Текст книги "Кровь на песке"

– И хотя вредить асирам запрещено, поднимать саблю на свою сестру запрещено тоже! Этот грех простить нельзя.

Она указала на то место, где они молились недавно, в нескольких шагах от мертвого асира.

– Продолжим. Бдение Индрис – священный ритуал, его нельзя откладывать. Но когда вы вернетесь в Шарахай, получите по десять ударов хлыстом.

– Да, Наставница, – хором отозвались Чеда и Индрис.

Девы вновь встали на колени, но благоговение ритуала испарилось. Чеда не могла избавиться от мыслей о мертвом, о его воспоминаниях. Они никогда не думала, что может ощутить такую сильную связь с асиримами, что они столько помнят о своих прошлых жизнях. Ей все равно было, что соединило их: рана, яд или гнев, разлившийся как река. Она думала лишь о страданиях асиримов. Еще недавно они казались ей бездумными созданиями, недолюдьми. Но теперь, в глубине души, она знала правду.

Дура, какая же ты дура! Так прицепилась к Королям, что забыла о тех, на чьих спинах они въехали на Таурият! Об их жертвах, страдающих веками.

Но больше она такой ошибки не совершит.

* * *

Вечером следующего дня Заидэ почувствовала себя более усталой, чем за все последние годы, но сон не шел. Она поднималась по винтовой башне Наставниц, и свеча в ее руке отбрасывала на стены странные тени, а мысли блуждали в цветущих садах. Проходили перед глазами калейдоскопом Индрис, убивающая асира, Чеда, бросившаяся на нее, обе Девы, получающие свое наказание во дворе.

Индрис хорошо держалась, вскрикнув лишь под конец. Чеда же, сжав челюсти, молчала, вперившись в освещенные первыми лучами солнца ворота. В глазах ее стояли слезы, но она не издала ни звука, даже когда Камеил под конец начала хлестать сильнее, выбивая из нее крик.

Упрямая девочка. Из-за этого, отчасти, Заидэ так долго оттягивала их разговор, хотела научить ее терпению. Но теперь начала подозревать, что все тщетно.

Огонек всколыхнулся от ледяного сквозняка и едва не погас. Должно быть, Сайябим снова пооткрывала у себя окна.

– Боги всемогущие, – пробормотала Заидэ. – Если так любишь холод, иди жить на скалы!

Впрочем, Сайябим была старой, как сам Таурият, они бы подружились. Травили бы друг другу байки по ночам. Заидэ усмехнулась себе под нос. А сама-то! Ты такая же старуха, Заидэ Тулин’ала.

Она мысленно поставила зарубку на память поговорить с Сайябим. Приближалась зима, так недолго и простудиться… Но поднявшись, Заидэ поняла, что сквозняк дует не из-под соседней двери. Не от двух других Наставниц.

Из ее собственной комнаты.

Вот только она помнила, как утром закрыла ставни, прежде чем уйти умываться и завтракать.

Остановившись перед дверью, она сосредоточилась и почувствовала знакомое сердцебиение. Закрыла глаза, призывая все свое терпение. Наламэ, дай мне сил! Ну почему эта девчонка такая упрямая?

Открыв дверь, Заидэ увидела силуэт на фоне открытого окна и поняла: Чеда не поднялась по ступенькам, а взобралась по стене и засела в засаде. Умно: Тулатан уже села, Рия едва поднялась на востоке, никто не заметил бы ее в глубоких тенях. Еще умнее было оставить ставни открытыми – предупреждение для Заидэ, чтобы не подняла крик и не разбудила других Наставниц.

Заидэ вошла и тихонько заперла дверь.

– Объяснись сейчас же! – прошипела она.

Чеда встала. В неверных отблесках свечи она казалась древней и безжалостной, как Сайябим.

– Это не мне нужно объясняться.

Заидэ ткнула ее пальцем в грудь.

– Я не собираюсь терпеть…

Но вместо того чтобы спорить, Чеда двумя пальцами протянула ей сложенный листок бумаги, насильно вложила в ладонь и отошла, села, держа спину неестественно прямо, чтобы не тревожить свежие раны.

– Прочти.

Подавив гнев, Заидэ поставила свечу на тумбочку и, опустившись на кровать, развернула записку.

«Я не знаю, что тебе известно об асиримах, но вчера ночью я почувствовала их. Я читала в сердце того, убитого. Я видела его жизнь до того, как Короли принесли его в жертву богам пустыни. Чувствовала, что он человек. Что у него были свои мечты и надежды, а Короли уничтожили все это и втоптали в прах ради того, чтобы захватить власть над пустыней. Асиримы четыреста лет ждали торжества справедливости. И до сих пор ждут, пока мы сидим тут в сытости и уюте. Они страдают, и я не стану больше этого терпеть. Учи меня, или я до всего дойду сама».

Она перечитала записку вновь и, поднеся к пламени свечи, бросила в медное блюдце подсвечника. Слова Чеды и ее самоуправство злили, но в глубине души Заидэ понимала, что этим все кончится. Она достаточно узнала Чеду, чтобы понять: она так просто не успокоится.

– Ты увидела так много…

Чеда кивнула.

Когда-то Заидэ тоже чувствовала боль асиримов, но те дни давно прошли, да к тому же видения никогда не посещали ее. Все кончилось задолго до того, как она облачилась в белые одежды Наставницы. Причину она так и не узнала. Может, это страх перед асиримами не давал ей рассмотреть их, а может, сами асиримы, чувствуя ее нерешительность, отвернулись. Как бы то ни было, Чеда оказалась куда талантливее, чем ожидалось.

– Писать записки опасно. – Заидэ указала на пепел. – А если б тебя поймали и обыскали?

– Раз мы не можем говорить, то что мы можем, Заидэ? Когда мы предпримем что-то?

– В свое время. Мы должны действовать осторожно и наверняка.

– Пока мы медлим, асиримы умирают.

– Они уже мертвы.

Она немедленно пожалела о своих словах, но Чеда сказала лишь:

– Думаешь, они хуже нас?

– Нет. Но им не поможешь, кидаясь на своих, как ты вчера.

Чеда встала, поморщившись от боли.

– Если промедлим, потеряем себя. Я не говорю, что нужно нестись сломя голову, но мы должны что-то сделать, Заидэ. И быстро. Наши родичи ждали достаточно. – Она вскарабкалась на подоконник. – Я даю тебе неделю.

Заидэ замерла.

– А что потом?

Чеда обернулась, помолчала, словно собираясь с духом.

– Помнишь убийцу, который три недели назад проник в Обитель?

– Разумеется.

– Он пробрался в Закатный дворец и попытался убить Королей, но лишь оцарапал Кагиля отравленной стрелой.

Раздражение, всколыхнувшееся было в Заидэ от ее высокомерного тона, испарилось. Она знала про убийцу, а вот Чеда не должна была знать. Лишь некоторым были доверены эти сведения.

– Убийцей был не мужчина, – добавила Чеда и исчезла в окне, не дождавшись ответа, – слезла, цепляясь за одной ей известные выступы и трещины.

Заидэ охватил бессильный гнев. Чеда пошла убивать их, одна, и ничего не сказала! И что в итоге? Стражник мертв, Дева мертва… но все же она подобралась так близко! По словам Ихсана, если бы не Месут, Кирал был бы мертв. Хусамеддин, разумеется, смог защититься, а вот жизнь Кагиля висела на волоске. Яд едва не убил его, помог лишь целебный эликсир. И все это сделано руками одной девчонки.

Может, Чеда права? Может, она, Заидэ, стала слишком осторожна? Смутные видения всплыли в памяти: женщина, бегущая по песку к лагерю кочевников, вой, восторг, мучительная жажда крови. Прошлое вдруг оказалось так близко – только руку протяни… Но она знала, что ее время ушло, и вновь почувствовала себя потерянной. Неудачницей.

«А что ты сделала за отпущенные тебе годы, старуха?»

Почти ничего. Короли всегда казались ей слишком могущественными, слишком сильными, будто они – песчаная буря, а она – одинокая песчинка.

Заидэ закрыла ставни, задула свечу и легла в постель. Долгие часы она думала о бесславно прожитых годах и уснула, лишь решив, что будет делать дальше.

Глава 6

 
Тринадцать лет назад…
 

Просыпающийся город разбудил и Чеду. Она встала с кровати – их с мамой, завернулась в одеяло. Мама всегда ворчала, что Чеда одеялом всю пыль с пола подметает, но сегодня ее не было дома, так что никто и не заругает!

Чеда подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы и выдохнула, глядя, как облачко пара растворяется в холодном зимнем воздухе.

За окном шумел Красный полумесяц, квартал, окружавший маленькую западную гавань. Над домами высились дюжины мачт, голых и острых, будто ноги какого-то неведомого насекомого, лежащего на спине.

Далеко на востоке зазвонили колокола: просыпался Таурият, выглядевший отсюда маленьким холмиком. Первыми всегда начинали звонить во дворцах, потом в Обители Дев, а за ними подхватывали на Золотом холме. Звон расходился по городу в честь асиримов, святых защитников, и тех, благословенных, кого они забрали в ночь Бет За’ир.

По легенде, асиримы защищали не только Королей, но и весь город, правда, Чеда не знала точно, от чего. Одни говорили, что от кочевников, другие, что от соседних царств. Но как бы то ни было, все легенды рассказывали, что асиримы любимцы богов. Только вот… как боги могут любить таких страшных существ?

Айя, мама Чеды, говорила, что некоторые специально уходят в пустыню на Бет За’ир в надежде, что их выберут. Сама она никогда такого не хотела, но все равно часто уходила в пустыню, оставляя Чеду, сжавшуюся под одеялом, в страхе прислушиваться к вою асиримов. Как прошлой ночью.

Мама никогда не говорила, зачем ходит, но Чеда знала – видела, как она засушивает в книжке белые с голубым кончиком лепестки адишар.

Окна домика, в который они переехали пару недель назад, выходили на Вощильную улицу. Чеде хотелось, чтобы мама вышла сейчас из-за угла с бутылью свежего козьего молока, фруктами или горячим хлебом, но об этом нечего было и мечтать: если Айя к утру не вернулась, значит, появится только вечером, чтобы никто не заподозрил, что она ходила в цветущие сады. Тем, кто выходил на улицу в ночь Бет За’ир, полагалась прилюдная порка, а тем, кто ходил в сады, – смерть. Так что это даже хорошо, что мама не пришла. К тому же…

Недавно Чеда познакомилась с одним мальчиком по имени Эмре. Он был веселый и смешил ее, и его друзья сразу ее приняли. Все, кроме Хамида. Он был такой тихий, что по нему не понять.

Она как раз запихнула в рот горсть фисташек, рассыпав половину, когда Эмре появился на улице вместе с Демалом и Тариком. Чеда немедленно подобрала фисташки, сунула в рот и, натянув мальчишеские штаны и видавшую виды рубашку, сбежала по винтовой лестнице вниз, на улицу.

– Привет, Эмре!

– Приве-ет, Эмре, – ухмыляясь, передразнил Тарик. Тощий, с блеклыми светлыми волосами, он походил на швабру.

Эмре ткнул его между ребер и явно хотел что-то сказать, но вмешался Демал.

– Эй, мы опаздываем! Берите свою новую подружку, если хотите.

Он весело подмигнул Чеде и повел всю компанию дальше по улице.

– Куда мы идем? – шепотом спросила Чеда у Эмре.

– Делать одно веселое дело. Ты с нами?

Демал обернулся и улыбнулся ей.

– Еще один цыпленок в моем выводке!

Он и правда был куда старше их всех, семилеток. Чеда познакомилась с ним только на днях, но ей уже нравилась его уверенность, настоящая, а не как у вечно петушившегося Тарика.

Через утреннюю песчаную дымку они повернули с Вощильной на Копейную улицу, пошли к Колесу. Демал купил каждому по пирожку с рубленой бараниной, луком и подливой, таких вкусных, что Чеда чуть язык не проглотила.

– Никогда не бывало, чтобы я своих цыпляток голодными отпускал! – провозгласил Демал, облизав пальцы.

Навстречу им вышел отряд Серебряных копий. Сердце Чеды забилось быстрее, хоть она ничего и не сделала. Они с Тариком и Эмре просто отошли на обочину, но Демал снял белую шерстяную шапочку и отвесил издевательский поклон. Чеда не поняла, зачем он так поступил, но знала, что это грубо. Командир, шагавший впереди, бросил на него такой взгляд, будто сейчас схватит, но вместо этого буркнул что-то своим товарищам, и они, посмеявшись над компашкой грязных, неумытых уличных сорванцов, пошли своей дорогой. Демал плюнул им вслед, но только когда убедился, что они не увидят.

Вскоре вся компания дошла до Колеса – большого круглого перекрестка в самом центре города. Он уже заполнился людьми, повозками и лошадями, спешащими с одной улицы на другую.

Демал обернулся, осмотрел своих «цыплят».

– Погрязнее надо, – заявил он, и Эмре с Тариком тут же начали втирать уличную пыль в руки и лицо. Демал щелкнул пальцами в сторону Чеды. – И тебе тоже.

Чеда взялась за дело, да так усердно, что он рассмеялся.

– Боги всемогущие, ты должна выглядеть как беспризорница, а не маласанский голем. – Он стер немного пыли и довольно кивнул. – Вот теперь хорошо.

Демал отвел их на край Колеса, но не слишком далеко, чтобы их не загораживала толпа, и обернулся к Эмре:

– Расскажешь цыплятам, что надо делать?

Эмре кивнул, и Демал, напустив ужасно несчастный вид, пошел в толпу.

– Смотри на него, – велел Эмре. – И делай грустное лицо.

– Я и так грустная.

– Да ты лыбишься как гиена, которая зяблика сожрала!

Чеда рассмеялась. Она изо всех сил старалась быть серьезной, но Эмре так смешно смотрелся, что она не выдержала и расхохоталась. На них начали оглядываться.

– Боги, да вали уже домой, – фыркнул Тарик.

– Нет, я смогу!

Но она все не могла перестать улыбаться, пока не поймала мрачный взгляд Демала. Ей стало стыдно за то, что она его разочаровала, выставила себя дурой. Демал отвернулся, довольный, и принялся цепляться за прохожих, рассказывая им какие-то истории. Позже Чеда узнала, что истории эти были все как одна печальные. Например, их мама отправилась в караван-сарай забрать приболевшую бабушку, но там ее ограбили, и теперь ей не на что вернуться домой. Не помогут ли уважаемые сильвалом-другим?

Народ толпами прибывал в Шарахай на следующий день после Бет За’ир – кому захочется торчать тут в Священную ночь?

– Самые богатые из этих оленей, которые тут шатаются, разинув рот, заодно самые жадные, – объяснил Эмре. – Они кошельки сжимают сильнее, чем Тарик булки.

Тарик ткнул его локтем. Эмре быстро ухмыльнулся ему, прежде чем снова принять печальный вид.

– У караванщиков обычно лишних денег нет. Мы охотимся вот на таких. – Он указал на пару в дорогих одеждах, говорящую с Демалом. Тот как мог совал свою шапочку, но они не положили туда ни монетки. Ничуть не огорчившись, он подошел к следующей паре. Демал всегда выбирал именно пары и под каждую менял историю. Маласанскому купцу рассказывал, что мама потерялась в Ишмантепе, мимо которого караван маласанца наверняка проходил. Для каимирцев мама терялась в Мазандире. Караван-сараи менялись еще в зависимости от того, насколько богатым был прохожий: для тех, кто победнее, называл караван-сарай поближе к Шарахаю, для тех, кто побогаче, какой-нибудь далекий от города, но близкий к их родине.

Две женщины в зеленых шелках дали Демалу целый золотой рал! И это после того, как он выпросил у них два сильвала, а потом начал объяснять, что из Риенцы добираться очень дорого!

День у них вышел очень удачный – много раз в шапку Демала кидали деньги. Правда, порой приходилось переходить на новое место, потому что Серебряные копья то и дело гоняли их, обещая всыпать как следует.

В полдень, когда они остановились отдохнуть у колодца, Демал купил у цветочника веточку желтого жасмина.

– Вот так, а то ты совсем на девочку не похожа, – сказал он, вставив веточку в волосы Чеды.

Она зарделась, почувствовав себя глупо. Мама никогда не носила украшений, поэтому, когда Демал отошел «стричь» прохожих дальше, она не удержалась и выбросила веточку. Один раз Демал обернулся, глянул на ее волосы, но ничего не сказал.

Закончили они вечером, за пару часов до заката, когда толпа рассосалась и путешественники, только что прибывшие в Шарахай, разошлись по своим делам.

Демал на ходу обнял Чеду и Эмре за плечи.

– Ну что, цыплята, кого-то из вас Бакхи благословил! – Он ласково сжал затылок Чеды и подбросил в руке мешочек, приятно звякнувший монетами. – Улыбка Тулатан, никогда еще такого не видал!

На самом деле Демал не был уличным сорванцом. Его мама умерла, отец работал грузчиком в южной гавани, так что он заботился о семье, пытаясь заработать для братьев и сестер лишнюю монету. Успех, видно, вскружил ему голову, потому что он сделал то, что в Шарахае делать никогда нельзя: открыл кошель посреди улицы и принялся считать деньги.

Сперва свою долю получил Тарик, потом Эмре, но прежде, чем Демал успел рассчитаться с Чедой, дорогу им загородили трое громил.

– Привет, Демал, – сказал один, в красной жилетке на голое тело. Голос у него звучал весело, лицо излучало спокойствие, будто он встретил старого друга. Вот только они явно не друзьями были, и страх на лице Демала это подтверждал. Остальные двое просто смотрели, пристально, как псы, готовые кинуться.

Тот, который говорил, был возрастом как Чедина мама, лет тридцати, его подельники выглядели старше. Демал молча уставился на них широко раскрытыми глазами, стиснув зубы.

– Пойдем-ка поболтаем, – предложил говорливый и свернул в переулок. Оставшиеся двое нависли над Демалом. Демал глянул на Тарика, на Чеду.

– Аландо, только не втягивай их.

– Всех тащите, – велел Аландо.

Один из мордоворотов вытащил из-за кожаного наруча нож, прямой и острый, с узким лезвием. Начищенный.

– Вы его слышали.

Демал сглотнул, весь красный. Он как будто готов был сорваться и убежать… но вместо этого кивнул. И пошел за Аландо.

Вскоре они дошли до какого-то дворика. Аландо свистнул три раза – условный сигнал, чтобы никто не высовывался из окон: любой свидетель огребет. И вправду, когда они вошли во дворик, все окна оказались пусты, лишь полосатый кот наблюдал за ними с третьего этажа.

Аландо, заложив руки за спину, дождался, пока они подойдут.

– Ты уже давненько промышляешь на Колесе, да, Демал?

– Несколько недель всего.

– Несколько месяцев, – поправил один из мордоворотов. – Считай, год.

– Несколько месяцев. Считай, год. – Аландо нахмурился, будто пытаясь что-то припомнить. – А когда мы с тобой в последний раз говорили, Демал?

– Год назад. Но я не…

– Год назад. И что я тебе сказал год назад?

– Я почти ничего не заработал… – убито ответил Демал.

Даже Чеда знала, что ему не стоило этого говорить. Дай им монету – и они потребуют десять, дай десять – и заберут все.

– А по-моему, неплохо поднял. А как по-твоему, Мешел?

– По-моему, тоже, – сказал его подельник, так и не убравший нож.

– А ему вот кажется, что мало. – Аландо окинул Демала взглядом, как мясник, примеривающийся к туше. – Я так понимаю, Демал, ты у нас должен Фаре за год. Плюс проценты. – Он кивнул на мешочек в руках Демала. – Это мы возьмем за средний твой дневной заработок. Так что придется тебе стараться лучше.

– Да я сегодня сделал в три раза больше, чем за весь год! И я хожу не каждый день! У меня же семья, Тансу болеет, а лекарства дорогие! И отцу нужна мазь для колен!

Чеда услышала, как кто-то подошел к ней со спины. Надо было отойти, но она так волновалась за Демала и его семью, что ноги будто свинцом налились.

Мешел схватил ее за волосы и приставил нож к горлу, уперев острие под подбородок. Одно движение – и ей конец.

От ужаса Чеда приподнялась на цыпочки, но нож все так же вжимался в кожу. Все, о чем она могла думать, – быстро умрет или нет, когда Аландо надоест с ними играть.

Боги всемогущие, она даже пискнула, как испуганный мышонок, но что еще делать?!

Демал дернулся, но не отвел взгляд от Аландо.

– Не надо, прошу вас! Оставьте ее! Она только один раз с нами ходила, только сегодня!

– Если не хотел ее впутывать, Демал, то не надо было брать.

Он кивнул Мешелу, и тот стиснул ее волосы крепче, вонзил нож чуть глубже. В этот раз Чеда закричала в голос, от страха и боли. Никогда в жизни ей еще не было так страшно, даже асиримы пугали не так сильно… Но и за тот страх, и за этот она себя ненавидела.

Мама никогда никого не боялась. И ей нельзя. Прежде чем Демал успел хоть что-то сказать, она схватила Мешела за запястье и повисла на нем всем весом. Стоило ей отодвинуть нож, как она нырнула вниз и изо всех сил толкнула руку мордоворота вверх. Мешел этого никак не ожидал: нож без задержки вошел ему в челюсть. Чеда не знала, как глубоко, – стоило ему разжать хватку, как она рванулась вперед, схватила валявшуюся у стены синюю бутылку и обернулась к противнику.

Кожу под подбородком защипало – значит, Мешел ее все-таки поцарапал. Но это было неважно. Он схватился за горло, кашляя и захлебываясь, и неуклюже бросился на нее, но Чеда увернулась и с размаху врезала ему бутылкой в висок. Полетели осколки, царапая ей ладонь, Мешел закашлялся, заморгал часто и повалился на землю, будто корабельная мачта, булькая и захлебываясь.

Что-то загудело над ухом, и земля вдруг вздыбилась, ударив Чеду плашмя. В ушах зазвенело, боль расцвела горячим цветком в затылке, будто кто-то сжал голову в тисках. Чеда перекатилась на спину и увидела нависшего над ней Аландо.

– Ты гребаное позорище, Мешел!

Он кричал, но слова его доносились словно издалека, из-за завесы боли. Чеда с трудом разбирала, что он говорит, окна казались далекими, будто вели в другие миры. А вот нож Аландо был совсем близко: изогнутый, острый кинжал.

Аландо схватил ее за волосы, поднял. Лицо у него было такое, словно он знал, что заходит слишком далеко, и жалел об этом.

– Он может умереть, девчонка. Я не могу это так оставить, ты же понимаешь.

Странно, почему он это говорил? Нож ведь был у него, он мог делать что угодно.

Аландо тяжело дышал, как дышат мальчишки, прежде чем решиться и кинуться в драку. Но вдруг долгий пронзительный свист прорезал тишину. Аландо резко поднял голову. На его лице нерешительность смешалась со страхом.

– Это не твое дело, – сказал он кому-то.

– Моя дочь – это мое дело, – раздался голос, и Чеда не сразу поняла, что он принадлежал маме. Что мама тут делает? Как она ее нашла?

– Твоя дочь в моего человека нож воткнула.

– Если твой человек не может защититься от семилетки, значит, туда ему и дорога.

Аландо поднялся, и Чеда смогла наконец перевернуться. На маме было голубое боевое платье с разрезами по бокам и вшитыми в подол полосками кожи. В руке – обнаженный шамшир. Чеда много раз видела, как мама держит меч на тренировке, но сейчас все изменилось. Мама хотела сделать этому человеку больно, это было видно и по ее напряженной позе, и по тому, как она нарочно не смотрела на второго подельника Аландо… и по ее глазам. Чеда никогда еще не видела у мамы такого взгляда, даже когда она ссорилась с аптекарем Дардзадой и кричала на него.

Мама обернулась к Эмре.

– Знаешь, где мы живем? – спросила она.

Эмре кивнул.

– Тогда иди. Отведи мою дочку домой.

– Так не пойдет, – возразил Аландо, сжав кинжал до побелевших костяшек.

Айя ничего не сказала. Просто пристально взглянула ему в глаза и встала в боевую стойку. Она была сейчас как натянутая струна, как гиена, готовая кинуться, и Аландо прекрасно это понимал – застыл молча.

Эмре помог Чеде встать, и они, вместе с Тариком и Демалом, вновь вышли на Копейную. Лишь когда шум улицы окружил их, заглушая звуки, Эмре прошептал:

– Что она с ним сделает?

– Неважно, – ответила Чеда.

Ей показалось, что она услышала крик боли, но на Копейной было слишком шумно.

Потом до нее доходили слухи о разборках банд в Красном полумесяце: Фару, беспощадного Главаря, нашли лицом вниз в канале, без пальцев, а трех ее людей убили в каком-то дворе. Оставшиеся ее бойцы, испугавшись, попытались прибиться к другим бандам, но и они отправились в конце концов в Далекие поля.

Чеда слышала еще много чего, но все это было после, а тем вечером мама вернулась домой и обработала ее раны, а потом они долго лежали, обнявшись, пока Чеда не заснула, устав плакать.