сам вошел в состав комиссии, его подпись стоит под некоторыми приказами[231]231
  Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. P. 200; The Russian Provisional Government, 1917: Documents. Vol. 1. P. 65–66; Николаев А. Б. Революция и власть. С. 190–201.


[Закрыть].

Около трех часов дня к Родзянко и Керенскому обратились социалисты, желавшие получить помещение в Таврическом дворце для организующегося Совета рабочих депутатов. С разрешения Родзянко им был выделен большой зал бюджетной комиссии и прилегающий к нему кабинет ее председателя. Был создан Временный исполнительный комитет, который взял на себя инициативу созыва Совета. Примерно в то же время Керенский и Чхеидзе санкционировали выпуск «Известий комитета журналистов»; эта газета стала важнейшим источником сведений для жителей столицы[232]232
  Вследствие забастовки печатников иные издания в Петрограде не выходили, а «Известия Петроградского Совета рабочих депутатов» выпускались лишь с 28 февраля.


[Закрыть].

Когда студенты с саблями наголо доставили Щегловитова в Думу, Керенский «именем народа» произвел его арест, отвергнув попытку Родзянко предоставить председателю верхней палаты статус «гостя»[233]233
  Возможно, участник революции и известный мемуарист описывает разговор с Керенским после ареста Щегловитова, хотя и упоминает бывшего главу правительства Б. В. Штюрмера: «Керенский, расхохотавшись, задорным мальчишеским жестом хлопнул себя по карману, засунул в него руку и вытащил старинный огромный дверной ключ. “Вот он где у меня сидит, Штюрмер! Ах, если б вы только видели их рожи, когда я его запер. <…> Что было с Родзянко! Ведь он совсем было расположился принять его в родственные объятия…”» (Мстиславский С. Пять дней: Начало и конец Февральской революции. Берлин; М.; Пб., 1922. С. 24).


[Закрыть]. Такой исход конфликта между Керенским и Родзянко отражал изменение соотношения сил, расположившихся в стенах Таврического дворца: авторитет лидера трудовиков возрастал, и председатель Государственной думы должен был это учитывать. Слухи о том, что Керенский арестовал Щегловитова, распространялись по городу[234]234
  В дневниковой записи Д. В. Философова, сделанной 1 марта, ошибочно указывается, что против ареста видного сановника выступал и лидер кадетов: «Милюков был против ареста Щегловитова, но Керенский запер его [Щегловитова] и положил ключ в карман» (Философов Д. В. Дневник (17 января – 30 марта 1917 г.) // Звезда. 1992. № 2. С. 189). Обилие разноречивых слухов об аресте сановника свидетельствует об особом интересе жителей столицы к этому эпизоду.


[Закрыть].

Арест Щегловитова, ставший важным элементом мифа революции, влиял на формирование образа Керенского, подтверждая его репутацию как вождя переворота. Уже упоминавшийся Зензинов, видный эсер, писал в первом номере партийной газеты, вышедшем 15 марта: «А. Ф. Керенский отказался выпустить Щегловитова из Думы и, заперев его на ключ в министерском павильоне, заставил тем самым присутствующих вступить на революционный путь. Этот момент был одним из поворотных пунктов движения». К данному эпизоду Зензинов вернулся и в своих мемуарах, отмечая, что то был один из важных «жестов», определивших течение революции[235]235
  Партия социалистов-революционеров: Документы и материалы. Т. 3. Ч. 1. С. 25; Зензинов В. Февральские дни // Новый журнал. Нью-Йорк, 1953. Кн. XXXV. С. 213.


[Закрыть].