Текст книги "А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1"

В. П. Зверев
Общность духовно-эстетических взглядов Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова

В сознании современного образованного человека под влиянием многочисленных литературных источников сложился образ А. С. Хомякова в окружении нескольких постоянно повторяющихся из статьи в статью и из книги в книгу имен, среди которых вряд ли встретишь Ф. Н. Глинку. Однако этих двух русских поэтов и мыслителей связывало много общего как в области духовной, так и в эстетической.

Думается, что до сих пор с достаточной полнотой не уточнен круг деятелей русской литературы, а точнее – представителей нашей национальной культуры, которых можно отнести к такому существенному и во многом определяющему ее самобытность духовно-эстетическому пласту, обозначаемому термином «славянофильство». В этом есть свои трудности, на которые обратил внимание еще протоиерей А. М. Иванцов-Платонов в предисловии к пятому тому сочинений Ю. Ф. Самарина.

Как слагалось и развивалось славянофильское направление внутри кружка, – писал он, – какие стороны в нем вырабатывались по преимуществу тем или другим деятелем – это, конечно, могло быть известно лицам, принадлежавшим к направлению или имевшим к ним ближайшие отношения. Людям позднейших поколений, и вообще не имевшим непосредственного отношения к развитию славянофильского учения в сороковых и пятидесятых годах, можно было бы, кажется, составить понятие об этом развитии при помощи общих литературных приемов, т. е. главным образом на основании последовательного появления в печати тех или других статей и исследований, выражающих сущность славянофильского учения. Однако ж такой прием в данном случае оказался бы совершенно неприемлемым. Дело в том, что писатели славянофильского направления не принадлежали к таким литературным деятелям, у которых как скоро появится какая-нибудь мысль, так в то же время и развивается она в известной статье, предназначенной для печати. Изучение намеченных сторон для выработки общего воззрения шло в этом кругу безостановочно; мысли роились, в частных собраниях кружка подвергались горячему и разностороннему обсуждению; а в печати эти мысли развивались кем-нибудь из членов кружка гораздо позже и иногда, может быть, вовсе не тем, кому главным образом принадлежало начало мысли[394]394
  Иванцов-Платонов А. М. Предисловие // Самарин Ю. Ф. Сочинения. Т. 5: Стефан Яворский и Феофан Прокопович / Издание Д. Самарина. М., 1880. С. XVII – XVIII.


[Закрыть].

При последовательном анализе фактов, связанных с публичной деятельностью славянофильского «кружка», и при более подробной конкретизации реального его состава не может не привлечь внимания фигура Ф. Н. Глинки. К сожалению, в исследованиях о славянофильстве имя этого классика русской литературы, творчески и дружески связанного с его ведущими деятелями, почему-то обычно даже не упоминается. А между тем в 1840-е годы Федор Николаевич принимал заметное участие в «выработке общего воззрения», «разностороннем обсуждении» и распространении основных идей этого духовно-эстетического направления русской национальной культуры. Славянофильским духом проникнуто и более позднее его творчество.

В рецензии на выход первого номера журнала «Москвитянин», опубликованной 22 февраля 1841 года в газете «Московские ведомости», Ф. Н. Глинка дал высокую и подробную аналитическую оценку публикациям славянофильской ориентации: историческим рассуждениям М. П. Погодина, статье С. П. Шевырева «Взгляд русского на образование Европы», – и с восторгом, в частности, писал: «А под стихотворениями сколько имен, ручающихся за достоинство! Вы найдете здесь стихи Хомякова – соловья литературных бесед московских <…>»[395]395
  Глинка Ф. Москвитянин // Московские ведомости. 1841. № 16 (22 февр.). С. 132, стлб. 3. Такая восторженно-поэтическая оценка Ф. Н. Глинкой стихотворного творчества А. С. Хомякова вызвала иронические суждения современников. Д. А. Валуев на письме А. С. Хомякова к Н. М. Языкову от 16 октября 1841 года сделал приписку: «<…> Глинка напечатал в Московских Ведомостях, что Хомяков – московский соловей. Дм. Никол. (Свербеев. – B. З.) говорит, что, пожалуй, его вздумают назвать дроздом или цаплей» (Хомяков А. С. Соч. Т. VIII: Письма. М., 1904. С. 106).


[Закрыть]. Впрочем, еще в «Обозрении русской словесности за 1829 год» И. В. Киреевский поставил в один ряд имена Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова. Он отмечал, что «любовь к литературе германской, которой мы обязаны Жуковскому, все более и более распространяясь в нашей словесности, была весьма заметна и в произведениях прошедшего года», и при этом «замечательнейшими» «подражателями Жуковского» называл И. И. Козлова и Ф. Н. Глинку, а к «немецкой школе» относил С. П. Шевырева, А. С. Хомякова и Ф. И. Тютчева. И. В. Киреевский характеризовал Хомякова как поэта, «которого стихи всегда дышат мыслию и чувством, а иногда блестят законченностью отделки»[396]396
  Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. / Изд. А. И. Кошелевым. Т. I. М., 1861. С. 31.


[Закрыть].

С В. А. Жуковским Ф. Н. Глинка и А. С. Хомяков находились в близких отношениях, и их человеческие и творческие судьбы были в поле его зрения. То, что они входили в тесный круг общения с ним, свидетельствует Н. П. Барсуков. «20 января, – рассказывал он о московских событиях 1841 года, – в честь Жуковского A. Д. Чертков дал обед, на который были приглашены Свербеев, Хомяков, Глинка, Шевырев, Орлов, Дмитриев и Погодин; а на другой день был “великолепный ужин у Хомякова”»[397]397
  Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 кн. Кн. 6. СПб., 1892. С. 18–19.


[Закрыть]. Между прочим, в один литературно-событийный ряд ставит Ф. Н. Глинку и А. С. Хомякова князь П. А. Вяземский в письме к М. П. Погодину от 24 января 1844 года[398]398
  См.: НИОР РГБ. Ф. 231/II. К. 7. Ед. хр. 80. Л. 14–14 об.


[Закрыть]. А 29 ноября (11 декабря) 1851 года В. А. Жуковский писал из Баден-Бадена А. И. Кошелеву: «Уведомьте меня о Киреевских, Иване и Петре, и об Авдотье Петровне, о которой давным-давно не имею никакого слуха. Обнимите за меня друга Хомякова и Глинку. Передайте мой дружеский поклон Шевыреву и Дмитриеву, Мельгунову и Свербеевым»[399]399
  <Колюпанов Н. П.> Биография Александра Ивановича Кошелева: В 2 т. / Изд. О. Ф. Ко-шелевой. Т. II: Возврат к общественной и литературной деятельности (1832–1856 г.). М., 1892. Приложения. С. 126.


[Закрыть].

Эстетическую и духовную общность поэтического творчества Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова подчеркивал и их постоянный оппонент А. И. Герцен. В 1845 году в критической статье о «Москвитянине» он не без иронии отмечал: «Светская часть начинается стихами; тут вы встречаете имена Жуковского, М. Дмитриева, Языкова (какое-то предчувствие говорит нам, что в следующей книжке будут стихи г. Ф. Глинки и г. А. Хомякова)»[400]400
  Ярополк Водянский. Москвитянин и вселенная // Отечественные записки. 1845. Т. XXXIX. Смесь. С. 49.


[Закрыть]. Оба поэта-мыслителя были в центре событий, связанных с противостоянием славянофилов и западников. При этом обычно указывают только на острую полемичность выступлений А. С. Хомякова, но забывают о том, что завязавшаяся в 1841 году перепалка между «Москвитянином» и «Отечественными записками», четко обозначившая духовные и эстетические размежевания в русской литературе и общественной жизни того времени, была спровоцирована именно выступлением Ф. Н. Глинки в «Московских ведомостях» с хвалебной статьей о первом номере погодинского журнала.

Известно, что как Ф. Н. Глинка, так и А. С. Хомяков внимательно следили в свое время за вызвавшими большой общественный интерес публичными лекциями Т. Н. Грановского и С. П. Шевырева. А. С. Хомяков в письме к Ю. Ф. Самарину отмечал: «Успех Грановского был успехом личным, успехом оратора; успех Шевырева – успех мысли, достояние общее, шаг вперед в науке. Это истинный успех профессора»[401]401
  Хомяков А. С. Соч. Т. VIII. С. 240.


[Закрыть]. Чтение лекций С. П. Шевыревым завершилось большими торжествами, на которых присутствовали и А. С. Хомяков, и Ф. Н. Глинка. Н. П. Барсуков в своей хронике приводит со ссылкой на воспоминания очевидцев описание событий, происшедших 29 апреля 1847 года: «Надо заметить, что известный нам публичный спор Хомякова с Грановским прекратился одновременно с окончанием публичного курса Шевырева, и на обеде в честь последнего, по свидетельству В. П. Боткина, К. С. Аксаков “сводил Грановского и Хомякова для их взаимного примирения, из приличия”. О самом же обеде Боткин писал Анненкову: “Что ж сказать мне вам, мой тысячу раз милый Павел Васильевич? Чем отплатить мне вам за ваше мастерское описание выставки? Разве рассказом обеда, данного Шевыреву, по случаю окончания его публичных лекций? Но он замечателен был только тем, что Шевырев предложил тост за поэзию и за представителя ее Ф. Н. Глинку в особенности”»[402]402
  Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1895. Кн. 9. С. 83.


[Закрыть].

Вероятно, все-таки не случайно профессор Киевской духовной академии В. З. Завитневич к первой книге первого тома своего фундаментального исследования «Алексей Степанович Хомяков» выбрал в качестве эпиграфа строки из популярного стихотворения Ф. Н. Глинки «Москва» («Город чудный, город древний…»): «Только пасынки России / Не поклонятся тебе»[403]403
  См.: Завитневич В. З. Алексей Степанович Хомяков: В 2 т. Т. I. Кн. 1: Молодые годы, общественная и научно-историческая деятельность Хомякова. Киев, 1902.


[Закрыть]. Это, правда, вызвало возражение у строгого рецензента А. И. Кирпичникова, написавшего подробный отзыв об этом труде: «<…> эпиграф, выбранный г. Завитневичем из Ф. Глинки <…> вполне идет к старой столице, но едва ли идет к литературному деятелю 30-х – 50-х годов»[404]404
  Кирпичников А. И. Разбор сочинения В. З. Завитневича «Алексей Степанович Хомяков». Отдельный оттиск из «Отчета о сорок пятом присуждении наград графа Уварова». СПб., 1905. С. 36.


[Закрыть]. Конечно, приведенные из стихотворения Ф. Н. Глинки строки не имеют непосредственного отношения к А. С. Хомякову, но важно то, что духовный ученый усмотрел существенную связь, объединяющую двух замечательных русских поэтов-мыслителей.

Примечательно, что архиепископ Филарет (Гумилевский), выстраивая историю отечественной словесности в своем «Обзоре русской духовной литературы», поставил имена Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова рядом. О лучших произведениях первого преосвященный писал, что они – «плод религиозного вдохновения», и отмечал патриотическую направленность творчества Федора Николаевича, сочинения которого, в частности «Очерки Бородинского сражения», «занимают высокое место между опытами русской словесности, оттого собственно, что дышат любовию к св<ятой> отчизне»[405]405
  Филарет (Гумилевский). Обзор русской духовной литературы. 3-е изд., с поправками и дополнениями автора. СПб., 1884. Кн. 2: 1720–1863. С. 489, 490.


[Закрыть]. Об А. С. Хомякове архиепископ Филарет говорил прямо, что он – «поэт религиозный», и особо выделял его «глубоко христианскую песнь» «Подвиг есть и в сраженьи… » «Хомяков был патриотом, – пишет автор “Обзора русской духовной литературы”, – но в самом лучшем смысле слова, как потому, что желал обновления России по духу христианскому, так и потому, что побуждал русских не забывать страждущих братьев своих, южных и юго-западных славян»[406]406
  Там же. С. 491.


[Закрыть].

В научно-исследовательском отделе рукописей Российской государственной библиотеки хранится список «Письма Русского Офицера к редактору “Narodne Novine” в Загребе», во многом по стилю и пафосу и даже по самому заголовку и по оформлению текста (многочисленные подчеркивания) дающий основания предположить, что его написал автор популярных «Писем русского офицера» – Ф. Н. Глинка, в 1840-е годы много и глубоко размышлявший о судьбах народов взбудораженной революционными волнениями Европы. Послание завершается на высокой патетической и в то же время духовно-лирической ноте:

Не в первый раз кровь русская лилась за целость и неприкосновенность прав Австрийского трона. – Правительство наше не в первый раз доказало, что не имеет никаких замыслов на присвоение какой бы ни было части Австрийской империи. – Кажется, можно нам и должно протянуть друг другу руку: как искренен союз нашего великого Государя с Вашим, столь много прекрасного обещающим молодым Государем; пусть будет так же искренна и наша любовь к Вашему народу и, забыв все распри и ненависти европейские, будем звать милость Господню на западный край – на Лабу, Мораву, на дальную Саву, на синий шумящий Дунай[407]407
  НИОР РГБ. Ф. 103. К. 1034. Ед. хр. 27. Л. 3–3 об.


[Закрыть].

Любопытно, что завершение последней фразы «Письма Русского Офицера» почти дословно совпадает со словами заключительной строфы стихотворения А. С. Хомякова «Беззвездная полночь дышала прохладой…» (1847), опубликованного в Праге на чешском языке в 1852 году, а в России – только в 1856 (в № 1 «Русской беседы» и в № 9 «Москвитянина»):

 
И клир, воспевая небесную славу,
Звал милость Господню на Западный край,
На Лабу, Мораву, на дальнюю Саву,
На шумный и синий Дунай[408]408
  Цит. по: Погодин М. П. Воспоминание об Алексее Степановиче Хомякове. Речь, произнесенная в публичном собрании Общества любителей российской словесности, при Московском университете, ноября 6, 1860 года // Русская беседа. 1860. Т. II. В память об Алексее Степановиче Хомякове. С. 18.


[Закрыть].
 

Значит, «Русским Офицером» был человек, внимательно следивший за творчеством А. С. Хомякова и близко знавший поэта. Судя по почерку списка письма, возможно даже предположить, что он сделан Авдотьей Павловной Глинкой. В крайнем случае письмо, к которому прилагалось послание «русского офицера», было адресовано П. Я. Чаадаеву не от одного лица, а от собирательного множественного, что характерно для многих писем супругов Глинок, относившихся, кстати, с большой духовной и просто человеческой симпатией как к П. Я. Чаадаеву, так и к А. С. Хомякову. «Не зная, где находится Алексей Степанович Хомяков, – писали знакомые адресату лица, – но зная короткие, кажется, даже дружественные связи его с почтеннейшим Петром Яковлевичем, почитатели обоих покорнейше просят последнего доставить ему копию с письма одного Гвардейского Офицера теперь в походе. Оно обоим, наверно, покажется любопытным. Здесь в Петербурге ходит оно по рукам»[409]409
  НИОР РГБ. Ф. 103. К. 1034. Ед. хр. 27. Л. 4.


[Закрыть].

Ф. Н. Глинка высоко ценил не только поэтический дар А. С. Хомякова, но и его глубокий ум, блестящий талант публициста, мыслителя, способного проникновенно размышлять о сути вещей и общественных явлений, умеющего страстно и победно вести полемику с духовными противниками. Поэтому в 1840-е годы он пишет к нему поэтическое послание, характер заголовка которого – «Алексею Степановичу» – выдает близкие дружеские отношения автора и адресата. Пафос стихотворения подчеркивает то почетное и значительное место, которое занимал А. С. Хомяков в русской общественной и духовной жизни середины XIX столетия:

 
Когда ты выступишь в поход?
Когда пойдешь на гегелистов?
Пора! Ученый наш народ
Кружится в вихрях всяких истов!
 
 
Туда скорее, Хомяков!
Где спор сильней, где гуще пламя,
Развей меж западных умов
Широкое Востока знамя…
 
 
И, не пугаясь большинства,
Мы сдвинем и свои знамена;
И, с кликом ярким торжества,
Тебя подымем на рамена!
 
 
Развей мышленья их как пух
Или порви как нити шелка;
Не то – сверни их под обух
Российского прямого толка!..
 
 
И пусть себе, на длинный спор
У нас подчас не хватит слова,
Чтоб наш не сгаснул разговор,
Мы схватимся за Хомякова![410]410
  ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 981. Л. 48–49.


[Закрыть]
 

Такая оценка личности А. С. Хомякова во многом совпадает с характеристикой его как мыслителя, данной архиепископом Филаретом (Гумилевским), который справедливо отмечал: «Хомяков был твердым бойцом с заблуждениями Запада. Известны два письма его, где он обличает как папизм, так и реформацию, в рационализме. Нельзя сказать, что эти письма без ошибок: но сочинитель верно понял болезни Запада. <…> Философия была одним из любимых его занятий, и ничего он не любил столько, как бороться с Гегелем»[411]411
  Филарет (Гумилевский). Обзор русской духовной литературы. Кн. 2: 1720–1863. С. 491.


[Закрыть].

Более подробную характеристику отношения А. С. Хомякова к немецкому философу приводит протоиерей А. М. Иванцов-Платонов:

Что касается до отношения Хомякова к гегелизму, оно было таково: Хомяков во время самого крайнего увлечения гегелизмом, бывшего у нас в конце тридцатых и начале сороковых годов, знал философию Гегеля и ценил лучшие стороны в ней едва ли менее кого другого. Но он уже и тогда понимал те слабые стороны гегелевской системы, на которые в самой Германии, кажется, было обращено внимание уже после (напр., что у Гегеля в логическом процессе совершенно исчезает самая жизнь, за актом сознания теряется акт воли и т. д.). Поэтому у Хомякова никогда не было и такого пристрастия к внешним формулам гегелизма, какое было тогда почти у всех увлекавшихся философиею – у Станкевича, Белинского, Герцена, Редкина и др. – и какое было, между прочим, у К. С. Аксакова и Ю. Ф. Самарина[412]412
  Иванцов-Платонов А. М. Предисловие. С. XXVI (сноска).


[Закрыть].

Может быть, поэтому Н. А. Бердяев отмечал, что «Хомяков – натура наиболее реалистическая в славянофильстве и вместе с тем воинственная, боевая, с сильной диалектикой, с талантом полемиста», что он «камень славянофильства, гранитная скала»[413]413
  Бердяев Н. А. Алексей Степанович Хомяков. М., 1912. С. 24–25, 25.


[Закрыть]. Эти качества Алексея Степановича как мыслителя, стойкого и уверенного борца-полемиста побудили Ф. Н. Глинку обратиться к нему с призывом «выступить в поход» против гегелистов.

Свои обобщенные оценки философии «гегелистов» А. С. Хомяков сформулировал в письме к Ю. Ф. Самарину, опубликованном в первом томе «Русской беседы» за 1859 год и озаглавленном «О современных явлениях в области философии»:

Гегель – полнейший, и смело скажу, единственный рационалист в мире. <…> Корень же общей ошибки Гегеля лежал в ошибке всей школы, принявшей рассудок за целость духа. Вся школа не заметила, что, принимая понятие за единственную основу всего мышления, разрушаешь мир: ибо понятие обращает всякую, ему подлежащую, действительность в чистую, отвлеченную возможность. <…> У Фейербаха судьба человеческого развития является без всякой связи с общею мировою жизнию: это какое-то полудуховное пятнышко в бесконечной толкотне грубо-вещественного мира; – чистая случайность[414]414
  Хомяков А. С. Полн. собр. соч. / Под ред. И. С. Аксакова. М., 1861. Т. I: Собрание отдельных статей и заметок разнообразного содержания. С. 293, 299.


[Закрыть].

Здесь уместно вспомнить замечание, сделанное профессором Н. А. Котляревским в статье «А. С. Хомяков как поэт»:

Среди нас, русских, Хомяков в свое время был один из самых широко образованных и восторженных вопрошателей судеб всей мировой жизни и в частности жизни нашей, русской. Нам он хотел дать то, что нашим соседям дали Гердер, Шеллинг, Гегель, Гизо, Мишле, Кине и другие. Он хотел определить общий смысл всемирного процесса исторической жизни и указать точно, какая доля этого смысла приходится на нас, русских[415]415
  Котляревский Н. А. А. С. Хомяков как поэт // Хомяков А. С. Стихотворения. 75 лирических стихотворений. – Объяснительные статьи / Издание И. Глазунова. СПб., 1909. С. 78.


[Закрыть].

Личность А. С. Хомякова для современников раскрывалась во всех многообразных его дарованиях. 21 августа 1851 года Д. Н. Свербеев в дружеском послании «К А. С. Хомякову» писал:

 
Поэт, механик и теолог,
Врач, живописец и филолог,
Общины Русской публицист,
Ты мудр, как змей, как голубь, чист![416]416
  НИОР РГБ. Ф. 99. К. 17. Ед. хр. 9. Л. 1.


[Закрыть]
 

«И все-таки, – отмечал Н. А. Котляревский, – при всей остроте и глубине своей теоретической мысли, при иной раз железной логике, при большой любви к математическому методу (а Хомяков окончил курс университета по математическому факультету), он в сущности был поэт в самом возвышенном смысле этого слова»[417]417
  Котляревский Н. А. А. С. Хомяков как поэт. С. 77.


[Закрыть].

Ю. И. Венелин в письме, которым предварил свои «Мысли об изящном и критический разбор истории Н. Карамзина о Димитрии Самозванце», содержащие любопытные оценки художественного воплощения исторических событий в трагедии А. С. Хомякова «Димитрий Самозванец», сообщал ее автору: «Нынешним летом я имел случай находиться при чтении вашей трагедии у Сергея Тимофеевича Аксакова; кроме меня, слушали двое барышень да Глинка (Феодор). Скажу вам без лести, что впечатление, произведенное на меня сею трагедиею, было приятное и сильное <…>»[418]418
  НИОР РГБ. Ф. 49/I. Ед. хр. 18. Л. 2.


[Закрыть].

Однако следует признать, что взаимоотношения А. С. Хомякова и Ф. Н. Глинки были не всегда безоблачными. Так, 10 октября 1844 года А. С. Хомяков в письме к Ю. Ф. Самарину жаловался: «Глинко-Коптевская фаланга меня так огласила безбожником, что одна девица, встретившая меня случайно на вечере, говорила, уходя, хозяйке: Mais il n’a rien dit de si horrible[419]419
  Но он не сказал ничего ужасного (франц.).


[Закрыть]. Она воображала меня апокалипсическим драконом, разевающим пасть только для хулы. В Туле я прослыл развратником. Удивительное счастие на репутацию домашнюю (...)»[420]420
  Хомяков А. С. Соч. Т. VIII. С. 237.


[Закрыть].

К сожалению, причины и подробности возникших между поэтами на религиозной почве разногласий, приведших к размолвке, которая, как видим, приобрела даже общественный характер, пока выяснить не удалось. Всего скорее, эту обиду, нанесенную А. С. Хомякову «фалангой», можно отнести к житейским случайностям, а не к глубоким духовным противоречиям или серьезным дружеским разногласиям. При этом необходимо вспомнить, что оба поэта были глубоко религиозными и воцерковленными и умели милосердно прощать друг другу обиды. В крайнем случае приведенные факты более поздних взаимоотношений А. С. Хомякова и Ф. Н. Глинки, их частого общения в одном и том же дружеском кружке подтверждают их близость и преимущественно единомыслие. Не случайно А. С. Хомяков, будучи с 27 мая 1858 года председателем Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете, направляет 11 февраля 1859 года Федору Николаевичу как действительному члену Общества письмо с просьбой прислать свои сочинения и «украсить каким-либо из Ваших новых произведений чтения и в случае желания Вашего издания Общества». А 9 мая того же года отправляет письмо Авдотье Павловне Глинке, в котором сообщает: «Общество любителей российской словесности, в заседании 6-го сего мая, в засвидетельствование уважения своего к отличным дарованиям Вашим и трудам на поприще отечественной литературы, единогласно избрало Вас в свои почетные члены»[421]421
  РГАЛИ. Ф. 141. Оп. 1. Ед. хр. 486. Л. 1, 2.


[Закрыть].

Примечательно, что Алексей Степанович и Федор Николаевич прожили отведенный им Богом земной срок на удивление благочестиво. Один из лучших биографов А. С. Хомякова В. Н. Лясковский писал о своем герое: «Умудренный жизнью, но сохранив всю цельность нетронутого чувства, он внес в брак истинное целомудрие. Вопреки тому, как бывает обыкновенно, этот тридцатидвухлетний жених был равен по нравственной чистоте своей восемнадцатилетней невесте»[422]422
  Лясковский В. Н. Алексей Степанович Хомяков. Его жизнь и сочинения. М., 1897. С. 27.


[Закрыть]. Алексей Степанович глубоко переживал последовавшую в январе 1852 года смерть своей жены Катерины Михайловны. Жизненные силы при этом обретал в глубокой вере. «Личная вера Хомякова была чужда всякого ханжества, – отмечал В. Н. Лясковский. – Далекий от того, чтобы считать себя праведником, он в самых задушевных разговорах с друзьями выражал им, что мучительно чувствует свое несовершенство. Строго исполняя все посты и установления церковные, дорожа этою теснейшею связью с народом, он избегал всего, что делается напоказ. Вообще простота была отличительною чертою его характера. Другою чертою его была веселость – здоровая, непритворная, ясная»[423]423
  Там же. С. 47.


[Закрыть].

Насколько глубоко верующим и истинно православным писателем был Ф. Н. Глинка, свидетельствуют слова протоирея В. Ф. Владиславлева, сказавшего 14 февраля 1880 года во Владимирской церкви города Твери в своем «Поучении при отпевании тела действительного статского советника Федора Николаевича Глинки»:

При гробе твоем, досточтимый усопший раб Божий, нам не учить, а учиться надобно, – учиться и как жить и как умирать истинно – по-христиански. Твои закрытые сном смерти очи почти сто лет смотрели на свет Божий, видели в нем много перемен всякого рода и в мире политическом, и в мире религиозном, и в мире общественном и семейном. Пред тобою сменилось много поколений с их разнообразными направлениями и интересами, с их многочисленными вопросами и задачами; и в течение всего этого почти столетнего твоего пребывания на земле, при всех этих многочисленных и разнообразных переменах ты умел сохранить в себе то, что составляет славу нашего земного бытия, нетленную красоту нашего бессмертного духа, сохранить истинную веру в Господа Иисуса Христа как Спасителя нашего и ходатая пред Отцем Небесным, сохранить глубокое благоговение к Св<ятым> Таинствам церкви и сердечное желание прибегать к Ним сколько возможно чаще, твердую и не лицемерную преданность возлюбленному Монарху нашему и всему Царствующему Дому, искреннюю христианскую любовь к ближним, всегда готовую помочь им в горе и нужде, и эту светлую, нисколько не стареющую, чистую, как бы небесную бодрость мысли и духа. Эти негиблющие сокровища ты умел сохранить до конца твоей долголетней жизни и понес их с собою в вечные обители Отца Небесного. Для нас же и для наших потомков они остались в многочисленных литературных твоих произведениях, исполненных веры, благочестия, искренней преданности Монарху, чистой и сердечной любви к ближним, остались в основанных тобою богоугодных учреждениях; их мы видели в твоих привычках, слышали в твоих всегда умных, серьезных и благочестивых речах, зрели во всех твоих поступках[424]424
  Тверские епархиальные ведомости. 1880. 15 марта (№ 6). С. 93–94.


[Закрыть].

Православная направленность всего творчества Ф. Н. Глинки была очевидна и определялась его глубокой чистосердечной верой. На это обратил внимание и протоиерей В. Ф. Владиславлев: «Доживая почти столетие, он в последние, почти предсмертные минуты, сохранил столько свежести, силы и ясности мыслей, что нужно было дивиться и благоговеть пред ним; а в его творениях вы не найдете черты одной, которая могла бы кого-нибудь навести на соблазн или поселить в ком-нибудь сомнение в вере и благочестии, поколебать чистоту и твердость нравственных законов, внести нечистые помыслы в душу. Душа его, устремленная всегда горе – к Богу, кажется, только и дышала святым веянием небожителей и изливалась в чистых образах священной поэзии»[425]425
  Там же. С. 96.


[Закрыть].

2 мая 1904 года в Туле на торжествах, посвященных чествованию памяти А. С. Хомякова, ректор духовной семинарии архимандрит Георгий говорил о поэте:

<…> и представление Хомякова о церкви, как живом теле, и его действительные отношения ко всем явлениям церковной жизни, и характер постижения и разрешения церковных вопросов – все это ясно свидетельствует, что Хомяков жил жизнью церкви. <…> Жизнь жизнью церкви не стесняла его, да разве и может препятствовать широте и глубине познаний человека то, что он живет правдою, любовью и преклоняется пред Божественною истиною?.. Не только проникновение такою жизнью не стесняет человека, но наоборот побуждает его к приобретению разного рода знаний для блага ближних и для созерцания Высшей Истины в ее отблесках. Жизнь жизнью церкви лишь осветила чистым светом всю деятельность Хомякова: благодаря ей во всех своих проявлениях Хомяков одинаково чист и прекрасен!.. Его чистый и привлекательный образ возрос на церковной почве. Хомяков, как благоухающий цветок, распустился пышно, в благодатной и теплой атмосфере церкви. Сколько назидания и руководственных указаний можно вывести из этого для нас, часто удаляющихся от церкви и подозрительно думающих о ней, как об институте, стесняющем свободу мышления и исследования… Хомяков, этот истинный член церкви, ни за что так горячо не ратовал, как за свободу исследования[426]426
  Речь ректора семинарии архимандрита Георгия // Алексей Степанович Хомяков / Сост. М. Т. Яблочков. Тула, 1905. С. 6–7.


[Закрыть].

 
Подвиг есть и в сраженьи,
Подвиг есть и в борьбе;
Высший подвиг – в терпеньи,
Любви и мольбе, —
 

патетически и в то же время благочестиво-смиренно писал поэт под конец своей жизни. (Здесь следует напомнить, что лучшим опытам «Священной поэзии» Ф. Н. Глинки были также свойственны мудрая спокойность нравоучительного тона и глубокая духовно-лирическая взволнованность авторского голоса.)

 
Если сердце заныло
Перед злобой людской
Иль насилье схватило
Тебя цепью стальной;
 
 
Если скорби земные
Жалом в душу впились, —
С верой бодрой и смелой
Ты за подвиг берись:
 
 
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них,
Без труда, без усилья,
Выше мраков земных, —
 
 
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков
Гордой черни людской!
(1859)
 

Много общего можно найти у А. С. Хомякова и Ф. Н. Глинки в понимании природы поэтического творчества. Любопытно, что на это, например, обратил внимание их современник, близко знавший обоих поэтов, генерал-адъютант барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен (1789–1881). Вспоминая «начало самобытной жизни А. С. Хомякова», он отмечал прекрасное не только университетское, но и домашнее образование и воспитание своего подопечного, подчеркивал плодотворное влияние на него частных уроков профессора словесности А. Ф. Мерзлякова: «Какие прекрасные плоды принесло сторицею посеянное им семя! Какое возвышенное направление имела его поэзия! Он не увлекся направлением века к поэзии чувственной. У него все нравственно, духовно, возвышенно»[427]427
  НИОР РГБ. Ф. 231/III. К. 8. Ед. хр. 76. Л. 1 об.


[Закрыть]. А своему «старому товарищу и другу» 68-летнему Ф. Н. Глинке барон писал 8 июня 1854 года: «Возвышенное, вполне поэтическое направление Вашей поэзии полезно в высокой степени; ибо возбуждает к прекрасному, возвышенному. Награда совести убеждением в пользе в настоящем бренном мире и возмездие в нетленном вечном. Продолжайте подвизаться, пока не ослабнут струны Вашей лиры! Это высшее Ваше признание на служение царям и Отечеству»[428]428
  РГАЛИ. Ф. 141. Оп. 1. Ед. хр. 357. Л. 2.


[Закрыть].

Оба поэта считали природу поэзии священной. Ф. Н. Глинка в 1826 году выпустил сборник «Опыты Священной поэзии». А. С. Хомяков в стихотворении 1827 года «Поэт» рассматривает рождение художника слова как органическое явление в мире Божьем, одухотворяющее земную жизнь:

 
Все звезды в новый путь стремились,
Рассеяв вековую мглу;
Все звезды жизнью веселились
И пели Божию хвалу.
 
 
Одна, печально измеряя
Никем незнаемы лета, —
Земля катилася немая,
Небес веселых сирота.
 
 
Она без песен путь свершала,
Без песен в путь текла опять,
И на устах ее лежала
Молчанья строгого печать.
 
 
Кто даст ей голос?.. Луч небесный
На перси смертного упал,
И смертного покров телесный
Жильца бессмертного приял.
 
 
Он к небу взор возвел спокойный,
И Богу гимн в душе возник:
И дал земле он голос стройный,
Творенью мертвому язык.
 

Ф. Н. Глинка был также уверен, что жизнь произведениям искусства дается свыше, художник же является лишь умелым талантливым или гениальным исполнителем всевышней воли, определенным для творчества Богом. В стихотворении «Доля поэта» он писал:

 
Когда дары Свои Всевышний
На землю щедро рассыпал,
Поэт, как будто в людстве лишний,
Сироткой в стороне стоял. —
 

Когда же Бог распределил земные блага между людьми, —

 
«А что же мне? – сказал поэт. —
Им лавры, честь и счастья розы!..».
– Тебе, – сказал с любовью Бог, —
Два дара лучших я сберег:
Тебе, мой сын, восторг и слезы!..[429]429
  ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Ед. хр. 1001а. Л. 78.


[Закрыть]
 

Не случайно в стихотворении Ф. Н. Глинки Бог называет поэта «мой сын». Священную природу поэзии раскрывает и А. С. Хомяков в стихотворении «Вдохновение» (1833):

 
Лови минуту вдохновенья,
Восторгов чашу жадно пей,
И сном ленивого забвенья
Не убивай души своей!
 
 
Лови минуту: пролетает,
Как молньи яркая струя,
Но годы многие вмещает
Она земного бытия.
 
 
Но если раз душой холодной
Отринешь ты небесный дар,
И в суете земли бесплодной
Потушишь вдохновенья жар;
 
 
И если раз, в беспечной лени,
Ничтожность мира полюбив,
Ты свяжешь цепью наслаждений
Души бунтующий порыв, —
 
 
К тебе поэзии священной
Не снидет чистая роса,
И пред зеницей ослепленной
Не распахнутся небеса;
 
 
Но сердце бедное иссохнет,
И нива прежних дум твоих,
Как степь безводная, заглохнет
Под терном помыслов земных.
 

Н. А. Котляревский, говоря об органической слиянности историко-богословских и славянофильских убеждений поэта с его эстетическим мировидением, справедливо отмечал: «Хомяков был певцом тех настроений, чувств и мыслей, в которые облеклась в его годы эта национальная идея. Во всех его сочинениях, даже самых ученых, чувствуется этот поэтический фон, на котором проступают мысли богослова и историка. И когда после серьезной беседы с Хомяковым берешь в руки томик его стихотворений, то все рассказанные на его страницах образы слагаются в одно поэтическое видение, которое должно подтвердить нам истинность размышлений ученого, подтвердить не новыми доводами, а пафосом истинно-художественного впечатления»[430]430
  Котляревский Н. А. А. С. Хомяков как поэт. С. 82.


[Закрыть].

Рассмотренные биографические параллели и связи, особенности мировидения и богодухновенность поэтического творчества Ф. Н. Глинки и А. С. Хомякова позволяют не только обратить внимание на общность их духовно-эстетических взглядов, но и расширить литературно-исторический контекст в изучении жизни и творческого наследия этих двух замечательных представителей русской национальной культуры XIX столетия.