Текст книги "Испытание войной – выдержал ли его Сталин?"

Финал политики мира как пролога к войне

Вечером 21 июня Г.К. Жукову позвонил начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев и доложил о немецком перебежчике – фельдфебеле, сообщившем, что утром 22 июня начнется вторжение. Тянуть дальше и надеяться на «авось» больше было нельзя. В кабинете Сталина собрались члены Политбюро.

– Что будем делать? – спросил Сталин, у которого в подобные щекотливые моменты всегда вдруг прорезался вкус к коллективному принятию решений.

Еще можно было объявить тревогу в частях прикрытия, привести ПВО в боевую готовность… С.К. Тимошенко повторил просьбу о приведении войск приграничных округов в боевую готовность, предложив соответствующий проект директивы.

– Читайте! – приказал Сталин. Жуков прочитал проект директивы.

Сталин возразил, мол, такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений (40, с. 243).

Для государственного мужа, имевшего репутацию гениального, это было непростительным промахом, ведь Гитлер к тому времени атаковал уже семь государств (Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, Люксембург, Югославию), не отягощая себя долгими поисками повода для вторжения. Более того, по введенным самим Сталиным законам, действия по срыву мероприятий по отпору врагу, даже в силу каких-то объективных и психологических причин, должны были квалифицироваться как деяния «врага народа». Так был замучен в тюрьме Блюхер, позже расстреляны Павлов, Рычагов, Смушкевич, Штерн… Но сам Сталин в это число так и не попал, хотя, по логике, должен был.

Новая директива, составленная Г.К. Жуковым и Н.Ф. Ватутиным, предупреждала командование приграничных округов, что в течение 22–23 июня возможно нападение Германии. Ставилась задача, не поддаваясь ни на какие провокационные действия (что подразумевалось под словами «ни на какие», не обговаривалось), встретить в боевой готовности возможный внезапный удар немцев и их союзников. Для этого приказывалось в течение ночи 22-го скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить и замаскировать авиацию и войска, привести в боевую готовность средства ПВО. И далее Сталин приписал: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».

Оказалось, что все-таки можно, не вызывая лишнего шума, осуществить меры, повышающие боеготовность войск, но вечером 21 июня они уже безнадежно запаздывали. Выпусти руководство эту директиву 20 июня, ситуация была бы поправима. За сутки 21 июня ее можно было выполнить хотя бы в общих чертах, а так у командования приграничных округов оставались три-четыре часа… Зато Верховное командование как бы снимало с себя ответственность: приказ о приведении войск в боевую готовность отдан!

Кстати, о перестраховочных приказах. Их накануне войны из Москвы в округа ушло несколько. И все правильные. Например, 19 июня за подписью С.К. Тимошенко и Г.К. Жукова был издан «Приказ о маскировке аэродромов, войсковых частей и важных военных объектов округов». В нем говорилось, что по маскировке аэродромов, складов и других важнейших военных объектов до сих пор ничего существенного не сделано. И требовалось: «категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов»; «аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками»; «бензохранилища зарыть в землю»; «провести (маскировочную) окраску танков, бронемашин, командирских, специальных и транспортных машин». «Проведенную маскировку аэродромов, складов, боевых и транспортных машин проверить с воздуха».

Все правильно, только что мешало издать такой приказ 9 июня или 29 мая? Почему этот приказ с элементарными вещами и другие ему подобные вышли, когда сделать было уже ничего нельзя? И неужели командиры приграничных частей в разгар войны в Европе узнали о необходимости маскировать технику и склады лишь из приказа наркома обороны и начальника Генштаба? А сами Жуков и Тимошенко когда узнали о существовании такой военной новации?

Недоуменных вопросов много – ответа нет.

Около полуночи М.П. Кирпонос доложил о новом перебежчике – немецком солдате 74-й пехотной дивизии, переплывшем реку с сообщением уже о часе нападения – 4 утра.

Директива из Москвы была передана в половине первого ночи 22 июня и дошла до штабов округа лишь перед самым вторжением. Войска же оставались в неведении до самого начала боевых действий.

В 3 часа 17 минут из штаба Черноморского флота поступило первое сообщение о начале войны – неизвестные самолеты пытались атаковать корабли. Потом посыпались донесения из приграничных округов об ударах вражеской авиации. В половине пятого утра вновь собирается заседание Политбюро с участием военных. В описании последовавших далее событий слово передаем Г.К. Жукову.

«…в кабинет быстро вошел В.М. Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну.

И.В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшиеся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С.К. Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И.В. Сталин».

Вот так просто, с ходу, была определена стратегия всего приграничного сражения. Один военачальник, не выдержав паузы, предложил быстрое «удобное» решение, другой, не имея никакой информации о масштабах сражения, но дабы не отставать от подчиненного, добавил «решительности». Фактический главнокомандующий, подавленный своим грубейшим политическим просчетом, хватаясь за приятное ему «уничтожить», немедля утвердил предложение. Какую большую роль порой в исторических событиях играет психология момента! Так, без анализа, в условиях дефицита времени было принято первое пришедшее на ум решение, тотчас оформленное директивой, которая, по признанию самого автора, «по соотношению сил и сложившейся обстановке… оказалась явно нереальной, а потому и не была проведена в жизнь» (39, с. 248).

В наше время почитатели Сталина попытались дискредитировать эти страницы мемуаров Жукова. Мол, все было не так. Разумеется, почти любой мемуарист пытается выглядеть лучше, списывая промахи на других. Но воспоминания Жукова вышли при жизни его участников, так что было кому его опровергнуть. Даже если, боясь партийных последствий, мог сделать записи для внуков, как это сделал Хрущев. Но Жукова никто не опровергал. Остается признать этот эпизод реальным.

Эпопея с директивами в этот день не закончилась. После полудня Сталин ощутил такой прилив решимости, что на свет родилась директива № 3, отличавшаяся от предыдущей еще большей большевистской боевитостью. Если директива № 2 требовала лишь отбросить врага за государственную границу, то директива № 3 настаивала не более и не менее как на разгроме в двухдневный срок основных сил агрессора и переносе военных действий на территорию противника. Столь абсурдное требование в условиях неотмобилизованности советских войск можно объяснить только шоковым состоянием верхов в этот день. Мнение о возможности подобных мероприятий не спрашивалось не только у фронтовых штабов, но даже у начальника Генштаба.

Г.К. Жуков только в Киеве, куда он выехал днем как представитель Ставки, узнал о новой директиве из разговора по ВЧ с Н.В. Ватутиным. Сначала Ватутин доложил, что, «несмотря на предпринятые энергичные меры, Генштаб так и не смог получить от штабов фронтов, армий и ВВС точных данных о наших войсках и о противнике». После чего он сообщил, что, несмотря на это, Сталин одобрил проект директивы, предусматривающий переход наших войск в контрнаступление с задачей разгрома противника на главнейших направлениях с выходом на территорию противника. Жуков позволил себе высказать недоумение такому приказу. Ватутин, согласившись с ним, заявил, что это дело решенное. Начальник Генштаба не посмел противиться воле секретаря ЦК и завизировал директиву.

Она пошла в войска в 21 час 15 минут 22 июня. Эта директива стала новой ошибкой в цепи-удавке, скованной Сталиным накануне войны. Нет нужды доказывать, что преступно планировать столь крупномасштабные операции, не имея ни устойчивой связи с фронтами, ни сведений о противнике, короче, ничего не зная по существу дела. Обычный здравый смысл требует от человека хоть быстро, но оглядеться, оценить ситуацию, прежде чем броситься в гущу драки. Директива № 3 была броском в драку с криком «ура», но накрепко закрытыми глазами. Расплачиваться за эмоциональное настроение вождей пришлось войскам. Руководство страны и вооруженных сил явно оказалось не на высоте, не сумев в экстремальной ситуации найти верное решение. 22 июня подтвердилась поговорка, что «не боги горшки обжигают». «Горшки» обжига войны не выдержали.

Перед войной на экраны страны вышел кинофильм «Если завтра война». Эта картина интересна тем, что в ней, на фоне плакатных представлений о войне, есть удивительные предвосхищения будущих событий, в том числе с точностью наоборот. Фильм начинается с показа праздничного вечера. Люди отдыхают. Играют оркестры. Воскресенье! А в это время враг по ту сторону границы готовится к удару. В рецензии на фильм автор А. Морев писал: «Он (враг) рассчитывал неожиданным нападением смять Красную Армию, посеять панику среди войск и населения… Страна социализма начеку! Ее невозможно застать врасплох… Фашисты просчитались. Наша страна прекрасно подготовлена к тому, чтобы защитить свой мирный труд. Фильм хорошо показывает нашу готовность… Танки рвут проволочные заграждения противника, давят его орудия, его людей…» (41).

И вот давно ожидаемая война грянула. Как и посевная – совершенно неожиданно. А что можно было сделать? Как ни странно, этот вроде бы закономерный вопрос почти не обсуждается. Суть тонет в большем числе других вопросов. Что знала и не знала разведка? Сколько было войск с той и другой стороны и т. п. Мы тоже рассмотрели эти вопросы. Но за рамками остается главное: что можно было предпринять накануне войны? Но ответ ясен, если, конечно, желать такой ясности. Войска вдоль границы должны были выполнять ту задачу, которая объективно перед ними стояла: а именно подготовить границу к обороне, а также к переходу в наступление, ибо без наступления нет победы. С сентября 1939 г. прошло достаточно времени, чтобы оборудовать границу к возможным боевым действиям, что с учетом начала мировой войны было вполне естественным шагом. То есть вырыть окопы и траншеи, соорудить блиндажи, огневые точки (дзоты), подготовить позиции для артиллерийский батарей и т. п. У войск в приграничной полосе (1—30 км) одна задача – быть готовыми к боевым действиям без раскачки. Для этого они должны быть укомплектованы по штатам военного времени, иметь противотанковое и противовоздушное оружие, сильную артиллерию, средства для минирования переднего края. На изготовку к обороне у них должны уходить буквально минуты. Для этого и проводят с солдатами малоинтересные, но столь нужные занятия. В случае же перехода в наступление эти позиции (те же окопы, траншеи, блиндажи, командные пункты, связь, замаскированные артпозиции) должны были послужить для подошедших войск. Задача сил прикрытия в случае нападения противника – продержаться несколько дней до развертывания и подхода войск из глубины. Именно так представлялось начало войны в теоретических разработках 30-х гг. Маннергейм схожим образом (только без фазы перехода в наступление) выстроил оборону Финляндии. И сработало! Поэтому разговоры про неготовность Красной Армии в силу подготовки к нападению на Германию или, наоборот, нежелания вступать в войну – это разговор не о том.

Войска на границе располагаются не ради сельхозработ или гуляний с местными девушками, а только с одной целью – не дать врагу легко прорваться в глубь страны и выявить имеющиеся у противника силы и средства, направления главных ударов. Войск Красной Армии на границе для решения этой предварительной задачи вполне хватало. Сталин с начальником Генштаба и наркомом обороны могли изучать донесения разведки, чередуя их с гаданием на кофейной гуще и раскладыванием гадательных карт на предмет нападения Германии, но войска на границе должны быть готовы к любому повороту событий по той простой причине, что это армия. Но почему-то было сделано все, чтобы в момент нападения солдаты мирно почивали в казармах, а командование не знало, как ему быть. И ни к плану превентивного удара, ни к желанию избежать войны такое положение не относилось. То было просто плохое управление со стороны высшего командования. Но откуда оно взялось, как сложилось это плохое управление?

О логике управления высшего командования (наркома обороны, генштаба) спорят историки уже несколько десятилетий. Но так и осталось непонятным, почему нельзя было рассредоточить авиацию приграничных округов? Зачем надо тащить войсковую артиллерию на полигоны, ведь научить стрелять командира орудия можно из любой пушки аналогичного калибра? Причем к стрельбам достаточно было привлекать только командиров расчета, так как прислуга орудия занята несложным делом – подносом снарядов, перетаскиванием пушки при смене позиции. Почему за полтора года войска на границе не сделали элементарного – не вырыли траншеи, не оборудовали ротные пулеметные точки? Не приготовили батареи минометов, способные накрыть наступающую пехоту противника (а обнаружить и подавить их, в отличие от артиллерийских батарей, очень сложно)? Да, строились укрепрайоны по последнему слову инженерного искусства. Но такие укрепления дороги, их сооружение требует много времени, в силу этого создать по всей линии границы невозможно. Обычные полевые линии обороны показали свою эффективность в Первую мировую. Разбомбить, разрушить снарядами и бомбами тонкую линию траншей сложно, а вырыть их – дело нескольких дней. Никакого отношения к вопросу, кто на кого нападет первым, подобные работы не имели. У политиков свои проблемы, у армии – свои дела. Даже если Сталин думал только о нападении на Германию, все равно одномоментно скрытно сосредоточить многомиллионную армию невозможно. Требуется время для подтягивания сил. И траншеи, окопы, блиндажи прекрасно подходят для скрытного сосредоточения больших масс пехоты на рубеже атаки.

Разумеется, можно легко привести десятки аргументов «против», объясняя невозможность приведение войск в нормальную боеготовность множеством причин. Но точно так же можно объяснить любое поражение, любую пассивность. Для примера возьмем «неожиданное» нападение советских ВВС на финские аэродромы 25 июня 1941 г. В атаке участвовало более 500 самолетов. В последующие дни не меньшее число. В итоге с 25 по 30 июня 1941 г. финнами было сбито 51 бомбардировщик и 20 истребителей, а сами потеряли всего один самолет! И это при том, что советские ВВС имели подавляющее превосходство, а финская авиация располагала исключительно самолетами «устаревших конструкций». Вот что значит заранее привести ВВС в боевую готовность, рассредоточить авиацию и затем, используя зенитную артиллерию и атаки истребителей из засад, набирать очки. Ничто не мешало советскому командованию сделать по уму, как финны.

В иных книгах утверждается, что причина быстрого поражения Красной Армии состояла в том, что она находилась в стадии развертывания и оттого была по существу беззащитна. Этот довод не работает потому, что 120 дивизий, более миллиона солдат, около десяти тысяч танков и десятки тысяч пушек давно уже находились на границе и развертывания не требовали. Требовалось лишь одно – чтобы они выполняли те задачи, для которых предназначались. Однако вооруженные силы оказались в положении «ни войны, ни мира» – войска оказались не готовы ни к нападению, ни к обороне. Налицо некое «вредительство», управленческая дезорганизация. И то был не первый случай «управленческой войны» с собственной страной. Последний по времени подобный парадокс случился 45 лет спустя. Руководству СССР во главе с М.С. Горбачевым, Н.И Рыжковым, А.Н. Яковлевым и Е.К. Лигачевым понадобилось всего три года, чтобы полностью дезорганизовать, а затем парализовать управление в стране. И каждый раз в основе такой «политики» лежали благие намерения, помноженные, однако, на просчеты стратегического характера. Именно это обстоятельство – эффективная борьба руководства с собственной страной во имя великих целей – ставит в тупик историков. Вроде бы надо как-то рационально объяснить такую «политику», но сама иррациональность проблемы ведет к нескончаемым спорам и конструированию самых разнообразных гипотез, в том числе фантастических (деятельность масонов, шпионов, зловредных бюрократов и т. п.). Как объяснить, почему Николай II и его жена всемерно способствовали краху династии, что привело их к гибели, а гибель – к высшему признанию со стороны церкви – объявлению их святыми? Зачем Сталин подставил свое государство и армию, что повлекло за собой тяжелейшую войну, ставшую благодаря этому Великой Отечественной, а Сталин превратился в героя нации? Зачем руководство КПСС обрушило Советский Союз, в то время как китайское в это же время реформами другого типа успешно выводило страну из «казарменного коммунизма»? Получается, в России надо проводить «политику» максимальных издержек, чтобы заслужить благодарную память потомков, которые не знают и знать не хотят, как добиваться побед и свободы без чудовищной платы во имя «самобытной истории» страны, которую «умом не понять»? В попытке ответить на подобные вопросы написаны сотни книг, дано множество вариантов ответов, но прибавило ли это ясности? И главное, есть ли гарантии от повторения подобного в будущем?

Каждый способ управленческой дегенерации отличался от предыдущих и последующих, но все они имели общую генетику. Попробуем показать ее. Тем более что опыт Великой Отечественной войны уникален тем, что творцы великого поражения затем исправили свои ошибки, сотворив великую Победу, что для современной «угасающей» России является важнейшим обстоятельством, внушающим «метафизическую» (надеемся, не призрачную) надежду.

Глава 3
Время шока. Первые выводы

Плановая неразбериха

Война редко проходит так, как задумывалось в штабах. Потому говорят: «жизнь сложнее любой схемы». И все-таки одно дело – небольшие отличия задуманного от полученного, другое – полное несовпадение рассчитываемого с действительностью. Начало войны фатально не совпало с советскими планами как в целом, так и в деталях. Предвоенное планирование в Красной Армии, за которое отвечал начальник Генерального штаба Г.К. Жуков, провалилось полностью. Из строевика настоящего штабиста не получилось.

Приведем несколько фактов.

Недалеко от города Новоград-Волынский дислоцировалась 41-я танковая дивизия. 22 июня командующий 5-й армии ее потерял! С ней не было связи, и генерал Потапов посчитал ее уничтоженной авиацией. На самом деле, как описывает эту пропажу свидетель того события маршал К.С. Москаленко, «соответственно мобилизационному плану, она ушла из г. Владимир-Волынского в район г. Ковель, но по пути следования попала в болотистую местность, застряла там и не смогла выполнить поставленную задачу. Командир дивизии полковник П. П. Павлов был за это отстранен от должности» (1, с. 25). Получается, что командующий армией не знал задачи военного времени своих соединений, а командир дивизии в мирное время не смог познакомиться с местностью в силу засекреченности мобилизационного плана. А штабисты, получается, прочертили будущее движение дивизии по административной, а не топографической карте. Чтобы не разбираться в этих «нюансах», комдива Павлова назначили козлом отпущения и тем закрыли дело.

Сам К.С. Москаленко, командовавший в тот момент 1-й противотанковой бригадой, вспоминал, как утром 22 июня он «вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с началом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться… на львовское (!) направление в район развертывания 6-й армии» (1, с. 22). Странная задача, учитывая, что львовское направление находилось в сотне километров от места дислокации соединения, и двигаться надо было вдоль фронта. Но путешествовать на юг не пришлось. Раз бригада находилась в расположении 5-й армии, то ее командующий логично рассматривал бригаду как свой резерв. Естественно, он сразу потребовал от Москаленко выдвинуться к границе в полосе его армии навстречу танкам врага. Произошел недолгий спор. К.С. Москаленко подчинился, и 6-я армия осталась без противотанковой бригады. Получается, штабное планирование мирного времени подвело фронты. В то время причину бардака находили быстро: вредительство! И ведь правда похоже! Но раз даже при Сталине дело о непонятной дислокации войск в судебном порядке не поднималось, то и нам придется искать другие объяснения.

Многочисленные странности, вроде расположенного зачем-то в Бресте большого военного госпиталя вместе с тремя дивизиями на линии возможного артиллерийского огня с одновременным держанием многих частей на почтительном расстоянии от границы, куда им потом пришлось добираться под сильным воздействием вражеской авиации, породили в наше время нескончаемый спор о том, кто на кого хотел напасть первым? Причем если собрать одну группу фактов, то получается, что Сталин готовился ударить первым, если итожить другую группу фактов, то выходит, что многие войска находились в ситуации мирного времени с огромным некомплектом состава и техники, и потому ни о каком нападении речи быть не могло. Они и к нормальной обороне готовы не были. К тому же если Сталин планировал ударить первым, то зачем тратить большие средства на возведение мощных укрепрайонов вдоль границы? Что именно хотели планирующие органы, помещая 1-ю противотанковую бригаду в полосу 5-й армии с намерением передислоцировать ее в случае войны под огнем противника в 6-ю армию, и зачем резко поворачивать 41-ю танковую дивизию, находящуюся в 30 км от границы, на 100 км к северу, подальше от танков Клейста, понять на трезвую голову невозможно. Так что материал для написания «сенсационных книг» по истории 1941 г. еще не исчерпан. Но возможна несенсационная версия: кадровая чехарда, частая смена командующих и начальников штабов соединений привела к тому, что штабисты просто запутались. Одни операторы начинали, другие продолжали, третьи заканчивали (вам, читатель, такой алгоритм «преобразований» ничего не напоминает из более поздних событий?). По ходу терялась нить первоначальных замыслов, зато формировались узлы будущих несуразиц. Так, одни генералы отдали приказ о формировании 1-й противотанковой бригады, определили место дислокации в полосе 5-й армии. Потом, возможно, уже другие начальники пришли к выводу, что ее надо переместить в 6-ю армию. Причина решения понятна: считалось, что противник может нанести удар в тыл львовской группировке с севера. Ударной силой у немцев являются танки, значит, надобно выдвинуть противотанковую бригаду на направление возможного удара. Но в этот момент произошла смена командования, и новые начальники забыли довести решение до логического конца – до перемещения войсковой части. А в мобилизационном плане замысел остался.

Впрочем, вполне возможны другие варианты логического объяснения управленческого бардака накануне войны. Как, например, объяснить небольшое число вождений и полетов у летчиков и танкистов? В проофициальных исторических работах эти факты выступают в качестве объяснения будущих поражений. Мол, если 54 танкиста во 2-й танковой дивизии имели практику вождения до 2 часов, а 74 водителя до 3 часов, и это еще неплохо, так как в 5-й танковой дивизии 2 часа вождения имели 210 танкистов, то что ж вы хотите от таких частей? (2, с. 24). Но позвольте! А кто мешал гонять танкистов на полигонах? Гитлер запретил? Когда, в каком договоре? В нефтяной державе не хватало бензина и солярки? Неправда, Красная Армия в отличие от вермахта была в куда лучшем положении. Интенсивное обучение ведет к расходу моторесурса? Но зачем беречь тысячи старых машин, вроде Б-2 и БТ-5? Любой инструктор из автошколы объяснит, что прежде чем сесть на дорогой джип, начинающего целесообразно посадить за руль дешевого автомобиля. И если б речь шла о гарнизонах где-нибудь на Урале или в Средней Азии, ничтожная практика танкистов была бы хоть как-то объяснима, но как такое могло случиться в приграничных округах, числящихся «особыми»?

Можно расспросить спортсменов, как они готовятся к соревнованиям, сколько потов сходит на сборах. А на войне ставки повыше, чем олимпийское золото. Танкисты и летчики должны были дневать и ночевать на танкодромах и аэродромах, каждый день «накручивая» минимум три часа практики. В частях ежедневно проходить тактические учения, до автоматизма доводя координацию действий в звене взвод-рота-батальон, но в мемуарах ничего подобного нет. Никто не пишет, что их гоняли до седьмого пота в преддверии оборонительной или наступательной войны. Шла обычная гарнизонная жизнь. Чем могли заняться солдаты двух дивизий в тесной Брестской крепости? Ясно, что ни стрельб, ни тактических занятий (разве что на ящиках с песком) там не проведешь. А чем могли заняться стоявшие невдалеке танкисты 22-й дивизии? Выехать из ангаров, поизучать матчасть, посоревноваться с заменой траков и вновь загнать танки? Это нужно. Но для этого был зимний период, а летом танкисты должны были находиться не в парках, а на полигонах. Чтобы научиться не только водить машины, но и взаимодействовать в бою, личный состав такого сложного организма, как танковая дивизия, должен пахать не меньше, чем олимпийская сборная. Тем более если планировались боевые действия в 1941 г. Иначе вся эта техника – бессмысленная трата средств.

Складывается впечатление, что войска в 1941 г. готовили к чему угодно – к парадам, к смотрам, к уборочной, – но не к войне. Сотни танкистов с вождением в 2–3 часа, сотни летчиков с налетом в 10 часов, и прозябающие в казармах пехотинцы – это не боевая армия.

Предвоенный период оставил много загадок, но и первые недели войны не менее загадочны своей алогичностью. По всем военным уставам наступающая сторона обречена на неудачу, имея перед собой противника с 2—3-кратно большими силами. Но германские дивизии не просто выигрывали такие сражения, но и побеждали с удивительной легкостью. Получалось, что командование и войска были в шоке, более того, это состояние поддерживалось организационной неразберихой, которая шла с самого верха.

Дезорганизационные приказы исправно сыпались на войска на протяжении всех летних месяцев, не давая им шанса остановить врага. Да и сами войска ничего толкового в бою показать в своей массе не смогли.

Составим своеобразную сводку событий первых недель войны по фронтам.