Текст книги "Ленин"

– Этого уже, – сказал Ленин, – нельзя уничтожить!

Серьезность момента не помешала Ленину точно справиться о том, достаточно ли было сделано во время подготовки к моей поездке для того, чтобы она была сопряжена с возможно меньшими опасностями для меня. Только после того, как я ему сказал, что удалось найти очень благоприятный случай для переезда через латвийскую границу, он успокоился на этот счет. Потом он еще говорил о своих голландских друзьях, от которых он ожидал энергичной и успешной пропаганды наших идей. Он напомнил о том, как в прежнее время русские революционеры из-за границы наводняли Россию статьями и брошюрами для пропаганды среди масс, хотя количество работников было относительно очень невелико».[197]197
  Рутгерс С. Встречи с Лениным // Историк-марксист. № 2–3(042–043). 1935. C. 89–90.


[Закрыть]

Не исключено, что Ленин намеренно сгустил краски перед голландским коммунистом, чтобы побудить всех тех, кто в Европе сочувствовал Советской России, активизировать действия в ее поддержку.

Однако уже начал реализовываться план Троцкого по нанесению главного удара через Донбасс, где большинство рабочих сочувствовало большевикам. 11 октября началось советское контрнаступление. 20 октября латышская дивизия освободила Орел. За день до этого конный корпус Семена Буденного нанес поражение донскому корпусу генерала К.К. Мамонтова и кубанскому корпусу генерала А.Г. Шкуро, а 24 октября занял Воронеж. Добровольческая армия покатилась назад, за ней последовала Донская. В январе – феврале 1920 г. уменьшившиеся вдвое деникинские войска попытались задержаться на рубежах рек Дон и Маныч, но были разбиты и устремились к Новороссийску. Ряды белых косил сыпной тиф, процветали пьянство и грабежи. Кубанские части разошлись по домам после разгона Деникиным Кубанской Рады. Колчак 6 января 1920 года передал верховную власть Деникину, а командование на Дальнем Востоке – атаману Семенову. 14 января чехословаки, под охраной которых находился Колчак, из-за угрозы рабочих лишить их угля для эшелонов, выдали бывшего Верховного правителя вместе с российским золотым запасом в Иркутске созданному эсерами и меньшевиками Политцентру, а тот, в свою очередь, большевикам. 7 февраля по приказу из Москвы, инициированному Лениным, адмирал Колчак вместе со своим последним премьер-министром эсером Виктором Пепеляевым был расстрелян.

В конце 1919 года специальная комиссия, созданная генералом Деникиным, определила количество погибших от проводимого Советской властью террора в 1766 тысяч человек, включая 260 000 солдат и 54 650 офицеров, около 1,5 тыс. священников, 815 тыс. крестьян, 193 тыс. рабочих, 59 тыс. полицейских, 13 тыс. помещиков и более 370 тыс. представителей интеллигенции и буржуазии. Даже если предположить, что часть включенных в этот список военных и крестьян на самом деле погибла в бою в рядах белых армий или во время восстаний, с учетом расстрелянных в 1920–1922 гг. общее число казненных безоружных людей, скорее всего, значительно превышает 2 миллиона, тем более, что в цифры деникинской комиссии не вошли десятки тысяч расстрелянных в Крыму, а также в Восточной Сибири при ликвидации белых фронтов в 1920 году, а также тысячи моряков Кронштадта и десятки, если не сотни тысяч крестьян, уничтоженных при подавлении антисоветских восстаний в 1921–1922 годах.

Ленин, не моргнув глазом, санкционировал уничтожение сотен тысяч и миллионов. Но по отношению к тем, кто был ему близок, Ильич проявлял искреннюю заботу. Так, он сам позаботился о выделении Инессе с детьми просторной квартиры на территории Кремля. 16 декабря 1918 года он писал коменданту Кремля П.Д. Малькову, тому самому, что лично расстрелял Каплан: “Т. Мальков! Подательница – тов. Инесса Арманд, член ЦИК. Ей нужна квартира на 4-х человек. Как мы с Вами говорили сегодня, Вы ей покажите, что имеется, т. е. покажите те квартиры, которые Вы имели в виду”.[198]198
  Соколов Б.В. Арманд и Крупская. С. 224–225.


[Закрыть] В результате Инесса поселилась по соседству с Анной Ильиничной. Кроме того, она получила право на высшую “первую категорию классового пайка”. Правда, и этот привилегированный паёк в то голодное время был довольно скуден. В день полагался фунт хлеба, а также перловая крупа, селёдка или вобла, спички, керосин…

Крупская часто страдала рецидивами базедовой болезни. Врачи рекомендовали ей отдых на природе. Ленин поместил жену в лесной школе в Сокольниках и часто навещал её. Поездка на новый 1919-й год чуть было не завершилась трагедией. Вот скупые строки отчёта МЧК: «В январе 1919 года на Сокольническом шоссе близ Краснохолмского моста бандой Кошелькова был остановлен автомобиль, в котором ехал Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. Бандиты под угрозой оружия отобрали у Ленина автомобиль, револьвер системы “браунинг”, документы и скрылись…» Ленина, его сестру Марию Ильиничну, телохранителя Чабанова и шофёра Гиля спасли от смерти два обстоятельства. Гремевший в те годы по Москве Яков Кошельков был уголовным бандитом, а не политическим террористом. Для него не было принципиальной разницы, при какой власти грабить – при царской или при большевистской. Убивал же он только своих непосредственных противников – милиционеров и чекистов, да ещё тех из ограбленных, кто пытался оказать сопротивление или почему-либо не понравился бандитам. Ленин и Гиль, на их счастье, догадались не сопротивляться, и остались живы. Убивать Ильича бандитам не было никакого резона. Ведь их положение ничуть не изменилось бы оттого, что Ленина на посту руководителя государства сменил Свердлов или Троцкий, Колчак или Деникин.

М.И. Ульянова оставила воспоминания об этом происшествии. Она утверждала, что Ленин и его спутники приняли трёх вооружённых людей, остановивших автомобиль, за милиционеров или чекистов, которые осуществляют обычную проверку документов. «Но каково было наше удивление, – рассказывала Мария Ильинична, – когда остановившие автомобиль люди моментально высадили нас всех из автомобиля и, не удовлетворившись пропуском, который показал им Владимир Ильич, стали обыскивать его карманы, приставив к его вискам дула револьверов, забрали браунинг и кремлёвский пропуск… “Что вы делаете, ведь это товарищ Ленин! Вы-то кто? Покажите ваши мандаты”. “Уголовным никаких мандатов не надо…” Бандиты вскочили в автомобиль, направили на нас револьверы и пустились во весь опор по направлению к Сокольникам…»[199]199
  Там же. С. 234.


[Закрыть] Ленину же этот случай запал в душу. И в книге «Детская болезнь левизны в коммунизме», вышедшей год спустя, он использовал данный эпизод для оправдания задним числом Брестского мира: «Представьте себе, что ваш автомобиль остановили вооружённые бандиты. Вы даёте им деньги, паспорт, револьвер, автомобиль. Вы получаете избавление от приятного соседства с бандитами… Наш компромисс с бандитами германского империализма был подобен такому компромиссу».[200]200
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 19.


[Закрыть]

Мало кто тогда знал, что Ленин здесь описывает не абстрактный пример, а вполне реальную ситуацию, где сам был на волосок от смерти.

Через полгода, в июне 1919 года, Кошельков попал в чекистскую засаду и был смертельно ранен. У погибшего нашли ленинский браунинг и вернули владельцу. Удостоверение же Председателя Совнаркома не нашли. Быть может, Кошельков его за ненадобностью выбросил.

В феврале 1920 года Ленин и Инесса простудились и не могли навещать друг друга. Болела в ту пору и Крупская. У Арманд же как на беду вышел из строя телефон, и ей нельзя было позвонить. Поэтому сохранилось несколько ленинских записок тех дней, адресованных Инессе: «Дорогой друг! Хотел позвонить к Вам, услыхав, что Вы больны, но телефон не работает. Дайте номер, я велю починить. Что с Вами? Черкните два слова о здоровье и прочем. Привет!» Ленин настойчиво советовал выполнять все предписания врачей, ни в коем случае не выходить с высокой температурой на улицу, обещал достать для Инессы остродефицитные тогда калоши – чтобы она больше на простужалась, и специально узнавал размер обуви. Еще Ильич беспокоился: «Времена скверные: сыпняк, инфлуэнца, испанка, холера. Я только что встал и не выхожу. У Нади 39° и она просила Вас повидать. Сколько градусов у Вас? Не надо ли чего для лечения. Очень прошу написать откровенно. Выздоравливайте! Ваш Ленин».[201]201
  Волкогонов Д.А. Ленин. Кн. 2. С. 307–308.


[Закрыть]

В 1933 году в 45-м номере русского журнала «Иллюстрированная Россия», издававшегося в Париже, появилась статья «Ленин у власти». Её автор укрылся под псевдонимом «Летописец». Не исключено, что так подписывался Борис Бажанов, бывший секретарь Оргбюро и Политбюро, в 1929 году бежавший на Запад и поселившийся в Париже. А может, это был уже знакомый нам Г.А. Алексинский, опубликовавший в той же «Иллюстрированной России» мемуары Елизаветы К.?

Во всяком случае, «Летописец» без какой-либо симпатии писал о вожде мирового пролетариата: «Он с самого начала отлично понимал, что крестьянство не пойдёт ради нового порядка не только на бескорыстные жертвы, но и на добровольную отдачу плодов своего труда. И наедине со своими ближайшими сотрудниками Ленин, не стесняясь, говорил как раз обратное тому, что ему приходилось говорить и писать официально. Когда ему указывалось на то, что даже дети рабочих, т. е. того самого класса, ради которого и именем которого был произведён переворот, недоедают и даже голодают, Ленин с возмущением парировал претензию: – Правительство хлеба им дать не может. Сидя здесь, в Петербурге, хлеба не добудешь. За хлеб нужно бороться с винтовкой в руках… Не сумеют бороться – погибнут с голода!..»[202]202
  Летописец. Ленин у власти. С. 5.


[Закрыть]

Любопытно, что этот рассказ «Летописца» отразился в бессмертном романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Там одним из эпизодических персонажей является «драматический артист» Савва Потапович Куролесов, с помощью пушкинского «Скупого рыцаря» убеждающий арестованных валютчиков «добровольно» отдать государству всю валюту и ценности. В более ранней редакции романа этого малосимпатичного персонажа звали куда прозрачнее – Илья Владимирович Акулинов. В окончательном тексте «Мастера и Маргариты» Булгаков дал персонажу менее рискованные имя, отчество и фамилию, чтобы не дразнить будущих цензоров.

В данном случае пародия на Ленина была слишком очевидна. Сразу бросаются в глаза две пары: Владимир Ильич – Илья Владимирович и Ульяна – Акулина (последняя представляет собой устойчивое сочетание в фольклоре). Кстати сказать, карточная игра “тётка акулина” была одной из любимых ленинских игр в период эмиграции.

Акулинов, вместе с героем Пушкина, «признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождём, но не тронула чёрствого сердца артиста… Помер артист злою смертью, прокричав: “Ключи! Ключи мои!”, повалившись после этого на пол, хрипя и срывая с себя галстук. Умерев, он встал, отряхнул пыль с фрачных коленей, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой, и при жидких аплодисментах удалился…»

Булгаков знал о «злом конце» разбитого параличом и лишённого возможности говорить и писать Ленина, знал и о том, что, как бы в ожидании воскресения, набальзамированное тело нового святого было помещено в мавзолей. И зло пародировал это «воскресение» в образе только что фальшиво «умершего» на сцене и тут же как ни в чём ни бывало раскланявшегося перед подневольными зрителями Куролесова-Акулинова.

Когда Ленин рассуждал о необходимости рабочим самим добывать себе хлеб с винтовкой в руке, когда Инесса писала брошюру, призывающую работниц поддержать Советскую власть и поверить, что она лучше любой другой, они не знали своего будущего. Но вот настоящее так или иначе было им ведомо. И оно было куда хуже «проклятого царского прошлого».

Тот же «Летописец» утверждал: «Ленин ни в какой мере не был поклонником или последователем маркиза де Сада. Он не был жесток ни от природы, ни по болезни. Он был жесток по убеждению, идейно, в интересах дела – революции – социализма. Он не раз повторял буквально слова Колло д`Эрбуа (одного из лидеров якобинцев. – Б. С.): во имя достижения своих революционных целей всё дозволено! И агенты ленинской власти в центре и на местах доказывали, что для них, действительно, нет ничего не дозволенного». И в самом деле, применяя широчайшим образом террор, Владимир Ильич руководствовался исключительно соображениями политической целесообразности, а не какими-либо чувствами или эмоциями. Троцкий вспоминал, как в первые месяцы после победы Октябрьской революции, когда у многих большевистских руководителей, в том числе у самого Льва Давидовича, ещё сохранялись надежды, что удастся избежать массового применения «революционного насилия», Ленин сразу начал их убеждать, что без террора никак нельзя. Когда по инициативе Льва Борисовича Каменева был отменён принятый при Керенском закон о восстановлении смертной казни на фронте, возмущению Ленина не было предела. Он-то знал, что надо будет расстреливать не только на фронте, но и в тылу. «Вздор, – не раз повторял Ильич. – Как же можно совершать революцию без расстрелов? Неужели же вы думаете справиться со всеми врагами, обезоружив себя? Какие ещё есть меры репрессии? Тюремное заключение? Кто ему придаёт значение во время гражданской войны, когда каждая сторона надеется победить?» И предложил сразу же отменить декрет, упраздняющий смертную казнь на фронте. По свидетельству Троцкого, «ему возражали, указывая на то, что это произведёт крайне неблагоприятное впечатление. Кто-то сказал: лучше просто прибегнуть к расстрелу, когда станет ясным, что другого выхода нет. В конце концов на этом остановились». Подобная практика оказалась очень удобной. В результате стали расстреливать не на основе законов или даже декретов, а просто в административном порядке, на основании постановлений центральных и местных ЧК.

26 июня 1918 года Ленин с возмущением писал Зиновьеву: «Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин». Проще ленинскую мысль можно передать так: «Евсеич! Как же так – народ террора требует, а ты не дозволяешь! Да нас же бояться перестанут! Смотри, а то самого для примера стрельнем, чтоб массам не обидно было! Хоть мы с тобой в эмиграции и не одну цистерну пива выпили».[203]203
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 106.


[Закрыть] И Григорий Евсеевич не подвёл. Он выполнил и перевыполнил требование вождя, превратив Петроград в образцовый город с точки зрения постановки там дела массового террора.

Сам же Ленин в 1919 году в интервью американскому писателю и журналисту Л. Стеффенсу развил целую философию террора, его практическое обоснование: «Террор служит тому, чему должен служить… Мы должны найти какой-то путь, как избавиться от буржуазии, высших классов. Они не дадут нам совершить никакие экономические перемены, на которые они не пошли бы до революции, поэтому их надо вышибить отсюда… Единственное решение я вижу в том, чтобы угроза красного террора способствовала распространению ужаса и вынуждала их бежать. Как бы это ни делалось, сделать это необходимо…» Ильич при этом умолчал об одном немаловажном обстоятельстве: чтобы напугать «высшие классы», почему-то пришлось за компанию отправить на тот свет изрядное количество представителей классов средних и низших: интеллигентов, офицеров, крестьян, а порой и «несознательных» пролетариев. Например, в Ижевске и в Воткинске, где они предпочли с оружием в руках воевать на стороне Комитета Учредительного собрания, а позднее Колчака, и где расстрелы заложников и репрессии против рабочих семей со стороны красных были особенно жестокими.

Вождь большевиков стремился убедить Стеффенса, что террор – вещь великая и для настоящей революции абсолютно необходимая: «Не отрицайте террора. Не преуменьшайте ни одного из зол революции. Их нельзя избежать. На это надо рассчитывать заранее: если у нас революция, мы должны быть готовы оплачивать её издержки. Террор будет. Он наносит революции тяжёлые удары как изнутри, так и извне, и мы должны выяснить, как избегать его, контролировать или направлять его. Но мы должны больше знать о психологии, чем мы знаем сейчас, чтобы провести страну через это безумие».[204]204
  Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. М.: Март, 1996. С. 205.


[Закрыть]

Летом 1918 года, когда возникла угроза захвата Баку турецкими войсками, Ленин предлагал сжечь город целиком (к счастью, эта идея не была реализована). А 9 августа 1918 года предлагал Нижегородскому губкому «навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п.»[205]205
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 142.


[Закрыть] Учитывая, что при военном коммунизме красноармейцы были одними из немногих, кто всегда получал сносный паёк, они, несомненно, становились лакомой добычей для проституток. А в условиях, когда голодало едва ли не всё население, в той или иной степени заниматься проституцией вынуждено было чуть ли не большинство женщин. Таким образом, под действие ленинского указания, наверное, свободно могла попасть, особенно учитывая многозначительное “и т. п.”, основная часть населения.

Но не только их Ленин готов был принести в жертву революции. Например, в середине августа 1920 года он предлагал заместителю Троцкого Э.М. Склянскому следующим образом наказать государства Прибалтики за строптивость: «Под видом “зелёных” (мы потом на них и свалим) пройдём на 10–20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100 000 руб. за повешенного».[206]206
  Записка Э.М. Склянскому. Конец октября – ноябрь 1920 г. // Опубликовано – The Trotsky papers. 1917–1922. V. II. The Hague, 1971. Р. 278.


[Закрыть] Троцкому в Петроград 22 октября 1919 года, в самые напряжённые дни борьбы с Юденичем, Ленин писал: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулемёты, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»[207]207
  Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин. С. 44–45.


[Закрыть] А 10 августа 1918 года, за три недели до выстрелов Каплан, Владимир Ильич послал записку наркому продовольствия А.Д. Цюрупе: «Проект декрета – в каждой хлебной волости 25–30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков».[208]208
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 144.


[Закрыть]

Иногда Ленин убивал не пулей, а голодом, – когда писал 1 февраля 1920 года членам Совета обороны: «…Наличный хлебный паёк уменьшить для неработающих на транспорте; увеличить для работающих. Пусть погибнут ещё тысячи, но страна будет спасена».[209]209
  Там же. Т. 40. С. 80.


[Закрыть]

Коммунистический, или 3-й Интернационал (Коминтерн) образовался по инициативе Ленина в марте 1919 года в Москве на Первом Учредительном Конгрессе. Он объединил коммунистические партии всего мира. Целью Коминтерна было развитие и распространение идей революционного интернационального социализма для осуществления мировой социалистической революции. Формально он не был подконтролен российской компартии, но фактически именно большевики руководили деятельностью Коминтерна, в котором первоначально были представлены более 30 коммунистических и левосоциалистических партий и групп. Первым председателем Коминтерна был избран один из ближайших соратников Ленина Г.Е. Зиновьев, а многие члены Исполкома (Карл Радек, Бела Кун и др.), будучи связаны с зарубежными компартиями (германской, польской, венгерской и прочими), фактически активно работали в рядах РКП (б). Через Коминтерн большевики оказывали финансовую помощь коммунистам других стран. Агенты Коминтерна собирали разведывательную информацию и, в отличие от сотрудников ОГПУ и военной разведки, действовали в тесном контакте с зарубежными коммунистическими партиями, будучи в готовности при возникновении революционной ситуации организовать забастовочную борьбу и вооруженное восстание. Так, в июле 1920 г. Ленин сообщал Сталину: «Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию».

После разгрома армии Деникина Ленин и его товарищи начали всерьез думать о возможности экспорта революции на штыках Красной армии в Польшу, а оттуда – в Германию (успех германской революции считался ключевым для победы мировой революции). Польский лидер маршал Юзеф Пилсудский, сам бывший социалист, стремился сохранить независимое Украинское государство в качестве буфера между Россией и Польшей. 21 апреля 1920 г. он подписал в Варшаве союзное соглашение с главой Директории Украинской Народной Республики Симоном Петлюрой. Польша признавала независимость Украины и правительство Директории. При этом к польскому государству отходили Волынь и Восточная Галиция, а армия Директории подчинялась польскому командованию. 25 апреля 1920 г. польские и украинские войска начали наступление на Украине и 6 мая заняли Киев. Но с помощью переброшенной на Украину 1-й Конной армии советские войска в мае – июне перешли в контрнаступление и к середине августа оказались у стен Варшавы и Львова. Однако под Варшавой уже поляки перешли в контрнаступление. Войска советского Западного фронта были почти полностью уничтожены и пленены, а войска Юго-Западного фронта, включая 1-ю конную армию, – основательно потрепаны. В середине октября 1920 года было заключено перемирие, а в марте 1921 года – Рижский мирный договор, оставивший в составе Польши Западную Белоруссию и Западную Украину.

Ленин считал Пилсудского серьезным противником. Выступая на 2-м Всероссийском совещании по работе в деревне 12 июня 1920 года, в день, когда после прорыва фронта Первой Конной армией польские и украинские войска оставили Киев, Ленин предупреждал своих соратников: «Самое опасное в войне, которая начинается при таких условиях, как теперь война с Польшей, самое опасное – это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне, и это самая худшая черта российского характера, которая сказывается в хрупкости и дряблости. Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять, а этого наш брат россиянин не умеет. И только длительной выучкой, пролетарской дисциплинированной борьбой против всякого шатания и колебания, только посредством такой выдержки можно довести российские трудящиеся массы, чтобы они от этой скверной привычки могли отделаться».[210]210
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 144.


[Закрыть] Однако в дальнейшем, под влиянием оптимизма командования Западного фронта и Юго-Западного фронта Ленин санкционировал переход линии Керзона и вторжение в этнографическую Польшу, несмотря на предложение Троцкого, лучше представлявшего себе реальное состояние Красной армии, остановиться на линии Керзона и заключить мир.

Оценивая итоги войны с Польшей, Ленин на X съезде партии в марте 1921 года утверждал: «При нашем наступлении, слишком быстром продвижении почти что до Варшавы, несомненно, была сделана ошибка. <…> эта ошибка вызвана тем, что перевес наших сил был переоценен нами. Насколько этот перевес сил зависел от экономических условий, насколько он зависел от того, что война с Польшей пробудила патриотические чувства даже среди мелкобуржуазных элементов, вовсе не пролетарских, вовсе не сочувствующих коммунизму, не поддерживающих диктатуры пролетариата безусловно, а иногда, надо сказать, и вообще не поддерживающих ее, – разбираться в этом было бы слишком сложно. Но факт налицо: в войне с Польшей мы совершили известную ошибку».[211]211
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.43. С. 11.


[Закрыть]

В Крыму остатки ВСЮР, переименованные в Русскую армию, возглавил генерал-лейтенант барон П.Н. Врангель, в разгар польского похода Красной армии предпринявший успешное наступление в Северной Таврии. Однако после советско-польского перемирия против него были брошены основные силы Красной армии. Они вытеснили Русскую армию из Северной Таврии, а потом прорвали оборону на Перекопском перешейке. Армия Врангеля эвакуировалась на полуостров Галлиполи у Константинополя. Таким образом, в ноябре 1920 года гражданская война в Европейской России закончилась.

Ленин высоко оценивал роль Троцкого в годы гражданской войны. По словам Горького, Ленин говорил: «Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много, и кажется, особенно много обо мне и Троцком.

Ударив рукой по столу, он сказал:

– А вот показали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас – все есть! И – чудеса будут!»[212]212
  Горький А.М. Горький о Ленине.


[Закрыть]

В самом конце гражданской войны Ленин пережил личную трагедию. После проведения Международной конференции коммунисток, прошедшей в рамках II Конгресса Коминтерна, Инесса Арманд, по свидетельству Крупской, «еле держалась на ногах». Ведь работать приходилось по 14–16 часов в день. Ильич был очень озабочен состоянием здоровья своей любовницы и в середине августа 1920 года написал ей письмо с предложением отправиться отдохнуть в какой-нибудь санаторий. Он не мог предполагать, что оно окажется последним: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли я помочь Вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь; побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию».[213]213
  Волкогонов Д.А. Ленин. Кн. 2. С. 294.


[Закрыть]

И тут же Ильич расписывает прелести отдыха на российской земле (он только что вернулся из хорошо знакомого Инессе Заболотья под Сергиевым Посадом, где охотился в лесах, прежде принадлежавших Армандам): «Отдыхал я чудесно, загорел, ни строчки не видел, ни одного звонка. Охота раньше была хороша, теперь всё разорили. Везде слышал Вашу фамилию: “Вот при них (Армандах. – Б. С.) был порядок” и т. д.

Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце (боюсь, даже и всесильному ленинскому наместнику Кавказа Орджоникидзе было не совладать с природой, но Ленин, кажется, уже верил, что и ход небесных светил в руках большевиков. – Б. С.), хорошую работу, наверное, устроит. Он там власть. Подумайте об этом».[214]214
  Волкогонов Д.А. Ленин. Кн. 2. С. 295.


[Закрыть]

На свою беду Инесса послушалась совета Ленина и решила вместе с младшим сыном Андреем отдохнуть на Кавказе. Уже 18 августа Ильич написал Орджоникидзе: «т. Серго! Инесса Арманд выезжает сегодня. Прошу Вас не забыть Вашего обещания. Надо, чтобы Вы протелеграфировали в Кисловодск, дали распоряжение устроить её и её сына как следует и проследить исполнение. Без проверки исполнения ни черта ни сделают (своих родных бюрократов вождь знал очень хорошо. – Б. С.). Ответьте мне, пожалуйста, письмом, а если можно, то и телеграммой: “письмо получил, всё сделаю, проверку поставлю правильно”. Очень прошу Вас, в виду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы её и её сына эвакуировали в случае необходимости вовремя на Петровск и Астрахань или устроить (сын болен) в горах около Каспийского побережья и вообще принять все меры».[215]215
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 262.


[Закрыть]

Ленин также снабдил Инессу рекомендательным письмом, адресованным в управление курортами и санаториями Кавказа: «Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Фёдоровны Арманд, с больным сыном. Прошу оказать этим, лично мне известным партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие».[216]216
  Там же. С. 260.


[Закрыть] И подписался как председатель Совнаркома. Это письмо вызывает улыбку. Очень уж забавно утверждение, что Ленин будто бы знает сына Инессы как заслуживающего доверия «партийного товарища». Ведь Андрею тогда было тогда всего семнадцать лет, и членом партии он не был. То ли Ильич очень торопился, то ли решил, что кашу маслом не испортишь: пусть считают Андрея партийцем, авось, лучше заботиться будут. И не бросят, если к санаторию вдруг подойдут укрывшиеся в горах отряды белых.

Серго всё исполнил как надо. Обеспечил лучший санаторий в Кисловодске, и добраться туда помог поскорее. В Кисловодске Инесса впервые начала вести дневник, до предела откровенные разговоры с самой собой:

«1/IX 1920 года. Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжёлая, и мне всё кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть. Да и ни о чём здесь не слышишь и не знаешь. К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдёт ли когда-нибудь это ощущение внутренней смерти? Я дошла до того, что мне кажется странным, что другие так легко смеются и что им, по-видимому, доставляет наслаждение говорить. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает моё теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как я мало теперь стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с тёплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нём истощились все источники любви, сочувствия к людям, которым оно раньше было так богато! У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас иссякает и горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает… Невольно вспоминается воскресший из мёртвых Лазарь. Этот Лазарь познал смерть, и на нём остался отпечаток смерти, который страшит и отталкивает от него всех людей. И я тоже живой труп, и это ужасно! В особенности теперь, когда жизнь так и клокочет вокруг».[217]217
  Волкогонов Д.А. Ленин. Кн. 2. С. 310–311.


[Закрыть]

Очень симптоматичное признание! За три года революции и гражданской войны Инесса из жизнерадостной, не старой ещё женщины, стремящейся помогать людям, превратилась в какую-то тень человека, как она сама определяет, в живой труп. Что же осталось в её жизни? Любовь к Ильичу, своим детям и революции. Но и насчёт революции Инесса уже испытывает некоторые сомнения. Иначе не было бы в её дневнике слов о том, что «сейчас иссякает и горячее отношение к делу», что у неё нет больше личных отношений ни с кем, кроме детей и Ленина, значит, нет их и с товарищами по борьбе.