Текст книги "Из вечности в лето"

– Браво, Рафик, – с металлом в голосе медленно проговорила Лиза.

– Лиза, милая! – встрепенулся Рафаэль. – Тебя обидели мои невинные сентенции?

– Нет, – Лиза хищно улыбнулась. – Просто ты слишком сильно фонишь.

– Я – фоню?! – Рафаэль схватился за сердце и тихо осел на пол. – Я, который всего себя?.. на алтарь… фоню?!

– Чай готов, – появилась в дверях женщина. – Если хотите, пойдемте.

– Спасибо, мы еще немного посмотрим, – ответила Лиза за всех.

– Конечно, – кивнула женщина. – Я буду там. Приходите.

Рафаэль подождал, пока она уйдет, и издал предсмертный стон.

– Рафаэль! – Лиза изобразила испуг. – Ты умираешь? Какая жалость! А кто же вместо тебя закончит экскурсию? Ты так красиво повествовал. Может, продолжишь?

– Ну, если вы настаиваете, – подскочил Рафаэль. – На чем я остановился? А! Портреты. Саша отличался предельно обостренным чувством лица: он всегда видел в лицах что-то, что не видели другие. И умел это воспроизвести. Взгляните – один самых известных его ликов, "Пророк". Узнаете?

– Нет, – ответили Дмитрий с Лизой хором.

– Хм, – с трудом воздержался от колкостей Рафаэль. – Это, юные мои неучи, великий Стравинский. Почему именно его Саша выбрал в качестве прообраза – он ни кому не объяснил, но, если принять во внимание великолепие и скрытые смыслы пресловутой "Весны священной", то ничего удивительного в этом выборе нет. И опять же, взгляд – всегда прямо вам в глаза, но никаких вопросов – только ответы. Это очень важно! Именно через взгляд эманирует свет нематериального, стоящего по ту сторону метафизической грани холста. Скажем, вот эта картина – одна из тех… Лиза! – Рафаэль вдруг побелел и потерял голос. – Что с ним?! – просипел он. – Лиза!

Дмитрий очнулся от запаха нашатыря, ударившего в нос.

– С возвращением, – доктор Менгеле скомкал в пальцах вату и положил ее себе в карман. – Я должен был предупредить вас, Дмитрий: нужно контролировать окружающую реальность, иначе вас могут запросто превратить в кретина. В каком-то смысле, это не худший вариант, но если жизнь вам интересна как источник интеллектуальных удовольствий, постарайтесь научиться не раскрываться. Кстати, вы теперь в неоплатном долгу перед Лизой – она буквально выдернула вас с того света.

Дмитрий попытался привстать.

– Лежите, – доктор жестко оборвал его порыв. – Нужно прийти в себя. Да, вот еще: должен извиниться за вчерашнее, я ошибся насчет приемлемой для вас дозы. Допускаю, что сегодняшний инцидент – следствие моей непростительной ошибки. Еще раз мои извинения.

Дмитрий качнул головой.

– Что со мной приключилось? – шершавым голосом спросил он.

– Кто-то попытался подключиться к вашему сознанию, – ответил доктор. – К сожалению, это расхожая практика. Ваше появление уже замечено среди игроков, поэтому вы теперь объект пристального внимания.

– Замечательно, – проскрипел Дмитрий, скривившись.

– Не волнуйтесь, все ваши неприятности закончатся буквально завтра.

– Завтра? – напрягся Дмитрий. – Почему?

– По правилам, – раздался жизнерадостный голос Людвига. – Спасибо, доктор, что привели нашего героя в чувство.

Людвиг подошел ближе, придвинул стул к кровати и сел.

– Завтра мы выведем вас в свет, – сказал он, – после чего ваш статус будет автоматически определен, и на вас распространится действие Устава.

– И что? – подался вперед Дмитрий. – Я стану бессмертным?

– Мне нравится, как быстро вы приходите в себя, – рассмеялся Людвиг. – Конечно же, нет! Бессмертным вы сможете стать только в исключительных обстоятельствах, но вот неприкосновенным – это я могу гарантировать. Вам следует знать, Дмитрий, что отвратительная манера вторгаться в чужое сознание очень жестко преследуется по Уставу, и за последние пару сотен лет подобных эксцессов в отношении членов клуба не случалось ни разу. Для этого есть весьма внушительные механизмы сдерживания, так что отныне можете не беспокоится, – Людвиг ободряюще улыбнулся. – Так вот, по поводу завтра. Очень кстати, именно завтра – очередная партия.

Дмитрий приподнялся, сбив подушку себе под плечи:

– И что я должен буду делать? – спросил он.

– По большому счету, ничего особенного, – сказал Людвиг. – Ваша главная задача – появится в качестве моего ассистента. Тем не менее, есть вероятность, что доктор разрешит вам вслушаться.

– Разрешит что? – не понял Дмитрий.

– Вслушаться, то есть, определить достоинство картины, – пояснил Людвиг. – Безусловно, в первый раз вы вряд ли сможете быть действительно полезны, но, по меньшей мере, получите представление о некоторых нюансах происходящего. Поэтому я, если позволите, дам вам некоторые разъяснения, – он достал из кармана пиджака повязку и аккуратно надел ее, прикрыв левый глаз. – Сначала несколько общих слов. Первое: в игре есть своя иерархия – Хранители, Игроки и Присутствующие. Преподобный Крис, как вы, наверное, догадываетесь, – наш Хранитель, я – Игрок, а вы, Дмитрий, отныне – один из Присутствующих. Второе: партия расписывается всегда на трех игроков, причем, все игроки должны выступать от имении разных Хранителей. Третье: игрок никогда не принимает решения без совета одного из присутствующих. Впрочем, как я уже сказал, завтра лично вас это может и не коснуться: в соответствии с решением Йоркширского Клуба, от каждой стороны может быть выставлено до трех Присутствующих. Соответственно, кроме вас, завтра за моей спиной будет доктор, – Людвиг сдержано кивнул в сторону Менгеле, стоящего рядом, – и девочка по имени Сара. Вам все ясно?

– Я бы так не сказал, – с сомнением пробормотал Дмитрий.

– Это очень хорошо. Ясность только препятствует правильности действий, – Людвиг поднял палец. – И запомните: игра непредсказуема. На кону всегда может оказаться оригинал или одна из самых первых копий. За выбор картин для игры отвечает Хранитель, чью логику не в силах понять никто, поэтому мы не знаем, что ставим на кон сами, и что ставят наши партнеры. Но если вы почувствуете даже малейшее дуновение ветра с той стороны мира, вы должны об этом сказать. К сожалению, кейсы, в которых выставляются для обмена картины, сделаны так, чтобы максимально исказить вибрации, идущие от изображений, но лучшие из присутствующих ошибаются редко. Я склонен полагать, что вы можете оказаться одним из лучших, – Людвиг поднялся. – На этом все. Встретимся завтра возле театра – доктор за вами заедет.

– Возле театра? – переспросил Дмитрий.

– А почему нет? – пожал плечами Людвиг. – Это ведь игра! Театр для нее – самое подходящее место. Впрочем, все будет происходить не на публике. Расслабьтесь, Дмитрий. Поменьше задумываетесь о причинах и следствиях. Лучше, побольше спите. И постарайтесь во сне увидеть воду – это будет хорошим знаком. Да, вот еще что: захватите с собой шоколадку – для Сары. Она оценит.

6.

Девочке Саре на вид было около тринадцати, вряд ли больше.

Дмитрий тут же вручил ей шоколадку, Сара радостно улыбнулась, сунула шоколадку подмышку и, протянув красивую тонкую ладошку, представилась. Дмитрий ладошку пожал и тоже назвал свое имя.

– Первый раз, да? – сверкая глазами, констатировала Сара. – Это видно! – она звонко рассмеялась. – А я уже… – Сара стала быстро загибать пальчики: – да: семь раз!

– Не может быть! – изобразил Дмитрий почти искреннее удивление.

– Может, – отозвался за Сару Людвиг. – У нее очень развитое чутье, отличный нюх и цветовое восприятие. Кроме того, она просто молодец.

– Это – да, – солидно подтвердила Сара, – я молодец! Лучше меня в стране никого нет, поэтому у нас все чики-поки!

Людвиг по-отечески потрепал ее по волосам.

– Дядя Людвиг, а кто сегодня играет? – спросила Сара, состроив серьезное личико.

– Тристан.

– И Изольда? – обрадовалась Сара.

– И Матильда, – поморщился Людвиг. – Между прочим, редкостная стерва, – доверительно сообщил он шепотом Дмитрию. – Наверняка начнет стрелять в вас глазами и сотрясать формами. Мой совет: не обращайте внимание. И вообще, ни на что не обращайте внимания. Все произойдет само собой и будет именно так, как и должно быть.

– А как должно быть? – счел нужным поинтересоваться Дмитрий.

– Увидите, – ответил Людвиг. – Нам сюда.

Они поднялись по ступенькам и вошли в здание театра. Тут же рядом материализовался человек в черном, напоминающий распорядителя на похоронах, сделал быстрый приглашающий жест и устремился вперед торопливыми семенящими шажками, без остановки двигаясь через коридоры и залы.

Помещение, в котором они, в конце концов, оказались, находилось где-то в подвальных уровнях, имело круглую форму и довольно высокие потолки. В самом центре стоял огромный стол, за которым уже сидело три человека. Дмитрий удивленно взглянул на Людвига.

– Свидетель, – почти беззвучно пояснил тот.

Свидетель был высоким мужчиной с явно выраженной скандинавской внешностью. Белый костюм, темно-лиловая шелковая рубашка и широкий белый галстук. Спокойный взгляд сквозь полупрозрачные ресницы.

Слева от Свидетеля ерзал немолодой седовласый семит с суетливыми смеющимися глазами. Шерстяная тройка мышиного цвета, сверкающие золотые запонки и булавка для галстука с грубо обработанным бриллиантом. Встретившись взглядом с Дмитрием, он слащаво дернул дряблыми щечками и приветственно кивнул.

Справа царственно восседала роскошная брюнетка средних лет с дрожащей полуулыбкой Джоконды. Темное платье, глубокое декольте, шаль, никаких признаков косметики и украшений. Дмитрия она словно не заметила.

Людвиг прошел на свободное место за столом и сел.

– Господа, – гулко произнес Свидетель с заметным тевтонским акцентом, – рад приветствовать вас за этим столом. Если кто-то имеет причины отказаться от сегодняшней игры, соответствующие выплаты составят триста шестьдесят пять тысяч и два. Есть желающие?

– Мистер Людвиг? – вопросительно припал на стол седовласый, елейно улыбаясь белоснежными зубами.

– Благодарю, – отрицательно качнул головой Людвиг.

– Мадам? – метнулся в противоположную сторону седовласый.

Мадам хищно оскалилась:

– Тристан, прекратите извиваться!

– Что вы, мадам! Я исключительно в соответствии с правилами. Все готовы к игре, ваша светлость, – довольно констатировал Тристан, отвесив поклон в сторону Свидетеля. – Приступим-с?

– С готовностью, – кивнул Свидетель. – Итак, – он извлек из-под стола увесистую колоду и аккуратно, без лишних звуков, вскрыл упаковку. – Прошу, ваши фонды, господа.

Рядом с Игроками тут же объявились секунданты с кейсами: доктор Менгеле, могучий кавказец рядом с Тристаном и невысокий лысый человечек с нервным лицом возле Матильды.

Свидетель сделал едва заметный жест – и кейсы легли на стол.

– Можем начинать, – провозгласил Свидетель. – И пусть судьба будет справедлива к вам, господа, – Свидетель закрыл глаза и принялся раздавать карты.

Делал он это медленно и очень основательно: большим пальцем правой руки сдвигал карту от себя, подхватывал остальными, плавно опускал ее к самой поверхности стола, после чего виртуозно отправлял ее в сторону игрока, причем за все время ни одна карта не перевернулась. Наконец, Свидетель бросил последнюю карту – Людвигу, – положил несколько оставшихся на стол и тихо проронил:

– Козырь – кубки.

В тот же момент свет в помещении погас.

Дмитрий дернулся, но доктор жестко сжал ему руку чуть выше локтя:

– Спокойно.

Дмитрий зачем-то кивнул.

Раздалось мерное шуршание: игроки раскладывали в руках карты.

– Мадам! – голос Тристана. – Ваше слово.

– Я знаю, – отозвалась Матильда. – Допустим, guarde.

– Достойное начало, – комментирует Людвиг. – Однако, я позволю себе guarde sans.

Тристан неприятно смеется:

– Я пас, господа, мне нет смысла тягаться с такими серьезными заявлениями. Впрочем, позволю себе заметить, что это называется с «места в карьер».

– Не вам судить, – довольно злобно цедит сквозь зубы Матильда.

– Ход!

На столе затрепетали карты. Дмитрий растерянно замотал головой, пытаясь понять, что происходит.

– Тише ты там, – противно взвизгнул Тристан. – Людвиг, дорогой мой, что за отвратительная манера приводить новичков? Мы же с вами серьезные люди, а вы устраиваете балаган. Это архи некрасиво и невежливо! По меньшей мере, по отношению даме! Матильда, душа моя!

– Тристан, как это мило: вы вступились за меня как настоящий рыцарь! – мягко проворковала Матильда. – Но прошу вас, закройте рот, из него пахнет.

– Дура! – мелко проблеял Тристан с наглым смешком. – Изо рта даже у ангелов пахнет, а они дерьмо, как раз, не жрут.

– Никогда бы не подумала.

– Ваш ход, – холодный голос Людвига.

– Я знаю! – шипение Матильды. – Кстати, Людвиг, это правда, что вы совсем не пьете молоко?

– Правда.

– А почему?

Секундная пауза: шуршат карты.

– Я не люблю, когда белое не имеет формы, – ответ Людвига. – Скажем, ваша грудь…

– Что?! – голос Матильды звенит, как лопнувшая тетива.

– Ваша грудь, – интонации Людвига не меняются, – напротив, являет пример, достойный моего интереса. Я подозреваю, что задающий профиль, по меньшей мере, дважды дифференцируем в любой точке и имеет не более пяти пунктов в представлении Безье.

– Четыре, – скромно роняет Матильда.

– Тем более. Кроме того, ваша мраморная кожа, мадам, дарит ощущение скрытых подтекстов, которых начисто лишен беспросветно однообразный и отвратительно однородный белый цвет молока.

– Вы умеете польстить женщине…

– Господа! – у Тристана почти истерика. – Мне ваши рассуждения категорически неприятны!

– Вполне объяснимо, – в словах Матильды ни капли снисхождения: – Сто лет воздержания…

Скрежет зубов.

– А если вот так, месье благородный сеньор?

Секундная пауза, потом спокойный голос Людвига:

– Меняю карту.

Воцаряется оглушительная тишина.

– Свет! – срывается на вопль Тристан.

Дмитрий на секунду зажмурился от хлынувшего сверху ослепительного света.

– Так всегда, – едва слышно выдохнул ему в ухо доктор.

Мизансцена осталась почти без изменения, только Свидетель переместился несколько вглубь комнаты.

Взлохмаченный и бледный Тристан, припав грудью на стол, пожирал глазами Людвига и нервно подергивал скулами. В уголках губ у него пенилось.

– Ага! – кровожадно проскрипел он. – Попался-таки кобель на мякине!

Свидетель встал, подошел к столу и бросил взгляд на две лежащие в центре карты.

– Четыре против восемнадцати, – констатировал он. – Принимается. Ваше предложение?

Доктор тенью переместился к столу, приоткрыл кейс, осторожно извлек цилиндрический футляр и положил его поверх карт. Тристан шумно сглотнул.

– Мааальчик! – не отрывая взгляда от футляра, кастрировано воззвал он.

Над столом возник долговязый лысый юноша с прыщавым лицом и редкой порослью на подбородке.

– Что там? – с замиранием спросил Тристан.

Долговязый склонился над футляром и прислушался, поводя ушами с весьма приличной амплитудой. Минуту спустя он выпрямился и, отрицательно покачав головой, неприятно осклабился.

– Не пойдет! – истерично взвизгнул Тристан. – Фуфло подсовываешь?

– Я возьму, – спокойно произнесла Матильда и положила на стол одну из своих карт рубашкой вверх.

– На зло, да? – взвился Тристан. – Мне на зло, старая ведьма? Хорошо! Давай, ты еще ляг под него, шлюха недовыделанная! А я все равно ему сейчас устрою! Я ему разыграю битву при Грюнвальде, посмотрим, как ты запоешь после этого!

Людвиг перевернул лежащую перед ним карту: Суд.

– Круг закрыт, – констатировал Свидетель, сгребая карты со стола. – Guarde san, герр Людвиг.

– Благодарю, – улыбнулся Людвиг Матильде.

– Не стоит, – Матильда пошевелила пальчиками. – Надеюсь, содержимое этого футляра не обманет мои ожидания?

– Давай, надейся! – желчно прошипел красный от злости Тристан. – Представляю, какую муть он тебе впихнул.

– Вы готовы продолжить? – осведомился Свидетель. – Прекрасно, – он принялся раздавать. – Козырь – кубки.

– Опять, – недовольно проворчал Тристан. – Ненавижу повторения.

– Вы это говорили и в прошлый раз, – заметила Матильда. – Повторяетесь, милый Тристан.

– Стерва! – брызнул слюной Тристан. – Давайте, начали!

Свет снова гаснет.

– Ну, – мерзкий голос Тристана. – Слово!

– Я пас.

– Prise.

– Отлично! – Тристан доволен. – На этот раз я – guarde!

Шуршание карт.

– Кстати, мадам, – Людвиг возобновляет светскую беседу, – вы по-прежнему не спите в полнолуние?

– Увы, – усталый вздох Матильды. – Это доставляет мне невыносимые мучения.

– Простите, я совсем не хотел вас… – смущается Людвиг.

– Что вы! – перебивает Матильда. – Мне приятно, что вы помните о такой незначительной мелочи! Тем более, что я уже нашла хоть какое-то лекарство: научилась занимать себя разными головоломками. Вроде вычисления картины неба в тот же день, но, скажем, лет так триста назад. Семьдесят семь часов захватывающих расчетов – и головной боли даже ни намека!

– Вы не перестаете меня удивлять, мадам, – Людвиг сдержанно восторгается. – Ну а вы, Тристан, чем развлекаетесь в полнолуние?

– Читаю Протоколы известных вам мудрецов, – плюется желчью Тристан. – Очень, знаете ли, бодрит.

– Не сомневаюсь! – веселый смех Людвига. – Сам люблю!

– Ой, и что вы говорите? – отвратительно квакает Тристан. – Рад, что вам нравится наше народное творчество! Я вот тоже читал про эту самую «вашу борьбу», и таки должен сказать, что смертельно скучал. Тот же Ульянов в социистике и сочнее, и глубже. Кстати, что вы на это скажете?

Опять ватная тишина. Затем слабый голос Матильды:

– Карту.

– Раньше думать было нужно! – радостный вопль Тристана. – Лично я – не располагаю! И не имею желания!

– От вас никто и не ждет.

– Мадам, – говорит Людвиг, и на стол тихо ложится карта.

– Благодарю, – сдержанно роняет Матильда. – Свет, будьте добры.

У стола уже возник низенький секундант с кейсом, Тристан лениво развалился в кресле и безучастно копался в своих встрепанных седых бакенбардах, а Матильда, тяжело дыша, напряженно сверлила взглядом Людвига, который медленно повернулся к Дмитрию и сделал легкий приглашающий жест. Дмитрий дернулся, но его тут же остановила жесткая рука доктора. Дмитрий даже не обернулся, застыв на месте. Вперед деловито просеменила Сара.

Она дважды обошла стол по кругу, исподлобья глядя на выложенный секундантом Матильды футляр и как-то странно поводя плечами, словно у нее поламывало в позвоночнике. Затем она медленно приблизилась к Людвигу и прижалась к нему щекой.

– Синее, – прошептала она. – А пахнет халвой. Странно, правда?

Людвиг кивнул.

Сара постучала ноготками по столешнице, опасливо тронула футляр пальчиком и, наконец, задумчиво протянула:

– Я бы не брала.

Матильда поджала губы, а Тристан просиял и с саркастической ухмылкой воззрился на Людвига.

– Простите, мадам, – холодно произнес тот.

– Ничего, – натянуто улыбнулась Матильда и кивнула секунданту. Футляр был тут же заменен на другой. – Примите этот.

– Я! – заорал Тристан, подскакивая с места. – Я готов помочь благородной даме, оказавшейся в беде по воле неумолимых обстоятельств! Мааальчик!

Свидетель посмотрел на Тристана испепеляющее.

– Позвольте! – оседая в кресло, замямлил Тристан, словно его щелкнули по носу. – Я имею право делать предложение!..

Людвиг кивнул Саре.

Сара осторожно приблизилась к футляру и принюхалась.

– Такой легкий букет, – задумчиво пробормотала она. – И тепло. Хотя музыки совсем не слышно… Мне было бы интересно, что там. Давайте, возьмем, а?

Людвиг неторопливо подвинул карту в сторону Матильды. Матильда одарила его улыбкой и перевернула: Мир.

– Второй круг закрыт, – безапелляционно констатировал Свидетель. – Было сделано два обмена. Этого достаточно, господа. Желаете продолжить игру?

Тристан презрительно дернул щечкой:

– Я при своих. Увольте!

– Достаточно, – кивнула Матильда.

Людвиг только пожал плечами.

– Игра закончена, господа, – провозгласил Свидетель, собирая карты со стола. – Всем мои благодарности.

Игроки тут же встали.

– Тупой исход, – пробрюзжал Тристан, отваливаясь от стола с помощью подбежавшего прыщавого юнца. – Когда вырастешь, не имей дел с женщинами – они хуже моли.

– Истинно так, – рассмеялась Матильда, закладывая курс к выходу. – Вы, Тристан, умеете делать комплименты.

– Дура, – побелел Тристан. – Я имел в виду совсем другое!

– Я тоже, – пожала плечами Матильда. Проходя мимо Дмитрия, она на секунду зависла в воздухе: – А вот вы мне определенно нравитесь, гарсон, – проронила она. – В вас есть что-то от карлика. Меня это интригует.

Людвиг был доволен результатом.

– Не думаю, что Матильда играла по-крупному, – сказал он в машине, – но, по меньшей мере, это был достойный обмен. Что мы потеряли, доктор?

– Десять денариев, – бесстрастно проговорил Менгеле, – седьмая копия, работы пана Туповица, 1479 год. Клуб Коллекционеров предлагал за нее семьсот сорок.

– Хм, – пожал плечами Людвиг. – Надеюсь, мы обменяли ее на что-то более ценное.

– Однозначно, – уверенно подтвердил доктор. – Судя по тому, что услышала Сара, там вполне может оказаться нечто весьма существенное.

– А именно? – спросил Дмитрий.

– Это скажет только монсеньер Крис, – с улыбкой ответил Людвиг. – У нас нет привилегии открывать двинувшуюся карту. Кстати, как вам игра?

– Не знаю, – признался Дмитрий. – Я ожидал чего-то другого.

Людвиг с доктором рассмеялись.

– Другое у вас еще впереди, – заверил Дмитрия Людвиг. – Сегодняшняя игра – только маленькая мимолетная встреча. Серьезные игры проходят совсем по-другому, – Людвиг на минуту замолчал, мечтательно прикрыв глаза. – А вы неплохо держались, – сказал он, наконец. Дмитрию. – Я не вполне согласен с доктором, что он не пустил вас, поскольку игра была крайне простой, но Сара, безусловно, справилась идеально. Ей всего тринадцать с половиной, но у нее чутье проститутки с улицы Блондель. У нас уже два оригинала исключительно благодаря ей.

– А сколько всего?

– Не спешите все знать, юноша, – с металлом в голосе проговорил доктор. – Знание, как известно, умножает скорбь.

– Да, – подтвердил Людвиг. – Однажды мне довелось слышать предсмертную песню Хранителя, который знал. Должен сказать, что ничего более душераздирающего я в жизни не помню. Мне иногда снится этот поток материализовавшейся боли, похожий на реку, по которой плывет мое безвольное тело, и тогда мне хочется уснуть во сне, потом скорее уснуть в том сне, в котором я сплю, и в том сне, который следующий, и никогда не просыпаться там, где воспоминания острее, чем колено.

– Именно, – подытожил доктор. – Поэтому лично я стараюсь вообще ничего не знать, что не относится к сфере моих насущных мотиваций, чего и вам…

Закончить фразу доктор не успел.

7.

Дмитрий так и не понял, почему машина перевернулась. В салон хлынул стеклянный поток, автомобиль с диким скрежетом проехал на крыше и тяжело завалился на бок.

Дальше все произошло так быстро, что Дмитрий не успел вздохнуть, как его уже выдернули из машины, взрезав блеснувшим ножом ремень безопасности, заломили руки за спину, накинули на голову мешок и бросили на пол в тут же рванувшийся с места фургон.

Фургон трясло, и Дмитрия первое время мотало из стороны в сторону, пока чья-то нога заботливо не впечатала его в угол. В таком состоянии он пролежал часа полтора, сначала маясь от ноющей боли в затекших руках, а потом – провалившись в полузабытье с мрачными бессмысленными видениями.

Когда с него сдернули мешок и сунули под нос аммиачную соль, Дмитрий вздрогнул, с трудом открыл слипшиеся веки и увидел перед собой жесткое лицо Матильды.

– Удивлены? – холодно улыбнулась она. – Напрасно. Вы просто еще не освоились в новой для вас ситуации. Это пройдет. С годами. Как вас зовут?

– Дмитрий.

– Жалкое имя.

Матильда подплыла к Дмитрию вплотную:

– Так вот, Дмитрий, – проговорила она, – вам нужно больше интересоваться людьми, с которыми вас отныне связало Провидение. Например, что касается меня, то вы должны знать: я всегда получаю вещь, которая мне понравилась, – она вдруг недовольно поморщилась, – за исключением… ммм… в общем, за редким исключением. Вы мне понравились. Кроме того, я люблю вмешиваться в дела этого напыщенного фанфарона Людвига, потому что он слишком удачлив. Хотите знать, что я проиграла сегодня?

– Нет, – ответил Дмитрий подавленно.

– И снова напрасно, – Матильда указательным пальцем поддела Дмитрия за подбородок и запрокинула ему голову. Глаза ее испепеляли. – Я люблю, когда мои проблемы волнуют моих собеседников.

Матильда звонко хлестнула Дмитрия по щеке.

– Вы, как я посмотрю, уже забыли деликатное обращение Мартина, – сказала она. – Поверьте, по сравнению со мной, он – мать Тереза. Впрочем, не имею желания вас запугивать, скорее, наоборот. Пойдемте, я покажу вам одну из своих коллекций, вам понравится.

Дмитрий послушно поплелся за Матильдой по длинному коридору.

– Послушайте, Дмитрий, – неожиданно мягко заговорила Матильда, взяв Дмитрия под руку, – у вас такой вид… Вы никогда раньше не переворачивались в машине?

– Никогда, – ответил Дмитрий тускло.

– Странно, – Матильда нахмурилась. – Я, например, практикую это довольно часто. Резкая смена течения событий действует очень освежающе. Вы обязательно должны попробовать еще раз. Что вы об этом думаете?

– О чем?

– Да, Дмитрий, – разочарованно протянула Матильда. – Вы все-таки как-то слишком не в своей тарелке. Это я на вас так действую? Увы, это мой недостаток. Мне самой он причиняет невероятные страдания, можете себе представить! Как, по-вашему, я красивая женщина?

Дмитрий поспешно кивнул.

– Видите? – скорбно вытянула губы Матильда. – Но при этом мне чрезвычайно трудно удержать при себе мужчину. Необъяснимо! Дольше всех продержался этот абсолютно бескостный, скользкий, как вьюн, Тристан. Полная скотина. Когда мне удалось его выгнать, я несколько дней не вылезала из ванной. Другое дело Людвиг – идеальный мужчина, но мне он, признаться, не по зубам. Я пыталась сойтись с ним еще во времена моей блистательной юности, но ничего не вышло: на следующее же утро он сказал, что у нас не может быть иных точек соприкосновения, кроме точки «джи», но он слишком уважительно относится ко мне, чтобы свести все наше общение к трению и возвратно-поступательным движениям. Вы можете себе представить? И это при том, что он уже тогда имел всех женщин, которые попадались ему на пути!

Матильда от возмущения тряхнула головой.

– Зато с известным вам доктором, – продолжила она чуть спокойнее, – у нас много общего: например, страсть к режущим предметам. Отличие только в глубинных мотивах: у доктора – интеллектуально-эстетические, а у меня…

Матильда, не договорив, открыла дверь, к которой они подошли, и пропустила Дмитрия первым.

Комната была странной. Она напоминала апартаменты джентльмена Викторианской эпохи: только два низких кожаных кресла, курительный столик, две египетских статуи и темно-бардовые ковры на стенах, увешанные ножами и кинжалами всех размеров и разновидностей.

У Дмитрия запестрило в глазах.

– Вам здесь нравится? – вкрадчиво спросила Матильда. – Это моя любимая комната, я в ней отдыхаю. Правда, не так часто.

Матильда сняла со стены один из кинжалов и протянула Дмитрию рукояткой вперед.

– Возьмите, – сказала она. – Подержите немного, ощутите его внутреннюю силу.

Дмитрий послушно повертел кинжал в руках. Скорее, это был даже не кинжал, а стилет, довольно старый, с потускневшим четырехгранным лезвием, то ли затупившимся, то ли изначально тупым. Впрочем, лезвие довольно длинное, быстро сужающееся к острию; небольшая литая града с полустершимся узором, и выпуклая, как веретено, рукоять, обмотанная тонкой кожей.

– Что вы чувствуете? – вкрадчиво спросила Матильда.

– Похоже, довольно старая вещь, – неуверенно проговорил Дмитрий.

– Да нет же! Я имею в виду совсем другое! – поморщилась Матильда. – Вы чувствуете, что лезвие у него горячее, а рукоять – холодная?

Дмитрий потрогал и то и другое: лезвие, действительно, показалось ему намного теплее. Он с удивлением перевел глаза на Матильду.

– Это мизерикорд, – Матильда перешла на трагический шепот, от которого у Дмитрия по спине пробежали мурашки, – «кинжал милосердия». Рыцари добивали им раненых, поэтому жало – теплое: оно проникало в щели между доспехов, как член в женское лоно, и пило еще горячую кровь, – глаза Матильды вдруг подернулись влажной дымкой. – Вы знаете, как много общего у кинжала с фаллосом? – вкрадчиво спросила она.

– Никогда не задумывался, – признался Дмитрий.

– Это естественно, – скривилась Матильда. – Вы же мужчина: вы не видите дальше собственной крайней плоти! А кинжал умеет доставить гораздо более изысканное удовольствие! Знаете, почему? Потому что у нас с ним полное взаимопонимание! Кинжал мечтает о невозможном – войти в человека, но без крови, и я даю ему такую возможность. А в ответ он играет, словно смычок, по самым кончикам моих нервных окончаний – так, что внутри у меня рождается музыка! Ну, и, кроме того, – Матильда мечтательно прикрыла глаза, – такое количество форм! Вот, смотрите: шотландский скин ду – короткий и острый, как у собаки, поэтому он так, только для разрядки. А это непальский кукри, похож на обвисший член жеребца сразу после излияния. С ним я могу забавляться часами – как он умеет тревожить бедра! Мальчик мой, вы можете лезть вон из кожи, но ваши руки – грабли по сравнению с будоражащим прикосновением лезвия!

Дмитрий как-то нервно дернул плечами.

– Мальчишка! – Матильда изобразила на лице презрение. – Вы же все думаете, что песню любви можно исполнить только на флейте, но это исключительно ваши заблуждения самовлюбленных самцов. Женщины давно уже отыскали сверкающие звуки в более волнующих местах. Например, на острие ножа, – Матильда заметалась вдоль стен: – Вот, это катар, – само имя как песня! Один из моих самых любимых: у него поперечная рукоятка, видите? И он меньше всех похож на пенис, но когда я держу его вот так, – она направила лезвие вдоль руки к локтю, – мне не нужен никто в этом мире! Правда, есть еще сай, – Матильда нежно прижала к груди трезубец с длинным средним и чуть загнутыми боковыми зубьями, – мой маленький японский друг. Только его я впускаю глубоко, и он ласкает сразу в трех точках – это самый искусный из моих любовников! А это – настоящий Фальчион! Вы знаете, что настоящих в мире – всего пару десятков, а у меня их три! Правда, они такие большие и бестолковые! Дага – ее не люблю и не могу объяснить почему, держу только ради коллекции, а руками не прикасаюсь никогда, – Матильда вдруг остановилась, как вкопанная, перед странным длинным кинжалом с волнистым лезвием. – И к этому тоже, – прошипела она.

Дмитрий посмотрел на кинжал внимательнее: ассиметричное волнистое лезвие со странным волокнистым узором, ничего отвратительного в нем не было, скорее наоборот, это был один из самых красивых и необычных экземпляров.

– Почему? – не удержался Дмитрий.

Лицо у Матильды перекосилось и она с ненавистью проскрипела, как гвоздем по стеклу: