Текст книги "Кровь на песке"

Глава 7

На берегу Южного моря, у замка Виароза, Рамад сидел в экипаже, ожидая, когда же их кортеж двинется к Альмадану. Несмотря на ледяной ветер, все обитатели замка вышли проводить своего господина. Они махали на прощание, но было в их глазах нечто… загнанное. Алу всемогущий, что же произошло?

Он обернулся было к Мерьям, чтобы спросить, но высокая фигура господина Хамзакиира появилась в окне, на мгновение заслонив солнце. Сердце Рамада радостно затрепетало, но Хамзакиир, не удостоив их с Мерьям и взглядом, занял место во главе кортежа.

Собравшиеся во дворе пажи, охранники, дворецкий, повара, служанки, кузнец и его полная жена, конюший и множество детей – точно с ума сошли от радости, завидев его. На мгновение Рамад подумал: неужто и он выглядит так же? Мысль была неприятной, но он прогнал ее, помахал всем на прощание и откинулся на мягкую спинку сиденья. Экипаж, захрустев гравием, покатил за ворота.

Сидевшая напротив Мерьям вновь начала расковыривать ногти.

– Перестань, – сказал он. – Ты повредишь руки.

На ее ногтях уже запеклась кровь от сорванных кутикул. Мерьям сложила было руки на коленях, пачкая голубое платье рыжими пятнами, но тут же снова принялась расцарапывать пальцы.

– С ним что-то не так.

– С Хамзакииром? Не глупи и говори тише, – он кивнул на козлы, где сидели кучер и охранник. – Ты же знаешь, что говорят остальные и как они ему преданы.

– Я знаю, – тихо сказала она. – Но… что-то случилось, я просто не могу понять что.

Статный мужчина смотрит Рамаду в глаза, сжимая нож…

– Мерьям, перестань.

– Дана’ил спустился со мной в подземелье. Ты пошел плавать. Я говорила с Хамзакииром… Но почему в подземелье?

Тот же мужчина лежит на грязном полу как тряпичная кукла. Черты лица искажены, будто он умер от ужасной боли.

– Мерьям, я же сказал, прекрати.

– Мы смотрели друг другу в глаза. Я говорила с ним, а он… он шептал. Сперва я не могла расслышать… но потом его голос заполнил мой разум…

Как его звали? Мерьям ведь только что говорила. Он был дорогим другом, а теперь у него нет могилы, потому что Рамад о ней даже не подумал.

Ярость вспыхнула в его душе, хоть он и не мог объяснить почему. Он ударил Мерьям по лицу, чтобы она перестала. Ее голова мотнулась, глаза расширились от гнева и ужаса. Она попыталась заговорить снова и получила новую пощечину. Кровь потекла из ее рассеченной губы, закапала с подбородка, добавляя платью новых рыжих пятен. Мерьям стерла ее, лизнула палец… и ужас промелькнул в ее глазах.

– Что мы наделали, Рамад.

Теперь и Рамад почувствовал. Холодок пробежал по спине.

– Мы ничего не сделали. У тебя снова были кошмары?

Мерьям съежилась, глядя в угол невидящим взглядом.

– Они со мной всегда.

Она говорила с таким отчаянием, что Рамаду захотелось плакать.

Влажный ветер налетел, взлохматил ее волосы, но она даже не заметила. Не стерла слезу, катившуюся по щеке.

– Я все время вижу их… но ничего не могу вспомнить. Только какие-то вспышки, обрывки прошлой жизни.

– Это просто сны, Мерьям. У нас выдались тяжелые времена, но теперь они закончились. Мы съездим в Альмадан, раз такова воля господина, а потом полюбуемся садами Даласеры.

– Он сделал что-то ужасное.

– Я же сказал тебе, помолчи, – прошипел Рамад.

– Он что-то сделал с Дана’илом. Заставил его…

Человек на полу, в окровавленной руке нож, на животе алым полумесяцем зияет рана…

Рамад почувствовал, что вновь начинает злиться, и отогнал странное воспоминание. Он не понимал до конца, почему так зол, но точно знал, что виновата Мерьям, это случалось только рядом с ней, и ярость копилась, копилась с каждым разом, пока не обрушилась лавиной.

Он схватил Мерьям за горло, сжал, притиснув к спинке экипажа. Она выпучила глаза, бессильно царапая его окровавленными ногтями, попыталась пнуть, но он был слишком близко. Ее лицо побурело, она боролась, боролась, но Рамад не отступал. Волосы, встрепанные ветром, упали ей на лицо, и это напомнило Рамаду…

Напомнило, как он стоял на просторной веранде, и там же была Ясмин, его давно умершая жена, погребенная в пустыне, и рядом девочка… Алу всемогущий, Реханн, его дочь Реханн. Он и забыл, какая она была малышка! Ясмин учила ее танцевать сегидилью, а они с Мерьям смотрели и хлопали в такт, напевая мелодию. И когда Реханн закончила кружиться, Мерьям сказала с гордостью:

– Прекрасно, малышка! Однажды ты затмишь всех!

Он навсегда запомнил счастливую улыбку Реханн. В тот день было ветрено, и когда его малышка подбежала к столу, доедать медовые финики, Мерьям подхватила ее и усадила на колени. Ветер играл с ее волосами, бросал в лицо…

Как же Мерьям из прошлого, прекрасная, луноликая, отличалась от нынешней, болезненно тощей, будто шарахайская нищенка! Она все царапала его, но ее силы убывали, веки затрепетали как крылья бабочки…

Рамад резко отпустил ее. «Боги всемогущие, что со мной? – подумал он, чувствуя, как дрожат губы. – Почему я так злюсь? Почему виню во всем Мерьям? Это ведь не ее вина… Но если не ее, то чья же?»

Мерьям засипела, вдыхая, закашлялась, глядя на него покрасневшими, слезящимися глазами, полными страха и боли. Рамад вновь откинулся на сиденье. За окном сияло солнце, они как раз проезжали живописную ферму. Фермер с сыном, бросив работать, махали кортежу, и Рамад помахал в ответ. Как можно злиться в такой чудесный день?

– Не волнуйся, – сказал он Мерьям. – Мы скоро приедем в столицу, и все забудется. Мы чудесно проведем время!

Мерьям ничего не ответила, но Рамад знал, что все так и будет. Как же иначе!

* * *

Через четыре дня они наконец увидели Альмадан, лежащий среди зеленых лесов и полей как величественный левиафан. По широким городским улицам они поднялись на холм и доехали до замка Сантрион, однако дверь экипажа открыл не лакей Рамада, а Хамзакиир.

– Господин… – начал было Рамад, но Хамзакиир коснулся его затылка и что-то прошептал на ухо. Мир вокруг поплыл.

Их ввели в замок, какие-то разодетые мужчины и женщины приветствовали Рамада. Он был уверен, что знает их, но не мог вспомнить ни имен, ни лиц. Впрочем, у него как-то получалось поддерживать с ними разговор, будто кто-то подсказывал, что говорить.

Весь следующий день, а может, и несколько дней, он ездил по чьим-то домам, ел, пил, болтал с гостями, даже танцевал на каком-то балу, но все было как в тумане, вроде тех, что приходили с моря и накрывали Виарозу на много дней.

Лишь когда отец Мерьям, царь Алдуан, позвал на аудиенцию, все изменилось.

Мерьям и Хамзакиир тоже были приглашены. Они ужинали в зале с гобеленами, позади Алдуана потрескивал огонь камина. Подавали оленину в черничном соусе, черные грибы, начиненные рисом, манго, сладкое мясо лобстера, тыквенный суп-пюре со специями… О, как он скучал по этому супу в пустыне!

Наконец царь, плотный мужчина с черной бородой и глазами, так похожими на глаза Мерьям, велел прислуге выйти. Он почему-то не обращал внимания на Хамзакиира, но долго расспрашивал Мерьям и Рамада о том, как они изловили колдуна и о чем допрашивали, рассказал ли он что-то о Королях Шарахая, как удалось сломить его волю…

«Что за глупый вопрос», – подумал Рамад. Они никого не ломали, просто сопроводили его в столицу. Он ничего никому не рассказывал, да и зачем? Но Мерьям почему-то сказала отцу, что Хамзакиир сломался, и рассказала о том, как они заточили его в подземелье, а после долгих попыток измотать, обманом захватили его волю, использовав Рамада как приманку.

– Я уничтожила стены, защищавшие его разум, и ему негде стало прятаться.

– А что с твоими руками? – спросил Алдуан, явно обеспокоенный окровавленными ногтями Мерьям.

Мерьям спрятала руки между колен.

– Мне пришлось нелегко, отец.

Алдуан поморщился от плохо скрываемого отвращения.

– Но теперь-то все закончилось. Будь сдержаннее.

– Разумеется, отец.

– Ты уверена, что он нам подчиняется?

Мерьям кивнула, радостно, будто девушка, которую впервые пригласили на танец.

– Хочешь, я покажу?

– Конечно, – кивнул Алдуан, глядя на нее с некоторым любопытством.

– Что ж, – Мерьям обернулась к Хамзакииру. – Подойди. Царь желает убедиться.

Хамзакиир встал из-за стола и послушно подошел к ней.

– Поклонись своему повелителю.

Он склонился в глубоком поклоне, но не опустил глаз, как принято, – так и смотрел на Алдуана голодным взглядом. Царя это как будто не тронуло, но Рамад забеспокоился. Что-то было не так. Все было не так. Почему не получается думать как следует…

– Налей ему вина.

Хамзакиир встал, гордо выпрямив спину, подошел к царскому креслу во главе стола. Рамад, не в силах сдерживать страх, приподнялся на стуле, с трудом встал, дрожа, опираясь на подлокотники… и снова сел. Хамзакиир был его повелителем. Хамзакиир был его врагом.

Я не могу этого допустить. Не могу.

Хамзакиир взял с серебряного блюда графин с вином и наполнил бокал Алдуана.

– Честно говоря, я думал, что его придется убить, – Алдуан поднял бокал.

Хамзакиир поставил графин обратно, однако, вместо того чтобы вернуться на место, обошел кресло…

– Нет! – крикнул Рамад. Но взгляд Хамзакиира приковал его к месту, и он умолк, беспомощно глядя, как Алдуан оборачивается посмотреть, из-за чего шум, как Хамзакиир зажимает царю рот, хватает его руку и вонзает острейший коготь в запястье.

Кровь потекла из раны. Алдуан пытался бороться, свободной рукой царапая лицо Хамзакиира, но тот был слишком силен и даже внимания не обратил: держал запястье короля над бокалом, чтобы кровь лилась в вино.

Алдуан на мгновение перестал биться, глядя на бокал, как завороженный, но, поняв, к чему все идет, принялся бороться с новой силой. Подошла Мерьям, крепко прижала его руку к столу.

– Ш-ш-ш, скоро все закончится.

Под рукой Алдуана затеплилось пламя. Он был умелым кровавым магом, но его окружали двое более опытных. Мерьям наклонилась и одним выдохом потушила огонь.

Хамзакиир же не отрывал глаз от Рамада, его взгляд пригвоздил к месту.

«Борись, – хотелось крикнуть Рамаду. – Борись с ним, или мы проиграли!» Но губы не шевелились. Хамзакиир сковал его разум еще там, в подземелье Виарозы.

– Я впечатлен, – сказал он, все так же удерживая Алдуана. – Ни разу еще не встречал подобных тебе.

Сперва Рамад не понял, о чем он… Но потом осознал. Неужто никто раньше не мог сопротивляться воле Хамзакиира? Значит, поэтому он не стал слишком стараться, накладывая на них с Мерьям чары…

– Однако, – продолжил Хамзакиир, – время двигаться дальше.

Он схватил бокал, все так же зажимая царю рот. Тот попытался выбить бокал и даже задел его, расплескав вино по скатерти, но Хамзакиир осушил бокал в три глотка. Алдуан забился вновь, от его сдавленных криков Рамада замутило.

У царя наконец получилось оттолкнуть Мерьям. Он бился как рыба на дне лодки, но постепенно его движения становились все медленнее, слабее, пока он не замер, бездумно глядя в пространство и моргая, словно только что пробудился от ужасного сна.

Хамзакиир отпустил его. Алдуан оглядел скатерть, запятнанную вином, свои перепачканные одежды и, схватив салфетку, принялся яростно оттирать кровь с пальцев.

– Позови-ка прислугу, – велел он Мерьям. – Пусть подают десерт.

Мерьям послушалась. Слуги внесли печеные груши под ванильно-имбирным кремом и, удивленно поглядывая на собравшихся, принялись убирать беспорядок. Алдуан на них даже не смотрел, он был слишком занят, оттирая с себя кровь.

Мерьям и Рамад переглянулись. Рамад чувствовал себя одновременно актером и зрителем: он играл роль, выданную Хамзакииром, но внутри осознавал все и по взгляду Мерьям, по ее дрожащим губам понимал, что она чувствует то же самое. Хамзакиир же выглядел таким довольным, что хотелось размозжить ему череп.

Что было дальше, Рамад толком не помнил. Хамзакиир, поняв, что у пленника есть дар, стал осторожнее, однако все изменилось. Теперь Рамад знал, кто перед ним – сын Короля Кулашана, маг крови, подчинивший правителя Каимира и угрожавший всему его роду. Правда, знание это было бесполезным, кукольный театр продолжался: Хамзакиир пировал в залах Альмадана, царь Алдуан нахваливал его перед собравшимися, Рамад и Мерьям, неспособные сопротивляться, подыгрывали.

Однажды Рамад услышал, как Алдуан отдает распоряжение готовить корабли к путешествию в пустыню Шангази. Сперва они доедут в экипажах до Ур’бека, а потом уж отправятся бороздить янтарные дюны. Но не само событие обеспокоило Рамада – он понимал, что Хамзакиир рано или поздно захочет вернуться в пустыню, – и не то, что он вознамерился забрать их с собой.

Впервые в жизни царь Алдуан отправлялся в Шангази.

* * *

Дни Рамада проходили как в тумане, ночи полнились ужасом. Порой у него получалось сбросить чары Хамзакиира, но тот быстро научился распознавать эти моменты и немедленно появлялся рядом, нашептывая, убаюкивая.

Рамаду оставалось лишь наблюдать, как они готовятся к путешествию, как покидают Альмадан и углубляются в горы, приближаясь к границе Великой Шангази, минуют Последний приют, выходят на простор пустыни.

Вскоре они достигли Ур’бека – россыпи домов из песчаника, ощетинившихся причалами и молами. Матросы немедленно принялись готовить «Синюю цаплю» к далекому путешествию.

– Прошу, мой повелитель, – взмолился двоюродный брат Алдуана, князь Гектор. – Мы с Мерьям и Рамадом, столько раз бывавшими в Шарахае, готовы избороздить пески по вашей воле!

Алдуан крепко взял его за плечи. Рамад знал, что эти старики искренне любят друг друга, но знал также, что Алдуан лишь играет роль. Трагическую роль.

– Мой добрый князь, – вмешался Рамад. Все, включая Хамзакиира, обернулись к нему.

– Да, Рамад?

Горячий пустынный ветер бил в палубу, вздымая песок волнами. Рамад сглотнул. Это был последний шанс.

«Хамзакиир обыграл нас. Мы теперь его марионетки», – хотел сказать он, но слова не шли.

– Если нужно будет, мы с Мерьям пожертвуем жизнями, но сбережем нашего повелителя. Клянусь в этом вам и всему Каимиру.

Гектор несколько растерялся, но Алдуан улыбнулся и похлопал его по плечам.

– Видишь? Все будет прекрасно!

– А если вы, не дай Алу, не вернетесь?

– Тогда моя дочь Мерьям станет царицей, – ответил Алдуан и, прежде чем Гектор спросил, как же так, ведь Мерьям отправляется с ним, добавил: – Если Короли Шарахая помешают мне вернуться, наследование будет меньшей из наших проблем.

* * *

Качка разбудила Рамада. Они вышли в пустыню, и яхта резво бежала по песку, будто по морским волнам, ныряя с дюны на дюну. Он сел, застонав.

– Дана’ил!

Кезада, сматывавший канат, посмотрел на Рамада как на сумасшедшего. Рафиро, стоявший у руля, бросил быстрый взгляд из-за плеча. И тут до Рамада дошло наконец.

Дана’ила не было. Он погиб в подземелье Виарозы. Из-за него. Хамзакиир убил его, жестоко: может, для того, чтобы запугать остальных, может, в слепой ярости.

Рамад с трудом встал, цепляясь за бочку, и почувствовал, что впервые за много дней вновь владеет собой. Стоять на подгибающихся ногах было тяжело, его шатало, будто желторотого юнца, впервые ступившего на палубу. Места вокруг казались знакомыми, но он не мог вспомнить их, понять, где находится. Где-то у Мазандира?

Хамзакиир стоял на носу, глядя вперед. Рамад подошел ближе, оглядываясь в поисках чего-нибудь, что смогло бы сойти за оружие. На поясе колдуна висел маленький кинжал, можно схватить его и…

– Будет тебе, – сказал Хамзакиир, не оборачиваясь. – Ты же не дурак. Подойди.

Рамад со всей безнадежностью понял, что ничего не сможет сделать. Путешествие пройдет так, как захочет Хамзакиир.

Он подавил желание выброситься за борт.

– Что ты с нами сделаешь?

Хамзакиир обернулся, отвел с лица длинные, по плечи, волосы.

– Мерьям талантлива, ее отец ей в подметки не годится. Но ты… Почему родители не развивали твои способности?

– Моя мать была из Илиаторе.

– О… – Хамзакиир понимающе кивнул. Он провел достаточно времени в Каимире, чтобы научиться магии крови и узнать об Илиаторе, восточной провинции, где таких, как он, избегали.

– И твой отец не пытался ее переубедить?

– Пытался, но не смог. Она всегда стояла на своем.

Хамзакиир усмехнулся.

– Я знаю таких женщин.

– Каимир однажды пришел к тебе на помощь. Думаешь, что можешь теперь вот так похитить нашего царя и его дочь?

– Я – сын Кулашана, Короля-Странника, законный наследник его трона. Если ваша царевна желала дружбы, ей не следовало похищать меня. И не притворяйся, что они с отцом не заодно. Он знал, чего она хочет, и поддерживал каждый ее шаг. Лишь ты, Рамад Амансир, вызываешь у меня хоть какую-то симпатию. Ты просто пешка, понятия не имевшая об их планах. Когда-то и я был таким… Но стал игроком. И ты можешь.

– Я никогда не стану твоим союзником, – зло бросил Рамад.

– А знаешь, Мерьям с отцом ведь часто говорили о тебе. Считали, что ты слишком упертый, слишком зациклен на Масиде Исхак’аве. Вечно упираешься, когда повелитель пытается тебя направлять.

– Масид убил моих жену и дочь.

Хамзакиир кивнул.

– Я понимаю твою боль, но знай: они обсуждали, не бросить ли тебя. «Отдать пустыне», как выразилась Мерьям.

Рамад знал это выражение. В Шарахае оно означало обычай кочевников хоронить своих мертвецов в песках, возвращая Шангази ее детей. В Каимире же так говорили о тех, кто отвернулся от дома, выбрав пустыню. Тех, кого решено было забыть и изгнать из своей жизни.

– Мерьям любит меня.

– Разве мы не способны предавать любимых ради великой цели? А твой царь? Он-то от тебя не в восторге.

Это была правда. Алдуан выдал за него Ясмин лишь потому, что, боясь угрозы с моря, хотел заиметь флот Амансира-старшего. Это не прибавило царю Каимира любви к Рамаду. Пусть то был удобный шаг, но Алдуан сознавал, что пришлось выдать старшую дочь за князька, с которым в ту пору в Сантрионе едва здоровались.

– Ты позвал меня, чтобы помучить? – спросил Рамад.

– Я позвал тебя, чтобы даровать правду. Только в таких условиях можно принимать важные решения. У тебя ведь все еще есть цель, не так ли? Ты хочешь отомстить, но возможность сделать это все отдаляется.

– Я не стану служить тебе.

– Не служи. Забери свою награду и возвращайся домой.

– Мою награду?

– Масида.

Леденящие душу воспоминания пролетели перед глазами Рамада. Вот Ясмин бежит по песку, стрела вонзается ей в грудь. Вот Реханн умирает от жажды, пока выжившие бредут по пустыне в поисках караван-сарая… Он зажмурился, отгоняя видения, насланные, конечно, Хамзакииром.

– Ты отдашь мне Масида и отпустишь?

– Если таково твое желание. Однако я способен на большее. Я способен подарить тебе весь Каимир.

«Синяя цапля» взлетела на дюну, Рафиро отдал команду держать нос по ветру.

Конечно, Рамад, как любой аристократ, думал порой о том, каково это было бы – взойти на трон Каимира. Но не этого он желал. Он закончит все дела и вернется домой, найдет жену, заведет детей, если боги позволят.

– Зачем тебе помогать врагу?

Хамзакиир обернулся, окинул его взглядом.

– Я не считаю тебя врагом. Ты мотылек, попавший в паутину. Если не желаешь оставаться в пустыне, прими мой дар и уходи. Или останься со мной – и мы узнаем, как у тебя выходит… отвергать меня. Скажи «да», и все будет так, как ты пожелаешь.

Алу всемогущий, на мгновение он и вправду об этом задумался! Он устал от боли и пыток, ему хотелось, чтобы все это наконец прекратилось. Но за свободу придется дорого заплатить. Может, Мерьям и Алдуан не всегда были с ним честны, может, собирались пожертвовать им, как пешкой, но Рамад знал свое место и принял бы эту участь ради своей страны. К тому же… как он мог бросить верную команду? А Дана’ил…

– Зачем ты убил Дана’ила?

– Кого?

– Того человека в подземелье Виарозы. Зачем ты заставил его убить себя?

Хамзакиир пожал плечами.

– Я гневался.

– Нет. То был не гнев, а жестокость. Дана’ил был мне верным другом. Я любил его, а ты выпотрошил его, как крысу.

– Что ж, – разочарованно вздохнул Хамзакиир. – Вижу, ты принял решение.

Рамад почувствовал, что Хамзакиир вновь сковал его волю, отобрал речь. Загнал его под палубу, в каюту на корме, где на полу ютились Мерьям и Алдуан. Разум его укрылся словно бы за стеной: то ли Хамзакиир не смог сломать его защиту до конца, то ли в собственных мысленных лабиринтах мага нашлась лазейка… У Хамзакиира были свои пределы, он выглядел усталым. Пусть он и обретал власть над теми, чьей крови испил, но требовалось слишком много усилий, чтобы держать в повиновении всех. День ото дня он слабел и, возможно, поэтому предложил Рамаду свободу, оставил разум.

Алдуан с Мерьям сидели, прислонившись к стене. Туск-лый свет из крошечного окошка едва пробивался в каюту, но Рамад видел их загнанные взгляды. Они будто просили его сделать хоть что-нибудь… Но что он мог? Они были в ловушке. Даже ослабевший Хамзакиир для них слишком силен. И все же, шатаясь от качки, он смог процедить:

– Как долго?..

Мерьям и Алдуан непонимающе уставились на него.

– Как долго? – сказал он снова, громче.

Их глаза заблестели от непролитых слез, губы дрожали… Наконец Мерьям смогла выдавить:

– Семь недель.

Рамад опешил. Алу всемогущий, семь недель… Как такое возможно? Значит, вся эта боль тянулась неделями, а не несколько дней, как ему казалось? Значит, они уже миновали Зубы Ири, и это не Мазандир. За семь недель можно было дойти до Шарахая… И все же эта часть пустыни казалась ему знакомой, очень знакомой.

Увидев ужас на лице Мерьям, он вспомнил почему.

Жар пустыни, нужно выбираться. Нужно освободиться прежде, чем они дойдут до этой проклятой пустоши! Он принялся бороться с волей Хамзакиира так, как никогда не боролся до этого, ужас придал ему сил, но этого едва хватило, чтобы потянуться к Мерьям.

Она не потянулась в ответ, лишь смотрела на него, и слезы лились по ее лицу. И раз она ничем не может помочь, значит, это его битва. Он должен одолеть Хамзакиира. Любой ценой.

Сквозь волны боли он побрел к двери, дрожа, обливаясь потом, отворил задвижку. Кое-как добрался до каюты на носу, чувствуя, будто молния бьет в него раз за разом. В сундуке нашелся кинжал – подарок от Королей Шарахая послу Каимира.

Он выполз на палубу. Команда увидела его, но никто не издал ни звука. Хамзакиир так и стоял на носу, глядя вперед, на темную, каменистую пустошь, гладкую, как стекло. Нужно было бежать к нему, вонзить лезвие поглубже… Но, не сделав и пары шагов, Рамад упал на пол, съежившись от боли.

Яхта замедлилась.

– Ведите их, – велел Хамзакиир, и Рамад понял, что потерял сознание, потому что теперь яхта стояла неподвижно у самого края черной каменной пустоши. Их с Мерьям и Алдуаном бросили на песок, протащили по камням, рвущим одежду, царапающим кожу.

– Достаточно. Поставьте их на ноги.

– Есть, – отозвался Рафиро неживым голосом и, вместе с Кезадой и Эрнаном, помог им встать, придерживая, словно пьяниц.

Хамзакиир забрал у Рамада кинжал и уколол палец. Подошел к Мерьям, прошептал что-то и нарисовал символ у нее на лбу.

Рамад вспомнил, как месяцы назад стоял здесь вместе с Мерьям, вспомнил, как она так же рисовала кровью привезенного из Шарахая кожевенника, чтобы вызвать эрека Гулдратана. Но тогда она делала это, чтобы защитить их и придать сил. Хамзакиир же помечал их как жертв, как подношение эреку. Возможно, в уплату своего долга. Давным-давно он заключил с Гулдратаном какую-то сделку, которая и помогла ему выжить в подземельях Кулашана. Однако Мерьям говорила, что он нарушил уговор…

Впрочем, какая разница. Им троим теперь придется дорого заплатить.

От Мерьям и Алдуана Хамзакиир перешел к Рамаду. В глазах его читалось нечто похожее на печаль.

– Нужно было принять мое предложение, – сказал он, закончив рисовать знак.

У Рамада хватило сил плюнуть ему в лицо. Хамзакиир утерся рукавом и ударил Рамада так, что тот повалился на землю.

– Пора, – услышал он. Гулкие шаги Хамзакиира все отдалялись. – Пусть ветра несут нас в Ишмантеп!

Рамад услышал скрип канатов, гул ветра в парусах. Вот звякнула рында, и полозья зашуршали по песку, все дальше и дальше.

Наступила тишина, и до самых сумерек лишь ветер завывал в ушах, пока Рамад не услышал сквозь него мерный грохот, словно гром надвигался на них из темноты. Все ближе и ближе.