Текст книги "Политическая антропология. Учебник для вузов"

Либеральный проект также минимизировал функции государства, задача которого виделась в сохранении правил игры свободного рынка. Ему противопоставлялась модель социального государства, оказывающего поддержку незащищенным слоям населения, и прежде всего детям, инвалидам и старикам. Все эти проекты также были похоронены аппаратом, который в любой стране при любом режиме озабочен самосохранением и противостоит обществу. Все это заставляет сделать вывод о том, что поскольку общество не может существовать без аппарата насилия, управления, контроля и регулирования, поскольку существуют и будут существовать институты права, наказания, образования, здравоохранения и т. п., пока будут существовать аппаратчики, чиновники и служащие, до тех пор государство не может исчезнуть, и наоборот. Значит ли это, что коррупция и господство неизбежны и будут только усиливаться? Это идет во вред и самому обществу, которое нуждается в том, что греческие философы называли идеальным государством, нацеленным на высшие по сравнению с бюрократией и обществом ценностями. Однако такое государство сегодня называется тоталитарным или фундаменталистским. Альтернатива ему видится в развитии демократии – институтов свободной общественности, которая вынуждена терпеть чиновников и их интересы, но контролирует и корректирует их действия с учетом интересов всего общества.

Либералы и коммунитаристы

Либеральный проект защищает сферу личной свободы от государства, религии, национальных предрассудков и морали на основе признания формальных законов. «Право есть правило, четко фиксирующее линию, ограничивающую сферу, внутри которой жизнь и деятельность любого индивида свободна от каких бы то ни было посягательств».[59]59
  Хайек. Ф. Познание, конкуренция и свобода. – СПб., 1999. – С. 68.


[Закрыть] Англичане раньше всех разрабатывали либеральные идеи и взамен бесперспективной борьбы с пороками предлагали использовать страсти для процветания общества. Философ Мандевиль в своей «Басне о пчелах» показывал, как уравнительная справедливость приводит общество к застою, и наоборот, конкуренция, спекуляция и даже виноторговля способствуют его расцвету. Видный защитник либерализма Ф. Хайек писал: «Господствующая ныне моральная традиция, в основном укорененная в племенном обществе с унифицированными целями, расценивает безличный порядок открытого общества как недостаток нравственности, от чего следует искать лекарство. Но это ошибка, вытекающая из непонимания, что… унифицированные ценности – главное препятствие для достижения любых целей. Открытое общество не имеет ничего общего с солидарностью, понимаемой в духе единства общепризнанных целей».[60]60
  Хайек Ф. Познание, конкуренция и свобода. – С. 60.


[Закрыть] Столь же критично он оценивал и теорию справедливости: «Цель социалистов – равное распределение доходов – неизбежно ведет к замене естественного порядка жесткой организацией».[61]61
  Там же. – С. 85.


[Закрыть]

Хотя в ответ на угрозу расширения зла постоянно возникает искушение оценивать с точки зрения морали действия ученых, политиков и бизнесменов, возникает каверзный вопрос: как оценивать саму мораль, чтобы отличить плохую от хорошей? Недостаток универсализации морального языка становится очевидным на примере позднего Толстого, который написал серию моральных обличений, подобно взрыву бомбы уничтожавших не только государство и рынок, но и науку и даже искусство. С моральной точки зрения они не должны были бы выполнять необходимые и ожидаемые от них функции. Аргументы в защиту либерального проекта сводятся к признанию современного состояния экономики таковым, в котором благосостояние граждан в основном обеспечено и нет смысла сохранять такую сильную власть, которая была необходима в эпоху нужды, порождавшей как насилие, так и протест. Возникновение свободного рынка делает ненужным регулирование в сфере экономики: он все расставляет на свои места и тем самым решает проблему справедливости и солидарности по формуле: как ты мне, так и я тебе. Согласно либеральным воззрениям, государство является аппаратом публичного управления, который специализируется на административном применении политической власти в коллективных целях, а общество – структурированным рыночным хозяйством, общением и работой частных лиц. При этом политика как выражение политической воли граждан выполняет функцию проведения в жизнь таких частных интересов, которые имеют общественное значение.

Согласно республиканским воззрениям, политика не сводится к роли посредника, использующего разнонаправленные интересы частных лиц для процветания общества, а имеет важное самостоятельное значение, которое состоит прежде всего в том, чтобы сплотить людей в единое целое на основе чувства солидарности. Политика понимается как сфера рефлексии над жизненным контекстом нравов. Естественным путем возникающие на почве общей жизни солидарные общества благодаря политической идеологии осознают себя в качестве граждан государства и по своей воле развивают отношения взаимного признания, образуя ассоциацию свободных и равных носителей прав.

Либеральный и коммунитаристский проекты различаются пониманием гражданина государства. Согласно либеральным воззрениям, статус гражданина определяется мерой его субъективных прав, которые определяются как негативные, то есть они указывают, что нельзя делать, и предполагают, что все незапрещенное возможно. Политические права дают возможность реализации частных интересов путем голосования, благодаря чему они могут соединиться с частными интересами других лиц и сформировать политическую волю, воздействующую на администрацию, контролирующую ее действия. Согласно республиканским воззрениям, права граждан фиксируют позитивные свободы, гарантирующие участие в политической жизни, благодаря которой они, собственно, и становятся политически ответственными субъектами. Политика не является чем-то внешним, искусственным, например продуктом общественного договора. Напротив, она происходит из самой солидарности и легитимна настолько, насколько выражает общее мнение и общую волю народа. Либералы и коммунитаристы по-разному трактуют и само право. По либеральным воззрениям смысл правопорядка состоит в том, что он позволяет установить, какие права принадлежат тем или иным индивидам. Наоборот, по республиканским воззрениям субъективные права возможны в рамках некоего объективного правопорядка, который и делает возможным процесс совместной жизни. Для республиканцев права выступают как ограничения господствующей политической воли. Либералы же предполагают, что права опираются на некие находящиеся за пределами политики жизненные ценности, которые и выражают права человека и используются для обуздания властей. Напротив, республиканцы видят цель политики в том, чтобы согласовать условия и обычаи народа с демократическими правами. Основанием всех других прав является избирательное право, образующее из автономных индивидов некую политическую общность, которая верит в то, что жизненные интересы каждого будут учитываться остальными, ибо за ним признается право голоса.

Различия в понимании природы политического процесса состоят в том, что, согласно либералам, политика – это борьба за власть. Успех в этом деле определяется одобрением или неодобрением граждан. Решения, принимаемые ими в ходе выбора, похожи на рыночные отношения, ориентированные на достижение успеха. Согласно республиканским воззрениям, формирование политической воли осуществляется по модели не рынка, а диалога. «Главная власть» – не административная – исполнительная, а коммуникативная – законодательная, выражающая в форме законов дух народа.

Преимущество республиканской модели состоит в более глубоком понимании общественного единства, нежели у либералов-рыночников, а ее утопичность – в расчете на гражданские добродетели людей, ориентированные на достижение общего блага. Конечно, идентичность на основе общих традиций и норм составляет важную опору политики, но эти же традиции могут препятствовать включению другого. Это только кажется, что общество можно оздоровить, избавившись сначала от чужих, а потом и от своих плохих людей. Общество, нетерпимое к другому, вынуждено его постоянно воспроизводить, так как чужой выступает условием его самоопределения. Чтобы выжить в состоянии конфликта и даже без перспективы на достижение согласия, приходится уравновешивать отношения с другим на иной, не столько на моральной, сколько на политической основе. В процессе борьбы партий следует придерживаться делиберативной позиции, направленной на социальное сотрудничество, на готовность внимать разумным доводам. Именно делиберативная среда предоставляет возможность свободного обмена мнениями, в ходе которого каждый заявляет и защищает собственные интересы, но реализует такие, которые прошли проверку на общественном форуме, то есть получили общую поддержку. Суть делиберативной политики состоит в том, чтобы образовать общество не только на пути этического согласия, но и за счет уравновешивания интересов и справедливого сопряжения результатов. Таким образом устанавливается связь между дискурсами этического самопонимания и юридической справедливости. Теория дискурса переносит центр власти на парламент, в рамках которого протекает коммуникация свободной общественности и вырабатываются постановления для администрации.

Делиберативная политика

Коммуникация предполагает признание друг друга и поэтому не требует никаких внешних авторитетов. Однако на пути коммуникативной этики встает радикальный скептик, который не желает вступать в диалог, так как знает, что это будет первым шагом на пути его поражения. Против него либералы выдвигают простой и весьма убедительный аргумент, согласно которому радикальный скептик обязан покинуть сообщество нормальных людей. Можно добавить, что если он не сделает это добровольно, то сообщество вправе применить по отношению к нему дисциплинарные меры. Это в очередной раз доказывает, что разум и мораль не побеждают, если им не помогают огнем и мечом. Очевидно, что либерал также должен придерживаться не только индивидуальной, но и публичной морали. Но если в споре приватного и публичного берет верх мораль сообщества, то что остается от либерального проекта?

Либералы-экономисты смело отказывались от моральных критериев, ограничивающих рынок. Д. Ролз предпринял попытку встроить в либеральный проект этику и предложил необычное понятие политического, с которым связывает скорее нейтральность, чем ангажированность. Он утверждает, что его теория справедливости является не философской, а «политической». В силу того, что политическая обусловленность, как правило, оборачивается идеологической, это утверждение настораживает. Однако продукты «политики» в интеллектуальной деятельности оказываются более или менее нейтральными по отношению к тем или иным фундаментальным идеологиям, которых придерживаются члены общества. Если в него входят представители разных конфессий, люди, склонные опираться в своей жизни на научное мировоззрение, автономные индивиды, сами решающие, что такое хорошо, а что такое плохо, словом, сторонники самых разных верований, моральных ценностей и идей, то руководитель подобного «человеческого стада» вынужден волей-неволей искать пути хоть какого-то мирного сосуществования. Поскольку политический либерализм претендует на то, чтобы стать нейтральной и вместе с тем достаточно универсальной опорой жизнедеятельности современного мультикультурного общества, то в его составе должен присутствовать некий фермент, обеспечивающий солидарность. В качестве такой цементирующей общество ценности Ролз выбирает «честность». В этом есть резон, так как это понятие лишено прямых моральных или религиозных коннотаций и вместе с тем отсылает к некой универсальной этике, обеспечивающей справедливость.

Хабермаса «честность» интересует прежде всего как эпистемологическое понятие, и он возражает относительно того, что оно независимо от какого-либо решения философских вопросов. Соглашаясь с пониманием «политического» как искусства компромисса, примирения разнородного, он, тем не менее, настаивает на том, что философские рассуждения пронизывают «политическое». В частности, сам «политический либерализм» есть не что иное, как философская доктрина. Его интересует своеобразное «разделение труда» между политическим и метафизическим. Возможно такое политическое, которое не является разумным, и наоборот. В связи с этим Хабермас стремится так модифицировать понятие «разумности», чтобы, с одной стороны, оторвать его от моральности (правда-справедливость), а с другой – не редуцировать исключительно к инструментально понимаемой правильности (правда-истина). Ключ к решению всех этих проблем Хабермас дает в своей теории коммуникативного действия, на основе которой он пытается соединить истинность и моральную значимость, справедливость и солидарность.

Поскольку философия – это прежде всего удивление, попытаемся разобраться в «естественности» понимания морали как системы интерсубъективных правил поведения, обеспечивающих координацию членов моральной общности. Признавая общие правила, автономные существа заботятся о собственном выживании и процветании. В чем же тогда состоит функция морали? Если она ограничивает поступки, направленные на достижение личного успеха, то очевидно, что такая запретительная мораль останется в основном на бумаге или, при попытке ее реализации, приведет к чему-то похожему на шариатское общество.

В теории коммуникативного действия индивидуальная свобода выражается в праве иметь, высказывать и защищать собственные интересы. Если индивид нарушил своими действиями привычное течение жизни окружающих, а он это делает уже самим фактом появления на свет, то он может привести убедительные аргументы для доказательства того, что он не мог поступить иначе, и этим снимает претензии окружающих. Они, таково главное убеждение представителей этики дискурса, должны получить убедительное обоснование. Что значит обоснованность моральных норм? Это понимается по-разному. Нонкогнитисты считают, что в основе морали лежат чувства (эмотивизм) или выгода (эгоизм, утилитаризм, дециссионизм). Наоборот, когнитивисты приписывают моральным нормам познавательный статус и понимают моральный акт не как чувство, а как суждение. Тогда мораль можно определить как специфическую языковую игру, которая выполняет функцию связи автономных индивидов на основе интерсубъективных правил и норм. Мораль способствует снятию конфликтов на уровне дискурса и в отличие от насильственных форм признания обладает убедительным когнитивным содержанием.

Для лучшего понимания как достоинств, так и недостатков «этики дискурса» ее следует сравнить с другими предложениями. Либеральный ироник Р. Рорти предпринял попытку спасти либеральный проект, отказавшись от эпистемологического обоснования, но дополнив его эстетическими практиками, которые обычно противопоставлялись этическим. Он также переводит моральную проблему в плоскость языка и понимает различные моральные позиции как различные способы описания мира. Нравственность понимается не как система общих принципов и свод правил, а как родной язык. Именно в нем заложены все различия, которые мы относим во вне – к Богу или помещаем внутрь – в нашу добрую душу. «Мы можем сохранить термин “мораль”, прекратив считать ее голосом божественной половины внутри нас, а вместо этого считать ее нашим собственным голосом как членов сообщества, которые говорят на одном языке… Важность этого сдвига состоит в том, что уже невозможно спросить: “Являемся ли мы нравственным обществом?” …Этот сдвиг соответствует обществу, рассматриваемому как группа эксцентричных людей, сотрудничающих ради взаимной защиты, а не как собрание родственных душ, объединенных общей целью».[62]62
  Рорти Р. Случайность, ирония, солидарность. – С. 90.


[Закрыть]

Различные моральные позиции равно недоказуемы и поэтому должны оцениваться критериями поэзии и литературы. Эстетическое раскрывается у Рорти в двух аспектах. Во-первых, как стилистика жизни, искусство существования, подобное тому, как оно было раскрыто в последних работах М. Фуко. Это серьезный вызов морали, сторонники приоритета которой как-то примирялись с наукой, видя в ее лучших представителях аскетических творцов общего блага, но никогда не принимали чисто эстетической установки, если она не подчинялась этике. Лев Толстой в этом был вовсе не одинок. Между тем, по мнению Рорти, проявление индивидуальности в этой сфере открывает возможность спасения либерального проекта вместе с наукой и рационализмом, с которыми он был прочно связан в эпоху Просвещения. Во-вторых, поскольку искусство занимает место познания, постольку оно акцентируется как форма самореализации. Если наука и метафизика пытаются систематизировать жизнь, то искусство, напротив, раскрывает разрывы и даже пропасти бытия, оно стремится открыть новые формы существования и тем самым преодолеть старые различия. Это до конца никогда не удается, но при этом происходит смягчение противоречий. От этого в жизни становится меньше боли и страдания. Этический аспект эстетического раскрывается в том, что оно учит состраданию. Благодаря воображению один человек может поставить себя на место другого, и это способно удержать его от причинения страдания. Этическое, таким образом, находит свое выражение не в моральной проповеди, а в искусстве.

В споре с Хабермасом Рорти находит точки соприкосновения. «Свободную от принуждения коммуникацию» он расценивает как «новую хорошую формулировку традиционного либерального положения, что есть только один способ избежать непрерывной жестокости внутри социальных институтов: максимальное улучшение качества преподавания, максимализация свободы печати, возможности образования, возможности осуществлять влияние на политику и тому подобное».[63]63
  Там же. – С. 99.


[Закрыть] Под этим подпишутся все моральные философы. Вопрос только в том, как избежать злоупотреблений, которые наступают тотчас же, как только государство ослабляет свой контроль. Очевидно, что надеяться на сочувствие к боли других людей, читающих художественную литературу, было бы неосмотрительно. Судя по тому, что век книги вообще закатывается и на ее место приходят другие медиумы, которые скорее бестиализируют, чем гуманизируют человека, либеральный проект как был, так и продолжает оставаться красивой утопией. В экстремальных условиях войны, голода или заключения люди не могут позволить себе такую идеологию. Но и в более мирных условиях семейной жизни либеральные ироники нередко ведут себя как в обстановке, приближенной к боевой.

Если предложенные либералами модели и соответствует европейскому менталитету, то для русских они кажутся пародией. В самом деле, мы привыкли понимать под моралью не только вежливость, но и некую солидарность. Недостатки кантовской формальной этики видели в том, что она опирается на идеи долга и пренебрегает моральным чувством. Канта высмеивали за то, что согласно его категорическому императиву человек должен поступать нравственно по отношению к другому даже в том случае, если последний ему глубоко неприятен. Можно ли понимать мораль как своеобразную «хорошую мину при плохой игре», когда индивид, уверенно продвигаясь к своей цели, расталкивает других и непрерывно говорит: «извините», «сожалею», «простите, пожалуйста», «каюсь»? Не меньшей насмешкой над моралью является риторическое провозглашение и обоснование своих претензий, ущемляющих другого, особенно слабого и неученого. Вряд ли можно такое поведение называть этикой. Наш многолетний опыт бытия-с-другими в плохо обустроенных социальных пространствах наводит на размышление, что другого приходится не столько любить и понимать, сколько терпеть и переносить. Любовь и понимание на самом деле эгоистичны, они предполагают превращение другого в подобие себя и таким образом оказываются формой его подчинения. Аутентичная включенность другого как имморального и инокультурного существа, если отказаться от практик признания, описанных еще Гегелем под названием господства и рабства, представляется маловероятной. Признавая инаковость культуры и нравов чужого, например право женщин быть женщинами, а не фантазмами мужчин, нет иного способа даже не любить, а всего лишь мирно сосуществовать рядом с ними, как терпение.

Либерализм в теории и на практике

Либеральный проект выглядит вполне симпатично не только на бумаге, но и там, где его придерживаются, в Англии и Америке. Симпатию вызывают прежде всего расширение сферы личной свободы и ограничение государства функцией поддержки самых общих формальных законов. Англичане раньше всех разрабатывали либеральные идеи и взамен бесперспективной борьбы с пороками предлагали использовать страсти для процветания общества. Преимущества англичан перед французами, зацикленными на идеях одновременно равенства и сильного государства, регламентирующего все сферы жизни, проявились в том, что они в своих социальных преобразованиях, как правило, обходились без революций. Это не объяснимо индифферентностью англичан или их крайним индивидуализмом. Скорее всего, это не доказывает и то, что либерализм является для них своего рода «врожденной идеей». На самом деле им удалось найти более эффективную поддержку сильной государственной власти, но это была не столько либеральная, сколько консервативная идеология. Ошибка теоретиков либерализма в том, что они ставят телегу перед лошадью, то есть принимают идею за основу, в то время как за ней стоит создание целой системы институтов, обеспечивающих социальный порядок, и рынок является только одним из них. К этому необходимо добавить особенности судебной системы, формирование особого слоя публики – разнородной в социальном отношении группы людей, объединенных почтой, прессой, журналами, театрами, а главное, здравым смыслом, который формировался в ходе обсуждения как литературных, так и политико-экономических новостей. Поэтому взамен натуралистического или онтологического обоснования либерализма следует использовать культурно-антропологический подход. Это значит спрашивать, какими институтами осуществляется общественное единство, чем компенсируются христианские практики греха и покаяния, связывающие людей состраданием, что придет на место государства и соответствующих дисциплинарных практик, исключающих бестиализацию людей?

Настороженность обывателей вызывает то обстоятельство, что далеко не всегда и не везде либерализм оказывается средством процветания жизни. Как социалистам, которые исходят из «справедливости», «равенства» и иных предпосылок, так и консерваторам, которые опираются на традицию и почву, либерал противопоставляет рыночную стихию. «Моральность поведения – не только со стороны предпринимателей, но и тех, кто работает на себя, – писал Хайек, – заключается в ведении честного соревнования. Правила игры допускают ориентацию только на ценовые абстрактные показатели, в ней нет места симпатиям или антипатиям, субъективным оценкам заслуг своих конкурентов. В противном случае мы имеем случай личного поражения под маской диктата».[64]64
  Хайек Ф. Познание, конкуренция и свобода. – С. 97.


[Закрыть]

Рынок – это не нечто разъединяющее людей, как думали христиане, он не является местом их бестиализации. Как подчеркивал А. Смит, рынок осуществляет коммуникацию людей и реализует опыт признания по формуле: как ты мне, так и я тебе. Если раньше та или иная группа, опираясь на силу, устанавливала свои привилегии и заставляла остальных служить, платить дань или работать на нее, то в условиях рынка происходит обмен на основе закона спроса и предложения. Более того, в такой обмен втягиваются не только свои, но и чужие, и это ограничивает применение силы против других народов.

Следуя требованиям развития мирового рынка, который не терпит границ, либералы провозгласили приоритет конкуренции над солидарностью на почве этических или национальных чувств, моральных ценностей, философских или научных идей. «Простое признание, что разные люди могут по-разному использовать одни и те же вещи, при этом к взаимной пользе один отдает часть своей собственности в обмен на нечто, принадлежащее другому, – в этом заключается основание разумного согласия».[65]65
  Хайек Ф. Познание, конкуренция и свобода. – С. 58.


[Закрыть] Рынок характеризуется либералами как глобальный тип порядка, который превосходит любую форму сознательной организации, ибо позволяет людям – эгоистам и альтруистам – адаптироваться к неизвестным целям множества незнакомых существ. Главная цель рыночного общества абсолютно инструментальна, она гарантирует абстрактный порядок, дающий возможность каждому преследовать свои цели.

Опора на рынок приводит либералов к космополитизму. Сначала консерваторы, а сегодня противники глобализации выступают против уничтожения национальных границ. Мировой рынок, и особенно мировая биржа, отрывается от реальной экономики. Проблема современного либерализма состоит в том, что он переносит идеологию, формировавшуюся в эпоху расцвета капитализма, для которого национально-государственные перегородки во всех формах, от таможенных пошлин до регулирования рынка, стали препятствием, на современность. Глобализация обнаружила несостоятельность универсалистских претензий либерального проекта. Из средства критики фундаментализма и тоталитаризма он превратился в их защитника.

Хайек понимал, что создает утопию. Так, он перечисляет причины, препятствующие реализации глобального либерализма. Среди них есть и моральные препятствия. Сам он, скорее всего, не смог бы с легкостью через них перешагнуть. «Признание права граждан на определенный минимальный стандарт жизни, продиктованный уровнем благосостояния страны в целом, подразумевает признание своего рода коллективной собственности на ресурсы страны, что несовместимо с идеей Открытого общества, ибо создает для него большие проблемы. Даже в перспективе далекого будущего не станет возможным везде обеспечить одинаковый минимальный уровень жизни абсолютно всем».[66]66
  Там же. – С. 99.


[Закрыть] Парадоксально, что даже гуманизм и мораль в рамках этого «мегапроекта» обернулись репрессивностью: права человека, который, разумеется, определяется как европеец с его набором ценностей, становятся средством давления и подавления местных культур, опирающихся на собственные традиции и нормы нравственности, которые всегда дополняли «общечеловеческую» мораль. Последняя обеспечивала общение с чужими и гарантировала необходимую степень толерантности. Возникает вопрос: достаточно ли этих всеобщих и формальных требований вежливости по отношению к чужому для регулирования отношений между людьми? Либеральная этика, легитимирующая отказ индивида от жесткой привязанности к почве, государству, семье, к тому, что раньше называли долей или судьбой человека, на самом деле сослужила неважную службу. Неудивительно, что нынешние молодые люди тяготеют к архаичным формам жизни и даже пытаются возродить некие ритуальные практики.

Стоимость при капитализме определяется, по Марксу, количеством рабочего времени. Но понятно, что она определяется еще и природными условиями, а также расходованием сырья, воздуха, воды, земли. Но они не учитываются, ибо считаются «дармовыми», и это ведет к техногенным катастрофам, нарушению экологии и т. п. Точно так же необходимо учитывать расход человеческого потенциала. Что значит для человека работать на конвейере? Это полное отчуждение. Стоит ли платить такую цену за удовлетворение прихотей небольшого слоя людей? Такие вопросы считаются сегодня «неполиткорректными». Между тем, вместо того чтобы обличать или экспроприировать кого-то, следует радикально изменить как экономику, так и право. Если ввести эти параметры в стоимость продукта, то неизвестно, какая экономика станет более эффективной, современная или традиционная.