Текст книги "Из вечности в лето"

Он почувствовал, как она входит в голову, прожигает кожу и дробит лобные кости.

Как лопаются сосуды и кровь с мозгом выплескиваются наружу.

Как все проваливается в черную, заполненную густой смолой бездну.

Потом он услышал щелчок.

– Забыла вставить обойму, – констатировала Лиза. – Признаю: умышленно. В следующий раз буду намного ответственнее. Аллегория понятна?

Дмитрий попытался что-то промычать в ответ, но воздуха в легких не было.

Лиза, не дождавшись, пояснила сама:

– В действительности, я тебя пристрелила. Поэтому ты умер. Для всех, кроме меня. Теперь ясно? Ты – мой! А остальным достался твой труп. Понятно?

Дмитрий стер ладонью пот с шеи, посмотрел на мокрую руку и хрипло выдохнул:

– Допустим.

– Никаких «допустим», – жестко оборвала его Лиза. – Считай, что на самом деле, выстрел был, и теперь у тебя в голове сквозной тоннель, в котором танцует одетая в белое смерть. Но смерть не всегда забирает жизнь, иногда – только прошлое. У тебя больше нет прошлого, а твое настоящее – это я. Уяснил?

– В общих чертах, – с трудом выдавил из себя Дмитрий. Его опять трясло.

– Этого достаточно, – улыбнулась Лиза. – Да ты не расстраивайся сильно, я тебе понравлюсь, – пообещала она. – Особенно в постели. Все, идем! Нужно срочно получить благословение Криса, и можно будет подумать о детях.

– О каких детях? – напрягся Дмитрий.

– У нас с тобой будут дети, – совершенно серьезно сказала Лиза. – Я так хочу. И не советую со мной спорить, – она опять направила ствол ему в лицо.

Дмитрий тряхнул головой, словно отгоняя муху.

– А кто такой Крис? – севшим голосом спросил он.

– Увидишь.

Дом был огромным и беспросветно темным, но Лиза, ориентируясь не хуже летучей мыши, пронеслась по коридорам и лестницам, таща за собой Дмитрия как безвольную куклу, пока, наконец, не остановилась перед массивной дверью, смутно виднеющейся в темноте.

– Это здесь, – шепотом сообщила Лиза.

Она решительно постучалась, и с той стороны послышался похожий на кваканье голос:

– Входите, зверье человеческое!

Лиза толкнула дверь, и они вошли.

Комната была большой и довольно странной: круглой, с высокими потолками и без единого окна. В центре массивной глыбой лежал огромный черный камень, на котором горела внушительных размеров свеча, разбрасывая вокруг густые, с рваными краями тени. Больше в комнате ничего не было.

– Хм, – раздалось откуда-то слева, почти от самого пола. – Это что еще за явление, а?

Лиза присела корточки и нежно пропела:

– Крис, это я, Лиза!

– Я вижу, что ты. Но этот, с тобой, – он похож на овцу.

– Нет! – рассмеялась Лиза. – Совсем не похож! Это мой новый друг. Его зовут Дмитрий, он тебе понравится!

– Да? Тебе, я вижу, он уже понравился. Причем, пару раз, не меньше, – недовольно отозвался голос. – От тебя даже пахнет по-новому.

– Ты тоже заметил? – игриво промурлыкала Лиза. – Но веришь, у нас с ним еще ничего не было.

– Не верю! У тебя ведь там все время чешется, разве нет? Ты ведь законченная шлюха, Лизабет, хоть я тебя и люблю.

– Я тоже тебя люблю, Крис, – с чувством прошептала Лиза в ответ. – Хочешь, я тебя поглажу?

– Ни в коем случае! – торопливо и очень противно проблеял голос. – Прости, но меня сегодня уже изрядно достали всеми этими нежностями! Кстати, а где наш самый нежный и самый толстый друг Мартин?

– Мартин? – пожала плечами Лиза. – Ты знаешь, его больше нет. Он вышел.

– Вышел?

– Да, – подтвердила Лиза. – Из игры.

В противоположной от дверей стороне что-то зашевелилось, и из плотного полумрака к камню вдруг выползло нечто человекоподобное, укутанное в черную ткань.

– Крис! – с тихим радостным вздохом прошептала Лиза и потянулась к нему навстречу.

Возникшее существо совершило несколько странных движений и вдруг распрямилось, как складной зонтик. Лиза тоже подскочила и отступила на шаг назад.

– Крис! – выдохнула она с искренней озабоченностью, – тебе нельзя так часто вставать!

– Правда? – желчно осведомился Крис. – А я не часто.

Крис оказался невероятно тощим высоким уродом с большой лысой головой, на которой горели огромные, почти круглые, глаза. У Дмитрия по спине пробежала холодная волна, когда эти глаза уставились на него.

– Значит, ты все-таки отправила Мартина на ту сторону Стикса, – расплылся в отвратительной улыбке Крис, перекинув взгляд на Лизу. – Так?

Лиза сделала неопределенный жест:

– Понимаешь, он немного устал. Потерял контроль, начал говорить опасные вещи… В присутствии посторонних, – Лиза кивнула в сторону Дмитрия. – Я должна была сделать выбор.

– И ты выбрала этого зеленого слизня? – двинулся вперед Крис, и Дмитрий непроизвольно отшатнулся. – Девочка моя, ты допустила ошибку. Игра – она далеко не для всех, ты ведь понимаешь это, да? Кто тебе сказал, что этот… – Крис пошевелил пальцем в сторону Дмитрия, – что он может? А?

Лиза опустила глаза и пробормотала:

– Так ведь это он дал то объявление.

Крис всплеснул длинными руками и снова скривился в улыбке, издав противный, похожий на кашель, смешок:

– Нет, правда?! – он по-птичьи дернул головой. – Это он и есть? Тогда другое дело! Совсем другое дело, – Крис повернулся к Дмитрию и черты его несколько смягчились. – Так-так-так, посмотрим. Да, какой милый мальчик! Очень, очень сладкий. Только немного помятый… Скажи-ка, – обнажив бледные десны, улыбнулся Крис Дмитрию, – ты ведь не знал, что картины иногда говорят? Да? Или знал? Ты скажи, только честно! А не то я съем твою печень. Да-да, – мерзко закивал он головой, надвигаясь на Дмитрия, – обязательно съем.

– Он не знал даже, что они существуют, – ответила за опешившего Дмитрия Лиза. – Он вообще ничего не знал! Я ведь и говорю!

– Так-так-так, – прошамкал Крис елейным шепотом. – Совсем хорошо! Это меняет мое отношение! Может, он, действительно, тот, кто нам нужен, а, Лиза? Вдруг ему под силу расшевелить игру? – Крис передернул плечами, словно взмахнул крыльями. – Ну, хорошо, детки мои, я уже почти готов забыть вашу шалость в отношении моего самого лучшего и самого толстого друга Мартина. В конце концов, если честно, от него давно уже веяло ветром с той стороны. А этот… – Крис принюхался, – в нем что-то есть. Ты ведь тоже чувствуешь, да, Лиза?

– Конечно, чувствую! – радостно подтвердила Лиза. – Иначе бы я ни за что не рассталась с мужем.

– Славно, славно, – со стуком потер ладони Крис. – Давай, отведи его завтра к Людвигу, пусть они пошепчутся. Может, Людвиг твой выбор тоже одобрит, а?

– Конечно, одобрит, Крис!

– Кхе-кхе, какой симпатичный, – Крис еще раз взглянул на Дмитрия с маслянистой улыбкой. – Эти кровоподтеки ему очень к лицу. Твоими трудами?

– Ну да, – весело рассмеялась Лиза. – Первое свидание, ты же понимаешь…

– Понимаю, понимаю, – затряс головой Крис. – Дай-ка мне сюда! – две узкие длинные ладони метнулись в сторону Дмитрия, и тот, не контролируя себя, вложил в них свои. – Да-да-да! – запричитал Крис, скривившись в улыбке и закатив глаза. – В нем есть что-то смутное, но сильное. Нет, ну какой хороший мальчик!

Дмитрий дернулся от запоздалого отвращения: ладони у Криса были узловатые и влажные, как потрошенная курица, а вместо нескольких пальцев торчали уродливые обрубки.

– Что, противно? – осклабился Крис. – Ничего-ничего, привыкнешь!

– Привыкнет! – радостно подтвердила Лиза.

– Ладно, все, – неожиданно помрачнел Крис. Губы у него задергались, он отбросил руки Дмитрия в стороны и медленно осел на пол. – Я устал. Идите, совокупляйтесь, только тихо! Спят все.

– Мы будем тише вянущих лилий, обещаю! – Лиза склонилась, помогая ему распластаться на ковре. – А завтра я тебе все расскажу.

– Расскажешь, – сдавленно отозвался Крис. – Ты это любишь.

– Очень! – не стала отрицать Лиза. – Мы ушли. Тебе прислать кого-нибудь?

– Нет! – взвизгнул Крис. – Не хочу! Бррр! Мерзость!

– Нас уже нет! – пискнула Лиза и, сорвавшись с места, поволокла Дмитрия прочь из комнаты. Дверь за ними с грохотом захлопнулась, а вдогонку тут же послышалось странное чавканье и хруст.

– Проголодался, – пробормотала Лиза озабоченно. – У него уже трех пальцев нет. Лучше бы камень грыз…

Они почти бегом пронеслись по коридору, слетели вниз по лестнице, и только там Лиза остановилась, придавила Дмитрия к стене и прижалась к нему всем телом.

– Все! – зашептала она возбужденно в ухо. – Теперь ты в игре! Я знала, что Крис тебя примет! Он замечательный, правда?

Дмитрий ничего не смог ответить, потому что Лиза, уже забыв про свой вопрос, повисла у него на шее.

У нее были мягкие теплые губы, она целовала медленно, с тихими влажными звуками, от которых по телу разбегались оглушительно горячие волны. Дмитрия неожиданно накрыло с головой, и он вдруг почувствовал, что прямо сейчас кончит.

– Подожди, – прошептал он. – Я…

– Знаю, – хитрым шепотом ответила Лиза. – Так у всех.

– Что у всех? – задыхаясь, простонал Дмитрий.

– Ну, это, – протянула Лиза, – взлет к самому синему небу от престола преподобного Криса. Особенно, в первый раз.

– Почему?

– Потому что у Криса бездонное сердце, – благоговейно пропела Лиза. – Он единственный, кто по-настоящему умеет любить. Безжалостно, как ангел.

Дмитрий только сдавлено хмыкнул.

– Я тебе говорю! – прыснула Лиза. – Да ты сам потом увидишь.

– Увижу? – напрягся Дмитрий.

– Обязательно, – с нескрываемым восторгом пообещала Лиза. – Когда-нибудь он призовет тебя разделить с ним ночь, и это будет самый счастливый день в твоей жизни.

– Не думаю, – Дмитрия передернуло.

– Глупенький, – погладила его по лицу Лиза. – Он тебе только кажется мерзким уродом с холодными руками и слизью под глазами, а на самом деле он очень-очень красивый. Он похож на Аволокитешвару – округлые плечи, тонкая талия, мягкая грудь. Да не напрягайся ты так, а то, действительно, сейчас еще сделаешь здесь неприличность! Или того хуже – грохнешься в обморок.

Лиза схватила его за руку и потащила дальше по темным коридорам.

– Давай-давай, – шептала она на ходу, – нам нужно много успеть, а завтра с утра еще к Людвигу. Он тебе все-все объяснит, и ты наконец перестанешь трепыхаться, как рыба в бутылке… Вот увидишь!

3.

Людвиг встретил их лично, на пороге собственной приемной.

– Очень рад, – жестко пожал он Дмитрию руку и тут же вложил в нее визитку с платиновым тиснением. – Лиза, ты сегодня выглядишь необыкновенно, этому есть особые причины?

– Я ушла от Мартина, – призналась Лиза, сверкая улыбкой. – Точнее, я овдовела…

– Да, я слышал, – Людвиг скорбно прикрыл веки. – Мои соболезнования. Кофе, коньяк?

– Кофе.

Они перешли в кабинет и расселись по креслам. Секретарша принесла кофе и мгновенно исчезла.

– Итак, – сказал Людвиг. – Это, значит, и есть тот самый Дмитрий?

– Тот самый, – гордо кивнула Лиза. – Нравится?

– Возможно, – Людвиг внимательно посмотрел на Дмитрия. – Рад познакомиться с вами, Дмитрий. Я читал все ваши объявления и, должен признать, был впечатлен точностью и краткостью текста, что очень необычно для человека со стороны. Собственно, именно поэтому вы здесь, – Людвиг сухо улыбнулся. – Видите ли, Дмитрий, появление в игре людей извне – явление относительно редкое, поэтому у меня к вам есть несколько вопросов. Для начала я бы хотел уточнить вот что: вы действительно никогда не слышали о картинах? Это не столько праздное любопытство, сколько точка отсчета, понимаете? Для дальнейших дефиниций.

Дмитрий неторопливо всыпал сахар в кофе, аккуратно размешал, сделал осторожный глоток и только после этого ответил:

– Действительно, не слышал. Но у меня к вам встречный вопрос: мы можем поговорить наедине?

Лиза дернулась, словно собираясь кинуться на Дмитрия, но сдержалась и только приоткрыла губы, обнажив кромку белоснежных зубов.

– Лиза, – сказал Людвиг ровным голосом, – оставь нас.

Лиза издала звук, похожий на шипение, но все же встала и быстро вышла из кабинета.

– Чем она вам мешала? – с полуулыбкой осведомился Людвиг.

Дмитрий не стал отвечать. Он сделал еще глоток, потом отставил чашку и придвинулся ближе к столу Людвига.

– Послушайте, – сказал он, – мне кажется, здесь какое-то недоразумение…

– Совершенно верно, – перебил его Людвиг, – я бы даже сказал, недопонимание. И оно, Дмитрий, к сожалению, именно с вашей стороны. Вы просто еще не осознали, что произошло – и это нормально. Наша задача на ближайший час – сделать так, чтобы осознание накрыло вас как можно скорее и как можно безболезненнее. Вы согласны?

– Не совсем, – Дмитрий решительно встал. – Скажите, я могу просто взять сейчас и уйти?

– Конечно! – рассмеялся Людвиг. – Но в вашем вопросе уже сквозит понимание, что это будет не самым лучшим решением в вашей жизни. Зато оно легко может стать последним. Это ни в коем случае не угроза, а простая констатация факта.

– Констатация? – Дмитрий дернул щекой. – Ствол в лицо – это констатация?

– Именно, – кивнул Людвиг. – Для начала вы должны понять: отныне ваша жизнь находится исключительно под нашим контролем. Кстати, это скорее означает, что мы ее охраняем, а вовсе не держим вас за горло. Вам же объяснил покойный ныне герр Мартин, что вы с неизбежностью заинтересовали не только нас. Просто мы оказались быстрее. Присядьте, Дмитрий, и давайте договорим.

Дмитрий послушно сел.

– Можно мне коньяк? – сдавленно попросил он.

– Конечно, – кивнул Людвиг. Он достал из бара у себя за спиной бутылку и две узких рюмки, разлил и протянул одну из них Дмитрию.

Дмитрий залпом выпил.

– Видите ли, Дмитрий, – продолжил Людвиг, – волею случая вы оказались в довольно необычной ситуации. Честно говоря, такое вообще не должно происходить, но раз уж вы здесь, единственное, что вам остается, это принять правила игры. А они, прежде всего, требуют от вас забыть то, кем вы были. Я понимаю, что это сложно, но другого выхода просто нет. Если вы нас разочаруете, мы будем вынуждены вас устранить. Хотите еще? – Людвиг указал глазами на бутылку с коньяком.

Дмитрий обреченно кивнул.

– Взгляните на ситуацию вот с какой стороны, – сказал Людвиг, разливая коньяк по рюмкам. – Вам ведь известны случаи из истории, когда жизнь одного отдельно взятого человека менялась в одночасье? Полностью? Почему же вы отказываете себе в подобной возможности?

– Я не отказываю, – глухо проговорил Дмитрий. – Я просто не вижу причин.

– Причина одна: вы написали объявление, – в глазах у Людвига появилось странное выражение. – И зачем-то упомянули там голос Бога. Это было слишком не осторожно, Дмитрий. Слишком. Вы ведь верите в Бога?

Дмитрий на секунду задумался:

– Скорее да, чем нет.

Людвиг качнул головой:

– Это не ответ. Вера не может быть синонимом сомнения. Вы должны это знать, вы же интересуетесь всевозможными метафизическими построениями, ведь так?

– До некоторой степени, – ответил Дмитрий.

– Очень хорошо, – улыбнулся Людвиг, – в таком случае, вы должны были понимать, что есть вероятность пресуществления ваших фантазий. Собственно, это с вами и произошло, поэтому – вы в игре.

– Что еще за игра? – тяжело вздохнул Дмитрий.

Людвиг открыл ящик стола и, не глядя, достал из него запечатанную колоду карт.

– Игра, – сказал он с подчеркнутой важностью. – Но не совсем обычная. По-своему, все очень похоже на бридж: нужно просто взять достаточное количество взяток, – Людвиг с вкусным хрустом вскрыл колоду и профессиональным жестом перетасовал карты. – Все то же самое: интуиция, хитрость, умение владеть собой. Разница только в том, что кроме карт, – Людвиг раздал себе и Дмитрию по пять и закончил фразу: – есть еще и картины. Но не просто картины, – он перевернул свои карты. – Знакомо?

Дмитрий бросил быстрый взгляд и несколько разочаровано определил:

– Таро?

– Именно, – подтвердил Людвиг. – Банальное Таро. А что вы ожидали увидеть?

– Не знаю, – пожал плечами Дмитрий. – Ничего не ожидал.

– Вот и остановимся на том, что есть, – жестко проговорил Людвиг. – Кстати, известно, сколько карт в колоде?

– Двадцать одна, – неуверенно сказал Дмитрий. – Или двадцать две, не помню точно. Хотя у вас, кажется, их больше.

– Вы, Дмитрий, дилетант, – Людвиг пренебрежительно скривился. – Конечно, больше! Их семьдесят восемь. А знаете, почему так много?

– Не имею представления.

– Да потому, Дмитрий, что пятьдесят шесть из них – фальшивые, – Людвиг перевернул карты, лежащие перед Дмитрием, – вроде этих.

Все карты Дмитрия были самыми обычными: две семерки, туз, пятерка и валет.

– Вокруг нас вообще много всего фальшивого, – с какой-то грустью сказал Людвиг. – Вы знаете, как появились карты Таро?

– Кажется, их привезли из Египта.

– Ничего подобного! На самом деле, все началось в Передней Азии чуть меньше двух тысяч лет назад, во времена царствования Бахрама Первого. Именно тогда хорошо известный вам великий Утешитель и последний из Пророков Мани, сын Фатака, вернулся по приказу царя обратно в Персию.

Учитель Света пришел пешком со стороны Восточных гор, сопровождаемый бесчисленными учениками в белых одеждах. Их было много, несколько сотен, с лицами, закрытыми белой тканью, с босыми ногами и веревочными кольцами в руках. Они врезались в царские владения ослепительно белым клином, как стая возвращающихся после душного лета птиц. Солнце вставало у них из-за спины, тени ложились им прямо под босые ступни, и все, кто попадался навстречу, почтительно склоняли головы, потому что ветер молчал, когда они пели, и дождь плакал, когда Утешитель переставал говорить.

Они прошли через пустынные земли, через бесчисленные поселения кочевников, через мутные в это время года реки, и вошли в ворота царского города в полной тишине – даже толпа заворожено застыла, глядя в изумлении на этих странных людей. Их не остановили и не спросили, кто они: стража просто расступилась, словно к воротам подошло светлое воинство небесных ахуров.

Как только под ногами у пришедших оказалась сырая земля царского города, они, пав на колени, возложили на нее ладони, трижды склонились и, встав, щедро рассыпали вокруг белую, как снег, соль. Они разбили шатры у одного из ручьев на самой окраине города, зажгли священный огонь и вознесли молитвы божественному Свету.

Город принял их настороженно, а жрецы Храма – с нескрываемой ненавистью: когда-то Учитель Света уже был милостиво принят при дворе и произвел впечатление на царя Шапура, который лично просил Утешителя присоединиться к своей свите. На этот раз история могла повториться.

Но все случилось не так.

Не успело солнце трижды исполнить свой небесный танец, как поползли слухи, что, среди прочего, адепты Света принесли с собой двадцать два кувшина красной глины, размерами с бычью голову, в которых, вместо вина, хранятся какие-то пергаментные свитки с таинственными изображениями, видеть которые дозволено только Избранным.

Сначала эта новость почти никого не взволновала, но когда ветер поменял направление и песок в пустыне приобрел желтоватый блеск, стали поговаривать, что во время полной луны свитки эти, извлеченные на свет и вывешенные в определенном порядке, начинали говорить голосом единого Бога, одаривая слушающих невыразимым блаженством и благодатью.

Зависть завладела сердцами многих и многих в городе, потому что были еще те, кто помнил сладкое опьянение экстазом всепоглощающей веры, но жрецы Храма давно уже упустили из рук те нити, дергая за которые, можно было играть душами горожан.

Желание услышать голос единого Бога ослепило умы тем, кто устал от праздной скуки городской жизни. К Утешителю пришли с большими дарами, желая купить загадочные свитки, но Манес, услышав просьбу, лишь закрыл руками лицо и повернулся к просящим спиной.

И тогда на Учителя Света написали донос. Его схватили, подвергли допросам и пыткам в присутствии самого царя, магупата Картира и царицы Сакской, после чего заковали в цепи и бросили в темницу. Там Учитель и перешел в вечность, успев лишь отдать свои последние распоряжения через верных учеников при царском дворе. Поэтому к новой луне свитки исчезли, как утренний туман под лучами восходящего солнца, и как ни старались жрецы Храма найти их, все усилия были тщетны.

– С этого все и началось, – Людвиг очертил в воздухе круг. – Безостановочное движение, похожее на полет мотылька.

– Красиво, – сказал Дмитрий.

– Что красиво? – Людвиг откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Дмитрия.

– Красиво излагаете, – пояснил Дмитрий.

– Рад, что вам нравится, – Людвиг сдержанно улыбнулся. – Тем не менее, продолжим. История нашла свое продолжение довольно скоро, потому что болтливых людей и в те времена было предостаточно.

Возможно, никто бы так и не узнал, что таили в себе эти свитки, если бы не человек, известный теперь каждому под именем святого Августина.

Девять долгих лет молодой послушник учения Света ждал с замиранием сердца, когда его позовут в тесную трапезную Избранных и дано ему будет услышать голос истинного Бога, светлого и предвечносущего, обращенный лично к нему и повествующий о непостижимом и неизреченном.

Он отрастил длинные волосы и завил бороду в три косички, отказался от всякой еды, кроме той, что растет в темноте, вроде трюфелей и земляной груши, пил воду из пещерных источников и подолгу смотрел на солнце, пока у него не начинали слезиться воспаленные глаза. Он был нетерпелив и начинал танцевать за час до рассвета, а на закате пел скорбные песни, провожая последние лучи солнца криками боли и страдания. Он смеялся, когда утро встречало его чистым небом, и безутешно рыдал, если дождем; он носил тлеющие угли в руках, спал, стоя на коленях, мочился только по ночам и только на запад, и молчал все время, пока луна шла на убыль. Он громче других восхвалял Изначальный Свет и последнего из Пророков, но Избранные словно не слышали его.

Тогда он испросил разрешение уйти поститься в пустыню, чтобы усмирить гордыню и стать воистину достойнейшим из достойных. С рассвета до глубокой ночи он, не останавливаясь, ходил вслед за солнцем, пока не падал, обессилено, на жесткий песок. Кожа у него стала пахнуть полынью, а волосы – пеплом, на теле под одеждой появилось четыре еврейских буквы и две греческих, а взгляд его стал похож на взгляд умирающего пустынного льва. Но когда он, истощенный и еле живой, приполз обратно в Общину, никто не сказал ему ни слова, никто не позвал его в запретную комнату: ему молча срезали две пряди волос, налили воды в небольшое углубление в камне и положили кусок пресного высушенного на солнце хлеба.

Как только Августин опять смог ходить, он с новыми силами принялся доказывать, что достоин встретиться лицом к лицу с Всепрощающим Богом, чтобы услышать и передать людям слова надежды и ободрения. Он принялся изучать истины, записанные в книгах, что хранились в Общине, он стал задумываться о движении небесных светил, он складывал и перемножал простые числа, пытаясь постичь гармонию мира минуя очевидные признаки хаоса, он трижды переписал все книги Учителя, он распознал умом все логии и мудрые мысли Пророков, но все было напрасно: его усилия оставались незамеченными, и его по-прежнему оставляли за порогом внутренних комнат.

И когда от его терпения остались только бледные шрамы на локтях и коленях, ночью, как вор, он вышел из дома Слушающих и двинулся на запад, бросив на пороге Трапезной заношенную овечью шкуру и камень, измазанный калом.

Августин добрался до Рима, где бескорыстно открыл тайну пергаментных свитков епископу Римской Церкви. У епископа были все основания поверить услышанному, он шепнул слово верным людям при Императоре, и заскучавшие было псы Вечного Города опять вздернули морды по ветру. Но когда вдоль дорог в петлях задергались тела в белых одеждах, а за таинственными сокровищами манихеев началась кровавая охота, свитки снова бесследно исчезли, словно расползлись, как священные змеи, по всей Передней Азии.

– Никогда бы не подумал, что Августин был манихеем, – заметил Дмитрий.

– Вы, Дмитрий, никогда бы не подумали это о таком количестве известных вам персоналий, что я даже не стану их перечислять – слишком много.

– Нет, я, конечно, в курсе, что манихейство лежит в основе всех более-менее известных тайных учений…

– Это очень хорошо, – перебил его Людвиг. – Я тоже в курсе, что вы в курсе. Но сейчас речь не об этом. Мы подошли к очень важному моменту, который стал поворотным в судьбе картин, написанных рукой Манеса. Эпизод, о котором вам стоит узнать, растянут во времени, и завершился он в тысяча триста седьмом году, когда слухи о таинственном источнике власти одного католического Ордена переполнили ядом зависти воздух Парижа, и король, не выдержав, отдал приказ начать аресты во всех подвластных прецепториях. Вы ведь понимаете, о каком Ордене идет речь?

– Естественно, – не удержавшись, дернул щекой Дмитрий. – В наше время, слава Богу, это понятно даже школьнику, не находите?

– Вы правы, – с обреченной печалью подтвердил Людвиг, – даже школьнику. Болезненная страсть к таинственному когда-нибудь погубит эту цивилизацию. Извините за пафос, но я, как лицо непосредственно заинтересованное, испытываю по этому поводу крайне негативные эмоции. В общем, да, – Людвиг развел руками, – вам это покажется банальным, но в нашей истории тамплиерам тоже отведена не последняя роль.

Знойным июльским днем тысяча сто четырнадцатого года к одному храброму христианину по имени Гуго де Пайен пришел неизвестный человек с веревочной петлей в руке и дорожным мешком за плечами. От человека пахло молоком черной коровы и прошлогодним изюмом, у него был длинный нос, торчащий из-под капюшона, и негромкий спокойный голос, которым он смиренно попросил скучающего рыцаря проводить его за умеренную плату в Святую землю для поклонения святыням Иерусалима.

До того никогда не промышлявший охраной паломников, вассал графа Шампанского, тем не менее, особо не вдаваясь в подробности предстоящего путешествия, тут же согласился. Спустя всего три дня, они были уже в пути.

Никто не знает, почему, но в Святую землю благородный де Пайен приехал один. От странного человека у него остался только тот самый заплечный мешок, в котором, тесно прижавшись друг к другу, лежали девять странных свитков, зашитых в прочные кожаные чехлы, источавшие аромат мирры. Добравшись до Иерусалима, де Пайен снял комнату в какой-то ночлежке, заперся изнутри и спешно вытряхнул содержимое мешка себе под ноги.

Вспоров чехлы и разложив картины на полу, де Пайен три недели не выходил из комнаты, отказывая себе в пище и вине и вознося бессвязные молитвы. И наконец, в первую ночь очередного полнолуния, картины вдруг заговорили тихим печальным шепотом, словно жалуясь обезумевшему от невыразимого чувства рыцарю на разрушенную полноту единства, в которой ранее пребывали изображения, нанесенные на пергамент рукой Утешителя.

С бешено бьющимся сердцем де Пайен внимал голосу, льющемуся ото всюду в его тесной комнате с запертой дверью. За те несколько минут, пока он слышал эти звенящие тоской звуки, волосы на голове у него стали прозрачными, как стекло, а на ладонях появились стигматы.

Следующим же утром он оседлал коня и отправился к королю Бодуэну.

Его приняли без лишних слов и выслушали с огромным вниманием. Не известно, раскладывал ли де Пайен свои свитки перед королем и его духовником, но ему поверили. Де Пайен получил в свое распоряжение бывшие конюшни при разрушенном храме, перенес туда свой скромный скарб и занялся поиском достойных носить под доспехами живое слово Единого Бога. Спустя девять лет об Ордене нищих рыцарей Христа заговорил весь мир.

Вполне достоверно известно, что к моменту вступления на трон Филиппа Красивого рыцари Храма преуспели собрать девятнадцать заветных свитков, обретя их в поразительных по смелости походах и операциях, проведенных на территориях, подвластных язычникам и магометанам. Но главным было не это. Главное, что картины, упорно молчавшие несколько веков подряд, теперь охотно вещали в присутствии магистров Ордена, о чем довольно скоро поползли нехорошие слухи. И, как обычно, молва исказила все до неузнаваемости.

Говорили, что рыцари впали в ересь катар; что имеют сношения с неверными-ассасинами; что покланяются говорящей голове и носят на теле грубые веревки вместо крестов; что премерзко лобызают друг друга в срамное и непотребное; что плюют на крест ради шутки и отрекаются от Бога, доказуя преданность магистрам ордена, а паче всего, идол, от которого у них бесчисленные победы и богатство, требует воздаяния в виде человеческих жертв и содомических оргий.

Вокруг ордена стали сгущаться тучи, в воздухе запахло кострами, и, в конце концов, все было кончено в том самом тысяча триста седьмом году, когда Авиньонский Папа под давлением французского короля подписал буллу о роспуске Ордена и предал суду его верховных прелатов.

Однако, после арестов и конфискаций, картин среди бесконечных богатств Ордена, как и следовало ожидать, никто так и не обнаружил.

– Тамплиеры знали о предстоящих погромах, поэтому успели предпринять необходимые меры, – Людвиг взял свои карты и аккуратно вложил их в обратно в колоду. – Как поют нынешние любимцы публики: «Если хочешь спрятать это дерево, то спрячь его в лесу», – он перемешал колоду и пояснил: – С картин сняли копии, а потом все продали с молотка. Вы слышали о Джотто ди Бондоне?

– Нет, – честно признался Дмитрий.

– Правда? Странно, очень известное имя. Собственно, он был одним из тех, кто снимал копии по заказу Ордена, причем, как это ни парадоксально, занимался этим в Авиньоне, прямо под носом у Папы. Более того, Джотто участвовал в продаже картин, на чем сделал не малый, по тем временам, капитал. Кстати, знаете, кто был одним из покупателей?

– Кто?

– Господин Данте. Он был довольно близко знаком с Джотто ди Бондоне через своего нотариуса, говорят даже, что они имели общие денежные интересы, поэтому Данте, весьма вероятно, досталось несколько подлинников. В это, кстати, легко поверить, если судить по последствиям: в том же году Данте приступил к созданию своей «Комедии». Поверьте мне, без вдохновения, исходившего от свитков, посредственный поэт Дуранте дельи Алигьери никогда бы не стал великим Данте!

Людвиг аккуратно поправил повязку на левом глазу.

– Но для нас важно кое-что другое, – веско сказал он: – Джотто ди Бондоне составил опись картин, указав признаки настоящих и поддельных, которые он маркировал принятыми в то время символами – пентаклями и мечами. Но кому достался этот список, до сих пор в точности не известно, хотя многие считают, что, в конечном итоге, он оказался в руках шевалье Жакмена де Грингонье. Был такой художник, любимец слабоумного короля Франции Карла VI.

Знойным июльским днем тысяча триста девяносто второго года в дом придворного живописца Жака де Грингонье постучался странный сгорбленный человек с веревочным кольцом в правой руке и дорожной сумкой за спиной. Он был довольно стар и выглядел изможденным, от него пахло молоком черной коровы и мокрой землей. Человек отказался назвать свое имя, но поспешил уверить, что у него есть нечто большее нескольких ничего незначащих звуков.