Текст книги "Вольф Мессинг"

Сохранилось екмало рассказов друзей и знакомых Мессинга о будто бы раскрытых им преступлениях. Лунгина со слов Мессинга следующим образом излагает обстоятельства одного такого дела: «В самом начале пятидесятых годов город Казань на Волге полгода был полон слухами о таинственном убийстве молодой девушки, сброшенной глухой ночью с моста.

Вот и классический пример преступления без следа. Девушка была хрупкого телосложения, и не стоило большого труда поднять ее на руки и в мгновение ока швырнуть за перила моста.

В конце концов без видимых оснований много месяцев спустя был арестован ее бывший кавалер, хотя много свидетелей показало на суде, что он не встречался с ней последние два года. Но нашлись и такие, кто еще в пору их отношений много раз видели его на мосту с погибшей девушкой.

На этом и построили все обвинение, а парень был сломан, возможно от горя – смерти когда-то любимого человека, возможно, следствие грубо подавляло его психически, и он ничего вразумительного в свое оправдание не говорил, лишь повторял одну фразу: «Это не я…»

В дни процесса, длившегося более недели, со своими выступлениями находился в Казани Мессинг.

Как водится, все городские новости и события разносятся вездесущими и всезнающими старушками, так и о спорном суде над молодым убийцей Мессинг узнал от горничной местной гостиницы, завсегдатая открытых судебных процессов с «изюминкой».

На одно из заседаний суда Мессинг, по его словам, пошел просто так, из чистого любопытства. И уже до перерыва утреннего заседания он понял, что обвиняемый действительно в смерти своей бывшей подруги не виновен. В то же время Мессинг перехватил чьи-то нервные импульсы-воспоминания, связанные с последним мигом перед тем, как девушку бросили в воду.

Мессинг возвращался в гостиницу пешком: во время прогулки он умел сосредоточиться и уйти в себя – все тщательно обдумать, попытаться ухватить кончик загадки.

Размышлял он примерно так: известно, что подавляющее число убийц рано или поздно тянет на место совершенного преступления. Юридическая практика знает тому тысячи примеров. Но в данном случае места как такового, не существует, Мессинг был способен погружаться в такие психологические дебри! Он объяснил мне это так: важно для убийцы не место у перил, откуда он швырнул жертву в воду, а само то место, где она погибла, то есть место на воде. Но это место неопределенно. Так что, возможно, преступник не придет «взглянуть» на место гибели его жертвы. И Мессинг решил, что он «перехватил» мысли подлинного убийцы, находившегося в зале судебного заседания – месте, где прокручивались снова и снова «кадры» его деяния.

Теперь задача заключалась в том, чтобы на завтрашнем заседании попытаться визуально определить «автора». А в том, что он будет появляться на всех заседаниях, Мессинг не сомневался.

На другой день Вольф Григорьевич отправился в казанский суд загодя, чтобы войти в зал в числе первых и поодиночке исподволь рассматривать всех входящих.

Увы, зрительно никакого открытия сделать не удалось, ибо психологически никто еще не входил в полосу мысленных воспоминаний.

Но когда начался очередной допрос подсудимого, Мессинг вновь «услышал» вчерашний «голос» – еще более нервный и лихорадочный. Теперь нужно «запеленговать» источник…

Минут десять просидел Мессинг с закрытыми глазами, почти погрузившись в состояние транса. А потом посмотрел влево от себя на крайнее место у прохода пятого ряда. Там сидел мужчина лет 24-27-ми со скрученным в трубочку журналом «Огонек» в руке.

Сомнений у Мессинга больше не было: это и был некто, от кого исходили нервные импульсы. И Вольф Григорьевич начал посылать ему сигналы-приказания: «ВСТАНЬ, СКАЖИ, ЧТО ТЫ УБИЙЦА!»

В ответ молодой мужчина стал еле заметно ерзать на стуле, доставал пачку сигарет и снова прятал ее, принимался с деланным интересом рассматривать картинки в журнале и тут же вновь скручивал его в трубочку. Но на большее, видимо, не решался.

Но Мессингу было достаточно того, что объект определен точно, что это человек крайне нервный, и расшатать его можно. Но как? Мессинг решил, что тут нужен какой-то толчок извне, соответствующий психологическому состоянию убийцы.

Объявили первый перерыв. Мужчина, расправив журнал, положил его на сидение в знак того, что место занято.

А Вольф Григорьевич постучался в канцелярию суда и попросил у секретарши лист белой бумаги и красный карандаш, выдав себя за нового завхоза административного здания. И что-де ему нужно прикрепить надпись на двери тупиковой комнаты для курения, так как посетители путают ее с выходом. И тут же в комнате секретарши вывел на листе бумаги крупными буквами: «ВЫХОДА НЕТ…»

Как видите, к табличке, схожей с теми, что висят во всех учреждениях, он добавил намекающее многоточие.

Когда заседание суда возобновилось, Мессинг не стал больше вникать в речи участников процесса, а стал беспрерывно «бомбардировать» своего «подопечного» мысленным приказанием: ВСТАНЬ, СКАЖИ, ЧТО ТЫ УБИЙЦА».

Когда подошел второй перерыв, Мессинг не торопился к выходу, а дождался, пока остался в зале один, подошел к стулу молодого человека и подложил под оставленный им журнал свою записку-намек… А уж потом отправился покурить свой «Казбек». В зал он больше не вернулся, чтобы не видеть тягостного зрелища, но остался у приоткрытой двери, чтобы убедиться, что схема сработала.

Долго ждать не пришлось, зал потряс душераздирающий крик: «Это я, я убил ее!!!»

Дальнейшие события его уже не интересовали, и, удовлетворенный тем, что с его помощью справедливость восторжествует, Мессинг вышел на улицу…»

В связи с этим Лунгина вспомнила пример с табличками в Лондонском в метро, где вместо «Выхода нет», по рекомендации психологов сделаны таблички «Выход с другой стороны», чтобы не увеличивать число самоубийц».

Н.Н. Китаев, исследовавший феномен Мессинга с точки зрения возможности его использования для раскрытия сложных преступлений, данных о каком-либо преступлении в Казани, похожнм на вышеописанное, так и не нашел. Однако, даже если допустить, что случай, описанный Лунгиной, имел место в действительности, его вполне можно объяснить и чисто рационально, не прибегая к допущению о существовании телепатии. Мессинг действительно мог присутствовать на процессе об убийстве девушки, мог предположить, с его-то интуицией и умением читать идеомоторику, что тот, кого подозреавают в убийстве, на самом деле невиновен. В связи с этим Вольф Григорьевич также мог предположить, что подлинный убийца может находиться в зале среди публики. Опять же, с помощью чтения идеомоторных актов, он мог вычислить и подозрительного молодого человека, а затем, внушив ему, что в зале также находится неизвестный тому свидетель преступления, убедить его сознаться в содеянном. В принципе, подобное Мессинг мог практиковать неоднократно. И если хотя бы в одном случае такой прием удался, это могло породить слухи об успешном использовании телепатии в раскрытии преступлений.

В литературно-артистической и околонаучной тусовке Мессинг пользовался популярностью. Ему даже посвящали стихи.

Поэт Роберт Рождественский писал:

 
Начнет он, будто семечки, щелкать сейчас…
Пусть он чудодейством
На всех со сцены дунет!
Отгадывает мысли, – не все ль ему равно.
Но пусть вслух не говорит, —
О чем шахтеры думают,
Потому что в зале женщин полно…
И я со всеми вместе от чудес немею.
Ахаю! Охаю! Не верю глазам…
…Автобус грязь месит
Автобус филармонии по лужам бежит.
На концерт к шахтерам
Едет Вольф Мессинг.
Наверное, без Мессинга они не могут жить…
Тучи над дорогой залегли, нависли
Едет Вольф Мессинг,
Спокойствием лучась.
Шахтерские подземные
Подспудные мысли…
 

Не Бог весть какие вирши, но Роберт Рождественский был чрезвычайно популярен в 60-е годы среди интеллигенции, и то, что в его стихах отразился Мессинг, – это одно из свидетельств того, что Вольф Григорьевич стал одной из знаковых фигур своего времени.

А вот официальное признание приходило к Мессингу очень дозировано. Звание «Заслуженного артиста РСФСР» ему присвоили только в 1971 году. И лишь в 1972 году, уже после смерти Ираиды Михайловны, Вольф Григорьевич получил двухкомнатную квартиру на улице Герцена, в дом работников Министерства культуры. Историю получения этой квартиры описала Твтьяна Лунгина: «Кроме невзгод с расстроенным здоровьем, Мессинга тяготили и другие житейские неурядицы и, прежде всего, квартирный вопрос. Он все еще делил однокомнатную свою квартиру с домработницей, жившей с ним после смерти Ираиды Михайловны. А просить, вымаливать у государства сносное жилье было не в характере Мессинга.

На помощь пришла служащая Министерства культуры, благоволившая Вольфу Григорьевичу, и устроила так, что ему разрешили купить двухкомнатную квартиру на улице Герцена, в доме, выстроенном для работников министерства.

– А как вы насчет чертовой дюжины? – спросила я Мессинга, потому что новоселье ему предстояло отмечать на тринадцатом этаже.

– А что, чертовщина – мое хобби! Я с чертями запанибрата и пью на брудершафт! – отшучивался он».

Стоит добавить, что это был элитный кооперативный дом, и деньги на кооператив Мессинг сдал много лет назад. Таким образом, последние два года жизни Мессинг прожил в доме 49 на улице Герцена (нынешней Большой Никитской улице).

Владимир Шахиджанян вспоминал: «Вольф Мессинг принимал меня на новой квартире на улице Герцена. На письменном столе – подарки-сувениры, книги… Книга, подаренная известным хирургом А. Вишневским, том воспоминаний Георгия Жукова…

При мне Вольф Григорьевич несколько раз звонил. Он кого-то устраивал в клинику Владимира Бураковского, который руководил тогда Институтом сердечно-сосудистых заболеваний (их связывала личная дружба)».

Описание последней квартиры Мессинга оставил и Эгмонт Месинг-Поляков: «Мне вспоминается эта его двухкомнатная квартира на 14-м этаже (Лунгина, утверждала, что на 13-м этаже. Впрочем, у нее могла произойти аберрация памяти. Ведь мемуары Татьяна Львовна писала после четырех лет жизни в Америке, где наш первый этаж нумерации не имеет, а называется ground floor. Сответственно, наш первый этаж в Америке – второй, а наш четырнадцатый – тринадцатый. Отсюда и могла пойти путанница. – Б. С.). В комнате стояла стенка, на ней каравелла «Санта-Мария» – кто-то подарил, большой белый кубинский коралл. Портрет, вышитый художницей Левицкой – у Брежнева тоже был портрет, вышитый ею. Стояла скульптурная голова Мессинга, выполненная девушкой из Куйбышева. Эту скульптуру взяла себе Валентина Осиповна – последняя ведущая «Психологических опытов» Мессинга».

У Мессинга было достаточно много знакомых по всему Союзу. С некоторыми он потом переписывался. Ряд этих оюдей оставил свои воспоминания о великом телепате.

С семейством Дроздовых Вольф Григорьевич познакомился в конце 60—х годов, когда гастролировал по северу России.

«Мессинг приехал в наш шахтерский город Инту выступать, а чтобы скрыться от назойливых посетителей, поселился за городом в профилактории, заведующей которого я и работала, – вспоминает Валентина Леонидовна Дроздова, ныне проживающая в Беларуси. – Сначала очень скептически была настроена, знакомиться с ним не хотела. После всего, что я о нем слышала, даже побаивалась: будет еще кто – то читать мои мысли! Но пришла его ассистентка Валентина Иосифовна Ивановская… «Вольф Григорьевич спрашивает, почему вы не хотите с ним знакомиться?» Ну что было делать?..

В кабинет вошел маленький худенький седой старичок. По – русски он говорил очень плохо, поэтому практически всегда говорила ассистентка. Видно было, что и ходить ему очень тяжело. Он все время опирался на руку своей помощницы. В 1939 году при побеге из полицейского участка в оккупированной Польше ему пришлось прыгать со второго этажа. Тогда он только повредил ноги, но с годами раны дали о себе знать. Однако невероятно! Когда он выступал, бегал по залу как заведенный. На время его опытов боль будто отступала…»

Вполне возможно, что Мессинг обладал сильной способностью к самовнушению, так что на время выступлений ему удавалось не замечать боль в ногах. Поэтому ему удавалось активно выступать по всему Союзу вплоть до последних дней жизни.

Валентина Дроздова описала типичный концерт Мессинга: «Выступления всегда проходили при полном аншлаге. Из зрительного зала выбирали комиссию – 5–6 человек, она поднимались на сцену. Все остальные могли стать «индукторами», мысленно передающими задания. Сначала «индукторы» писали задания в записках, передавали их комиссии, а потом повторяли все написанное мысленно, и в этот момент Мессинг должен был держать «говорящего» за запястье. Вольф Григорьевич всегда исполнял задуманное «индукторами» точно, вплоть до мелочей.

Одна наша сотрудница мысленно попросила его подойти к определенному месту в таком – то ряду. Взять у сидящей там женщины сумочку, открыть ее, достать конфету и съесть ее. Мессинг сделал все, только когда достал конфету, сказал: «Вы хотели, чтобы я ее съел, а я отдаю ее вам – съешьте сами!». Один раз на сцену вышел мальчик. Мессинг обычно с детьми работать отказывался, но в тот раз сказал: «Попробую». Мальчик заставил его пойти в другое здание и оставить там автограф в каком – то блокноте.

А с одним «индуктором» он ушел и не возвращался так долго, что мы уже начали волноваться. Наконец Мессинг возвращается, прижав что – то к груди. Поднимается на сцену, отводит руки – и в зал летит красивый голубь, а Вольф Григорьевич сопровождает его полет словами: «Я люблю мир!». Оказывается, этого голубя ему нужно было поймать в чьей – то голубятне на крыше!»

Выступал Мессинг и в роли целителя, хотя здесь ее возможности были довольно ограничены. Во всяком случае, рак или други е сложные заболевания он лечить не брался, хотя ободрить больных умел всегда. По утверждению Дроздовой, у ее приятельницы «обнаружили онкологическое заболевание, она была в полном отчаянии и хотела, чтобы Мессинг внушил ей равнодушие к жизни. После концерта она подошла к нему и, чтобы как – то начать разговор, стала выказывать свое восхищение. Вольф Григорьевич не дослушал ее и сказал: «Признайтесь! Вас не интересуют мои опыты, вас интересует ваша личная жизнь. Так вот – уделяйте больше внимания мужу!». А она ведь и правда на почве болезни стала очень капризной, часто ругалась с мужем, который на самом деле искренне ей сочувствовал. Конечно, внушать равнодушие к жизни Мессинг ей не стал.

Но головную боль тем, кто выстраивался к нему после концертов в очередь, он действительно снимал. Еще очень многие просили помочь найти пропавших без вести. И он помогал: посмотрев на какую – то вещь пропавшего, говорил, когда может прийти весточка от этого человека или он сам появится. А вот сообщать о смерти ему всегда было очень тяжело.

У него был нюх, как у настоящей собаки – ищейки. Он мог найти любую вещь по запаху. Однажды мы дали ему понюхать обычную шариковую ручку, затем он вышел из зала, а мы в это время спрятали ручку…в прическу одной женщины. Знаете, раньше такие высокие прически делали – «бабетта»… Мессинг вернулся, ходил по залу быстро и дышал громко и часто, действительно, как зверь. Наконец подошел к этой женщине, а она аж вздрогнула. «Не волнуйтесь! Я вашу прическу не испорчу!» – успокоил Вольф Григорьевич и аккуратно достал ручку…

Лично я никогда не хотела быть участницей его опытов. Бывало, он только возьмет меня за запястье, я сразу одергиваю руку: «Вольф Григорьевич, мои мысли читать не надо!». У нас дома он отдыхал. Спокойно сидел, не снимая с рук нашего любимца – тойтерьера, вспоминал о людях, с которыми приходилось встречаться.

Несмотря на его к тому времени солидный возраст – под семьдесят, – его ни в одном городе не оставляли в покое «невесты». Он всегда смеялся: «Хотят, чтобы я их детей вырастил». Своих детей у него не было. Может, поэтому он очень тепло относился к нашему сыну.

Женя тогда был в 6—м классе. Вроде большой мальчик, но очень боялся оставаться дома один. Я постеснялась рассказать об этом Мессингу. Но он сам однажды сказал: «Пусть Женя придет на мой концерт». После концерта Вольф Григорьевич попросил сына проводить его в гостиницу. Вернулся совершенно счастливый: «Мама! Он сказал мне, что я окончу мореходное училище». Надо сказать, что сын всегда мечтал стать моряком, как его отец. Я тогда засмеялась, говорю, он просто твои мысли прочитал. Но… с того дня Женя перестал бояться оставаться дома один, а впоследствии действительно с отличием окончил Ленинградское мореходное училище. Тогда же, предсказав будущую профессию, Мессинг оговорился: «Дальше я тебе ничего не скажу». Потом мы узнали, почему. После мореходки и буквально нескольких лет удачной работы штурманом на корабле жизнь сына сложилась очень неудачно, а в 45 лет он умер. Конечно, всего этого Вольф Григорьевич не мог сказать мальчику… Он подарил ему свою фотографию с магической подписью: «Женя! Мысленно я всегда с тобой!». Сын всегда возил эту фотографию с собой, и только после его смерти я забрала снимок.

Однажды Мессинг увидел у нас маленький сувенирный тульский самоварчик и очень им восхищался. Я подарила ему этот самовар».

А вот одно из писем Мессинга Дроздовым:

«Дорогие Валентина Леонидовна и Василий Николаевич!

Очень сожалею, что не удалось мне с вами поговорить по телефону, когда я был в Сыктывкаре. Телефонистка перепутала номер. Ну что делать, бывают и неудачи в жизни. Во всяком случае, я ношу в своей душе самые лучшие воспоминания о встрече с вами, о вашем гостеприимном, уютном доме, о вашем хорошем искреннем отношении ко мне.

Ваш подарок стоял у меня на столе в Ухте и Сыктывкаре и напоминал о доме, о семье, об уюте.

Я желаю вашему дому всякого благополучия, вашей семье – здоровья и радости как можно больше. Вашему сыну – успеха в учебе, вам обоим – успеха в работе.

Помню о вас, думаю о вас. Целую вас.

Вольф Григорьевич».

Сразу замечу, что ничего необычного, кроме имени автора, в этом письме нет, как и во всех известных нам сегодня письмах Мессинга.

За несколько месяцев до смерти криминалистам довелось проверить способности Мессинга раскрывать преступления. Н.Н. Китаев вспоминает: «В июне 1974 г. В. Мессинг выступал с шестью сеансами «Психологических опытов» в г. Иркутске. В тот период автор посоветовал своему другу – старшему следователю УВД Иркутской области Н.П. Ермакову обеспечить присутствие Мессинга на допросе обвиняемой В.

Последняя, будучи директором магазина плодовощеторга, обвинялась в совершении крупного хищения, но вину категорически отрицала, а изобличающих доказательств было мало. Сотрудник управления БХСС УВД Иркутской области, отвечающий за оперативное сопровождение расследования настоящего дела, организовал появление В. Мессинга в кабинете № 50 Управления внутренних дел, где старший следователь Н.П. Ермаков приступил к очередному допросу арестованной В.

Мессинг в процесс допроса не вмешивался, молча сидел за другим столом, никакого интереса у допрашиваемой он не вызвал. В. продолжала отрицать вину. В тот же день оперуполномоченный управления БХСС, приглашавший Мессинга на допрос и доставивший его назад в гостиницу, ознакомил следователя со своей «справкой», составленной, как он пояснил, после беседы с Мессингом. В справке говорилось, что В. потратила крупную сумму похищенных денег на покупку мебели, которую затем подарила своим родственникам. Заявление В. о том, что в интересующий следствие период она, якобы, болела – ложное, а представленный больничный лист фиктивен. Его сфабриковала врач Я., подруга обвиняемой. В действительности обвиняемая В. в период мнимой болезни ездила вместе с любовником отдыхать на юг.

Эта справка была подшита в секретное дело оперативного учета, а ее содержание следователь проверил и получил неожиданное подтверждение данной информации. Правда, и у автора, и у Н.П. Ермакова существовало недоверие к тому, что за 30–40 минут пребывания в одном кабинете с В. Мессинг смог узнать столько сведений, которые невозможно объяснить чтением идеомоторных актов. Однако дальнейшее расследование подтвердило и хищение денег, и приобретение мебели, и поддельный больничный лист, и поездку в Крым с любовником опять-таки на похищенные в магазине средства. В. осудили к 6 годам лишения свободы, была осуждена и врач Я. за подделку больничного листа.

Участие Мессинга в этом расследовании получило отражение в некоторых публикациях.

Однако надо признать, что последующая тщательная проверка указанного эпизода позволила выявить совсем иное

Много лет спустя автору удалось выяснить, что оперуполномоченный УБХСС, составляя «справку» о «телепатической помощи Мессинга», просто легендировал перед следователем получение агентурной информации в отношении В., которая рассказывала сокамерникам о своих деяниях… На самом деле Вольф Мессинг никаких мыслей допрашиваемой В. не читал».

Таким образом, в данном случае перед нами – лишь использование фигуры Вольфа Мессинга, в округ которой в СССР у же сложился определенный ореол, а не какие – либо реальные примеры применения телепатии для изобличения преступников. Ири факт, что ее «изобличил» сам Вольф Мессинг, должен был психологически сломить подозреваемую и помочь применить протв нее и нфомацию, полученную от внутрикамерной «наседки», в качестве сведений, будто бы полученных от телепата.

Китаев приводит в своей книге интересный документ – расчет-обязательство между «Росконцертом» и Иркутской филармонией, датированный 21 июня 1974 года. Согласно этому документу, Иркутская филармония перечислила «Росконцерту» за шесть концертов В.Г. Мессинга, проведенных в Иркутске в период с 15 по 22 июня 1974 года, 1085 рублей 76 копеек, из расчета по 180 рублей 96 копеек за концерт. Деньги были переданы наличными через представителя «Росконцерта». Неизвестно точно, весь ли этот гонорар шел одному Мессингу, или он еще оплачивал из этой суммы ассистентку (впрочем, не исключено, что ей шел отдельный гонорар значительно меньших размеров). Если предположить, что указанная выше сумма – это гонорар лично Мессинга, то можно, пусть очень приблизительно, оценить его заработки. Вольф Григорьевич спокойно мог давать в год 150–200 концертов, поскольку спрос на его психологические опыты в Советском Союзе был очень велик. Если предположить, что концерты в последнее десятилетие его жизни в среднем оплачивались примерно на том же уровне, что в Иркутске, то ежегодный заработок Мессинга мог составлять 25–33 тыс. рублей. Надо также учесть, что значительная часть средств наиболее популярным исполнителям, способным собрать едва ли не стадионы, платилась «черным налом», который мог быть не меньше лнгального гонорара, а порой и существенно превышал его. С учетом этого обстоятельства реальный годовой доход Мессинга мог достигать 50–66 тыс. рублей. Из этой суммы Вольф Григорьевич какую-то часть перечислял на содержание детского дома. Сам он вряд ли тратил на себя, Ираиду Михайловну и Валентину Иосифовну, а также на домработницу (после смерти Ираиды Михайловны) больше тысячи рублей в месяц. Больше в стране реального социализма потратить было очень сложно, даже если каждый день обедать и ужинать в дорогих ресторанах и покупать обновки в валютных «Березках». Мессинг же, судя по отзывам его знавших, большого гардероба не имел, на тряаки и мебель особо не тратился, тем более, что более или менее просторную квартиру получил лишь за два года до смерти. Автомобиля он не имел, а кооперативный взнос мог составить до 30–40 тыс. рублей. В год у Мессинга могло откладываться до 50 тыс. рублей. Часть оне перечислял детскому дому, но еще больше, вероятно, оседало на книжке. Все зара ьотки первой половины 40-х годов, несомненно, ушли на строит ельство двух самолетов для фронта или были съедены конфискационной де нежной реформой 1947 года. А вот заработки с конца 40-х годов и до самой смерти в ноябре 1974 года могли принести Мессингу сбережения порядка 1 200 тыс. рублей. Впрочем, это, вероятно, максимальная оценка. Она соответствует утверждениям ряда мемуаристов о том, что на сберкнижке Мессинга осталось после смерти артиста около миллиона рублей. Тогда порядка 200 тыс. рублей могла уйти на содержание детского дома и другие благотворительные цели. Но есть и другие свидетельства, согласно которым у Мессинга на сберкнижке после смерти осталось только 100 тыс. рублей. Если верна именно эта сумма, то объяснений этому может быть два: либо доходы Мессинга бвли на порядок ниже, чем мы предположили, и в действительности не превышали в среднем 10–15 тыс. в год; либо значительные суммы, порядка нескольких сотен тысяч рублей, пошли на какие-то неизвестные нам благотворительные проекты, в том числе, возможно, для финансирования сионистского движения в СССР, оказались на других сберкнижках или были обращены в бриллианты и другие драгоценности.

Кстати сказать, этот документ полностью опровергает утверждения некоторых мемуаристов, будто Мессинг прекратил свои выступления в 1972 году, за два года до смерти. На самом деле еще в июне 1974 года он не просто выступал, но летал с недельными гастролями в далекий Иркутск. Последнее же выступление Мессинга состоялось в 1974 году в киноконцертном зале «Октябрь» в Москве. По всей вероятности, оно состоялось в сентябре и было приурочено к 75-летнему юбилею артиста.

В последние годы жизни артрит доставлял Мессингу все больше беспокойства. Лунгина свидетельствует, что «стало почти закономерностью, что с приходом тепла и зелени Вольф Григорьевич ложился в больницу. Вот и ранней весной 1972 года вновь назрела необходимость отправляться на ежегодное обследование и лечение в клинику Вишневского. К этому времени рядом со старым зданием выстроили высокое, вполне современное и комфортабельное к нему приложение. Так что на сей раз Мессингу легко выделили отдельную палату, и когда я впервые навестила его по случаю этого грустного новоселья, он, стараясь не огорчать меня, сказал, что чувствует себя не больным на обследовании и лечении, а отдыхающим в санатории. Увы, я хорошо понимала, какой ценой платил он за эту внешнюю жизнерадостность. Хронические боли в ногах все больше сгибали его в пояснице, а костлявые, безвольно повисшие руки и взлохмаченная голова дополняли тягостный облик Мессинга. Но душевной немощи он не проявлял, по-прежнему трогательно всему радовался, как дитя. В этом не было старческого впадания в детство: таким я встретила его двадцать лет назад….

А между тем, в самой жизни Мессинга веселого оставалось все меньше. Следующей весной повторилось прежнее: снова больничная палата, в которой он теперь проводил большую часть времени, а прогулки сократились. Потому на сей раз он прихватил книг больше обычного, прежде всего те, что недосуг ему было прочесть раньше.

– Знали б дарители, что я еще их не раскрывал, – говорил мне Вольф Григорьевич, показывая два солидных фолианта с автографами авторов.

«Дневник хирурга» Вишневского имел такую надпись: «Вольфу Григорьевичу Мессингу на добрую память от автора – А.Вишневский, 27 марта 1969 года».

Вторая книга – «Мысли и сердце» Николая Амосова, известнейшего хирурга, талантливого публициста и очеркиста, имела более трогательные дарственные слова: «Вольфу Григорьевичу Мессингу в знак удивления и восхищения чудом – Амосов, 25 декабря 1965 года».

Отдельные главы из этих книг раньше ему прочитывала вслух Ираида Михайловна, а у самого Мессинга по занятости все не доходили до них руки. И вот теперь он решил восполнить пробел. Да в его положении они были как нельзя более кстати: добрые и мудрые книги о силе духа и бренности тела.

Он всегда не только гордился друзьями живущими, но и свято хранил память об ушедших. И тогда почему-то сказал, показывая те книги:

– Вот видишь, на отсутствие друзей не могу пожаловаться… Навещают и дома, и здесь. А вот умирать я буду в полном одиночестве…»

Однако необходимо оговориться, что всему, сообщаемому Лунгиной, надо доверять с большой осторожн остью. Так, согласно ее мемуарам получается, что в 1973–1974 годах Мессинг почти не покадал клиники Вишневского. Она пишет: «К концу лета 1974 года кризисные симптомы вроде бы миновали, Мессинг явно пошел на поправку, но с предписанием полного покоя». Между тем, как мы помним, еще в самом начале лета 1974 года, в июне, Мессинг провел успешные недельные гастроли в Иркутске, за тысячи километров от Москвы.

По словам Лунгиной, она возвратилась в Москву из Гагр поздним вечером 30 октября 1974 года. А уже утром 31-го проснулась от телефонного звонка: «Врач нашего института, извинившись за ранний звонок, сказала:

– Ваш друг Вольф Григорьевич находится у нас… Ему очень плохо, и предстоит тяжелая операция по замене подвздошных и бедренных артерий!…..

И надо же случиться, что во время моей поездки в Гагры его угораздило выехать на гастроли в Закарпатье, когда два последних года всякое выступление давалось ему с огромным трудом, я бы даже сказала, с мукой. Но это во мне говорят эмоции, а он и не мог иначе… (это еще одно доказательтство того, что Мессинг гастролировал буквально до последних дней жизни. – Б. С.).

Теперь я сама позвонила Александру Давидовичу – заведующему отделением реанимации, чтобы выяснить подробности того, что случилось с Мессингом. Гастроли он таки до конца не довел, адские боли скрутили его, и он вместе со своей ведущей первым же рейсом вылетел в Москву. Осмотрев Мессинга, директор института профессор Бураковский предписал немедленную госпитализацию. Через полчаса машина скорой помощи прибыла за ним. Валентина Иосифовна поведала мне весьма прискорбную подробность. Когда она под руку провожала Вольфа Григорьевича к машине, он остановился на полпути, печально оглянулся на свой дом и с надрывом сказал: «Я его… больше не увижу…»

И в отличие от прежних, увы, частых! приходов в больницу на сей раз вел себя нервозно, без свойственной ему стоической покорности судьбе. Что это? Тяжкое предчувствие? Возможно, его опечалило и то, что никто не взял на себя труд похлопотать в высших инстанциях о его просьбе: вызвать из Соединенных Штатов врачебную бригаду известного доктора Майкла Дебеки, которая в 1972 году успешно оперировала по такому же поводу президента Академии наук В.Келдыша. Ведь в отличие от Келдыша, Вольф Григорьевич вызывался оплатить все расходы сам, чего бы это ни стоило.

Но хорошо уж и то, что оперировать его взялся мой любимец Анатолий Владимирович Покровский, истинный виртуоз и чудодей!..

Мессинг находился на управляемом дыхании, но руками пытался все же что-то изобразить или выразить просьбу. И я поняла, что он хочет курить – таков был смысл его жестикуляции. Господи, даже и в таком состоянии он не может отказаться от этого наркотика! Врач, неотступно дежуривший у постели Мессинга, заметил и узнал меня, кивком поздоровался, а потом показал поднятый вверх большой палец – мол, все хорошо! Я и сама видела, что ноги Вольфа Григорьевича имеют нормальный цвет, тогда как при этом заболевании чаще всего ноги синеют, а обескровленные становятся легкой добычей гангрены. Ну, пронеси еще раз! Уж теперь он доберется до табачного зелья только через мой труп!