Текст книги "Из вечности в лето"

– Вот, – сказал он. – Бессмертный труд о бессмертии за авторством многоуважаемого господина Дэ. Вы знаете, Дмитрий Алексеевич, история помнит считанных героев от науки, которые имели смелость смотреть фактам в глаза, и один из них – этот рыцарь с лицом девы, господин Дэ, который вместо того, чтобы отмахнуться от очевидного, прочитал его тайные символы и записал их здесь, для нас. Вы, я думаю, были бы удивленны, если бы узнали, как много великих физиков, гениев и титанов науки, трусливо затихли, увидев то, что реально стоит за их открытиями. А господин Дэ оказался гораздо смелее многих прочих, – мистер Перен-Хаусхофер неловко открыл папку, и из нее на пол посыпались небольшие листочки, исписанные мелким почерком. Матильда выскочила из-за спины Дмитрия и бросилась их подбирать. – Так всегда, – спокойно сказал мистер Перен-Хаусхофер. – Знание рвется к людям. Что ж, не будем сдерживаться: позвольте, я в двух словах изложу вам основные идеи.

– Если вас не затруднит, – кивнул Дмитрий.

– Напротив, это доставит мне удовольствие, – опять поклонился мистер Перен-Хаусхофер. – Итак, прежде всего, я должен упомянуть, что господин Дэ не только рассуждал, но и проверял свои выводы экспериментами. Его крайне остроумная установка убедительно продемонстрировала эффект, описанный мной минутой раньше, но, когда его коллеги праздновали триумф, в голову господину Дэ пришла вполне последовательная и здравая мысль, что смерть есть очевидная аналогия остановки тела в пространстве. Согласитесь, ведь это более-менее общепринято уподоблять жизнь движению по прямой, правильно? Но тогда, если наша экстраполяция правомерна, бытие после смерти должно непременно обладать одной особенностью: центром или осью вращения. Как вам кажется, это логично?

– Вполне, – кивнул Дмитрий.

– Прекрасно, – мистер Перен-Хаусхофер встряхнул стопку листов у себя в руках. – В таком случае, мне будет не сложно вас убедить, что все именно так и есть. Как вы понимаете, единственное, на что мы можем полагаться, – это религиозные доктрины, поскольку только они сообщают нам хоть что-то по поводу интересующего нас вопроса. И вот что сразу бросается в глаза, Дмитрий Алексеевич, – за все время существования человечества возникло всего две концепции обретения вечной жизни: спасение и освобождение. Господин Дэ немедленно нашел тому логическое объяснение: как вам известно, физика рассматривает два вида вращения, автономное и связанное, или иначе, спиновое и орбитальное. Надеюсь, вы понимаете, что их принципиальное различие состоит в том, что центр орбитального вращения находится вне пределов самого тела. Господин Дэ счел вполне уместным сопоставить этот центр с понятием «Бог» и, таким образом, отождествить спасение с орбитальным вращением в поле потенциальных сил, а освобождение – с обращением вокруг собственной оси. И, естественно, господина Дэ тут же привлек вот какой момент: в спиновом вращении, в отличие от орбитального, отсутствуют линейные составляющие. Понимаете, что это значит? В контексте наших рассуждений?

– Не уверен… – начал Дмитрий.

– Смелее! – подтолкнул его мистер Перен-Хаусхофер.

– Ну, скажем так, – медленно проговорил Дмитрий, – это означает, что орбитальное вращение, в отличие от спинового, не может быть…

– … вечным! – с энтузиазмом подхватил мистер Перен-Хаусхофер. – Блестяще, Дмитрий Алексеевич, блестяще! Именно: движение вокруг внешнего центра – это временное состояние, которое рано или поздно закончится либо падением в центр, либо срывом с орбиты – и, соответственно, новым движением по прямой. Вам это ничто не напоминает, в метафизическом смысле?

– Круговорот перерождений, – пожав плечами, ответил Дмитрий.

– Совершенно верно! – воскликнул мистер Перен-Хаусхофер. – Теперь вы понимаете, куда завели подобные рассуждения несчастного господина Дэ? Он, конечно же, с неизбежностью пришел к качественному противопоставлению концентрического и осевого вращений, считая первое ненадежным, а второе – идеальным. Перенеся эту простую мысль в трансцендентную плоскость, господин Дэ усмотрел в концепции спасения чудовищную ловушку, которую расставили нам высшие силы, внушив – посредством эсхатологических религий – идею обретения вечной жизни в Боге. И только в концепции освобождения господин Дэ увидел путь к обретению истинного духовного бессмертия. В результате, господин Дэ проникся идеями изначального буддизма, но впал при этом в ересь дуалистического противопоставления Атмана и вселенского Абсолюта. Напрасно мы пытались напомнить ему, что нет причин исключать из рассмотрения комбинацию обоих типов вращения, которая является едва ли не единственно возможной в физическом мире, а в нематериальном должна быть истолкована как высшее совершенство, – господин Дэ упорно отдавал всего себя поискам пути, который освободил бы человека от неизбежного центростремления после физической смерти. Больше десяти лет он исступленно исследовал эту тему, пока один из экспериментов не закончился катастрофой: нематериальная сущность господина Дэ расщепилась на две части с разнонаправленными спинами, а поскольку из теории следует, что виртуализация через посредство удвоения в нечетно-кратном числе зеркал может привести к аннигиляции нематериальных сущностей, господин Дэ оказался навсегда заперт в стенах этого дома патологическим страхом абсолютной смерти. Это крайне печально для него, но гарантирует всем остальным жителям планеты более или менее спокойную жизнь. Видите ли, Дмитрий Алексеевич, в результате своих опытов, господин Дэ приобрел способность влиять на реальность. Конечно, совсем не на том же уровне, как это подвластно мифическому Птицелову, но уж по меньшей мере в гораздо большей степени, чем к тому способны Реставраторы. И хуже всего то, что у господина Дэ обнаружилась патологическая склонность к так называемым «тихим убийствам»: он способен беспричинно менять модус вивенди других людей в обоих его смыслах. Вы понимаете, о чем я?

– Признаться, не совсем.

– В этом нет ничего страшного, Дмитрий Алексеевич, – снисходительно проговорил мистер перен-Хаусхофер, – вы просто еще не знакомы с некоторыми общими понятиями, которые активно используются в наше время. Видите ли, Дмитрий Алексеевич, сейчас все больше думающих людей склоняется к мысли, что реальность, которая нам представляется чем-то единым и непрерывным, на самом деле напоминает мозаику отдельных, порой совершенно независимых и слабо взаимодействующих субреальностей. Собственно, у каждого человека – своя реальность и, соответственно, свой модус вивенди. В данном случае, под этим термином понимается некое условное соглашение между индивидуумом и глобальными законами этого мира, которое меняется каждый раз, когда человек осуществляет свое право свободного выбора. В тоже время, делая свой выбор, индивид способен в некоторой степени поменять свой модус вивенди, понимаемый теперь как образ жизни, или, точнее, как модель или тип реальности, в которой он существует. В этом, к слову, и заключается предельная сложность свободного выбора, поскольку оба аспекта модус вивенди – и агриментарный, и типологический, – стремятся этот выбор предотвратить. Но не о том речь. Вернемся к господину Дэ. Представьте себе, Дмитрий Алексеевич, что вы живете привычной жизнью, и вдруг что-то заставляет вас сделать серьезный жизненный шаг. Все – ваша жизнь начинает меняться на глазах, и вы вдруг обнаруживаете себя совершенно в другой реальности, где действуют законы, в которые вы раньше никогда не верили. Скажем, если я сейчас попрошу вас, вы сможете убить человека?

– Нет, не смогу, – Дмитрий даже не улыбнулся.

– Вот видите? – мистер Перен-Хаусхофер всплеснул руками. – Вы живете в соответствии с правилом, что убивать – нельзя. Но господин Дэ способен легко это правило в вашем сознании заменить на противоположное, и вы проснетесь с четким осознанием, что убивать не только можно, но и нужно. Как долго вы протяните на свободе?

– Да, – сказал Дмитрий с неуверенной усмешкой, – но разве такое возможно?

– Можете не сомневаться, Дмитрий Алексеевич, – мистер Перен-Хаусхофер слегка поклонился. – Я не однократно наблюдал подобные вещи своими глазами. Именно поэтому господин Дэ должен оставаться здесь. Он очень, очень страшный человек, поверьте мне, – мистер Перен-Хаусхфер опустил плечи и медленно развернулся к Дмитрию спиной. – Все! – не оборачиваясь, вдруг рявкнул он своим обычным ржавым голосом. – Пошли вон отсюда! Суки безмозглые!

Матильда схватила Дмитрия за руку и рывком выволокла его из кабинета.

– Навоняли здесь! – продолжал орать мистер Перен-Хаусхофер за дверью. – Плебс! Порву когда-нибудь!

9.

Ночные бдения вылились в закономерно позднее пробуждение. Дмитрий с трудом открыл глаза и достал из-под подушки часы: половина второго.

– Да, поспать вы любите, – голос Матильды был достаточно мягким и дружелюбным.

Дмитрий прикрылся одеялом.

– Ну, зачем вы стесняетесь, – рассмеялась Матильда. – Я здесь уже очень давно, и последние часа два любуюсь вашим, признаться, весьма аппетитным телом. Вы всегда спите голый?

– Когда не на улице – да, – буркнул Дмитрий.

– Милая привычка, – Матильда пересела на кровать. – Скажем, я себе такое позволить не могу: этот дом просто кишит отвратительными животными, которые легко теряют контроль, стоит только их спровоцировать. Мистер Перен-Хаусхофер, – перешла на доверительный шепот Матильда, – вообще, спит только в своем самшитовом гробу, который запирается изнутри на четыре замка. Иначе нельзя: даже такой тихий идиот, как Тетцельтуатль, способен на крайне мерзкие поползновения. Вам, Дмитрий, между прочим, сильно повезло, что этой ночью он был в стельку пьян, и я с легкостью выгнала его веником, как только он сунулся в эту комнату. Так что сегодня вы обязаны своим сладким сном исключительно мне.

Дмитрий сел в кровати, и его лицо оказалось прямо напротив лица Матильды.

– Большое спасибо, – сказал он.

– Не за что, – томно выдохнула Матильда, расплывшись в улыбке. – Мне это доставило… ммм… Дмитрий! Нет, ну какой вы смелый… подожди!..

Дмитрий ждать не стал и легко преодолел слабое сопротивление.

– Говинда! – тихо застонала под ним Матильда, торопливо помогая ему расстегивать многочисленные пуговицы и застежки. – Ты не должен так делать!.. это… это нечестно!.. я ведь… – Матильда вся изогнулась, – я ведь тебя не тронула!.. ты был такой беззащитный… остановись!.. дурак, что ты делаешь? – она шлепнула его по голой спине. – Не останавливайся!.. продолжай! Не так грубо!.. Животное! Ты животное! Ненавижу! Когда я найду камень, я разобью тебе тень – вдребезги! Вырву твое молчание и размажу по стенке… Быстрее! Еще быстрее! Нет! Что ты задумал?! Ты не посмеешь! – Матильда больно впилась ногтями Дмитрию в бок. – Стой! Не сейчас!

Дмитрий напряженно застыл над ней на вытянутых руках. Минуты две Матильда тяжело дышала, закусив губу, потом открыла глаза и слабо улыбнулась:

– Хорошо… Продолжайте, месье. Только теперь медленно, будто лодка качается на обессилевших волнах. Мне нравятся неторопливые финалы, как в поздних квартетах Прокофьева. Давай попробуем ритм в семь восьмых, хорошо?

– В семь восьмых?

– Ну не надо вопросов! – недовольно поморщилась Матильда. – Семь восьмых – это очень просто: например, вот так, – Матильда принялась легонько отбивать ритм ладонью по ягодице: – раз-два-три раз-два раз-два, раз-два-три раз-два раз-два, можешь? Да… Приблизительно так… Очень хорошо, только чуть быстрее… Аккуратнее! На пятой доле не нужен акцент! – почти закричала она. – Не нужен! Так, стоп! – Матильда оборвала движение, резко сжав бедра. – Черт! Скажите, Дмитрий, вы что – ритмический кретин? С детства?

– Да, с детства! – Дмитрий скатился на спину и уставился в потолок. – Все, закончили. Бред какой-то!

Матильда медленно села, затем склонилась над ним:

– Мальчик, мальчик, – с полуулыбкой проговорила она, – как музыкант ты не стоишь и сантима, поэтому впредь держи-ка ты свой смычек в футляре. Это мой совет, ничего личного. Впрочем, я не знаю… может с этой твоей, черно-белой, и нормально…

Дмитрий вскочил и оттолкнул смеющуюся Матильду.

– Где мои вещи? – раздраженно спросил он. – Я хочу уйти. Мне это все надоело!

– О! – снова залилась смехом Матильда. – Ты становишься похож на мистера Перена-Хаусхофера! Он тоже крайне не добрый перед завтраком. Кстати, тебе от него небольшое послание, вон там, на столике.

– Где мои вещи? – зло прошипел Дмитрий.

Матильда пожала плечами:

– Там должно быть написано.

Дмитрий рванулся к столику, схватил сложенный вчетверо листок и развернул его непослушными пальцами. На листке, по центру, была криво начертана всего одна фраза:

«Свободен с 15:30».

– Что это значит? – обернулся Дмитрий к Матильде.

– Это значит, – улыбнулась она, – что у нас есть чуть больше часа, и я могу дать тебе еще один шанс. Если хочешь. Сама не знаю, есть в тебе что-то, что заставляет меня трепетать! Крылья бабочки: треп-треп! Идешь?

– А что потом?

– Потом все: свобода! Тебя выкупили сегодня утром.

Дмитрий обессилено сел на столик, столик жалобно пискнул, ножки подломились, и Дмитрий свалился на пол.

– Все-таки это какой-то бред, – почти взвыл он, не поднимаясь. – Я что, вещь? Кто меня выкупил?

Матильда подошла к нему, присела на корточки и погладила по волосам:

– Не скажу. Сам увидишь. Очень хочу посмотреть на твое лицо – это обещает быть крайне забавным, – она звонко рассмеялась. – Ну, что, ты не против продолжить?

Дмитрий закрыл глаза.

– В каком ритме? – апатично спросил он.

– Не беспокойся, – Матильда легко пробежалась пальчиками, словно по клавишам, – на этот раз я все сделаю сама. Ты же должен понять, в чем именно разница, не так ли?

В комнате за обеденным столом сидел мистер Перен-Хаусхофер и поглощал еду. Перед ним уже громоздились бесчисленные тарелки, а вокруг – на столе, на полу, на коленях самого мистера Перена-Хаусхофера – валялись обглоданные кости, крошки и несколько жестоко сломанных вилок.

– Дмитрий, – запела Матильда, – вы не откажете присоединиться к нашей скромной трапезе?

Мистер Перен-Хаусхофер резко развернулся и уставился на них.

– Перебьется, – гаркнул он. – Дома пожрет.

Он выбрался из кресла и подошел к Дмитрию вплотную.

– Ну, что? – вкрадчиво спросил он. – Любишь свободу?

– Как же иначе? – ответил Дмитрий.

– Кабальеро, – с удовольствием констатировал мистер Перен-Хаусхофер. – Жаль, что дурак.

Колено мистера Перена-Хаусхофера дернулось вверх, и Дмитрий, согнувшись от пронзившей его в паху боли, повалился на пол, по-рыбьи хватая ртом бесплотный воздух.

– Принеси, – рявкнул где-то над ним мистер Перен-Хаусхофер.

В тумане у Дмитрия перед глазами мелькнули ноги Матильды: туда-обратно.

– Дмитрий Алексеевич, – склонился над ним мистер Перен-Хаусхофер, – с вами все в порядке?

– Да, – болотным голосом проскрипел Дмитрий. – Сейчас… – он с трудом сел на полу, все еще сжимая обе ладони между ног, чтобы погасить пульсирующую боль, – все в порядке…

– Вы так неожиданно рухнули, – мистер Перен-Хаусхофер подал ему твердую ладонь и помог встать. – С вами так часто бывает?

– Нет, – тяжело выдохнул Дмитрий, – крайне редко.

– Это хорошо, – сказал мистер Перен-Хаусхофер. – Вы знаете, а у меня сегодня презамечательный день! Да-да, и во многом благодаря именно вам. Взгляните! – мистер Перен-Хаусхофер плавным жестом указал на стол. Дмитрий послушно перевел взгляд.

Стол, еще пару минут назад заставленный посудой и заляпанный пищевыми отходами, сиял безупречной чистотой, и единственной вещью на нем была довольно большая шкатулка с несколькими выдвижными ящиками.

– Я никогда даже и не мечтал, что это может случиться, – доверительно сообщил мистер Перен-Хаусхофер, – но сегодня одна чрезвычайно юная особа возжелала забрать вас с собой, с чем и посетила этот скромный дом. И вы знаете, Дмитрий Алексеевич, она оказалась настолько воспитанной, что пришла не с пустыми руками. Я уже не однократно с прискорбием отмечал, что хороший тон в наше время вытесняется удручающе минималистичными ритуалами общения с рецессивной мотивацией, и тем радостнее мне было, что ваша милая знакомая уже в столь юном возрасте так тонко чувствует те невысказанные принципы, на которых строится адекватное взаимодействие достойных людей. И поскольку, несмотря на мои решительные отказы, она все же уговорила меня принять этот безумно дорогой подарок в знак уважения к моей скромной персоне и тем заслугам, которые я имею перед обществом, я чувствую себя обязанным хотя бы вкратце познакомить вас с содержанием этой прелюбопытной коллекции.

Мистер Перен-Хаусхофер подошел к столу и открыл верхний ящик шкатулки. Ящик был плотно уложен небольшими узкими коробочками размером с палец, сделанными из твердой бархатной бумаги.

– Это наиболее поздние образцы: XIX век и до наших дней, – сказал мистер Перен-Хаусхофер и извлек одну из коробочек, – взгляните.

Дмитрий, который уже пришел немного в себя и поднялся на ноги, открыл коробочку и несколько удивленно хмыкнул: на мягкой подкладке, воткнутая в нее острием, лежала почти самая обыкновенная булавка с круглой алюминиевой головкой.

– Не спешите в своих оценках, – предупредительно проговорил мистер Перен-Хаусхофер. – Иногда вещи стоят намного дороже, чем может показаться. Вас наверняка удивит, что общая цена этой коллекции, уместившейся в таком небольшом объеме всюду интегрируемого универсального пространства, способна потрясти воображение даже очень обеспеченного человека. Меня самого, признаться, смущает, как высоко оценила вас ваша альтер-эго, но, тем не менее, теперь это неоспоримое сокровище принадлежит мне, и я, на правах хозяина, позволю себе посвятить ближайшие полчаса просветительской деятельности, – мистер Перен-Хайсхофер забрал у Дмитрия из рук коробочку. – Чтобы вы, так сказать, смогли прочувствовать величие принесенной жертвы.

Мистер Перен-Хаусхофер достал длинный тонкий пинцет из верхнего кармана пиджака, извлек им булавку и повращал ею у Дмитрия перед носом.

– Мне кажется, – сказал он, – что вы, Дмитрий Алексеевич, никогда не задумывались, как много смыслов скрывается за таким тривиальным понятием, как обычная булавка. А ведь это одно из древнейших изобретений человеческого ума! Только представьте себе: первая пуговица появилась на месте булавки с опозданием в несколько тысяч лет. Вот, смотрите, – мистер Перен-Хаусхофер бережно вернул булавку на свое место, открыл самый нижний ящик и достал следующую коробочку, чуть длиннее предыдущей, в которой обнаружилась грязно-желтая, отполированная временем заостренная кость. – Эта косточка, Дмитрий Алексеевич, старше пирамид, а ее назначение не вызывает никаких сомнений. Уверен, ей пользовалось не одно поколение наших очень далеких предков, прежде чем она попала в могильную яму, где ее и обнаружил какой-то счастливый археолог-любитель. Но не подумайте, что из-за древности этот артефакт наиболее ценный в коллекции. Отнюдь! Как и в случае со многими другими объектами нашей маргинальной культуры, даже золото иногда меркнет в сравнении с теми невидимыми нитями, которые связывают конкретный предмет с определенными событиями или личностями. Скажем, вот эта заурядная штамповка, Англия, первая половина XVIII века, – очередная булавка появилась из среднего ящика. – Ничего особенного, среди коллекционеров ее цена редко превышает четыреста долларов, но конкретно эта стоит несколько тысяч. Не удивляйтесь, Дмитрий Алексеевич, просто это одна из достоверно засвидетельствованных булавок из дома господина Адама Смита, являющаяся, как вы понимаете, фигурантом его блестящего объяснения необходимости разделения труда. Помните? Требовалось ровно восемнадцать производственных операций, чтобы эта булавка приобрела свой нынешний вид. Впрочем, извините, семнадцать, поскольку бумага, в которую она была завернута, безвозвратно утеряна, – мистер Перен-Хаусхофер печально вздохнул. – Да, а с булавками подобного типа связана одна милая легенда среди коллекционеров-физиков, утверждающая, что венгерский современник Смита, Януш Сегнер, открыл поверхностное натяжение воды, используя точно такие же вот булавки, о которых он будто бы прочел в упомянутой мною работе Смита. Сегнер якобы закупил несколько фунтов булавок для популярного до сих пор опыта с полным стаканом воды, но поверьте мне, это абсолютная нелепость! Подобными глупостями Сегнер никогда не занимался, да и открытие свое он сделал за двадцать пять лет до выхода книги Смита. Но, как ни удивительно, спрос на так называемые булавки Сегнера по-прежнему высок. Однако, взгляните лучше сюда, – сказал мистер Перен-Хаусхофер, демонстрируя очередной объект: самую обыкновенную невзрачную булавку. – Вот пример, когда действие метафизически меняет природу вещей. Всего одна капля яда и один незаметный укол во время обмера на предмет пошива нового костюма – и все: устроитель красного террора, верный сын Революции и великой партии большевиков, несгибаемый Железный Феликс опаздывает на встречу с известным импрессионистом, принесшим из Индии в Советскую Россию послание от бессмертных Учителей. Причем, опаздывает навсегда. Это та самая булавка, которой его остановили: в ней заморожено мгновение, которое могло изменить весь мир. Ведь товарищ Дзержинский, дорогой мой Дмитрий Алексеевич, точно знал, что именно он может получит из рук эзотерика-импрессиониста, но, к сожалению, он был не единственным, кто это знал. И жил бы он еще, возможно, долгие годы, если бы не возжелал изменить то, что должно было остаться неизменным, – мистер Перен-Хаусхофер осторожно вернул булавку на свое место. – И это, знаете ли, – продолжил он, – далеко не единственный пример подобного рода, когда вещь приобретает трансцендентную ценность, адекватно неизмеримую в денежном эквиваленте. Да, но, к сожалению, вынужден на этом остановиться – увы, время: пятнадцать двадцать девять, – мистер Перен-Хаусхофер ловкими движениями вложил все коробочки на свои места и аккуратно закрыл ящики. – Позовите юную леди, – сказал он Матильде, – ибо печальный для нас момент настал. Знаете, Дмитрий Алексеевич, я буду скучать по вам. При всей своей абсурдной безмолвности, вы – прекрасный собеседник. И не только потому, что умеете слушать.

Дмитрий ничего не успел сказать в ответ, потому что дверь открылась и в комнату, за руку с Матильдой, вошла немного бледная и напуганная девочка Сара.

– Вот ваш ангел–хранитель, – мистер Перен-Хаусхофер пристроил шкатулку под мышкой и, шаркая ногами, пошел в сторону лестницы. – Вырастет – ссучится, – не оборачиваясь, буркнул он напоследок. – Все кругом бляди. Даже ангелы.

Матильда проводила их в полной тишине до самой последней двери. Сара вышла первой, а Дмитрия Матильда схватила за руку и заставила приостановиться.

– Это не навсегда, – зло процедила она сквозь зубы. – У меня тоже есть странные вещи.

Матильда резко вытолкнула Дмитрия за порог и с грохотом захлопнула дверь.

– Дядя Людвиг прав – она стерва, – удовлетворенно констатировала Сара.

– Ты так считаешь? – задумчиво проговорил Дмитрий.

– Я так вижу, – сказала Сара, вложила меленькую теплую лапку ему в ладонь и направилась вниз по улице.

– Куда, – без особого интереса спросил Дмитрий.

Сара пожала плечами:

– Пока не знаю. Может, в кафе зайдем?

Дмитрий остановился и бесцеремонно развернул Сару к себе лицом:

– Не понял, – сказал он довольно жестко. – Мы не едем к Людвигу?

– Нет, – испуганно сжалась Сара.

– Почему? – навис над девочкой Дмитрий.

Сара дернулась, но теперь он не собирался выпускать ее.

– Людвиг тебя заберет, – подавленно прошептала Сара. – А еще первее – Лиза.

– Почему?

– Они все эгоисты!

– А ты?

– А я нет! – Сара покраснела и поджала губы. – Я ведь… я же для тебя!..

– Так, все ясно, – Дмитрий решительно двинулся к дороге, волоча расплакавшуюся вдруг девочку за собой. – Деньги есть? – спросил он на ходу.

– Мнооого, – Сара попыталась остановиться и залезть в карман, но Дмитрий потащил ее дальше:

– Потом. Значит, это была твоя личная инициатива?

– Лич… лииичная!..

– И коллекцию ты принесла, конечно, свою?

– Нееет… дедушкину!..

– И не жалко?

– Нееет!..

– Понятно, – подвел итог Дмитрий, встал у края дороги и потребовал: – Давай сюда деньги.

Сара, всхлипывая, вытащила из кармана старый потрепанный кошелек.

– Зачем дедушку до нитки раздела? – вздохнул Дмитрий.

– Не раздела, – сверкнула мокрыми глазами Сара. – Это моиииии. И коллекция моя, дедушка мне завещал, понял?

– Понял, – кивнул Дмитрий, поднял руку и остановил проезжавшую мимо машину.

Сара молчала всю дорогу, с видом сироты вжимаясь в дверцу, но когда они вышли из машины и направились к дому, впилась Дмитрию в локоть цепкими пальчиками:

– Куда это мы? – требовательно спросила она, упираясь ногами, чтобы не дать Дмитрию свободно идти.

– Ко мне, – ответил Дмитрий, легко стряхнул девочку с руки и вошел в подъезд. Сара не отставала:

– Это не мое дело, конечно, – театрально интонируя, затараторила она, – но я бы не советовала. Знаешь, когда женщину так оскорбляют, она не прощает, об этом писал еще Софокл… или этот, Эвридип…

– Еврипид, – поправил ее Дмитрий, остановившись. – А как я ее оскорбил?

– Нет, мне это нравится! – лучезарно заулыбалась Сара и всплеснула руками. – «Как он ее оскорбил»! Изумительно! Тебе бы вот принесли документы о разводе уже со всеми подписями и попросили паспорт, чтобы всего лишь закончить формальности! Да, а еще потом пришел бы какой-нибудь огромный половозрелый мавр, уведший у тебя супругу, и предложил бы познакомиться и дружить домами! Ты бы что сделал?

Дмитрий минуту подумал, потом направился дальше:

– Сейчас посмотрим.

Дверь ему открыл Виктор, в домашних штанах и майке.

– Опа! – тихо булькнул он и попытался вывалиться на лестничную площадку, чтобы не дать Дмитрию войти.

– Нормально, – констатировал Дмитрий, неумолимо напирая на застигнутого врасплох друга. – Уже живешь здесь?

– А не хрен было… – сдавленно пропыхтел Виктор.

– Что там такое? – раздался недовольный крик Даши со стороны кухни, и Виктор тут же обмяк.

– Убегай! – замахал он руками, но было уже поздно: Даша нарисовалась на пороге.

– Так, – протянула она, испепеляя Дмитрия взглядом. – Сам пришел. Герой. Уважаю.

– Даша… – начал было Дмитрий, но воздух вокруг уже медленно вскипал и пенился ядом.

– Заткнись, – не повышая голоса, размеренно проговорила Даша, скрещивая руки на груди. Глаза у нее превратились в узкие щели, из которых почти физически полыхало огнем. – Слышать тебя не хочу! Просто до отвращения.

– Послушай, Дашка…

– Была Дашка, – дернула она ноздрями. – Кончилась. Ясно? И вообще, а не пошел бы ты отсюда? Ублюдок.

– Идем, – пихнул Виктор Дмитрия в бок.

– Мне кажется, товарищ прав, – потянула Дмитрия за руку Сара.

Даша оживилась:

– А это еще кто? У тебя уже дети? – губа у нее презрительно вздернулась. – Какой ты быстрый! А почему белые?

– Я не дети! – прошипела в ответ Сара. – Я его женщина, дура!

– Ах, женщина! – Даша подалась вперед, и Дмитрий тут же сгреб Сару в охапку и с шумом вывалился из квартиры. Скатившись по лестнице несколько пролетов, он остановился, поставил девочку на ступеньку и резко дернул ее за ухо:

– Нехорошо!

– Почему это? – надулась Сара. – Я ведь сказала правду!

– Да? – выдохнул Дмитрий и собрался уже повторить воспитательную процедуру, но сверху появился Виктор. – Тебе чего?

Виктор пожал плечами, достал пачку сигарет и протянул Дмитрию:

– Будешь?

– Не курю, – Дмитрий развернулся, чтобы уйти.

– Да подожди ты, – остановил его Виктор. – Ты пойми… – замялся он, – ну так получилось… Ты ведь сам… тоже, блин, учудил… А мне что было делать? Она ревела, как не знаю кто, я, понятно, сначала пытался успокоить, а потом, когда стало ясно, что ты не вернешься…

– Ладно, не напрягайся, – перебил его Дмитрий. – Не вернусь, так не вернусь. Эй, женщина, пойдем, – позвал он Сару, усевшуюся на ступеньки с демонстративно скучающим видом. Сара тут же вскочила и состроила Виктору физиономию. Виктор хотел было что-то сказать, но только махнул рукой и ушел обратно.

– И удалился он, повесив злые плечи, – весело пропела Сара ему вслед. – Слушай, а у тебя красивая жена… ну, я имею в виду, была.

– Тоже так думаешь? – мрачно проговорил Дмитрий, неторопливо спускаясь вниз. – Впрочем, теперь это уже не важно. Знаешь, я решил, что пора, наконец, взглянуть в лицо фактам и принять реальность такой, какая она есть.

– Ух, ты! – пришла в восторг Сара. – Ну, сейчас начнется!

– Что начнется? – не понял Дмитрий.

– Как это что? – Сара обогнала его у самого выхода, протиснулась первой в дверной проем и выскочила на улицу. – Сейчас начнется такое! – весело закружилась она. – Такое! Ой! – она вдруг остановилась, как вкопанная, потом бросилась к Дмитрию и, повиснув у него на воротнике, заговорщицки выпалила: – Я знаю, где можно взять денег! Ну, на первое время!

10.

Рафаэль встретил их без тени удивления на сияющем лице.

– Сарочка, девочка моя! – чмокнул он Сару в лоб. – Ты хорошеешь на глазах! Вы знаете, молодой человек, – повернулся Рафаэль к Дмитрию, – я ведь знаком с этой очаровательной проказницей с самых ее младых ногтей! Дед Сарочки по материнской линии, светлой памяти статц-магистр Пасторций Кхунт, был моим лучшим и сердечнейшим другом, – Рафаэль скорбно обронил голову на грудь и на минуту затих. – Но не будем о грустном! – воскликнул он, выдержав почтительную паузу. – Уверен, первое, что вам сейчас нужно – это легкая, но изысканная трапеза. Дело трех секунд, скорее, все идемте на кухню!

Трапеза, однако, затянулась: поесть Сара любила и не собиралась это скрывать, поэтому к чаю приступили почти через час.

– Да, – откинувшись в плетеном кресле с чашкой в руке, начал Рафаэль, – положение ваше, дети мои, не завидное, это однозначно, поскольку имеете вы сейчас место между даже не двух, а гораздо более огней. С одной стороны, наблюдаем сурового господина Людвига, который уже знает, где вы, мой юный друг, оказались в силу памятных вам обстоятельств, и, скорее всего, предпринимает определенные контр-действия. Впрочем, радует, что он пока вряд ли осведомлен о столь неожиданном исходе из мест казней египетских, но за сим дело долго не станет, можете мне поверить. С другой стороны, разгневанная Матильда, у которой отняли кость… о, ради Бога, извините, друг мой! – залился краской Рафаэль, – это ни в коем случае не сравнение – единственно только банальная аллегория! С третьей стороны, наша очаровательная и крайне активная мадмуазель Лизон, которая имеет свой всепоглощающий интерес, чем вступает в явный конфликт с уже очевидным для меня – прости, моя принцесса! – интересом присутствующей здесь фрекен Сары. Плюс, – не стоит забывать, – явно заинтригованный, а потому еще более опасный и непредсказуемый, старый маразматик Тристан, ну, и, вне сомнения, холодный разумом барон Марк Эйлиф фон Хенкс.