Текст книги "Слёзы Шороша"

– Почему же, Семимес? Я так и не понял, – повторил свой вопрос Мэтью.

– А я ещё не сказал, вот ты и не понял. Выгляни-ка украдкой – сам увидишь почему.

Мэтью сделал шаг, чтобы выйти из-за камня.

– Украдкой! – твёрдо повторил Семимес. – На стрелу нарвёшься, коли заметят.

Мэтью прижался к камню и осторожно выглянул.

– Сюда направляются? – спросил Семимес затаившего дыхание Мэтью.

– Мэт, что там? – прошептал Дэниел.

– Ореховые головы. Их не меньше десяти. Уже близко, – ответил Мэтью.

Дэниел даже разозлился на себя, когда рука его потянулась к ремню. От взгляда Семимеса не ускользнуло ни его движение, ни то, что кошель его, покоившийся на ремне, распирало так, будто за кожаной щекой его прятался баринтовый орех или что-то поменьше… но поценнее… что-то очень ценное.

– Не паникуй, Мэт, они не видят нас. И ты, Дэн, верни ум в голову… Было двое, стало десять – бой не примешь. Так что придётся с горами дружбу водить. Следуйте за мной, друзья мои. На тропе ступайте туда, куда нога Семимеса ступает, цепляйтесь за то, за что рука Семимеса цепляется.

Семимес засунул палку за пояс и тронулся в путь.

– Если бы Семимес был целым человеком, он бы сказал, что в горах есть близкие расстояния, но нет быстрых путей, – услышали Дэниел и Мэтью, последовавшие за ним.

Глава вторая
«Наступает новое время…»

Немногим более года назад.

В трактир «У Кнанка», что в Нефенлифе, вошёл человек. Любой, кто узнал бы его настоящее имя, сказал бы или, по крайней мере, подумал (и не ошибся бы), что он издалека. Другие признаки этого были сродни лишь сомнительным догадкам. Человек сел за свободный стол в углу и поманил рукой прислужника, который и без того направлялся к нему.

– Позови-ка мне хозяина, – сказал он, как только взгляд прислужника завис над ним.

Через минуту появился трактирщик.

– Приветствую тебя. Я Кнанк. Будешь что-нибудь заказывать? Снимешь у нас комнату или спальное место?

– У меня нет с собой денег: поиздержался в дороге, – сказал незнакомец, вынул из кармана куртки коробочку и открыл её. – Возьмёшь это за еду и комнату?

Хозяин взял брошь.

– Как же тебя зовут, пришлый человек? Ответь, если можешь?

– Тронорт, – не задумываясь, сказал незнакомец: он заучил своё новое имя задолго до прихода сюда и в своих грёзах уже не раз назывался им.

Оценив брошь долгим взглядом, Кнанк спросил:

– На сколько дней намерен остаться у нас, Тронорт?

– На ночь. Поесть сейчас и утром.

– Идёт, – не скрывая удовольствия от удачной сделки, решил Кнанк. – Что закажешь?

– Вино, мясо и овощи, какие есть.

– Есть рагу из баранины. Есть кролик жареный, подадим с овощами.

– Рагу, пожалуй.

– Чаю отведаешь? Хочешь – со сметанными лепёшками, хочешь – с яблочным пирогом.

– Чаю утром. Лучше с пирогом. Сейчас только вино. Ещё утром – отварного мяса, побольше. А в дорогу приготовь жареных цыплят и пирогов с капустой, если можно…

– Можно, сделаем.

– …и вина флягу. Я тебе ещё вещицу дам – не пожалеешь.

– Я распоряжусь обо всём, Тронорт, не беспокойся.

– Постой, Кнанк. Попросить тебя хочу. Мне в Нэтлиф надо. Найдёшь мне проводника?

– В Нэтлиф? – трактирщик покачал головой. – Что же тебя туда позвало?.. Я не дознаюсь. Просто неспокойно в тех краях. Больше, чем неспокойно… О проводнике справлюсь и сразу дам знать. К нам всякий народ ходит.

…Тронорт уже засыпал, когда в его комнату постучались. Он подошёл к двери и открыл её. Кнанк поднялся к нему сам.

– Вынужден нарушить твой покой… по твоей же просьбе. Лесовик, по имени Лавуан, сопроводит тебя до Нэтлифа. У него два коня, взятых в Дорлифе.

– Передай ему: выезжаем на рассвете.

– Ты не спустишься к нему? – не смог скрыть удивления Кнанк.

– Насмотримся друг на друга в пути. Сейчас хочу отдохнуть. Будь добр, распорядись, чтобы меня разбудили.

– Я сам тебя разбужу. И всё приготовлю в дорогу, как договорились.

– Я помню уговор, Кнанк.

– Хочу предупредить тебя, Тронорт. Лесовику плату не предлагай: они люди странные, за так водят, – Кнанк усмехнулся. – На Новый Свет всех одаривают красивыми вещицами, а сами в дар берут коз. Странные люди… За наём лошадей заплатишь в Дорлифе хозяину. Лавуан скажет кому. Ну, покойной тебе ночи.

Когда Тронорт закрыл дверь, трактирщик покачал головой: ему было непонятно, почему тот не захотел поговорить со своим проводником.

– Посмотрим, каков ты есть, лесовик, – дверь не выпустила этих слов из комнаты нового постояльца.

* * *

– Лавуан, в Дорлиф заезжать не будем: не хочу терять время. За лошадей расплачусь позже.

– Как скажешь, Тронорт.

– Интересно, как поживает мой давний знакомый Фэрирэф. Я не был в этих местах почти… нет, больше тридцати лет. Ты знаешь Фэрирэфа?

– Кто же его не знает? Он прославился на всю округу. И то, что он сделал для дорлифян, напоминает о нём каждый день.

Тронорт изменился в лице, напряжение сковало его: он понял, о чём сказал его проводник.

– Не о часах ли ты говоришь, Лавуан?

– Вижу, молва о них дошла до таких далёких далей, куда не ходят даже наши проводники.

– Вечные скитальцы разносят разные были и небылицы. Эти люди не нуждаются в проводниках: они не могли бы указать им направление. Они, как ветер, ищут выход… или вход, о котором не знают сами… потому что они родились не в то время и не в том месте.

– Мне жаль их.

– Почему ты жалеешь тех, кого нельзя предать и кто сам не может предать?

– Поэтому и жалею. У них нет никого и ничего родного.

– Так Фэрирэф и вправду сделал часы?

– Они возвышаются на площади и показывают время: день, пересуды и ночь.

– Пересуды… – с умилением повторил Тронорт: ему нравилось это дорлифское «пересуды», одушевляющее время.

– Это когда день и ночь судачат между собой про остальное время, – объяснил Лавуан, не понимая, что это излишне.

Тронорт громко рассмеялся.

– Дорлифяне по заслугам оценили это изобретение и избрали Фэрирэфа в Управляющий Совет. Такие же часы уже установили в Нэтлифе и Крадлифе. Сейчас мастера работают в Хоглифе. Все хотят, чтобы в их селениях были такие же часы, как в Дорлифе.

Вдруг Лавуан увидел, что в лице Тронорта появилась какая-то кривизна, она словно пробежала по нему и оставила в выражении его болезненную надменность. Конь под Тронортом остановился и захрипел. Тронорт снова рассмеялся, но на этот раз каким-то кривым смехом.

– Наступает новое время, лесовик! – сказал он, и в голосе его прозвучала угроза старому времени.

– О чём ты, Тронорт? – спросил Лавуан: он не понял странных слов своего спутника и почему тот вдруг обратился к нему не по имени.

– О чём? Уже восьмой день мы в пути, а ты не поинтересовался ни тем, кто я, ни тем, что привело меня сюда.

– Кто хочет, сам рассказывает. Я же не могу спрашивать о том, что человек, быть может, желает сохранить в тайне.

– Ты ведь заметил, как мой скакун приостановил свой ход и как по нему пробежала судорога?

– Конь чувствует душу наездника, а твоя душа чем-то терзается.

– Думаю, и часы в Дорлифе замерли на мгновение, уловив разлад между своим ходом и трепетом моей души, а потом снова пошли, начав отсчёт нового времени… моего времени. И дорлифяне вскоре обратят свои взоры на нового Повелителя и отдадут ему свои сердца. Для этого надо только…

– Путь от последнего отданного тебе сердца до власти лёгок и короток, – перебил Тронорта Лавуан. – Но путь от первого сердца до неё тернист, если это не власть, которую даёт тебе собственная жена. Не слишком ли ты нетерпелив, пришлый человек?

– Скажи-ка мне лучше, Лавуан, знаешь ли ты что-нибудь о Слезах Шороша?

Непочтительные высказывания незнакомца, а теперь его неожиданный вопрос насторожили проводника: он сопровождал того, кто на восьмой день пути открылся не как гость, пришедший с добрыми намерениями.

– Я отвечу тебе так, Тронорт. О Слезах в Дорлифе знают все от мала до велика. Знаем о них и мы, лесовики. Но говорить о них, как и о всяком священном, здесь не принято. Судьба дарует Слезу отдельному человеку, а он вверяет Её одному из тех, кто ответствен за судьбу Дорлифа.

– И богат ли Дорлиф этими самыми Слезами? – с поддельной улыбкой спросил Тронорт.

– Священное измеряется не его количеством, – ответил Лавуан.

Ему не хотелось продолжать этот разговор – он припустил коня… и крикнул, вспомнив о долге проводника:

– Не отставай!

До пещеры Тавшуш лишь топот копыт свидетельствовал о том, что спутников двое. И даже молчание одного путешественника не было бы столь глухим, как молчание этих двоих… У пещеры Лавуан слез с коня. Тронорт последовал его примеру.

– Надо понимать, заночуем в пещере, мой неразговорчивый друг? – спросил Тронорт (молчание начало раздражать его, оно заставляло всё чаще думать о неизвестности, к которой он приближался, слова же могли бы развеять эти мысли).

– Наш разговор не помог сгладить нашу дорогу, Тронорт, о чём я сожалею.

– Тогда, может быть, костёр и доброе вино согреют воздух между нами и оживят наши языки.

Ничего не ответив на это, Лавуан отправился в лес за сухими ветками…

– А ведь эти часы сделал я, а не Фэрирэф, – сказал Тронорт, когда Лавуан вернулся с охапкой хвороста.

Услышав эти слова, Лавуан остановился и с недоверием посмотрел на дерзкого спутника. Потом подошёл к нему ближе, чтобы сумрак не помешал ему разглядеть обман. Но глаза Тронорта подтвердили его слова: в них была искренняя обида. Лавуан занёс хворост в пещеру и разжёг костёр. Выйдя наружу, он сказал:

– Пойдём – поможешь мне собирать ветки для доброго огня.

Костёр сделал своё дело: усадил спутников подле себя и, обласкав их души нежным потрескиванием, теплом и светом, пригласил к разговору.

– Тронорт, ответь, если хочешь: в наши края тебя привела Слеза? – спросил Лавуан, своим видом и тоном голоса показывая, что он забыл размолвку между ними.

– Ты догадлив, Лавуан, – в голосе Тронорта тоже не было напряжения натянутой тетивы. – Больше тридцати лет назад Она нашла меня и помогла мне обрести себя.

– И, взяв Её в проводники, ты не знал, куда отправляешься, не так ли?

– И так, и не так. До встречи с Ней я видел очертания пути, по которому шёл, но не понимал, что он ведёт в никуда. Слеза… стала моим проводником во мраке и вывела меня туда, где меня ждало (и волею обстоятельств ждёт по сей день) моё истинное предназначение. И это я почувствовал при первом же прикосновении к Ней.

– Тогда ты познакомился с Фэрирэфом?

– Он нашёл меня спящим недалеко от леса Садорн. Не знаю, кем я был больше: его гостем или его пленником… Для его сына Рэфэра – гостем.

– И ты сделал часы для Дорлифа? И тогда он отпустил тебя?

– Можно сказать и так. Я сделал детальные рисунки, и их легко стало превратить в часы… Я долго ждал. Но теперь я здесь, и наступило моё время.

– Не горячись, Тронорт. Можно пойти в Управляющий Совет Дорлифа и обо всём рассказать. Я уверен, члены Совета поймут тебя и поступят справедливо.

– Я не привык выпрашивать то, что принадлежит мне.

– Но Слеза… Всё равно тебе следует явиться в Совет. Имея ключ от Пути, ты пусть невольно, но создаёшь угрозу для жителей окрестных селений. Теперь не ты один, но и члены Совета должны принять участие в твоей судьбе. Думаю, найдётся решение, которое пойдёт на благо всем.

Кривая улыбка на лице Тронорта напомнила о себе. Лавуан догадался, что она означает.

– В одном ты ошибаешься, Тронорт, – сказал он в надежде встретить если не согласие, то хотя бы понимание. – Слеза заключает в себе неведомую силу. Но не Слеза обрекла тебя на жажду власти, ведь не обрекла же Она на это Хранителей Дорлифа, которыми движет забота о мирной и покойной жизни сельчан. Кривизна в тебе, которую я видел и которую почуял конь под тобой, – возмутитель этой страсти.

– О чём ты говоришь?! – неожиданно вскочив с места, выкрикнул Тронорт.

И в это мгновение пламя костра разорвалось, словно под напором какой-то невидимой силы, в клочья, которые разлетелись по пещере и исчезли.

– Об этом, – спокойно ответил Лавуан, указывая на съёжившийся костёр. – Прошу тебя, Тронорт, сядь и успокойся: я тебе не враг.

Тронорт сел.

– Что ж, проводник, укажи мне истинный путь, – сказал он, движимый больше любопытством, чем желанием усомниться в своей правоте. Но услышал то, что любого могло бы заставить поколебаться.

– Чтобы справиться с кривизной, есть только один путь – остановиться на Перекрёстке Дорог… и ждать. Путь этот таит в себе опасность невозвращения. Прошедшего же испытание Перекрёстком Повелитель Мира Духов наделяет жизненной силой и волей свершений… Среди лесовиков есть тот, чьё ожидание на Перекрёстке Дорог не превратилось в вечность.

* * *

Лавуан, охраняя покой своего спутника, ходил неподалёку от пещеры, прислушиваясь к тишине. Он ступал мягко и мерно, не подгоняя своих чувств и не торопя ночи. Но сегодня впервые за всё время пути от Нефенлифа она дышала тревогой. Она словно насторожилась в ожидании чего-то и порывалась прошептать лесовику что-то важное. Но шёпот её был слаб и неразборчив, и Лавуан лишь сердцем чувствовал приближение безликой опасности.

Вдруг, словно прорвавшись сквозь плотную завесу тишины, шёпот ночи зазвучал громче. И даже воздух над Лавуаном сотрясся от этого прихлынувшего шёпота, заставив его поднять голову. На фоне тусклого неба он увидел очертания огромного крылатого существа, зависшего над ним. В одно мгновение он зарядил лук и выпустил стрелу. Но летун увернулся от неё так ловко, как удаётся увернуться редкой птице, попавшей под выстрел лесовика. В ответ, быстро сложив широкие угловатые крылья, он комом свалился на Лавуана и сбил его с ног. Удар был тяжёлый… Когда Лавуан пришёл в сознание, он ощутил на себе мощное покрытое густой жёсткой шерстью тело зверя и увидел прямо над своим лицом его кровожадную морду: затянутые серой пеленой то ли живые, то ли мёртвые, но уставленные на него глаза-пугала, жилистый кусок мяса с рваными дырками ноздрей, которые сипло пожирали воздух, и широкую, растянутую по сторонам клыкастую расселину пасти. Всё это сбилось от напряжения в уродливый бурый узел, словно забрызганный кровью, над которым торчали две ладони: они ловили и щупали воздух. Лавуан тотчас вспомнил о мече… но руки его были скованы: летун зажал их своими лапами, которыми подбирался под него, чтобы полностью захватить в свои смертоносные объятия. Вдруг он встрепенулся и повернул голову туда, куда позвали его уши-ладони, в сторону пещеры Тавшуш – всё его упругое тело пришло в движение, он приподнялся, расправил крылья и, взмыв, скрылся в темноте. Лесовик вскочил на ноги. В это время из пещеры вышел Тронорт.

– Что случилось, Лавуан? – спросил он. – Мне показалось, был какой-то шум.

– Мне тоже показалось. Видно, ветер заставил деревья ворчать. Отдыхай, Тронорт.

– Да, пойду. Чувствую, сон не отпустил меня полностью и тащит обратно. Тебе тоже надо отдохнуть, ты бдишь все ночи напролёт.

– Я привык дремать на ходу… когда дорога покладиста. Покойной ночи тебе, Тронорт.

«Неужели это был горхун? – подумал Лавуан, как только остался наедине с собой. – Неужели это правда?»

Лавуан, как и многие лесовики и сельчане, не верил слухам, время от времени приходившим из Нэтлифа. Поговаривали, что в небе над Нэтлифом по ночам кружит обитатель недосягаемых горных пещер горхун, крылатый зверь бурой окраски. Статью своей он будто напоминает крысу, но много крупнее её, чуть ли не с кабана. Размах его перепончатых крыльев вдвое больше, чем у ферлинга. Про морду рассказывали так: уродливая, бельмоглазая, с кровавым отливом и до того гневная в оскале, что повергает в ужас даже видавших виды охотников. Вместо глаз ему якобы служат огромные всеслышащие уши, спрятаться от которых невозможно, потому как слышат они не только биение сердца в человеке, но и ток крови в его жилах. Жертвой горхун выбирает одинокого человека и нападает, внезапно падая с неба. Он силён и свиреп, и справиться с ним невозможно. От жертвы остаются лишь обглоданные кости. А кто-то из нэтлифян будто слышал, что этот крылатый зверь смеётся человечьим смехом.

Припоминание небылицы о смехе горхуна вдруг смутило Лавуана и заставило его отбросить все мысли, кроме одной. «Тот, кто едва не убил меня, не смеялся по-человечьи и не рычал по-звериному. Он лишь сопел, пробуя мой трепет на вкус. Но нэтлифянину не пригрезился смех в ночи, и он не приписал его горхуну ни по ошибке, ни нарочно. Это не было его выдумкой… как и то, что я видел, не было игрой сумрака… Смеётся в ночи тот, кто сумел укротить пещерное чудище, тот, чью руку я видел всего лишь миг: она вцепилась в кольцо на шее зверя, в ошейник… Значит… человек сидел на его спине…»

Утром Лавуан поведал о нежданном ночном госте своему спутнику. Ответное движение души Тронорта было непонятно ему: тот рассмеялся раскатистым смехом и, вволю насладившись им, сказал, опередив раздражение Лавуана:

– Прости меня, мой проводник. Хорошо, что ты остался жив. Я искренне рад этому.

– Ты недооцениваешь той опасности, которая подстерегает нас на остатке пути. Горхун и тот, кто правит им, вернутся. Зверь – чтобы убить меня, а человек – чтобы распознать то, чего не узрел в первый раз, – ужас в моих глазах, а потом – раздражить ночь дерзким смехом, что заронил страх в людях. Ты должен знать, Тронорт: если ты будешь близко, горхун не пощадит и тебя. Но это ещё не всё зло, с которым мы можем столкнуться лицом к лицу. Чем ближе мы к Нэтлифу, тем ближе и к Выпитому Озеру. Ореховые головы всё чаще выползают из своего логова и нападают на людей. Так не разумнее было бы развернуть коней в сторону Дорлифа?

– А Рэф, сын уважаемого Фэрирэфа, говорил мне, что лесовики лучшие воины и в них нет ни капли страха. Ты, кажется, готов поколебать эту молву о своих собратьях ради какого-то пришлого человека?

– Так куда поедем? – едва сдерживая обиду, спросил Лавуан.

– К Выпитому Озеру, – ответил Тронорт, осклабившись.

– За твоей весёлостью что-то кроется. Ведь это так, Тронорт? – прямо спросил лесовик.

– Ты не ошибся, Лавуан.

– Едем в Нэтлиф. Но прежде условимся: ты держишься позади, на удалении от меня. Как только я почувствую опасность, дам тебе знать двукратным сигналом рожка. Услышишь его – скачи во весь опор прочь, в Дорлиф. Сделаешь так – спасёшь свою жизнь и дашь мне волю действовать, не оглядываясь.

– Скучный нам предстоит путь, Лавуан, коль скоро ты оставляешь меня в тылу.

– Я тоже скажу тебе на дорогу, Тронорт: в твоей душе слишком короткое расстояние от расположения, которым ты одариваешь человека, до обиды, которую ты наносишь ему, чтобы я сожалел о расстоянии между нами, навевающем скуку.

…Рожок Лавуана молчал сначала день, который, не тратя много сил, отогнал сумрачные мысли, потом ночь, которую спутники провели в сёдлах, пугаясь уханья филина… и радуясь ему, потом ещё день, который сократил расстояние, навевающее скуку, до расстояния, утоляющего голод по болтовне.

– Растут ли грибы в ваших лесах, лесовик?

Лавуан улыбнулся. На этот раз, такое обращение к нему было ему по нраву: в нём не было надменности.

– Ты заядлый грибник, пришлый человек?

Этот вопрос развеселил Тронорта.

– Признаться, я никогда не собирал грибов и всего лишь раз бродил по лесу… Недостающий штрих в моём автопортрете.

– Тогда я отвечу тебе просто. В наших лесах много всяких грибов: и съедобных, и тех, которые лучше не трогать. А знаешь ли ты вкус грибов или тоже…

– О да! Я люблю грибы. Маслята! Маринованные маслята – одна из моих слабостей. У меня, знаешь ли, много слабостей. Когда ты утомлён или раздражён работой, нет ничего лучше маринованных маслят. Но прежде – глоток горячительного, чтобы ошпарить досаду и не дать ей извести тебя изнутри. Следом ты кладёшь в рот первый маслёнок, холодный, скользкий, и он будто сам напрашивается на то, чтобы ты отыгрался на нём. И ты отыгрываешься: раскусываешь его, раз, другой – его яркий вкус начинает забирать тебя… вместе с твоим раздражением. Ты проглатываешь его заодно с кусочками лакомства – и твоего раздражения будто и не было. Потом маслята, один за другим, лишь наслаждают тебя, пока ты не начинаешь отрыгивать. И твои нервы снова в порядке…

Лавуан с любопытством слушал Тронорта. Что-то детское проявлялось в этом человеке. Не слова, говорил он не как ребёнок, – глаза выдавали в нём детскость.

– Ещё – жареные боровички, – продолжал Тронорт. – Очень люблю жареные боровички с луковой подливкой. Если о чём и говорить «тает во рту», то как раз об этом кушанье. Всегда кажется, что ты не распробовал его до конца, так оно хорошо. А потом вдруг наступает пресыщение.

– Вижу, ты знаешь толк в грибах, Тронорт. Будешь в Дорлифе, обязательно зайди в трактир «Парящий Ферлинг». Там в любой день тебе предложат несколько грибных блюд, и нигде больше ты не найдёшь такого богатого выбора.

– А ты, Лавуан, дитя лесов, какие грибы любишь ты? Или они приелись тебе?

– Я тоже люблю грибы. Лесовики считают лучшими грибами фиолетовые, чёрные и белые дуплянки. Сельчане берут их только для засолки. Мы же варим из них супы и жарим их. Они самые мясистые из всех грибов, долго живут и не поддаются червю…

* * *

Рожок Лавуана молчал день, ночь и ещё день. Густеющие сумерки говорили о том, что пересудам пора заканчиваться.

– Тронорт, видишь, как кони заволновались?

Кони сопели, водили ушами, ход их сбивался с ритма, словно кто-то невидимый чинил им препятствия.

– Ты догадываешься, что кроется за этим? – спросил Тронорт.

– Может, стая волков вышла к кромке леса. Их мог привлечь запах лошадей, и тогда какое-то время они не отпустят нас.

– Но всё же отпустят?

– Да. Сами они очень редко нападают на людей… Но это могут быть существа пострашнее волков, и вооружены они не клыками.

– Чем же?

– Арбалетами, луками, мечами, секирами… злой волей.

– Ореховые головы?

– Пойду-ка вперёд: кони чуют неладное. Не торопись за мной.

– Постой, Лавуан. Хочу пить, а в моей фляге кончилась вода.

Лавуан снял с пояса флягу и бросил Тронорту.

…Тронорт всматривался в темнеющую даль, но ничего подозрительного не замечал. Лавуан придерживался уже привычной дистанции и ничем не выказывал беспокойства. И всё же в душу Тронорта прокралась тревога. «Это от усталости разное в голову лезет, – подумал он. – Догоню Лавуана, и сделаем привал… Маслят бы маринованных сейчас… Кому маслят, а кому дуплянок… фиолетовых, чёрных и белых… Правильный человек этот мой лесовик: бегает по лесам, ест дуплянки и доволен жизнью».

Как только Тронорт ударил коня в бока, раздался сигнал рожка.

– Раз-два… раз-два… Двукратный, – прошептал Тронорт.

Порывистым, неуклюжим движением он остановил бег своего коня. Обуздать же галоп своего сердца он не смог… и снова пустил гнедого вскачь.

Лавуан заметил засаду раньше, чем ореховые головы успели выстрелить в него. Они укрывались слева от дороги за камнями, окружёнными кустарником. Лавуан быстро спрыгнул с коня и, отпустив его, побежал вправо, к лесу. На бегу он подал сигнал Тронорту… Ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы стать недосягаемым для резвых и яростных стрел ореховых голов. Но, увидев приближавшегося Тронорта, он ринулся к нему.

– Тронорт, назад! – выкрикнул он и замахал рукой. – Засада! Назад! Уходи!

Тронорт остановился.

– Лавуан! – крикнул он в ответ, не понимая, что надо делать.

Ореховые головы выскочили из-за камней и, устремившись к Лавуану, стали стрелять по нему. Увидев их, Тронорт опешил. Он обхватил голову руками, бросив уздечку. Он узнал их. Они являлись к нему в видениях. Они смотрели с его полотен. Они всегда были страшными. Они всегда пугали. Но мгновением раньше он не помнил о них. Он забыл эти жуткие лица. Он думал о чём угодно, но не о них. Он думал о маслятах. И вдруг с полотна, сотканного из живых нитей пространства и времени, ожив, сошли эти уродливые существа. Конь под Тронортом, влекомый бегом и ржанием своего товарища, освобождённого от службы Лавуаном, повернул, чтобы умчаться вместе с ним – Тронорт, потеряв контроль над собой и своим скакуном, упал на землю.

– Уходи в Дорлиф! – кричал Лавуан.

Тронорт поднялся на колени.

– Ухо-ди! – вдруг Лавуан запнулся на полуслове (резкая боль перехватила ему дыхание), потом продолжил сдавленным голосом: – Уходи!

– Лавуан! – в отчаянии крикнул Тронорт.

Поворачиваясь к ореховым головам, Лавуан выдернул из спины жгучую стрелу (она вошла в тело над левой лопаткой) и зарядил ею лук.

– Ты потерял это, урод, – возьми обратно! – в эти слова он вложил силу, побеждающую боль и слабость. Так он начал свою битву.

Самый проворный из ореховых голов, захрипев, рухнул на землю: стрела угодила ему в горло. В следующее мгновение Лавуан присел и, отстегнув от пояса свою гнейсовую накидку, ловко, единым махом, облачился в неё. В три прыжка он достиг камней и затерялся среди них. Он и сейчас мог легко уйти от преследователей, которые невольно упустили его из виду, но на дороге остался Тронорт, безоружный и беспомощный. Ещё три стрелы Лавуана, выпущенные будто самими камнями, сразили наповал трёх приближавшихся к нему воинов.

– Бейте по камням! – раздался густой голос «ореха». – Он один из них!

Ореховые головы осыпали стрелами дерзкие камни. Но Лавуан, предугадав их ответный залп, выпрыгнул вверх и закружился вокруг своей оси, отбивая напрягшимися полами спасительной накидки острые жала. Лишь одно из многих впилось в его левую руку, прежде чем он снова обернулся извергающим молнии камнем. Ещё двое из ореховых голов замертво ткнулись в землю. Лавуан заметил, что четыре воина (трое с мечами и один с секирой) приближаются к Тронорту. Две последние стрелы, выхваченные им одна за другой из колчана за спиной, оборвали бег двоих из них. Лавуан выдернул из ножен кинжал с изогнутым лезвием и бросился на помощь Тронорту.

– Уходи в лес! – пронзительно прокричал он.

Но Тронорт не сдвинулся с места. Он как вкопанный стоял на коленях и повторял, как заклинание, одно слово, которое, подобно выпущенной стреле, устремлялось к цели:

– Зусуз… Зусуз… Зусуз…

Лавуан позволил секире рассечь воздух всего лишь раз: увернувшись от неё, он приблизился к врагу и подчинил движение руки изгибу клинка своего кинжала – секира, туловище и голова, только что бывшие единым целым – воином, упали на землю порознь. Тяжёлый меч другого орехово-голового трижды обрушился на лесовика и трижды испытал на прочность его лёгкий кинжал, но меч оказался слишком тяжёлым, чтобы успеть встать на пути выверенного ответного удара… Ещё четверо оставшихся ореховых голов, обнажив свои мечи, бросились на Лавуана. Перед тем как расстаться с кинжалом, он поднёс его к губам и прошептал:

– Их уже трое.

Кинжал до мгновения сократил время между словом хозяина и явью, заключавшую в себе смерть одного из четверых. Не медля, Лавуан схватил меч сражённого им до этого врага. Вдруг воздух над его головой заколыхался и зашептал. Узнав этот шёпот, Лавуан поднял голову… и тут же упал на колено: в него угодила стрела. Это была стрела того, чей манёвр он упустил из виду. Она вонзилась ему под правую ключицу. Ореховые головы, окружив его, остановились. Превозмогая боль, Лавуан снял из-за спины лук и выдернул из себя стрелу: он уже понял, что умрёт раньше, чем изойдёт кровью. Он нашёл глазами обидчика, забравшегося на дерево. Дерево понимало, что непрошеному злодею надо было притаиться в кроне и выждать, а не доставать вторую стрелу, тогда он остался бы в живых, но душой оно было на стороне лесовика и сделало для него то, что было в его силах, – помахало ему веткой. Выпуская последнюю стрелу, Лавуан произнёс, с гордостью:

– Палерард.

Горхун подмял под себя Лавуана и, закрыв, словно навесом, раскидистыми крыльями место своего ужина от голодных взоров ореховых голов, которые жаждали добить его, принялся рвать добычу. Тронорт, будто обезумев, стал кататься по земле, бить её кулаками и вырывать из неё клочья травы.

– Нет! Нет! Нет! – вопил он.

Со спины крылатой крысы спрыгнул маленький оранжеволикий горбатый человечек. Он подошёл к Тронорту.

– Ты позвал Зусуза. Я здесь. И я помню тебя, и чувствую тебя. Но я не знаю твоего имени – назовись.

Через тридцать три года (по здешнему течению времени) после их первой встречи Тронорт снова услышал этот сильный голос. Он не поднял головы и не ответил: он противился воле уродца.

– Его имя Тронорт, Повелитель, – сказал один из трёх ореховых голов, стоявших поблизости. – Тот, огненноволосый, звал его так.

– Угомони свою жалость, Тронорт, – голос Зусуза продолжал придавливать его к земле. – Ты пришёл, чтобы повелевать.

Тронорт поднял глаза и тут же отвёл их в сторону. Не каждый осмеливался взглянуть в глаза Зусуза. Неприступность их происходила то ли от рельефа его лица, то ли оттого, каким духом они были напитаны, то ли от первого и второго вместе.

– Он был моим проводником. Мы ехали вместе десять дней. Мы пытались понять друг друга. Защищая меня, он бился до последнего дыхания… Ты сказал: повелевать? Я избранник, но не убийца.

Вдруг он вспомнил топор гильотины, упавший на голову бродяги ради славы художника, по имени Феликс Торнтон, и опустил глаза.

– Видишь: себя не обманешь. Избранник призван повелевать, а чтобы повелевать, надо не единожды пролить кровь. Твой проводник убил двенадцать моих воинов. Он больше похож не на проводника, а на того, кто всю жизнь воевал или готовился к войне. Не жалей воина, когда идёт война.

Тронорт хотел что-то сказать, но губы его слипались, у него пересохло во рту. Он снял с пояса флягу и… вдруг зарыдал: это была фляга Лавуана. Зусуз вынул из-за пояса палку.

– Выбери, на чьей ты стороне, Тронорт. Сделай это сейчас, пока воздух пропитан запахом крови твоего проводника. И если ты не со мной, я отпущу тебя… в последний раз. Но знай: ты и я – одно, в нас обоих горит огонь Чёрной Молнии, – Зусуз ткнул палкой в грудь Тронорта. – Почувствуй его.

И Тронорт почувствовал. Палка Зусуза пробудила в нём к жизни то, что Лавуан назвал кривизной, а Зусуз – огнём Чёрной Молнии, то, что вложило в его уста зловещие слова: «Наступает новое время, лесовик», то, что охладило его кровь теперь. Он отбросил флягу, из которой только что отглотнул воды, разбавив ею горечь слёз, стекавших по его щекам на губы.

– Откуда же взялся во мне этот огонь, Зусуз? – с усмешкой спросил он.

Зусуз поднял свою палку, погрузил её в мрачнеющий воздух и начертал число сорок шесть, которое тут же растворилось, вернувшись в память.

– Сорок шесть лет назад мне удалось проникнуть в самое сердце горы Рафрут, что возвышается на Скрытой Стороне. Там, в пещере Руш, моё любопытство привлёк камень, раскалённый добела неведомой силой. Сдвинув его, я освободил эту силу. Она предстала предо мной в виде сгущённого до черноты тумана. Это был клуб тумана. Незримую силу его почувствовала моя палка и через неё я. Клуб медленно поплыл вверх под самый свод пещеры. Не найдя выхода, он заревел диким рёвом и в один миг, словно прыгнувшая на жертву змея, распрямился нитью Чёрной Молнии, которая рассыпалась на десятки огненных стрел. Они пронзили стены скалы и разлетелись по Мирам. Одна из них заметалась по пещере – я оказался на её пути. Другая нашла тебя. Огонь Чёрной Молнии разжёг в нас жажду повелевать.