Текст книги "О России между будущим и прошлым. Избранные статьи"

Двадцать первое августа заслуживает того, чтобы быть единственным государственным праздником России.

Долгий путь
О взглядах одиннадцатиклассников на Гражданскую войну 1917–1922 гг

(Посев. 2002. № 9, сентябрь)

Выдержки из сочинений выпускников 11-х классов одной из петербургских школ на тему о Гражданской войне в России, опубликованные К.М. Александровым в «Посеве» № 8 за 2002 г., действительно интересны. То, что 26 % нашли правду на стороне белых и 0 % на стороне красных, отрадно и показывает, что по крайней мере данная выборка питерской молодежи куда более «продвинута», чем население страны в целом. Но хотелось бы обратить внимание на те 74 %, которые не видят правды ни на чьей стороне или признают за каждой стороной свою правду.

Лейтмотив их сочинений прост: «Гражданская война, когда родные убивают друг друга – это ужасно!» Эту оценку разделяет Православная Церковь. Молясь о том, чтобы не было стихийных бедствий – голода, эпидемий, землетрясений, наводнений, пожаров, – она издревле перечисляет в том же ряду «и междоусобныя брани». Из стихии подсознания прорываются в междоусобной войне подавленные братоубийственные и отцеубийственные вожделения. Но политическую историю интересует более простой вопрос: кто победил, и что из этого вышло?

За последние полтора века в Западном мире были три большие гражданские войны: американская (1861–1865 гг.), русская (1917–1922 гг.) и испанская (1936–1939 гг.). В американской победили северяне и этим обеспечили государственную целостность США и упразднение рабства на всей территории страны. Как бы развивалась мировая история, если бы США разделились на два враждебных государства, в одном из которых еще на десятилетия сохранилось бы рабство, – представить себе трудно, но едва ли многие сегодня назовут такой исход желательным. В Испании победил генерал Франко. Он уберег страну от участия во Второй мировой войне и подготовил ее к экономическому расцвету, демократическому строю и даже восстановлению монархии. Задолго до этих событий, когда войска Франко выдержали в Толедо осаду крепости Альказар, князь Н.Н. Кудашев писал:

 
Как белой идеи победа
Как первый ответный удар
Да здравствует наше Толедо
Да здравствует наш Альказар!
 

Представить себе, что было бы в случае победы красных, нетрудно: зажатая в тиски между «лагерем социализма» на Востоке и красной Испанией на Юге, западная Европа, с огромными компартиями в Италии и Франции, вряд ли уцелела бы после Второй мировой войны. И хотя теперь «политически некорректно» хвалить Франко, мало кто сожалеет о его победе.

Что дала победа красных в нашей Гражданской войне? Прежде всего, она дала Коммунистической партии возможность провести величайший социальный эксперимент в истории: построить экономику без частной собственности и рыночных цен, без процентов на капитал и без бирж, без экономических циклов и безработицы, а заодно и политический строй всеобщего единогласия. Ради этого эксперимента была развалена Империя, державшая равновесие сил в Европе, разбита на произвольно очерченные республики, на которые страна и распалась, когда порвался обруч компартии. Развалена была Церковь, служившая культурным и нравственным стержнем нации. Культуру поставили на службу партии, а нравственным объявили то, что полезно делу партии: в том числе доносительство, пытки, расстрелы, уничтожение самодеятельного крестьянства. В результате дефицит населения – считая убитых и неродившихся – составил за первые полвека эксперимента около 100 миллионов. Что было этими жертвами куплено?

Да, переселили половину жителей страны в города из сборного железобетона, что лучше трущоб «третьего мира». Но урбанизация шла бы своим чередом и без победы красных, хотя атомной энергетики и выхода в космос пришлось бы, вероятно, ждать еще долго: и то и другое продукт Второй мировой войны, которая, в свою очередь, продукт победы красных в 1920 г. Но административно-командная система распределения благ в обществе, отменившая рынок и свободный доступ к информации, поместила каждого гражданина в клеточку удовлетворения минимальных потребностей от колыбели до гробовой доски. А величайшая в мире военно-политическая машина, распространившая эту систему на треть человечества, принесла гражданские войны и бедствия десяткам стран от Афганистана до Эфиопии.

Эксперимент рухнул, это по-своему признали в Китае, потом у нас. Эксперимент был впустую, неясно даже, многие ли от него чему-то научились. А выбираться из-под развалин эксперимента нам придется еще очень долго… Разве неправы были те, кто постановке эксперимента хотел воспрепятствовать?

Повторяемые в каждом сочинении слова об ужасах Гражданской войны наводят мысль на некую абсолютизацию этого ужаса. Можно подумать, что хуже гражданской войны ничего быть не может. Увы, именно эти настроения – «лишь бы не допустить гражданской войны» – были широко распространены в России в 1917 г. и именно они дали возгореться ее пожару.

Гражданской войны не хотел председатель Временного правительства князь Львов, когда ему ген. Крымов в апреле 1917 г. предложил разогнать петроградский «Совдеп» одной фронтовой дивизией; не хотел и Керенский, когда ему ген. Корнилов в августе предложил план наведения в стране порядка; не хотели и казаки, не пожелавшие 25 октября защищать Зимний дворец; ни командующий Северным фронтом ген. Черемисов, которого Керенский умолял послать войска на Петроград в октябре; ни московское руководство, давшее себя втянуть в переговоры с большевиками в октябре 1917 г., когда у него была возможность их подавить; ни руководство партии эсеров, которому их собственные террористы накануне Учредительного собрания подготовили надежный план убийства Ленина и Троцкого, от которого оно в ужасе отшатнулось.

Один из авторов школьных сочинений пишет: «В условиях начала XX в. Гражданская война была неизбежна», но из дальнейшего текста явствует, что под эвфемизмом «условия» он подразумевает захват власти большевиками и их политику диктатуры, расстрелов, экспроприаций и продразверстки. Не надо эвфемизмов: сопротивление шло как естественный ответ на агрессию большевиков, которых «превентивно» не подавили («ах, насилие, как это ужасно!»), которым Ленин еще в 1915 г. завещал «превратить войну империалистическую в войну гражданскую!». Ледяной поход 4-тысячной Добровольческой армии так бы и заглох в Кубанских степях, если бы не ленинская политика расказачивания, которая подняла Дон в апреле 1918 г. и создала там на два года надежный плацдарм сопротивления. Чехи никогда бы не выступили против большевиков и не помогли бы освободить обширные территории Поволжья, Урала и Сибири, если бы не повторные приказы Троцкого в мае 1918 г. «расстреливать каждого чеха, схваченного с оружием в руках». Так что давайте без эвфемизмов, кто войны не хотел и кто был ее инициатором. Не хотели короткой «зачистки» – получили 76 лет гражданской войны, до самого октября 1993 г.

В характере ужасов и потерь 1918–1922 гг. следует разобраться. Достоверных цифр нет, поскольку надежной статистики в годы хаоса никто не вел (хотя была советская попытка частичной переписи в 1920 г.). Наши попытки привлечь к разработке темы компетентных современных демографов кончились ничем. Но, по советским данным прошлых лет, реальные потери населения СССР за эти годы (т. е. не считая неродившихся, а считая лишь погибших) составили от 8 до 12 млн человек. Первая цифра дана без объяснений в советской Энциклопедии Гражданской войны, изданной в 1987 г., вторую можно вывести из исследования, которое сделал Франк Лоример и издала в 1946 г. Лига Наций в Женеве. Некоторые ученые считают уровень рождаемости в военные годы, принятый Лоримером, завышенным, а потому и число неестественных смертей более низким, ближе к 11 млн.

По достаточно достоверным оценкам, в боевых действиях на фронтах Гражданской войны пало или умерло от ран в прифронтовой полосе 260 тыс. красноармейцев и 175 тыс. военнослужащих белых армий, всего 435 тыс. То есть менее 5 % всех погибших. От чего же погибли остальные?

Ведущей причиной смерти был голод, от которого погибло не менее 5 млн, вероятно, и больше. Главным образом в Поволжье в 1921–1922 гг., но и в Петрограде и других крупных городах начиная с февраля 1918 г. В областях, занятых белыми, голода не было. Голод был только в красной «Совдепии», и главной его причиной была ленинская политика продразверстки и конфискации зерна, вплоть до семенного фонда, которая за три года опустошила деревню. (Конфискация семенного фонда послужила запалом для обширного Западно-Сибирского восстания 1921 г.) Потому засуха 1921 г., с которой можно бы было справиться при нормальных обстоятельствах, превратилась в катастрофу.

Второй ведущей причиной гибели людей стали эпидемии – тифа, холеры, дизентерии, гриппа, – которые не щадили ни красных, ни белых и были следствием развала административной системы и жизненного уклада, возврата к средневековым условиям. От эпидемий только в губерниях Европейской России погибло около 3,3 млн человек, в том числе множество военнослужащих. В Красной армии число погибших от эпидемий вдвое превышало число погибших на фронте, в белых армиях было примерно равным ему.

Третьей ведущей причиной гибели людей стал красный террор. Здесь цифры весьма спорны, но, по наиболее осторожным оценкам, от него погибло не менее 760 тыс. людей, причем есть оценки в три и более раза выше. Это и жертвы стихийных расстрелов на местах, начиная с января 1918 г., и организованных расстрелов летом и осенью того же года, массовых расстрелов пленных белых и гражданского населения в 1920 г. (вероятно, от 50 до 76 тыс. в одном Крыму), расстрелов казаков в порядке расказачивания и расстрелов крестьян при подавлении крестьянских восстаний (13 тыс. в одном г. Тамбове при подавлении Тамбовского восстания) и, наконец, заключенных, погибших в первых концлагерях.

Начитавшись советских книг, можно задать и вопрос: а как насчет белого террора? Белый террор был в основном направлен против двух групп: а) захваченных чекистов и комиссаров (которые в советских источниках именуются рабочими и крестьянами), и б) мародеров и изменников в собственных радах. Детальные исследования в Крыму, проведенные уже в 1990-х гг., выяснили, что таких казней за время власти белых было несколько сот. То есть число жертв белого террора было в 200 или 300 раз меньше, чем красного. Если крымский опыт показателен, то число жертв белого террора по всей России исчислялось тысячами и на итог потерь населения в годы Гражданской войны не влияет. Отдельно стоит вопрос о еврейских погромах на Украине, которые к белому террору не относятся. По еврейским данным, на которые ссылается американский историк Ричард Пайпс, от погромов петлюровцев, григорьевцев, анархистов, зеленых и прочих погибло не менее 31 тыс. человек. Эта цифра основана на подсчете захоронений.

Точно установить число всех погибших от гражданской смуты 1917–1922 гг. сегодня, конечно, невозможно, но, отсчитывая назад от переписи 1926 г. и вперед от царской статистики 1896–1916 гг., уточняя реальный уровень рождаемости и естественной смертности тех лет, к общепризнанной цифре неестественных смертей прийти можно. Эта задача предстоит тем, кто за нее готов взяться.

Выпускникам же 11-х классов скажем так: давайте не возмущаться ужасами Гражданской войны, а разберемся, в чем они состояли и кто за что отвечает. Тогда в будущем станет яснее, где наша правда.

Двоящееся сознание

(Посев. 2009. № 10, октябрь)

Последнее время очевидным становится многое, что оставалось непонятым долгие годы. Например, что государство не может долго жить только за счет нефти и газа. Что те, кто давят мелкое предпринимательство, подавляют развитие всей экономики. Что сельское хозяйство – огромный недоиспользованный ресурс России.

Прояснилась и наша внешняя политика. Да, у России особенная стать, но она часть Западного мира, и нам надо с ним работать, а не заниматься противоборством. Время от времени к такому выводу приходят высшие руководители страны. В новом, многополярном мире, как подчеркнул министр иностранных дел С.В. Лавров в своей речи 1 сентября перед студентами, аспирантами и преподавателями Московского государственного института международных отношений (Университет МГИМО), исторически готовящего завтрашний день не только дипломатии, но и российской политики, должны господствовать горизонтальные, сетевые, а не вертикальные, иерархические связи между государствами. В то же время роль местных, региональных объединений растет. Таможенный союз России, Беларуси и Казахстана – новейший пример такого объединения. Рост таких объединений должен основываться на доказательствах общего блага, а не на силовых приемах. Между этими объединениями нет идеологических разногласий. В общем, полный солидаризм.

Более того, министр Лавров сослался на Питирима Сорокина, который еще в 1960-е годы предвидел конвергенцию социализма и капитализма. В новых условиях недопустим «блоковый, конфронтационный подход» к вопросам безопасности, надо признать «неделимость безопасности на всем пространстве от Ванкувера до Владивостока» и искать «баланс интересов всех игроков».

Говоря о революции как «средстве разрешения общественных противоречий», Лавров подчеркнул, что «любой разрыв правового пространства чреват непредсказуемыми, часто катастрофическими последствиями, которые искажают процесс внутреннего развития и отбрасывают назад достижение целей, заявленных лидерами революционных движений». По умолчанию, эта оценка относится и к Октябрьской революции.

Из сказанного ясно, что Россия намерена вести политику, в корне отличную от советской. Именно это проиллюстрировал и президент Медведев во время официального визита в Республику Кубу, указав, что Россия построила на Кубе православный храм, в отличие от СССР, строившего там ракетные установки. Тем не менее советское наследие, стремление обелить сталинщину живы в наших правящих кругах и служат причиной того недоверия к нам, на которое жалуются наши дипломаты.

Примерами советского мышления изобиловала заключительная часть речи министра Лаврова, как впрочем, и ряд пассажей речи премьера Путина на Вестерплятте в польском Гданьске в этот же день. «В Великой Отечественной войне наши отцы и деды отстояли нашу свободу…» Позвольте; это при Сталине-то? Какую свободу?! И ведь это не оговорка министра: это расхожее клише, которое бездумно вбивают в головы слушателей телекомментаторы, журналисты, авторы учебников! Можно сказать «отстояли независимость» (имея в виду: независимость от других государств), но уж никак не «свободу», как принято.

«…И внесли решающий вклад в освобождение Европы». Да, только значительная часть народов Восточной Европы восприняла этот вклад как смену одного оккупационного режима, длившегося четыре года, другим, затянувшимся на 40 лет. Восстания за свободу от этого режима гремели от Берлина, Будапешта и Праги до Вильнюса и Риги. Сколько погибло наших солдат, не желавших стрелять в восставших или перешедших на их сторону? Они были борцами за свободу, и увековечением их памяти могли бы заняться наши диппредставительства в соответствующих странах, как чтят их память народы этих стран. Тогда бы народам Восточной Европы стало ясно, что важнее для нынешней России: свобода, в стремлении к которой она и сама возникла, а не оправдание канувшей в лету советской власти? Вопрос о ценностях, поднимаемый западными политиками, отнюдь не праздный.

Далее министр сетовал: «Даже в холодную войну никто и никогда не пытался ставить на одну доску нацистский режим и диктатуру Сталина. Никому не приходило в голову сравнивать…» На самом деле очень даже сравнивали. Термин «братья коммунаци» (и соответствующие карикатуры) возникли давно. Ив1938—1939 гг. западным политикам отнюдь не было ясно, кто хуже: Сталин или Гитлер? Сталин тогда завершал великую чистку, в которую только по «контрреволюционным» статьям было расстреляно 700 тыс. человек, а Гитлер своих массовых убийств еще не начинал. Альтернативой мюнхенскому соглашению были гарантии независимости Чехословакии, предлагаемые Советским Союзом, но западные державы видеть Красную армию в сердце Европы вовсе не стремились. Они предпочли договориться с Гитлером и отложили начало войны на один год. Пакт же Молотова – Риббентропа дал Гитлеру возможность начать войну через неделю. Гитлер сам подтвердил, что без соглашения со Сталиным он бы в Польшу не вступил. Так что увязка 23 августа и 1 сентября 1939 г. вполне оправданна.

Зато явным «переписыванием истории» звучит утверждение, что «Советский Союз действовал в русле обычной для того времени дипломатии». Советский Союз сам себя называл «государством нового типа», и новизна заключалась в том, что его руководящим ядром была партия, входившая в Коминтерн, целью которого была мировая революция.

Во второй половине 1920-х гг. Сталин понял, что по рецепту Троцкого этой революции не будет, что возможна она лишь в результате большой войны, в которой, по рецепту Ленина, капиталистические державы взаимно обессилят друг друга, и Советский Союз сможет «положить решающую гирю на чашу весов». Такая война была в интересах Сталина, и к ней он готовился в течение трех пятилеток. Можно допустить, что альтернативы пакту Молотова – Риббентропа у Сталина действительно не было, демократические державы с ним договор заключать не торопились. Но альтернативы не было и в его положении как лидера мирового коммунистического движения, которое ставило задачу мирового господства. Недаром общими стараниями лидеров ЦК КПСС к 1983 г. в самом деле завоевано было 34 % населения Земли. Так близко к мировому господству не приближались и римляне, и не надо считать, что у Гитлера был такой шанс. Надо понять, что преждевременно демократии со Сталиным связываться не хотели. Будь на его месте лидер Российского государства «в русле обычной дипломатии», таких препятствий бы не было. Из чего явствует, что в конечном итоге именно Октябрьская революция была первопричиной Второй мировой войны, а в какой-то мере и первопричиной возникновения гитлеризма как реакции на распространение коммунизма.

Эту реальность следует отобразить в работах Комиссии по противодействию фальсификации истории. И усвоить нашим ведомствам, и не в последнюю очередь – дипломатическому. Тогда его позиция не будет противоречивой. И его умонастроение не будет противоречить его политике, а главное – совращать и сбивать с пути истины неокрепшие молодые души, желающие послужить России.

Решающая победа
К двадцатилетию Августа 1991

(Посев. 2011. № 7, июль)

В Европе в свое время бытовал термин: «братья коммунаци». С ним шла и карикатура: Гитлер и Сталин как сиамские близнецы, сросшиеся ниже пояса. Сегодня говорят, что нельзя ставить на одну доску коммунизм и нацизм, что, мол, в отличие от второго, первый произошел из гуманизма, стремился к равенству людей и по расовому признаку их не делил. Зато, скажем мы, делил на пролетариев и буржуев, но не в теории суть дела, а в политической практике, которой нацисты учились у Ленина: всеобъемлющей пропаганде, цензуре и террору во имя единственно верного учения, представленного партией и ее вождем. По числу жертв коммунисты далеко превзошли своих учеников – в СССР более 20 млн до начала Второй мировой войны, а после нее сколько еще миллионов в Китае, Кампучии, Эфиопии и прочих странах «лагеря мира и социализма»? Брата-наци победа во Второй мировой войне действительно прикончила, а второй брат остался и расползался по свету, покорил треть человечества и объявил, что переход к социализму необратим. Причем гарантом этой необратимости служит военная мощь Советского Союза.

И мир не знал, что с этим вторым братом делать. Воевать с ним в атомный век было немыслимо, но гонка вооружений нарастала. Его старались всячески оградить, а порой, напротив, с ним договориться, но выхода видно не было. В Русском Зарубежье звучали голоса, что выход – в свержении режима внутренними силами в центре, в России. Но этому на Западе мало верили: режим имел репутацию несвергаемого.

В России жила крепкая традиция сопротивления тоталитаризму. Разные звенья этой цепи ковались разными людьми, в разных обстоятельствах, в разное время. Они были не похожи одно на другое: Белое движение, десятки народных восстаний от Ярославля до Кронштадта, сопротивление коллективизации, внутрипартийный протест против Сталина, Освободительное движение времен войны, послевоенная партизанщина, восстания в ГУЛАГе, помощь советских солдат восставшим немцам в 1953 и венграм в 1956 гг., диссидентство, правозащитное движение… Чекисты поработали над тем, чтобы преемственности между ними было мало, каждое поколение начинало заново, но Александр Галич вступил в НТС именно для того, чтобы сохранить преемственность борьбы. Все звенья этой цепи были связаны единой целью: устранения правящей диктатуры и возвращения народу более свободной жизни.