Текст книги "О России между будущим и прошлым. Избранные статьи"

По поводу патриотизма

(Посев. 2013. № 9, сентябрь)

Теме «Воспитание патриотизма» был недавно посвящен круглый стол в Государственной Думе. Председательствующая вещала: «Патриотизм – это гордость. Гордость за то, что мы первые. Первые в космосе, первые в вооружении, первые в спорте, мы…» Здесь она запнулась. То ли от избытка чувств, то ли от нехватки мыслей. Возможно, думала сказать: «Мы занимаем первое место в мире по экспорту газа», но раздумала.

Патриотизм – это не гордость. Гордость – грех. Путать гордость с патриотизмом горазды американцы, этому у них учиться не надо. Гордое самодовольство не ведет никуда. А путь служения открывают смирение и любовь. Patria – значит отечество, и патриотизм – преданность отечеству, видящая не только его славу, но и его стыд.

Пример смиренного патриотизма показывают поисковики. Откапывают и хоронят останки тех, о ком Константин Симонов писал: «Мы слишком с тобою спешили, чтоб долг им последний отдать». Грехи не предков, а современников исправляют дружины добровольцев, убирающих мусор с пляжей и лесных полян (не только на острове Русский). Потребительское изобилие и массовое владение автомобилем пришли к нам внезапно, никто не учил людей первому правилу пребывания на природе: «УНЕСИ С СОБОЙ ВСЕ, ЧТО ТЫ СЮДА ПРИНЕС». Россыпи пивных бутылок по обочинам наших лесных дорог не сгниют никогда.

Но продолжает греметь патриотизм барабанный, доходя порой до абсурда. Нам предлагают гордиться тем, что мы понесли самые большие потери во Второй мировой войне. МИД в июне провел международную конференцию по этой войне. Выступавший представитель Казахстана сообщил, что на войне погибло более половины всех призванных в Казахстане мужчин, а именно 400 тысяч – т. е. столько же, сколько потеряли на войне американцы. Подтекст очевиден – вклад в победу одного только Казахстана не меньше, чем вклад США. Последние, мол, легко отделались своей техникой, тогда как мы умирали.

Хотя основная разница не в технике, а в том, что при их строе о сохранении жизни солдат заботились, а при нашем – нет. «Бабы новых нарожают», – полагал Жуков.

Размеры военных потерь СССР были долгие годы неизвестны. Сталин отменил перепись 1949 года, чтобы никто не мог их вычислить. Только когда рассекретили подробности переписей 1939и 1959 гг., этим занялся Е.М. Андреев с группой демографов Академии наук. Они исходили из того, что жившие в 1941 г. и дожившие до 1959-го явно жертвами войны не стали. А недожившие делились на две части: тех, кто все равно умер бы за истекшие 18 лет в мирных условиях, и тех, чья смертность превышала «норму». Последние и считались жертвами войны. Результат, конечно, оценка, но ей поставлены узкие рамки: если предположить, что военных потерь было намного больше, то смертность мирного времени станет неправдоподобно низкой, и наоборот. Суммарные потери населения группа Андреева определила в 26,6 млн, из которых 0,6 млн составили эмигранты (в основном из Прибалтики и Западной Украины). Они не погибли, а, возможно, сохранили себе жизнь, но в составе населения СССР больше не числились. Погибшие же делятся на 9,0 млн женщин, детей и стариков, и 17,0 млн мужчин призывного возраста.

Труд Андреева был опубликован в 1993 г. тиражом в 500 экземпляров, и только недавно округленная цифра в 27 млн вошла в широкий обиход в СМИ. Авторы исследования не касаются причин гибели указанного ими числа людей, но мы можем кратко о них напомнить. В число 9 млн погибших женщин, детей и стариков входит около миллиона жертв блокады Ленинграда, более полумиллиона евреев, убитых нацистами под оккупацией, сотни тысяч погибших при нацистских зачистках партизан, а также случайные жертвы боевых действий по обе стороны фронта. Большинство составляют гражданские лица, умершие от голода, болезней и тяжелых условий быта по всему СССР, не только под оккупацией.

Страшная цифра – 17,0 млн погибших мужчин призывного возраста – равна ПОЛОВИНЕ всех призванных на войну 34-х млн. Этот факт широко не афишировался, но упомянутое выше казахстанское исследование его подтверждает, хотя бы по одной из республик СССР.

Знающие реалии поисковики мне объясняли: «Да, такие были потери, но в тех условиях иначе победить было невозможно». В тех условиях – это в сталинских условиях. Посмотрим, как именно они отразились на потерях.

Начнем с того, что в годы войны в несколько раз возросла смертность в системе ГУЛАГа. Часть заключенных была отправлена на фронт в штрафные батальоны, но около 1 млн умерло в лагерях. Это были преимущественно мужчины призывного возраста.

В армии тем временем, по решению военных трибуналов, было расстреляно 284 тыс. военнослужащих. То есть примерно 28 дивизий уничтожил не противник, а сталинское правосудие. Сюда не входят убитые заградительными отрадами, их никто не считал. Но один ветеран госбезопасности теперь пишет, что «заградительные отрады внесли неоценимый вклад в победу»: без них якобы армия отступала бы до Урала.

Самая большая статья небоевых потерь мужчин призывного возраста – это гибель около 3-х млн в немецком плену Виною тут не только нацистское презрение к «недочеловекам» с Востока, но и сталинское отношение к пленным как к предателям, не допускавшее международной помощи им.

И наконец – гибель мужчин призывного возраста в боях, но не на стороне Красной армии, а против нее. Таких павших было около 300 тыс. В одной только битве под Сталинградом на немецкой стороне пало 70 тыс. советских граждан. Власовцами их никак не назовешь – они о Власове еще не знали, а просто поступали в немецкую армию. Кто-то – чтобы избежать плена, а кто-то из убеждения, что сперва надо скинуть антинародный режим, а с немцами разберемся потом. В то время и возник термин «антинародный режим», который коммунисты позже переадресовали Ельцину.

В итоге наберем до 5 млн мужчин призывного возраста, которых нельзя отнести к боевым потерям Красной армии. Боевых потерь остается около 12 млн. Минобороны до сих пор такую цифру не признает, официальная цифра – 8,6 млн.

Обе цифры огромны, особенно если учесть, что безвозвратные потери побежденного противника (также за вычетом умерших в плену) составили около 3,5 млн, включая гитлеровских союзников. Победитель обычно несет меньше потерь, чем побежденный. В Отечественной войне 1812 г. русская армия понесла вдвое меньше потерь, чем изгнанные ею французы. А здесь – наоборот: потери армии-победительницы более чем в три раза превышают потери изгнанного ею противника. Причина известна: сталинско-жуковские приемы ведения войны, отправка массы солдат на смерть без военной необходимости. Яркий пример – ненужный штурм Берлина. Осажденный город неизбежно сдался бы недели две спустя. Но зрелищный штурм к 1 мая был записан в сталинском сценарии, и для этого уложили 90 тыс. солдат.

Расточительно расходовало человеческие жизни и партизанское движение. Ущерб, нанесенный им противнику, был невелик, а потери своего гражданского населения – огромны. Впрочем, смысл партизанских действий нередко в том и состоял, чтобы провоцировать немецкие расправы и таким образом усиливать вражду населения к оккупантам. В итоге жертвы войны – это не только жертвы нацистов, но и жертвы сталинского режима.

На эту тему на исходе холодной войны в США прошла конференция советологов. Говорили вокруг да около и ни к какому выводу не пришли. Потому что вопрос был поставлен неточно. «Необходим» для чего? Явно не для поражения гитлеризма – существовали разные исторические варианты такого поражения; из них сталинский был для нашего народа, вероятно, самым кровопролитным. А вот для попытки воплотить утопию коммунизма в реальность Сталин был действительно необходим. Какие виделись варианты? Слева – Троцкий со своим романтическим хаосом «перманентной революции». Справа – тогдашние предтечи «социализма с человеческим лицом». Приди они к власти, страна бы лет на 50 раньше соскользнула на путь «возвращения к капитализму». Именно этого Сталин хотел избежать. И построил невероятное: экономику без частной собственности, без подъемов и спадов, без безработицы, без биржи, без процентов на капитал. Да к тому еще как бы народоправство без оппозиции! Все это при одном условии: безграничного насилия, мастером которого Сталин был.

Характерно, что после его смерти систему сразу начали разбирать его же ближайшие соратники. Она оказалась невыносимой даже для ее создателей. Инерция насилия держала строй еще 35 лет. Когда насилие отпало, строй рухнул. Россия показала миру, как не надо. Но она же сама и выбралась из западни, чем позволительно даже гордиться. Но никто этого не делает. Может быть, стыдно за то, что в нее попали? И делают вид, что западни никогда и не было?

Началось с того, что в середине XIX в. двое западных теоретиков революции решили, что все зло в мире от собственности. Из-за нее люди спорят, враждуют, эксплуатируют других. Упраздни собственность и поддерживающие ее институты – государство, церковь, семью, – и на земле водворится всеобщее счастье! Все будут работать бесплатно и получать по потребностям. Для счастья потребуется немного насилия; когда большинство людей станет неимущими пролетариями, то диктатура этого большинства и «экспроприирует» немногочисленных владельцев собственности. Впрочем, раз впереди маячит всеобщее счастье, то за это не жалко платить любую цену.

Странное учение нашло разных сторонников. В том числе Ленина, который быстро понял, что звать к пролетарской революции страну, где пролетариата 5 %, – бесполезно. Он придумал связку пролетариата с беднейшим крестьянством и диктатуру не пролетариата, а своей партии – от имени мирового пролетариата. И решил свергать капитализм не в отдаленном будущем, а сейчас.

Все бы ничего, про Ленина бы давно забыли, не случись Первая мировая война и трудности Германии на русском фронте. Революция в России понадобилась императору Вильгельму, и он стал Ленина финансировать. Для крестьянского большинства армии Ленин выдвинул лозунги о мире и о земле; на них и пришел к власти.

Шквал антивоенной пропаганды в армии – «Окопная правда», «Правда солдата» – сходил при Временном правительстве за свободу слова. Ноябрьские выборы 1917 г. показали успех этой пропаганды: в армии большевики получили 40 % голосов, вдвое больше, чем по стране (вне столиц). При таком раскладе сил использовать армию для подавления большевицкого восстания не удалось; «армия вне политики».

Хотя главные тяготы войны были позади и «до победного конца» осталось совсем немного, слова эти сделались циничной насмешкой. Уставшие от войны солдаты бросали фронт, отказываясь от жертв и от побед прошлых трех лет. Торопились к себе в деревню, делить помещичью землю. После передела крестьянские наделы выросли на 16 %, но заодно погублены были и плоды реформы Столыпина, разрушены продуктивные хозяйства, снабжавшие рынок товарным хлебом. Наступил голод в городах, в деревню отправились продотряды насильно изымать продукты у крестьян. К которым, кстати, оставшиеся помещичьи земли быстро переходили и до передела при помощи Земельного банка. Участие же крестьян в земельном переделе мешало им единодушно поддержать Белое движение: западня захлопнулась.

Не менее разрушительным и бессмысленным оказался и Брестский мир. Отнюдь не «без аннексий и контрибуций», как думали большевики, а точно наоборот. И с долгосрочными последствиями: Россия потеряла не только территорию и мечту о кресте на храме Св. Софии в Константинополе. Она выбыла из «концерта мировых держав», лишилась влияния на послевоенное устройство Европы. Что способствовало и развитию гитлеризма, и возникновению Второй мировой войны.

Далее Ленин поднял низы общества – тех, кого в Московской Руси звали людьми воровскими, в отличие от людей земских, – на «экспроприацию» предприятий финансовых, промышленных и торговых, жилого фонда и на борьбу против Церкви. Свобода слова была объявлена контрреволюцией. Восторжествовал большевизм – смесь западной политической утопии с отечественной уголовной практикой. По данным женевской Лиги наций, за первые пять лет большевицкой власти неестественной смертью погибло 12 млн человек; лишь небольшая доля в боях Гражданской войны, огромное большинство от голода, эпидемий и террора. По данным того же Е.М. Андреева, в коллективизацию затем погибло еще 9 млн. А Большой террор еще только предстоял…

«Правительством безумия» называли в Европе ленинский Совет народных комиссаров, но в стране не нашлось достаточных сил ему противостоять. Патриотизм в 1917 г. уцелел в немногочисленных ударных отрядах, ушедших потом в Белые армии, и был с ними побежден. СССР строился как база мирового союза социалистических республик. Ленинцам полагалось быть верными не отечеству («У пролетариев нет отечества!») а делу мировой революции.

Сталин вскоре увидел, что мировая революция – это мираж. Надо строить «социализм в одной стране». И сделать эту страну способной победить в войне с мировым капитализмом. Для чего нужны тяжелая индустрия и сильное государство. Не отрицая «отмирания государства» по Марксу, Сталин полагал, что, прежде чем отмирать, ему надо предельно усилиться. Сторонников величия государства тогда нашлось немало – в Италии они себя называли фашистами. И видя, как в Германии национал-социалисты взяли власть, Сталин в 1934 г. тоже сделал поворот прочь от интернационала, используя в своих целях русскую культуру и историю, изобрел советский патриотизм.

Понятно, что раз СССР располагался на территории Российской империи, то геополитические интересы России и СССР могли порой совпадать. Но в главном – в идейном плане, в праве, в экономике и внешней политике – эти интересы были противоположны. СССР остался государством коммунистической партии, а не российской нации. Поэтому с распадом компартии СССР и распался.

После Гражданской войны говорили: «Все мы несем вину за большевизм – кроме тех, кто пал в бою с большевиками». Но сегодня Сергей Нарышкин заявляет, что нам не в чем каяться. Возглавляя и Думу, и историческое общество, он празднует добрые дела: Городовое положение Екатерины II, положившее начало городскому самоуправлению в России, и апрельский Основной закон 1906 г., ставший первой российской конституцией. А вот покаяние за злые дела считает ненужным. И другие наши деятели продолжают подыскивать оправдания советской политике вместо того, чтобы от нее отмежеваться. Немцев покаянию учили оккупанты, нам надо учиться самим. Хотя деятели большевизма и умерли давно, вина остается, пока нет раскаяния. Пока их имена звучат с почетом в названиях улиц и городов.

Патриотизм новой России нельзя строить, пытаясь совместить его с советским. Надо отличать служение отечеству от служения коммунизму. Служивших отечеству и в советское время было немало – несмотря на нечеловеческие условия, в которые они были поставлены. Об уважении к ним спору нет. Но столь же бесспорно, что те, кто делал Октябрьскую революцию, отечество предавали и разрушали. Их почитание с патриотизмом несовместимо! Как Церковь помнит гонения и чтит новомучеников, так и светскому обществу положено чтить память жертв террора и героев сопротивления. В том числе таких малоизвестных, как солдат, расстрелянных за отказ подавлять рабочих, восставших против красной диктатуры в ГДР в 1953 г. ив Венгрии в 1956-м. Их имена до сих пор засекречены.

Без покаяния, без признания зла злом, без отдания должного сопротивлявшимся злу, заметая неприятное под ковер, наш патриотизм будет непоследовательным, противоречивым. А потому неубедительным. Не говоря уже про то, что будет вызывать подозрения у наших соседей. Он будет крепким и несомненным в преемстве от России досоветской. В преемстве от сопротивления советской власти и от победы над ней в 1990–1993 гг.

Украина, Россия, Америка

(Посев. 2014. № 10, октябрь)

Украина, если следовать словам, сказанным Юлием Цезарем про Галлию, состоит из трех частей. Западная часть, со времен княжества Галицкого, действительно никогда частью России не была. Она входила в состав Польско-Литовского государства, затем после раздела Польши стала частью Австро-Венгерской империи, потом снова Польши, и только Сталин включил ее в состав СССР. Так что у западных украинцев было основание скандировать на Майдане: «Украина – це Европа».

Средняя часть, традиционно именуемая Малороссией, была, по решению Переяславской рады, воссоединена с Россией в 1653 г. Эта окраина империи отличалась своим языковым и культурным своеобразием, но попытка Мазепы отторгнуть ее от России при Петре Великом не нашла поддержки у населения и привела лишь к поражению Швеции вдали от своих границ – под Полтавой.

Юго-восточная часть, или Новороссия, вообще отношения к этнической Украине не имеет, кроме того, что через нее скакали казаки Запорожской Сечи во время своих походов. Редконаселенные степи были завоеваны при Екатерине II, затем заселялись и осваивались Российской империей, строившей черноморские порты и индустрию Донбасса.

Идея существования отдельной украинской нации и, следовательно, необходимости иметь самостоятельное государство созрела во второй половине XIX в. в Галиции, не без помощи австрийских властей. В это время шло национальное пробуждение рада славянских народов, с надеждой взиравших на Россию, ожидавших от нее помощи против австро-венгерской или турецкой власти. Австро-Венгрия называла это явление панславизмом и искала ему противовес – славянский национализм, направленный против России. Эта роль досталась украинцам, как изложено в книге Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма» (М.: Индрик, 1996.). Создавался формальный украинский язык, с множеством заимствований из польского и отличным от русского алфавитом (Тарас Шевченко писал по-украински русскими буквами), сочинялась собственная история и идеология национального антагонизма: против поляков, евреев и москалей.

В начале Великой войны в 1914 г. русские войска продвинулись вглубь Галиции, но гражданские оккупационные власти, боясь украинского сепаратизма, повели себя неуклюже: занимались русификацией и требовали перехода униатов в православие, тогда как униатская церковь, совмещающая православный обряд с подчинением Римскому Папе, служила важным национальным символом на Западной Украине. Одновременно, под австрийской властью, среди галичан и особенно карпатороссов, сильны были и пророссийские настроения. Для тех, кто их разделял, австрийцы создали в Талергофе первый в Европе концлагерь.

После Февральской революции 1917 г. признаки украинского национализма проявились в Киеве, сначала в мягкой форме. Образовалась украинская Центральная рада и провозгласила автономию. Как и по всей стране, самой многочисленной на Украине была партия эсеров, и Керенский требованиям своих партийных товарищей уступил. Но дальше Рада не шла, ожидая решений Всероссийского учредительного собрания.

После разгона Учредительного собрания большевиками, желая избежать их власти, Центральная рада 25 января 1918 г. провозгласила независимость Украины. Это позволило ей участвовать в брестских мирных переговорах и заключить не только мир,

но и союз с Германией и Австро-Венгрией, договориться об оккупации ими Украины и поставках им украинского хлеба. По стратегическим соображениям немцы оккупировали и южнорусские области до Черноморского побережья. Там находилась Донецко-Криворожская Советская Республика, которую оккупировали по отдельному соглашению с Лениным.

Из Киева немцы вытеснили захвативших его большевиков, и власть под оккупацией взял гетман Скоропадский, местный землевладелец и генерал царской армии. Раду распустили, ее охрана ушла к Скоропадскому. Политика оккупационных властей – особенно отмена принятой Радой земельной реформы и возврат помещикам взятых крестьянами земель – вызывала широкое недовольство. Повсюду стали возникать отряды самочинных атаманов и «батек». Перед отступлением немцев Скоропадский, желая переориентироваться на Деникина и Антанту, издал 14 ноября 1918 г. грамоту о федерации с Россией. Но собственной военной силы у него практически не было, против него в Белой Церкви восстал Симон Петлюра и 14 декабря захватил Киев. Украина, во власти разных партизанских отрядов, погрузилась в бесправие и хаос. Распространились еврейские погромы. Особо ими отличились отряды Петлюры – социалиста и националиста. Например, в марте 1919 г. в Проскурове петлюровская «Запорожская бригада» вырезала холодным оружием 3 тыс. евреев. Всего за время Гражданской войны на Украине исследователи насчитали 887 еврейских погромов, после которых была похоронена 31 тыс. жертв.

Пользуясь этим хаосом, большевики в феврале 1919 г. во второй раз заняли Киев, учинив там свои расправы. Но в ходе летнего наступления Деникина Киев 31 августа взяли общими усилиями белые войска генерала Бредова и галицийские части генерала Кравса. Когда начался их совместный парад под трехцветным и желто-синим флагами, прискакали гонцы Петлюры и сорвали бело-сине-красный флаг. С петлюровцами начались длинные переговоры, увенчавшиеся тем, что они объявили Белому движению войну и обратились за помощью к Ленину. Не дожидаясь ее, Бредов разбил петлюровцев и изгнал их с Украины. Петлюра бежал в Париж, где был убит евреем – за погромы. Но цена этой победы была огромна. Части Бредова не смогли участвовать в решающей битве Гражданской войны под Орлом, где белым не хватило для победы лишь небольшого численного перевеса. Четырнадцатого декабря 1919 г. большевики в третий раз заняли Киев – теперь надолго. Помог большевикам победить под Орлом не один Петлюра. Махно открыл против Деникина второй фронт под Екатеринославом, а поляки приостановили военные действия на Волыни, дав Ленину перебросить три десятка тысяч красноармейцев под Орел. Идея «Единой и Неделимой» нравилась не всем, но все взамен получили советскую власть – кто сразу, а кто в рассрочку.