Текст книги "Шторм"

Прорываясь вверх следом за Алексом, Кейт с удивлением осознает, что не испытывает страха. Страх – это нечто иное, то, что она чувствует, когда кто-то в два часа ночи следует за ней по темной улице. Страх – это когда ожидание чего-то дурного заставляет разыграться воображение. В любом случае, чтобы инфекция страха поразила сознание, требуется время. А как раз времени-то у нее и нет. Есть только необходимость действовать быстрее, чем она может думать, и мрачная решимость остаться в живых.

Кейт ловит себя на том, что непроизвольно оглядывается по сторонам. Шея, словно сама собой, поворачивается из стороны в сторону, глаза, словно видоискатели камеры, почти механически настраиваются на изображение, пока оно не оказывается в фокусе. Она чувствует себя наполовину женщиной, наполовину роботом, а когда смотрит вниз, собственные ноги кажутся ей непомерно длинными, а ступни – находящимися где-то далеко.

Образы, которые она видит, задерживаются в ее сознании на секунду и исчезают, а при попытке вернуть их ей даже не удается вспомнить, что она, собственно говоря, видела. Очевидно, мозг самоочищается от избыточной информации, чтобы избежать перегрузки.

Потом, одно за другим, начинают ослабевать и исчезать ощущения. Первым пропадает чувство вкуса – вытерев с руки кровь, она облизывает палец, но обычного медного привкуса на языке не остается. Потом приходит понимание того, что в ноздрях уже не стоит дизельный запах, а следом приходит очередь осязания. Ноги не ощущают опоры, пальцы не воспринимают того, за что хватаются: чтобы удостовериться, что она держится, ей приходится смотреть. Наконец почти отключается и слух: только что оглушавшие ее звуки теперь доносятся до нее словно сквозь толщу воды.

Единственное чувство, которое у Кейт осталось, это зрение, и оно направляет ее по туннелю тишины к манящему шторму мира, туда, где хлещущий дождь и завывающий ветер воплощают в себе свободу и спасение.

Сейчас для нее есть лишь одно настоящее. Кроме происходящего в этот момент бытия, нет ничего. Никакого прошлого, никакого будущего. Лишь последовательность мгновений настоящего, бесконечно и неизмеримо короткая. Все, что ушло, что было прежде, не значит ровно ничего. Жизнь, еще недавно такая сложная, волнующая и бурлящая, теперь свелась к своей обнаженной сути – простой борьбе за существование.

Внезапно "Амфитрита" погружается в темноту. В первое мгновение Кейт кажется, что она ослепла, лишилась последнего из пяти своих чувств, но потом она видит за иллюминаторами яростную дугу голубых искр. Зажигаются аварийные светильники, хотя их грязный горчичный свет слишком слаб, чтобы от него было много толку. Через некоторое время аварийное освещение гаснет, включается снова, мигает и вырубается окончательно. Последнее, что видит Кейт, – это тянущаяся к ней и хватающая ее за руку рука Алекса. Она замечает, что маленькие светлые волоски на его пальцах стоят дыбом, как наэлектризованные.

Прокладывая путь в темноте, он тащит ее за собой. Хватки Алекса Кейт не ощущает, но воспринимает движение собственного тела, благодаря чему знает, что их контакт сохраняется.

А потом, внезапно, ее лицо обдает леденящими брызгами, легкие наполняет свежий воздух, и все чувства снова оживают.

Они таки выбрались на открытое пространство верхней палубы. "Амфитрита" круто кренится к правому борту, но похоже, что снова стабилизируется. Страхуясь от неожиданного толчка, Кейт широко расставляет ноги и озирается по сторонам. Алекса нигде не видно, хотя он находился с ней всего несколько секунд назад. Правда, не исключено, что оцениваемое ею как секунды на самом деле было часами.

Спускаемая на воду спасательная шлюпка отчаянно раскачивается на канатах, и всякий раз, когда ее подносит к борту, один из находящихся в ней пассажиров с размаху бьет по корпусу топором. Из-под топора летят искры, и Кейт не сразу соображает, что этот человек пытается разбить какой-нибудь иллюминатор, чтобы дать шанс на спасение хоть кому-то из тех, кто оказался в ловушке, на нижних палубах.

Кейт наполовину ползет, наполовину скользит вниз, к подветренной стороне, откуда доносятся визгливые крики кучки людей, толпящихся, словно зеваки на уличном представлении. Протолкнувшись вперед, Кейт видит, что их крики адресованы какой-то женщине, вцепившейся в спускающийся к морю спасательный трап. Видимо, ее парализовал страх, чем яростнее ее призывают двигаться и не перекрывать путь другим, тем отчаяннее цепляется она за лестницу.

Возможно, у нее свело руки, возможно, она скована ужасом – Кейт этого не знает, да и ей, в общем-то, все равно. Важно другое: эта женщина загораживает другим путь к спасению.

– Эй, не торчи как вкопанная! – кричит ей Кейт. – Поднимайся или спускайся, но дай пройти людям.

Женщина даже не смотрит на нее.

Кейт хватается за верхнюю перекладину, свешивает ноги и с силой бьет женщину по рукам. Два, три, четыре удара, и хватка разжимается. Женщина, как отставшая шелуха, отпадает от корпуса судна, летит в штормовое море и исчезает, затерявшись в белой пене плещущих волн. Кейт подтягивается обратно на палубу и оказывается под ошеломленными взглядами людей. Схватив ближайшего из них, она толкает его к трапу.

– Давай. Шевелись!

Сейчас Кейт кажется, что у той, упавшей в море женщины было ее собственное лицо.

Ветер гоняет по палубе надувной спасательный плот. В то время как большинство пассажиров взирают на него в растерянности, какой-то малый, в шортах и фуфайке, бросается к нему и пытается остановить, как ковбой мог бы попытаться удержать скачущую лошадь. Ему это удается, и на плот тут же нагромождается куча человеческих тел, совокупный вес которых сталкивает его за борт. Когда он падает, с него сыплются не удержавшиеся люди.

Кейт приходит в голову, что люди поддаются панике не просто потому, что боятся смерти, или потому, что такая гибель особенно ужасна. Они просто понимают, сколь малы их шансы на спасение. Некоторые, безусловно, доживут до завтрашнего дня, и побороться за жизнь стоит всем, но куда больше народу погибнет, несмотря ни на что. Когда в море падает авиалайнер, смерть, практически мгновенная, настигает всех, находящихся на борту. Но здесь судьба играет со своими жертвами. Она дает им время надеяться, но не обязательно верить. Она играет с ними, подзуживая заглянуть внутрь себя и посмотреть, хватит ли у них умения и силы духа вступить в поединок со смертью.

И стоит вам подумать, что ваши шансы не так уж плохи, как человеческая глупость, некомпетентность и непредсказуемость делают их иллюзорными. Кейт ощущает в себе тугой узел негодования, вызванного самодовольной некомпетентностью тех, кто готовил "Амфитриту" к плаванию. Суда такой величины не должны погружаться в воду так быстро, и уж конечно, на них не должно быть спасательных шлюпок, которые невозможно спустить на воду из-за проржавевших лебедок, как случилось с той, которая бесполезно болтается сейчас за бортом. И уж конечно, корабельной команде не стоит выносить на палубы связки спасательных жилетов, от которых толку не больше, чем от шлюпок, – они увязаны так плотно, что их невозможно разъединить.

Наверное, они полагали, что ничего подобного с их паромом случиться не может. А оказалось, что может. И случилось!

Кто-то подталкивает к груди Кейт спасательный жилет. Это Алекс, успевший раздобыть жилет и для себя. Торопливо, неловко путаясь в застежках, они напяливают жилеты. Ремешки на жилете Кейт оказываются слишком короткими. Пропустить их, как положено, между ног, не удается, и она связывает их вокруг талии. Жилет елозит, держится ненадежно, и она ищет другой, который подойдет лучше. Алекс хватает ее за руку, подтягивает поближе к себе и, сложив свободную ладонь у ее уха, кричит:

– Оставь это. Нам придется прыгать прямо сейчас. Это хреновое корыто вот-вот пойдет ко дну.

Твердое пластиковое покрытие палубы начинает распадаться. Обойдя участок, вздыбившийся, как покоробленный линолеум, они перелезают через бортовое ограждение и задерживаются на самом краю. До воды внизу около двадцати футов, а скоро, по мере погружения "Амфитриты", будет еще меньше. Алекс снова приближает к ней свое лицо.

– Когда все это закончится, – кричит он, – ты пообедаешь со мной?

Когда все это закончится. Когда мы выйдем с другой стороны всего этого живыми. Когда. А не если.

Кейт кивает и тянется к его руке. На сей раз она ее ощущает. Она сплетает свои пальцы с его, сжимая их изо всех сил.

Они прыгают.

Может быть, до поверхности моря и двадцать футов, но в падении кажется, что все двести. Они падают сквозь время и пространство, тогда как ее желудок остался где-то близ уровня палубы, а надежду уносит прочь шквалистый ветер. В прыжке Кейт группируется, чтобы не разбиться о воду, и тут вдруг ее переполняет давно забытый детский страх – боязнь прыгнуть ночью в плавательный бассейн, из которого спущена вода. А вдруг, пока она падает, море куда-нибудь исчезнет?

* * *

Море не исчезает. Настолько холодное, что это уже за пределами ощущений, оно поглощает ее всю. Столкновение с поверхностью вырывает ее руку из руки Алекса, срывает с нее бесполезный спасательный жилет, а заодно и обернутый вокруг головы свитер. Неловкими движениями рук Кейт пытается направить себя к поверхности. Она открывает глаза, но вокруг лишь бесконечный, текучий, подвижный мрак.

Кейт жива, но осталась один на один с могущественной и враждебной стихией и уже ощущает белую завесу подступающей паники. Если она позволит этой пелене накрыть себя и лишить способности принимать решения, ей конец.

У нее хватает ума выждать, осознать, что она контролирует свое тело и оно находится в вертикальном положении, и только потом, энергично работая ногами, устремиться к поверхности. Кейт выныривает, но ее едва не захлестывает волна, и ей приходится тут же нырнуть снова, едва успев глотнуть воздуха. Во рту гадкая смесь морской воды и машинного масла, но вода, похоже, попала и в легкие.

Значит, она утонет.

Море удерживает ее тело во взвешенном состоянии, тогда как сама Кейт как будто покинула его и смотрит на себя со стороны. Сверху. И даже различает отдельные, неестественно четкие, пряди липнущих ко лбу волос.

Ни о чем другом – ни о времени, ни о месте – у нее нет ни малейшего представления. Где-то в подсознании сохранилось любопытство: что же дальше – но она при этом лишь сторонний наблюдатель, никак не влияющий, да и не пытающийся влиять на происходящее. Это не что иное, как простая борьба за выживание, и в этой борьбе Кейт проигрывает.

Другое дело, что ее сознание и ее душа, видимо, продолжат свое бесконечное путешествие, перейдя к следующему этапу цикла. А может быть, уже перешли, и то, что ею воспринимается, и есть послесмертие. Может быть, это своего рода космическая декомпрессионная камера, намеренно сделанная подобной тому месту, с которым ей только что пришлось распрощаться. Так она сможет постепенно адаптироваться в своем новом состоянии.

Освобождение! Это ощущение усиливается, омывая блаженствующую в его струях Кейт. Когда заканчивается борьба, на смену ей приходит эйфория. Если люди когда-нибудь найдут ее тело, они никогда не узнают, сколь близка она была к обретению истинного мира и покоя.

Но тут в ее голове звучит голос. Собственный голос:

"Лео".

Лео, мысль о котором разрывает сердце. Лео, с его растрепанными каштановыми волосами и огромными шоколадными глазами, с его мешковатыми штанишками и косолапой походкой. Тот, кто бросается к ней всякий раз, когда она возвращается домой с работы, четырехлетняя управляемая ракета, готовая зацеловать ее до смерти.

Лео, ее сын. Уже отказавшись бороться ради себя, Кейт не может не бороться ради него.

В долгом падении она возвращается в себя. Ее собственное парящее в воде тело исчезает из вида, и на его месте она видит море, рассекаемое тонущим судном и бурлящее кровью и телами. Это похоже на эпическую сцену из морских сражений: что-то вроде полотна "Битва на Ниле: Гибель "Востока"" Матера Брауна[2]2
  Браун, Матер (Brown, Mather; 1761-1831) – американский художник, работавший в Англии, автор исторических полотен. Картина "Битва на Ниле: Гибель «Востока» ", изображающая взрыв на французском флагманском корабле «Восток», написана в 1825 г.


[Закрыть].

Это зрелище, видение ада – первое, что помнит Кейт. Ей предстоит пройти через рождение заново, когда все ново, чуждо и необычно. Что же до прошлого, до происходившего раньше, то оно изолировано и замкнуто в предыдущем измерении.

Она ощущает, как ее мозг снова начинает осуществлять простейшие, базовые мыслительные процессы, устанавливая причинно-следственные связи.

"Холодное тело, холодная вода. Выбраться из воды, согреться".

Эта зародившаяся в мозгу связь с трудом пробивается из сознания через синапсы к мышцам. Кейт снова выбрыкивается на поверхность и выкашливает воду из легких, наполняя их кислородом.

Прямо перед ней маячит спасательный плот. Двадцать бесконечных секунд уходит на то, чтобы добраться до него, но, ухватившись за край, Кейт взбирается на плот одним движением. Вокруг темень хоть глаз выколи. Впечатление такое, будто она попала из подводного ада в надводный. Неуверенно покачиваясь, Кейт таращится в темноту, пока ее глаза не приспосабливаются и из мрака не проступают сперва смутные очертания, а потом лица и тела. Плот полон людей.

Неподалеку слышится плеск, и из волн возле плота наполовину выныривает голова. Наклонившись через край, Кейт хватает человека за ворот и пытается втянуть на борт, но он слишком вымотан, чтобы даже протянуть ей руку. Единственное, что ей удается, это затянуть ворот на его шее и задушить его. В конце концов она разжимает хватку и с усталой печалью смотрит, как он уходит под воду и скрывается из виду. Тонущая "Амфитрита" похожа на живое существо, которое покидает душа. Сначала вниз уходит нос парома и корма высоко поднимается над водой, словно в дерзком, но бессмысленном вызове. Изнутри к иллюминаторам льнут окровавленные лица – лица несчастных, оказавшихся в ловушках кают и машинного отделения и теперь в отчаянии ждущих, когда море поглотит их, а с ними и их ужас.

Когда вода достигает дымовой трубы, Кейт слышит, как бьются окна на мостике. Звон бьющегося стекла пробивается сквозь равномерное гудение штормового сигнала. Уже уходя под воду, тонущее судно выпускает красную ракету, вспышка которой высвечивает картину ужаса и смерти. Море врывается в люки и вентиляционные отверстия, треплет пустые шлюпки, вскипает вокруг шлюпбалок и обломков поручней, жадно завладевая умирающим корпусом. Оно приходит за теми, кто все еще остается на палубе, забирая по паре за раз, как будто не может забрать их всех за один присест. Те, кому везет, успевают задохнуться в дыму до того, как до них добирается вода.

Кейт кажется, что кричит само море.

И с этим криком "Амфитрита" исчезает под водой. На ее месте вспучивается окаймленная пеной водяная гора, на вершину которой, словно символическое жертвоприношение, выносит одинокое тело. Потом водяная гора с тихим ревом опадает, разбегаясь кругами во все стороны, и единственное, что остается над местом гибели парома, – это клочковатое облако дыма и пара.

Кейт устало приваливается к борту плота. Что-то острое впивается в ее бедро. Она откатывается в сторону и вверх и видит, что это защелка навеса. Открывается она легко, и с ее высвобождением над плотом устанавливается тент. При этом автоматически включается освещение, и Кейт наконец может толком рассмотреть спасшихся вместе с нею людей. Всего их двенадцать, все в насквозь мокрой, липнущей к телам одежде. Большинство сидит, обхватив руками голени, уткнув подбородок в колени, уставившись в днище.

Когда зажигается свет, только двое из них смотрят на Кейт, причем один тут же отводит взгляд. С другим, однако, дело обстоит иначе. Мужчина в одних трусах таращится на нее с угрюмой свирепостью. Она удерживает его взгляд, и тут происходит нечто неожиданное.

Он вскакивает на ноги и вскидывает руки вверх и вперед, словно становясь в стойку, но атакует не ее. Босой ногой он наносит удар по лампе, разбивает ее, потом следующую, потом еще одну. Порезы, кровь – всего этого он, похоже, не замечает.

Кейт хватает его за плечо.

– Что ты делаешь?

Уже замахиваясь в направлении следующей лампы, он поворачивается и плюет ей в лицо. Еще одна женщина встает и кричит ему:

– Какого черта ты делаешь?

Человек делает широкий, размашистый жест рукой.

– Этот ужас. Не хочу видеть этот ужас. Не хочу видеть его.

Кейт стирает плевок со щеки, вскакивает на ноги и, бесцеремонно захватив шею мужчины локтем, оттаскивает его назад и шипит ему в ухо:

– Как спасатели найдут нас, если ты расколотишь все лампочки, а?

Он наносит резкий удар локтем назад, целя ей под дых, но она слишком быстра для него. Выпустив его шею, Кейт смещается в сторону, так его удар приходится в пустоту, а сама она, продолжая то же движение с разворотом, оказывается перед ним и бьет его в пах. Хрюкнув, мужчина падает за борт, где поднявшаяся волна мягко уносит его в море.

Кейт опускается на колени, готовая втащить его обратно, но он уже исчез. Она оборачивается и смотрит по сторонам. Никто ничего не говорит. Женщина, которая поддержала ее, пожимает плечами.

– Ну, ребята, – говорит Кейт. – Придвигайтесь поближе друг к другу. Тепло тела – это практически все, что нам осталось. После того, что мы все пережили и преодолели, было бы большой глупостью просто взять и замерзнуть.

Она обходит плот, сбивая людей вместе в тесный кружок, так, чтобы каждый имел соседей с обеих сторон. Некоторые подтягиваются сами, но большинство пребывает в шоке.

Некоторое время люди жмутся друг к другу, но потом кружок распадается. Кто-то отключается, кого-то качка отбрасывает к краю плота. Время от времени на плот набегает большая волна, и всякий раз после того, как она схлынет, Кейт то видит лицо, которого не видела раньше, то не видит того, которое, в чем она уверена, только что видела. Впечатление такое, будто море тасует людей на дрейфующем плоту, как карты, подбрасывая одних и забирая других. Кому-то выпадает жизнь, кому-то смерть.

Женщина на спасательной лестнице и Кейт, с силой пинающая ее ногой по белой руке, женщина, выпускающая трап, падающая в море и исчезающая под водой.

Остальные? Что случилось с остальными?

Алекс спрыгнул вместе с ней, он молод и силен, с ним все будет в порядке.

А как насчет Синклера, маленького, аккуратного человека в сером костюме, который в эти последние несколько лет относился к ней как родной отец? Неужели и его страх парализовал и лишил воли к выживанию, как тех пожилых людей, которые расступались, пропуская Кейт и Алекса?

Нет, пожалуйста, нет. Пусть Синклер выберется!

А этот неприятный малый Джейсон, с маслянистыми губами и дурным запахом изо рта, так и норовивший прикоснуться к ней при каждом удобном случае? Выжил ли он?

Кейт видела в воде множество тел и прекрасно понимает, что ничуть не меньше осталось внутри парома. Исходя из теории вероятности следует предположить, что не всем абердинским любителям удалось спастись. Может быть, лишь немногим.

Не исключено, что ей одной.

Если бы ей предоставили право выбрать – скажем, спасти четверых из них, кого бы она предпочла? Кого бы ей больше всего хотелось увидеть живым?

Синклера, наверняка. Синклера и Алекса. Кого еще?

"Нет. Такие размышления могут завести невесть куда. Прекрати!"

Между тем шторм начинает стихать. Ветер ослабевает, волнение успокаивается, и Кейт понимает, что гибель ей не грозит. Во всяком случае сегодня.

К тому времени, когда над самыми волнами начинает кружить спасательный вертолет, небо меняет цвет с черного на темно-синий. Спасатель-ныряльщик приседает в проеме кабины, а потом солдатиком спрыгивает с высоты нескольких футов в море. Набежавшая волна скрывает его из виду, и в следующий раз он появляется уже на полпути к плоту. Снова волна, а потом этот ангел в сером гидрокостюме уже взбирается на борт.

Вертолет зависает прямо над головой, и тяга его винтов делает поверхность воды плоской. Протянув руку над головой Кейт, спасатель принимает спущенную с вертолета амуницию и надежно закрепляет на Кейт ремни. Он болтается в упряжи, словно кусок мяса, но важно не это, а то, что ее подтягивают наверх, прочь от этого ада.

Крепкие руки подхватывают ее, помогая преодолеть последние несколько футов, и она, с усталым, мокрым хлопком, опускается на пол вертолета. Кто-то набрасывает на ее плечи спасательное термоодеяло, и рядом с ней присаживается на корточки человек в летном комбинезоне. В руках у него блокнот.

– Как вас зовут, красавица?

У него сильный шотландский акцент, а на подбородке топорщится рыжеватая щетина. Надо думать, его, как и многих других, вытащили из постели на рассвете, и побриться у него времени уже не было. Ей хочется обнять его и поблагодарить за спасение, но вместо этого она прокашливается и отвечает:

– Кейт Бошам.

– Где вы?

– Что?

– Где вы? Просто скажите, где вы находитесь.

– Я в вертолете.

– Хорошо. Какой сегодня день?

– Почему вы спрашиваете об этом?

– Пожалуйста, ответьте. Мне нужно знать, не получили ли вы травмы.

– Нет. Со мной все в порядке.

– Какой сегодня день?

Она вздыхает.

– Понедельник, наверное. Утро понедельника.

– И что только что произошло?

– Что вы имеете в виду?

– Что произошло с вами в последние пять минут?

– О боже. Как в начальной школе. Я сидела на плоту, а потом появились вы, ребята, и затащили меня сюда. Вот что произошло, разве нет?

– Спасибо.

Он ставит галочки в четырех колонках в своем блокноте и записывает "А/О X 4" в пятой.

– Что это значит? – спрашивает она.

– Четвертый уровень самосознания и ориентации. Это значит, что вы знаете, кто вы, где вы, какое сейчас время и что произошло.

– А разве это не все знают?

– Нет. Существует градация, от четвертого уровня до нулевого.

– А что значит "нулевой уровень"?

– Примерно то, что вы осознаете факт собственного существования. Ничего больше.

– Если с вами случилось такое, у вас крупные неприятности, верно?

Он улыбается.

– Верно.

– Куда мы направляемся?

– В Абердин.

В дверях вертолета снова появляется подъемная упряжь. Следующего спасенного затаскивают внутрь, и человек с блокнотом задает те же вопросы во второй раз. Кейт забивается в угол, мечтая лишь о том, чтобы все поскорее закончилось.

Слава богу, теперь ответственность взял на себя кто-то другой. Ей больше нет необходимости быть сильной.

Вертолет доставляет их в пустой ангар на берегу гавани Абердина. Он огромный, похож на пещеру, холодный – но Кейт воспринимает его чуть ли не как самое радующее глаз помещение, какое может припомнить. Часы на стене показывают десять минут шестого, и мягкий утренний свет фильтруется сквозь пластины бледного пластика, вставленные в гофрированную железную крышу.

Кейт устраивается на полу, и ей дают миску горячего супа. Она ест маленькими глотками, давая супу возможность постепенно согреть ее. При каждом ее движении термоодеяло издает громкий треск.

Уцелевшие заходят в ангар группами, как гости на вечеринку. При появлении каждой такой группы Кейт поднимает глаза в надежде увидеть Синклера, Алекса, хоть кого-то из своей труппы. Никаких признаков.

Женщина средних лет в джинсах и мокасинах подходит к ней, чтобы уточнить некоторые детали.

– Мы доставим вас в больницу, просто для осмотра, – говорит она. – Извините за то, что это затянулось так надолго, но, думаю, вы поймете, что мы вынуждены были определять приоритеты, а среди спасенных есть те, кому медицинская помощь нужна куда больше, чем вам. Если вы выйдете из двери и повернете налево, то найдете минивэн, который ждет на углу.

Кейт выходит из ангара. Ветер бросает ей в лицо песок, а над головой маячат желтые стрелы портовых кранов, и, как авиалайнеры, накручивают повторяющиеся круги чайки. Земля здесь основательно запятнана птичьим пометом и усеяна поблескивающими зелеными осколками разбитых пивных бутылок.

Кейт тяжело опускается на заднее сиденье минивэна и ждет минут десять, пока салон заполняется. Зашедший водитель окидывает пассажиров взглядом, в котором смешиваются сочувствие и смущение, закрывает дверь и запускает мотор. Он едет мимо нескольких рядов трейлеров, тормозит, пропуская пересекающий его путь автопогрузчик, после чего сворачивает на главную дорогу и едет по территории порта. Гранитные здания вспыхивают блеском, когда лучи восходящего солнца падают на вкрапления полевого шпата.

В королевской лечебнице творится сущее вавилонское столпотворение. При обычных обстоятельствах приемный покой отделений несчастных случаев и катастроф способен вместить человек тридцать, да и то если их как следует утрамбовать. Сегодня народу как минимум в три раза больше, и еще дюжина втискивается в маленькую, примыкающую к приемному покою курилку. Электронное табло с указанием среднего времени ожидания отключено, а по коридорам устремляются пересекающиеся, разноцветные потоки снующих туда-сюда сотрудников. Врачи в зеленом, сестры в бирюзовом, темно-синий для рентгенологов. Одна медсестра задерживается возле Кейт для предварительного осмотра.

– Вам что-нибудь нужно? – спрашивает она.

– Кроме возможности прожить эти последние несколько часов по-другому?

Сестра неуверенно улыбается и снова исчезает в чреве госпиталя.

В приемном покое находится один-единственный таксофон. Женщина рыдает в трубку, и тот, кто находится на другом конце, похоже, мало что понимает. Кейт подходит и забирает у нее телефон.

– С вашей подругой все в порядке, – говорит она в трубку и заканчивает звонок.

Женщина слишком поражена, чтобы возразить.

– Телефон нужен не вам одной, – говорит Кейт, набирая номер "100".

– Оператор, слушаю вас.

– Я бы хотела сделать звонок за счет вызываемого.

Она называет номера своей тети Бронах и телефона, с которого звонит.

– Соединяю.

В трубке слышатся долгие гудки. Кейт представляет себе Бронах, нашаривающую в темноте трубку.

– Четыре два пять девять, – произносит сонным голосом Бронах.

– Служба оператора, вы примете звонок за ваш счет по местной таксе?

– Валяйте, приму.

– Бронах, это я. Так вышло... Господи, Бронах, я...

– Что, Кейт? Что такое? Где ты?

– В королевской лечебнице.

– Спозаранку? Что случилось?

– Паром затонул.

Кейт слышит, как тетушка резко вбирает воздух.

– Господи помилуй!

– Я в порядке. Я хочу сказать – я здесь. Я жива. Как Лео?

– С ним все прекрасно. Я сейчас за тобой приеду.

– Нет. Мне придется пробыть здесь некоторое время. Я позвонила на тот случай, если ты увидела это в новостях.

– О господи, Кейт, бедняжка. Насколько это было серьезно? Вы все выбрались?

– Это было ужасно. Погибших, наверное, не одна сотня. И про всех наших я ничего не знаю.

– Кейт, я просто не знаю, что и сказать.

– Не говори ничего. Особенно Лео. Я приеду как только смогу.

– Но, Кейт...

– Все, я кладу трубку. Телефон нужен многим другим. До встречи.

Кейт кладет трубку и устало опускается на пол, обретая некоторое успокоение в контакте с надежной, твердой почвой.

Она смотрит на часы на стене, потом в пространство, а потом снова на других выживших. Никого из труппы по-прежнему не видно, но кто-то из них должен был спастись. Обязательно.

И тут она вздрагивает, увидев Алекса. Он лежит навзничь в углу, возле автомата по продаже кока-колы, и не моргая смотрит в потолок. Кейт встает и торопливо подходит к нему.

Левая сторона его лица разорвана, царапины и порезы покрыты грязью. Серовато-синий шрам тянется поперек горла, как раз под прямоугольно подстриженной бородкой, еще два безобразных шрама тянутся по внутренней стороне руки.

Он приподнимается и обнимает ее. Она прижимается к нему, стараясь не потревожить раны, но при этом сама морщится от боли. Должно быть, ей досталось больше, чем она думала.

– Я думала, что ты... ты... после того как мы спрыгнули... – бормочет она в короткие волоски его шеи.

– Я тоже.

– А как насчет остальных?

– Синклера, Леннокса и Эммелин я видел. Они в порядке.

"Синклер в порядке". Кейт выдыхает с облегчением.

– Синклер думает, что Джин тоже спаслась, – продолжает Алекс.

– Ты видел, что случилось с Сильвией?

Кейт чувствует, что он кивает.

– Мэтт и Давенпорт?

– Не знаю.

– Кто еще?

Кейт мысленно пересчитывает их – она и Алекс, Синклер, Леннокс, Эммелин, Сильвия, Мэтт и Давенпорт – зная, что пропустила одного. Ей требуется секунда, чтобы вспомнить, и вместе с этим у нее возникает чувство вины из-за того, что одного человека она забыла.

– Джейсон?

– Никакого представления.

– Господи. Пожалуйста, пусть у них все будет в порядке.

– Ты называешь это "в порядке"?

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Он кивает снова.

– Договоренность насчет обеда остается в силе? – спрашивает он.

Она отстраняется от него так, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Да уж теперь я на попятную не пойду. И не надейся.

* * *

В офисе Абердинской компании паромных перевозок царит переполох. Кинетическая энергия сотни сотрудников, изо всех сил старающихся справиться с тем, с чем справиться невозможно, переполняет помещение. Все они знакомы с планами на случай чрезвычайных обстоятельств, все проходили тренинги с консультантами, но в глубине души никто не верил, что такое может произойти на самом деле. Когда это случилось, так ужасно и так внезапно, единственное, что они могут, – держаться вместе. Масштаб трагедии превышает все, что они могли себе представить, – такого не предусматривали самые смелые тренинги.

Некоторые из сотрудников находятся здесь уже три или четыре часа, стараясь сохранять спокойствие и готовность прийти на помощь, на фоне шквального шума: звенящих телефонов, отрывистых криков о цифрах потерь и именах пассажиров и громких, душераздирающих рыданий, сопутствующих несчастью. Хэйли, всего две недели назад устроившаяся на работу по окончании школы, отвечает по трем телефонам одновременно, пытаясь объяснить впавшим в истерику родственникам на конце каждой линии, что она просто не знает, кто спасся, а кто нет, и это все, что она может им сказать. Конечно, она разделяет их беспокойство, но просто не знает, и если они будут орать на нее, это ничего не изменит.

Сейчас шесть тридцать утра понедельника. "Прекрасное" начало новой рабочей недели.

Сэр Николас Лавлок размашистым шагом пересекает уставленный рабочими столами зал, направляясь к своему угловому офису. Он идет целеустремленно и торжественно, почти марширует, и на его лице написана твердая решимость. Он председатель и генеральный директор "Паромных перевозок", но эти титулы слабо отражают его привязанность к компании. В настоящее время он управляет империей, в которую входят "Абердин ивнинг телеграф", универмаги, лужайки для игры в гольф, аукционный дом, подрядные риэлтерские фирмы и платные парковки у аэропорта. Экономика города пропитана нефтью, и все его предприятия процветают, но сердце закаленного бизнесом магната отдано "Паромным перевозкам", где он начал свою деятельность тридцать лет тому назад. Когда дело касается перевозок, Лавлок превращается в ревнивого любовника, не способного забыть свою первую страсть.