Текст книги "Кровь на песке"

Глава 12

Когда земля загудела, словно боевые барабаны, Рамад понял, что смерть приближается, но как бы он ни пытался освободиться, его тело отказывалось подчиняться. Так он и стоял рядом с Мерьям и Алдуаном, неподвижный, словно камни, разбросанные вокруг.

На западе догорало солнце, рассеивая последние брызги света, как раскаленную медь. Небо наливалось лиловым синяком, напоминало о боли и пытках. Черная фигура приближалась широкими скачками, камешки и песчинки подскакивали на гладкой пустоши в такт грохоту копыт.

Рамад продолжал бороться, пытался выбраться, отогнать страх. Заставить себя говорить, чтобы выторговать у эрека хотя бы Мерьям или Алдуана…

Гулдратан приближался, пригнув голову, словно волк, преследующий добычу: чудовище в короне из шипов, черное и гладкое, с раздвоенным хвостом, извивающимся, будто змея, рисующим гипнотические узоры все быстрее и быстрее…

В десяти шагах он остановился, обошел «подношения» по широкой дуге и наконец приблизился к Мерьям, склонился над ней, раскинув руки.

– Вот как? Пришла ты без защиты?

Мерьям не ответила, но Рамад слышал, как быстро она дышит, словно загнанный заяц.

Гулдратан перешел к Рамаду, опустил голову, глядя ему в глаза. Рамад чувствовал на лице его ядовитое дыхание, но не мог ни отвести глаз, ни оглянуться.

– Щенок, за Белой Волчицей бегущий, – он растянул тонкие черные губы в улыбке, оскалил желтые клыки и подскочил к Алдуану. Рамад видел теперь лишь его раздвоенный хвост.

– А третий…

Рамад услышал крик царя, услышал, как что-то проткнуло кожу, а потом причмокивание – так дети слизывают мед с сот…

– Кровь твоей крови.

Эрек продолжал кружить вокруг них, оглядывал знаки на лбах снова и снова. Рамад понял, что Гулдратан почувствовал запах Хамзакиира, его кровь, и сомневался, стоит ли принимать дары. У Рамада мелькнула мысль: что, если обратить это в свою пользу? Но как? Узы, наложенные Хамзакииром, все еще действовали, и никакая сила воли, никакой гнев не помогали их разорвать.

Наконец, когда Тулатан взошла на востоке, Гулдратан остановился перед Алдуаном, тяжело дыша. У Рамада наконец получилось пошевелиться – ровно настолько, чтобы повернуть голову в их сторону.

Зверь вытянул шею, высунул раздвоенный язык и медленно слизнул кровавый знак, оставленный Хамзакииром. Зажмурился, наслаждаясь вкусом…

Рамад знал, что будет дальше. Знал, что ничего не сможет сделать, и забился в магических путах, собрав весь свой гнев.

«Не трогай моего повелителя! Возьми меня! Меня, проклятый демон!» Но эрек уже выбрал жертву. Он схватил Алдуана за плечи и вонзился клыками ему чуть ниже ключиц, с хрустом ломая кости, разрывая плоть. Алдуан задергался, кровь брызнула из разодранной шеи, черная на фоне сумрачного неба, залила гладкие камни.

«Оставь его! Сожри меня!»

Но было поздно.

Эрек оскалился кровавым ртом и повалил Алдуана, впился в него с внезапной жадностью. Слава богам, Рамад не мог видеть, что происходит, слышал лишь влажное хлюпанье и чавканье твари, рвущей клыками плоть…

Гулдратан пожирал царя Каимира, а его подданный ничего не мог сделать, не мог спасти…

«Алу, прости мою трусость, но пусть следующим буду я, а не Мерьям!»

Краем глаза он заметил, как когтистая рука Гулдратана пробила грудную клетку и вырвала сердце Алдуана из груди, беззащитное, обнаженное перед богами и людьми. Эрек впился в окровавленную плоть, а наевшись, вновь принялся бродить кругами по пустоши. Наконец он остановился и, обмакнув палец в свежую кровь Алдуана, принялся рисовать некий знак, древний, известный, верно, лишь богам пустыни. Он ходил с места на место, оглядывая свою работу, добавляя к растущему узору все новые и новые черты.

В полной тишине Рамад услышал вдруг странный писк на одной ноте. Присутствие Хамзакиира – понял он. Узы не исчезли до конца, но власть их уменьшилась. Мерьям, видно, почувствовала то же самое – она упала на камни, рыдая, поползла к отцу, обхватив его поперек груди, будто пытаясь скрыть ужасную рану, защитить его, хоть было уже поздно. Рамад ощутил, что тоже способен двигаться. Ему хотелось упасть, скорчиться на камнях в ожидании смерти, колени тряслись… но он стоял. Нельзя было показывать Гулдратану свою слабость, никогда.

– Хватит, – прохрипел он, хромая к эреку на неверных ногах. Зверь, в два раза превосходивший его размерами, ссутулился, пожирая остатки сердца, и лишь поэтому Рамад смог пристально взглянуть ему в глаза.

– Покинь это место, Гулдратан.

Эрек перестал жевать, рассмеялся громоподобным, раскатистым смешком.

– Оставлены вы мне были на потеху, и уж я потешусь!

– Ты взял то, что положено было по уговору: жизнь, если она не приведет к тебе Хамзакиира.

– Она предложила себя.

– А ты забрал жизнь ее отца, стоившую для нее куда больше.

Рамад указал на Мерьям. Та не двигалась, лишь всхлипывала, прижавшись лбом ко лбу отца.

– Прости меня, – шептала она. – Прости меня, прости меня, прости меня!

Гулдратан шагнул было к ней, но Рамад преградил ему путь.

– Нас привел к тебе Хамзакиир, тот, кого ты ищешь. Тот, кто задолжал тебе кровавый долг. Неужто ты сменишь сундук золота на безделушки?

Глаза эрека заблестели в свете Тулатан.

– Ты и женщина – безделушки, значит.

– Для тебя – да. Ты хочешь Хамзакиира, того, кто предал тебя, обманул, оставил ни с чем, как нищего дурачка.

Ноздри эрека раздулись.

– Долг его велик.

– И ты его получишь. Заберешь его жизнь. Ты пожрал властителя далеких земель, завлеченного в Великую Шангази обманом. У нас с тобой общая цель, мы тоже желаем отомстить Хамзакииру.

Гулдратан выпрямился, навис над ним, тяжело дыша и выдыхая облачка пара, словно рассерженный бык.

– Дай нам время, – продолжил Рамад. – Прими кровь нашего Короля, и возрадуйся, ибо мы принесем добычу, которой ты жаждешь.

– А если провал вас ждет?

– Тогда я отдам тебе свою жизнь.

Гулдратан покачал шипастой головой.

– Не желаю я больше ни тебя, ни царской дочери.

– Чего же тогда ты желаешь? Скажи, и я дам тебе это.

– Белую Волчицу.

Рамад опешил.

– Что ты сказал?

Гулдратан не ответил. Его взгляд был взглядом черной гиены, оценивающей добычу.

– Ее кровь мне не принадлежит.

Эрек моргнул, в глазах его читался неизбывный голод. Мерьям рассказывала, что эреки зацикливаются на некоторых людях, вмешиваются в их жизни, пытаясь коснуться благословения первых богов. Рамад вспомнил их первую встречу: эрек обнюхал всех, но задержался возле него, велел следовать за Белой Волчицей… Неужели Рамад, сам того не зная, навел чудовище на нее? Алу всемогущий, что же теперь делать? От одной мысли о том, чтобы пообещать Чеду эреку, его бросало в холод, но что еще он мог сделать? Каимир должен быть спасен, нужно выровнять весы. И если все пойдет по плану, он схватит Хамзакиира, отдаст его Гулдратану, и все это не будет иметь никакого значения…

– Рамад, не надо.

Он обернулся и увидел, что Мерьям смотрит на него, бледная, залитая кровью, взглядом просящая его покончить уже со всем этим.

– Мое время пришло.

Это всего лишь момент слабости. Ее разум помутился, но она справится. Он поможет ей, а потом они вместе найдут Хамзакиира.

Он обернулся к Гулдратану, вздернул подбородок.

– Хо… – Он сглотнул, облизнул губы. Боги, как же пересохло во рту! – Хорошо. Если мы не справимся, забирай Белую Волчицу.

Эрек вновь уставился на Мерьям, словно взвешивая ее, и Рамад почувствовал, как что-то ворочается внутри, будто угорь, пытающийся слезть с крючка. Нельзя ставить на кон чужую жизнь. Это не делало ему чести, однако разве так поступают не все власть имущие? Разве не так поступают цари?

– Скрепишь ли ты клятву кровью своей? – спросил Гулдратан.

– Скреплю. – Рамад вытянул руку и острым краем перстня оцарапал запястье. Гулдратан склонился к нему, слизывая кровь, и Рамад почувствовал, как холодеют пальцы.

– Да будет так. – Эрек крепко стиснул виски Рамада и отвратительно теплым языком слизнул знак с его лба. Звон в ушах исчез, узы Хамзакиира, ослабшие со смертью Алдуана, разрушились окончательно.

Рамад расправил плечи, иным взглядом посмотрел на пустыню вокруг, глубоко вдохнул. Боль осталась позади, он чувствовал себя, словно родился заново, неоскверненный. Никогда еще ночной воздух не казался ему таким сладким. Мерьям поднялась, то ли не желая ползать на коленях перед эреком, то ли желая того же, через что прошел Рамад.

Повторив ритуал и с ней, эрек удалился, а она так и осталась стоять, выпрямившись, и вдруг надтреснуто рассмеялась, с горечью и облегчением, словно впервые за долгие годы.

Дождавшись, пока топот эрека стихнет, Рамад протянул ей руку.

– Идем.

Мерьям наклонилась к трупу отца, забрала его перстень с печатью, золотое ожерелье и, спрятав их в поясную сумку, побрела, тяжело опираясь на руку Рамада, в сторону Шарахая.

Глава 13

Пять коней галопом неслись к Обители Дев: на стене замерли четыре Девы, следя за очередью телег, людей и экипажей; у ворот каждого проверяли Серебряные копья.

Сумейя приподнялась в стременах, размахивая шамширом.

– Дорогу, дорогу!

Люди быстро разбежались, склонив головы. Чеда ехала третьей и, обернувшись, увидела, как, пропустив первых четырех всадниц, прохожие стали поднимать головы и открыто пялиться на последнюю – Камеил, за которой по земле тащилась связанная женщина.

Шарахани в ярком оранжевом таубе закрыл рукой глаза дочери, пара каимирок в крытой арбе прижали ко ртам платочки. Подобное неуважение в такие моменты не возбранялось – пусть худородные смотрят и боятся. И ненавидят. Короли ценили страх и уважение не меньше богатства.

Женщина кричала и стонала от боли, ее светлое льняное платье превратилось в лохмотья, ноги – в кровавое месиво. Она была одной из секретарей бурсара, а по совместительству – осведомителем Воинства. Все обвинения она отрицала, но после нескольких минут допроса Камеил, потеряв терпение, вытащила ее за волосы на конюшню и, не обращая внимания на крики, привязала к седлу. Чеда хотела было остановить ее, но знала, что Камеил не станет слушать. Она и так потеряла недавно свою добычу: второй скарабей ушел от нее, затерялся в лабиринте Отмелей.

Встретил их во внутреннем дворе – неожиданно – Король Юсам. Позволив Камеил оттащить женщину в допросную, он пожелал выслушать, как все было, из первых уст. Говорила Сумейя, Чеда и остальные добавляли детали, которых она не знала. Больше всего Юсама заинтересовал таинственный лучник, застреливший скарабея.

Чеда не упоминала имени Эмре и старалась не слишком подробно его описывать, но Юсам не отставал, расспрашивал, пристально глядя ей в глаза. В конце концов Чеда, рассудив, что от этого вреда не будет, упомянула наручи – на случай, если Камеил и Индрис тоже их заметили. Услышав их описание, Юсам расслабился, словно получил подтверждение чему-то, и Чеде оставалось только молиться, чтобы он не напал на след Эмре.

Когда Сумейя закончила, он поманил Чеду.

– Идем, я желаю с тобой побеседовать.

Индрис глянула на нее с открытой неприязнью, взгляд Сумейи отчего-то был не добрее. Странно, Первый страж никогда еще не проявляла зависть. Гнев – да, возможно, отвращение – когда Чеда только пришла в Обитель. Но зависть… Чеде отчаянно захотелось, чтобы Юсам не выделял ее среди остальных, но что поделать?

Вместе с Юсамом они поднялись на сторожевую башню и неспешно пошли по стене в сторону Королевской гавани, где стояли королевские яхты и боевые суда. Время от времени Чеда и Юсам входили под прохладные, темные своды башен и вновь возвращались на жаркое шарахайское солнце.

– Ты уже не первый месяц среди Дев, – сказал Юсам.

– Да, мой повелитель.

– Нашла ли ты свое место?

– Если вы имеете в виду, чувствую ли я себя как дома, отвечу честно – нет. Но все впереди. Мои сестры, Девы, приняли меня.

– Однако лишь после того, как ты проявила себя.

После того, как она убила Короля и солгала, что это сделала Джализ.

– Да, мой повелитель.

– Расскажи мне о своем детстве.

– О чем вы желаете услышать?

– О твоей матери.

Она уже много раз рассказывала ему про Айю и вновь повторила ту же самую историю, которую скормила и другим Королям: Айя покинула пустыню в юности, побывала и швеей, и переводчицей, и поэтом, и мастером фехтования, но никогда не находила себе места, так что они с Чедой часто переезжали.

– Возможно, это от того, что она скучала по кочевой жизни в пустыне, – заметил Юсам.

Эта мысль так огорошила Чеду, что она замерла на мгновение. Слева показалась Королевская гавань: десятки кораблей сгрудились у причалов, нетерпеливо ожидая, чтобы ветер наполнил их паруса и песок зашуршал под полозьями. Справа раскинулась бескрайняя пустыня. Хотела ли Айя вернуться туда? Она прибыла в Шарахай, желая увидеть, как падут Короли, или хотя бы подтолкнуть их к падению, но сколько она отдала взамен? Бросила семью… Чеда видела своего дедушку лишь в далеком детстве, и тогда Айя не сказала ей, кто он, но много позже, в видениях, пришедших к ней в саду Салии, Чеда увидела его вновь: старика с татуировками на лице, с золотыми кольцами в носу и страшным шрамом на горле.

Кого еще Айе пришлось оставить? Сожалела ли она об этом? Годами Чеда мечтала отправиться на корабле в пустыню, встретить кочевые племена, найти свою кровь. И теперь, стоя на стене, защищающей Королей, глядя на Великую Шангази, она страстно захотела этого снова.

– Я тебя обидел, голубка?

– Прошу прощения. – Чеда догнала его. – Я думаю, что вы правы. Она правда хотела вернуться в пустыню.

– Так почему же не вернулась?

И правда, почему? Нужно было отвечать осторожно – Юсам был слишком умен и прозорлив, он умел соединять нити.

– Наверное, разругалась с семьей.

– О… – кивнул Юсам. – Такое со всеми порой случается. Однако без нашей семьи, без нашего племени мы ничто, не так ли?

– Истинно так, мой повелитель.

Это была самая правдивая вещь из всех, что Юсам ей когда-либо говорил.

Справа показался черный зубчатый хребет Талоранских гор. Между ним и гаванью протянулся акведук, несущий драгоценную воду из озера, скрытого между горных пиков, как сапфир в сорочьем гнезде.

По широкой лестнице Чеда с Юсамом поднялись на ворота Королевской гавани. Значит, Юсам решил провести ее вокруг Таурията.

Краем глаза она заметила, как он посматривает то на нее, то на гавань, будто проверяя, есть ли между ними связь. Она проследила за его взглядом, вспомнив видение о боевых кораблях, бороздящих янтарные дюны. И вправду… могут ли они быть связаны?

И почему бы не спросить сейчас.

– Мой повелитель, – начала она, когда гавань осталась позади. – Я думала о вашем колодце и видениях, которые он показывает.

Юсам кивнул, показывая, что слушает, завел руки за спину.

– Вы посылали сестер из нашей длани на разные задания, и я подумала: что предупреждает вас об опасностях – видения или результат наших действий?

– Честно тебе скажу: и то и другое. Представь наше будущее – твое, мое, Шарахая – как гобелен. – Он сделал жест, словно сминал что-то в ком, придавая форму. – И гобелен этот то рвется по прихоти людей и богов, то прирастает новыми нитями и узорами. Колодец позволяет мне взглянуть на завиток этого узора, на смутные формы, но это лишь мимолетное видение: всегда найдется крупное событие, или целая лавина мелких, которые вновь изорвут гобелен. Все, что я могу, – попытаться угадать, скоро ли это событие случится, собирать подсказки о том, какой должна быть полная картина. Промедлишь – и придет новое видение, еще более непонятное, потому что оно из другого времени и показывает иной узор.

– Поэтому вам приходится действовать быстро.

Юсам кивнул.

– Верно. Быстро и решительно. Однако бывают времена, голубка, когда будущее так близко и так явно, словно предопределено. И когда подобное видение посещает меня, я понимаю, что могу не спешить, быть терпеливым, потому что показанное произойдет обязательно.

– Значит, мы помогаем вам увидеть нечто важное для Королей…

– Не только для Королей, Чедамин, – для всей пустыни. Грядущее изменит мир, я точно знаю. Мне неведомо лишь, какую форму примет угроза.

– Но вы это выясните.

Юсам пожал плечами – кто знает!

– Если хватит сил, если будет на то воля богов. Нам не следует расслабляться.

– Наши вылазки вам хоть чем-то помогли? Вы уже поняли что-то про эту угрозу?

Юсам улыбнулся, блестя глазами.

– Не хочешь ли сама заглянуть в колодец?

– Нет, мой повелитель. Я лишь хотела узнать, смогут ли Девы помочь еще чем-то. Смогу ли я помочь.

– Подобное рвение делает тебе честь, дитя, но на этой кухне не может быть двух поваров.

– Опасность придет из гавани? Из пустыни?

Юсам вдруг остановился, резко обернулся к ней.

– Почему ты так решила?

Как объяснить ему, чтобы это не вышло боком… Чеда решила, что лучше всего рассказать как на духу, не скрывая ничего важного, но так, чтобы ему не к чему было придраться.

– Порой мне снятся сны, мой повелитель.

– Да?

– И в одном из них я видела корабли, скользящие по дюнам. Дюжины и дюжины кораблей, сотни. Я не знала, что это значит, но, войдя в Обитель Дев, увидев своими глазами Королевскую гавань и простор пустыни, подумала, не предвещает ли этот сон опасность нашему дому.

– Опиши мне корабли.

Чеда пожала плечами.

– Это очень старый сон, мне было лет девять или десять, но я живо запомнила его. Правда, вид кораблей забылся, помню только, что все они были разными и шли по пустыне в лунном свете.

– Свете двух лун?

– Возможно.

– И часто ли у тебя бывают подобные сны?

– Всего лишь несколько раз в жизни.

Только вот то были не сны, а видения, пришедшие к ней в саду Салии, богини Наламэ, то ли скрывающейся, то ли переродившейся. Видения пришли к ней в тот день, когда умерла мама, и многое уже сбылось: Короли, стоящие перед ней, Хусамеддин, дарующий ей черный шамшир, татуировка на правой руке, правда о том, что Чеда – дочь одного из правителей Шарахая. И пусть последнее видение говорило о прошлом, а не о будущем, она верила, что однажды сбудется все. Ей остается лишь играть свою роль, чтобы не оборвалась нить судьбы.

– Что еще ты видела, дитя?

Чеда рассказала ему о Хусамеддине, протягивающем ей клинок, о Заидэ, набивающей татуировку на ее ладони. О Девах, вскинувших шамширы в победном жесте… Она сомневалась, рассказывать ли ему об этом видении и связано ли оно с боевыми кораблями, но Юсам был так напряжен, что ей захотелось хоть немного его успокоить.

У нее получилось. Они вновь двинулись вперед, и вскоре справа показались террасы рисовых полей на горных склонах, сады, питающиеся из блестящего внизу резервуара. Взгляд Юсама сделался задумчивым.

– Ты показалась мне такой дерзкой и упрямой, когда впервые пришла сюда.

– Пожалуй, я и сейчас такая, мой повелитель.

– Верно, но теперь я понимаю почему.

– Это у меня скорее от мамы, чем из-за видений. Тогда я не знала, что они сбудутся.

– Теперь знаешь.

– Да, но что, если они будут сбываться не так, как я их увидела?

– Если они придут вновь, расскажи мне.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель.

– Прекрасно. Ты правильно сделала, поделившись.

Юсам заметно повеселел. Когда они сделали круг и вновь подошли к Обители Дев, он принялся указывать ей на места, построенные, когда он был ребенком: стену старого города, старинные бани, Горбуна, Колесо…

– Как же вырос Шарахай… – произнес Юсам, и Чеда задумалась: сколько же всего он повидал за четыреста лет? Это было неправильно. Человек не должен жить так долго, жить за счет других, невинно убитых.

От этой мысли ненависть вновь вспыхнула в ней. Рука сама вытащила кинжал, тот самый, который мама подарила ей на шестилетие.

– Что ты делаешь, дорогое мое дитя?

Чеда моргнула.

Она только что достала оружие в присутствии Короля. И все из-за яда. Из-за связи с асиримами, спящими в пустыне. Она чувствовала эту связь и раньше, когда Заидэ только нанесла татуировку, но лишь во время бдения Индрис потеряла власть над собой. Боги всемогущие, неужто она стала рабыней асиримов? Неужто они используют ее, как Короли используют их? Если она не научится обуздывать их волю – умрет. Ее труп выкинут в пустыню, как маму, всеми позабытую. Превозмогая боль в правой руке, Чеда показала Юсаму клинок.

– Я забыла еще одно видение, – соврала она. – Вспомнила, когда вы говорили о кузнеце, выковавшем для вас первый меч.

Юсам смотрел все так же обеспокоенно.

– Продолжай.

– Я видела женщину, не знаю, себя или нет. Она вонзила нож в сердце Короля-самозванца.

– Почему ты решила, что он самозванец?

– Потому что, когда он упал, корона скатилась с его головы и высохла, словно цветок.

Юсам сглотнул, схватил кинжал, внимательно осмотрел его и отдал обратно, его лицо вновь приняло отсутствующее выражение.

– Идем, Чедамин Айянеш’ала. Довольно разговоров о колодцах, ножах и снах.

Когда они вновь вернулись во двор, их встретила мрачная Сумейя.

– Что случилось? – спросила Чеда, забыв, что говорить должен Король. Сумейя бросила на нее суровый взгляд.

– Прошу прощения, мой повелитель, но с женщиной, которую мы доставили из Училища, произошел несчастный случай.

– Несчастный случай?

Сумейя кивнула.

– Она отравилась. Наверное, успела забрать яд из кабинета бурсара. – Сумейя помедлила, неприязненно взглянула на Чеду. – Она мертва, мой повелитель.

Король Юсам не рассердился, скорее задумался, будто взвешивая новые сведения, выискивая, к какой части мозаики подходит этот кусочек.

– Благодарю, – рассеянно сказал он и удалился.

* * *

В ту ночь Чеда спала плохо: в груди бабочкой трепетала тревога – из-за разговора с Юсамом, из-за того, что она собиралась сделать, из-за того, что все надежды могли рухнуть…

Она полежала, прислушиваясь к звукам из комнат других Дев, бесшумно поднялась, зажгла на столике свечу и, вытащив подарок Ювааня, принялась бисерным почерком записывать на листе все, что произошло: разговор с Юсамом, погоню за скарабеями, смерть одного из них, допрос женщины. Об Эмре она не упомянула, но дала понять, что видела того, о ком спрашивала.

Поджигая лист, она почувствовала себя беззащитной. Воинство претворяет какой-то план, все уже началось, и ей необходимо было знать, как во всем этом замешан Эмре.

Минуты тянулись для нее как часы, но вот на обгоревшей бумаге появились изящные буквы:

«Прекрасно. Я нашел тот кундунский корабль, “Адзамбе”. Оказалось, он контрабандой перевозил для Ихсана редкие травы и коренья, которые травяные ведьмы принимают перед своей недельной подземной спячкой. Для чего они ему?»

Внутри у нее все упало. Почему он ничего не сказал об Эмре? Она взяла новый лист.

«Я не знаю, зачем они Ихсану. Вы слышали о моем скарабее? Что планирует Воинство?»

Она едва подожгла лист, как вдруг услышала скрип кровати. Может, это одна из Дев ворочалась во сне или встала выпить воды, но ей казалось, будто они сейчас ворвутся в ее комнату.

Чеда схватилась за пустой цветочный горшок, готовая в любой миг потушить свечу, но на сгоревшей бумаге вновь появились слова:

«Мне нечем вас порадовать. Напишите мне, как только сможете».

Мгновение – и от послания не осталось даже пепла. Как и от ее надежд.

Она разозлилась. Надавить на него? Разумеется, он что-то знает, что-то слышал! Однако взглянув на уменьшающуюся стопку магической бумаги, она решила дать ему еще немного времени. Воинство могло затаиться после случая в Училище.

Дай ему время. Дай ему время.

Пусть это горькая пилюля, ее необходимо проглотить.