Текст книги "Дракула. Самая полная версия"

Мы посидели за графином хорошего вина, и я выразил сердечную благодарность ему и его солдатам за мое спасение. Тот отвечал просто и был, по-видимому, очень рад со мной побеседовать, а попутно и вкусить плоды гостеприимства гер-ра Дельброка. Когда офицер ушел, метрдотель долго и с уважением смотрел ему вслед.

– Но, герр Дельброк, – спросил я. – Как получилось, что меня стали искать?

Он неопределенно пожал плечами, а потом ответил:

– Я служил в том полку и просто попросил командира набрать добровольцев.

– Но как вы узнали, что я пропал?

– Иоганн пришел домой с остатками коляски, на которой вы уехали… Лошади все разбежались…

– И вы посадили целое отделение солдат, основываясь только на этом факте?

– О, нет! – ответил он живо. – Еще до появления кучера я получил телеграмму от господина, в гостях у которого вы были. Вот она, – добавил он, достав из кармана жилета листок бумаги и протянул мне. Я прочитал:

«Молния. Из Бистрицы. Позаботьтесь о моем госте – его безопасность для меня дороже всего. Если с ним что-нибудь случится или он пропадет – не теряйте времени и сразу же приступайте к розыскам. Он англичанин и поэтому не может жить без приключений. Ночью все возможно: снежная буря, волки… Еще раз прошу – не теряйте ни секунды и действуйте, как только что-нибудь заподозрите. Ваше рвение будет вознаграждено. Дракула.»

В течение того времени, пока я читал телеграмму, вся комната каруселью кружилась вокруг меня. В один момент, если бы не предупредительный метрдотель, я упал бы на пол. Все это было настолько странно и невозможно представить, что я просто не знал, куда деваться. Выходит, я нахожусь под защитой некой ужасной мистической силы?.. Из далекого города мне пришла телеграмма в тот самый момент, когда я спасся от жестокой смерти в ледяной снежной постели и от клыков огромного волка… И именно из этой телеграммы мне стало ясно, кому я обязан своим спасением…

Дом прокурора

Время сдачи экзамена приближалось, и Малкольмсон решил уехать куда-нибудь, где можно было бы спокойно и тщательно подготовиться. Он сразу отверг мысли о морском побережье – слишком много соблазнов. Остерегся и сельской глубинки, так как в ней тоже был определенный шарм, а ему необходимы были условия для напряженного труда и ничего, кроме этого. Поэтому он остановился на маленьких городках, тихих и бесцветных, в которых не на чем было бы задержать взгляд. Он не стал просить советов у друзей, так как те обязательно послали бы его в город к своим знакомым, а ему требовалось уединение и покой. Он стал было подыскивать место для занятий самостоятельно, но выбор был столь велик, что остановиться на чем-нибудь определенном было почти невозможно. Тогда он собрал свой чемодан, увязал заказанные в библиотеке книги, отправился на вокзал и взял билет до первого попавшегося города, название которого бросилось ему в глаза при беглом взгляде на расписание движения поездов. Разумеется, раньше он в этом городе никогда не был и даже не слышал о нем.

Сойдя после трех часов езды на платформе Бенчарча, Малкольмсон с удовлетворением отметил про себя, что в этом отдаленном от бурной жизни местечке он без помех сможет поработать над учебниками. И прямо с вокзала направился в местную крохотную гостиницу, чтобы остановиться в ней на ночь.

Бенчарч – ярмарочный городок, раз в три недели до отказа заполнялся предприимчивой публикой, но в остальное время тише и покойнее места не сыскать было во всей Англии.

Наутро Малкольмсон отправился в поисках частного дома, сдающегося на съем: гостиница «Добрый странник», в которой он провел ночь, не могла предложить ему необходимого уединения. Он скоро нашел такой дом, который удовлетворял всем его требованиям относительно тишины и покоя. Это было не просто самое глухое место в городке – мягко сказано!

Дом имел вид пещеры отшельника. Неправильные очертания; тяжеловесность якобинского стиля; старые, поросшие зеленью стены; неожиданно высокий фундамент и в то же время – низкие потолки; громоздкие фронтоны и грубо врезанные окна… Дом был окружен массивной высокой стеной из крупного кирпича. Своими тяжелыми полукрепостными формами он заметно отличался от остальных жилищ горожан. А все-таки он пришелся студенту по душе. «Это, – думал он, – как раз то, что я искал. Буду счастлив, если мне удастся здесь поселиться». Его радость стала еще больше, когда он узнал, что в настоящее время дом пустует.

На почте Малкольмсон навел справки об агенте, в ведении которого находились бумаги на съем этого дома. Им оказался господин Карнфорд, местный адвокат. Он был несказанно удивлен тем, что нашелся человек, пожелавший занять часть старого дома.

– Я, как лицо, представляющее интересы хозяев дома, естественно, буду только рад, если вы пожелаете поселиться в нем, – говорил он при встрече с Малкольмсоном. – Но, вы знаете… Дом довольно долго пустует, и по городку уже стали распространяться недобрые слухи о нем. Народ у нас здесь с предрассудками, знаете ли… Но, впрочем, – он быстро посмотрел на студента. – Если вы въедете в дом, это положит конец глупым басням.

Малкольмсон подумал, что совсем не обязательно расспрашивать агента об этих «глупых баснях». В крайнем случае от других людей он узнает гораздо больше, если захочет. И не долго думая, отсчитал плату за три месяца, получил взамен квитанцию и адрес женщины, которая могла бы выполнять обязанности экономки и уборщицы. Затем он отправился к хозяйке гостиницы, которая была мила и обходительна с ним, чтобы договориться о необходимых товарах и продуктах, которые он собирался заказать у нее.

Как только он рассказал ей, где поселился, она в крайнем волнении всплеснула руками и воскликнула:

– Только не в Доме Прокурора!

Он сказал побледневшей женщине, что даже не знал и не слышал этого названия прежде, что оно кажется ему немного странным.

– О, это самое точное название! – сказала она, все еще не успокоившись.

Он попросил ее рассказать об этом доме. Почему он так называется и что это за слухи о нем, которые ходят по городку.

Она сказала, что дом назван так, потому что, много лет назад, около ста или даже больше, как ей рассказывали, когда она приехала жить в этот городок, это было жилище прокурора, известного всей округе своей жестокостью и несправедливыми приговорами в отношении заключенных местной тюрьмы. Что касается дурных слухов о доме, то она тут ничего определенного сказать не могла. Она сама часто спрашивала у старожилов, но толком ничего не узнала. Но она – да и все другие горожане – ощущали почти физически, что в доме есть нечто… Она готова узнать, что банк, в котором ее последние сбережения, лопнул, но ни за что на свете не останется в этом доме больше часа, если ее кто-нибудь и заставит пойти туда под принуждением.

Потом она опомнилась и извинилась перед Малкольмсоном за свою бессвязную речь.

– Вы уж простите меня за то, что я тут наболтала. Вы будете там жить совсем один, а я пугаю вас – нехорошо! Но, будь вы моим сыном – простите мне и это, – вы бы не остались в том доме и дня! Даже если бы мне для этого пришлось самой идти туда и изо всех сил бить в пожарный колокол, что подвешен к крыше!

Добрая женщина так искренне переживала за Малкольмсона, что это его немало тронуло. Прежде чем попрощаться с ней, он сказал, что чрезвычайно ценит ее участие в нем, и добавил:

– Но, дорогая миссис Уитэм! Вам нет нужды беспокоиться обо мне! Человек, который твердо решил на «отлично» сдать «Математический анализ», будет слишком занят, чтобы поддаваться влиянию этого мистического нечто. Мой предмет настолько точен и прозаичен, что, боюсь, в моей голове не найдется места для тайн и мистики любого рода. Судите сами: геометрическая прогрессия, формулы и таблицы, эллиптические функции! До мистики ли тут?! Вот мои тайны! Я должен во что бы то ни стало постичь их к назначенному сроку.

Миссис Уитэм с удовольствием согласилась выполнить некоторые бытовые заказы студента. После этой встречи Малкольмсон отправился по адресу старушки, которую ему рекомендовал адвокат в экономки. Когда он вместе с ней вернулся к Дому Прокурора, он увидел там миссис Уитэм, руководившую работой нескольких человек, которые заносили в дом всевозможные коробки и узлы. Вскоре подъехал и обивщик мебели с кроватью. Миссис Уитэм объяснила студенту, что мебель в доме может оказаться и в относительном порядке, но молодому человеку вредно для здоровья лежать на кровати, которой не пользовались уже более полувека.

Ей пришлось-таки зачем-то зайти в дом. Она так демонстративно проявляла свой страх перед мистическим нечто, что при малейшем звуке, поскрипывании половиц или мебели, сильно прижималась к плечу Малкольмсона и уж во всяком случае не отходила от него ни на шаг, пока они снова не вышли на улицу.

Осмотрев дом, Малкольмсон решил избрать своей жилой частью большую столовую. На его взгляд, она почти идеально подходила для проживания и занятий.

Миссис Уитэм с помощью экономки и уборщицы миссис Дэмпстер заканчивала руководство внешним обустройством студента в старом доме. Когда в его новое жилище внесли последние пакеты и распечатали их, он с удовольствием отметил среди многих мелких полезных вещей продукты с гостиничного стола на несколько дней. Уходя, миссис Уитэм пожелала студенту приятного времяпрепровождения и успешных занятий и уже у самых дверей, обернувшись, добавила:

– Ваша комната очень большая и холодная, сэр, поэтому, может быть, было бы полезно задернуть кровать ширмой – сквозняк дело нешуточное! Хотя, если честно, я бы умерла от страха, видя, как ночью всякие твари лезут через ширму ко мне в постель!

Она была не на шутку взбудоражена, и по рукам ее постоянно пробегала легкая дрожь.

Миссис Дэмпстер насмешливо фыркнула вслед уходящей хозяйке гостиницы, а затем заявила студенту, что она не боится ни привидений, ни домовых, вместе взятых, во всем королевстве.

– Я вам расскажу о них, сэр, – заверила она Малкольмсона. – Домовые – это крысы и мыши, жуки и сверчки, скрипящие петли дверей и шатающиеся ступеньки лестницы на крыльце. Это разбитые стекла и треснувшие зеркала в уборной. Наконец, это неподатливые ручки ящиков стола и шкафов. Днем вы их не можете открыть, а ночью они шумно отодвигаются и задвигаются. Посмотрите на эти стены! Они обиты деревом. И вы думаете, что за сто лет крысы и жуки не прогрызли там свои норы?! Домовые – это прежде всего крысы, а крысы – это прежде всего домовые, вот что я вам скажу! Это я знаю совершенно точно, и даже не пытайтесь в этом усомниться!

– Миссис Дэмпстер, – серьезно проговорил Малкольмсон, вежливо перебивая старушку, – вы знаете больше любого математика – выпускника Кембриджа! Я высоко ценю и уважаю ваш ум и смекалку. И хотя мне будут надобны ваши услуги в течение первых четырех недель, и только, я предлагаю вам плату и за оставшиеся два месяца после этого, если вы соблаговолите остаться со мной в этом доме.

– Сердечно благодарна вам, сэр, – ответила она. – Но я домоседка и не могу провести и одной ночи вне своей квартиры. Кроме того, у нас строгие правила – ведь я живу в пансионе Гринхау – и, не явись я хоть раз на ночь, боюсь, мне откажут в жилье. Не хочу рисковать, сэр. Если бы не это, не сомневайтесь, я с удовольствием переехала бы сюда на время вашего пребывания.

– Что ж, – сказал Малкольмсон. – Я сам желал уединения. Милая миссис Дэмпстер, я даже благодарен Гринхау за строгость и дисциплину, о которых вы мне рассказали. Сам святой Антоний не смог бы явить лучшей организации жизни в пансионе. Не буду вас дольше искушать.

Старушка скрипуче засмеялась.

– О, эта молодежь! Она ничего не боится! – воскликнула она. – Вы, сэр, найдете здесь то уединение, которое вам нужно, могу вас заверить. – С этими словами она тут же принялась за уборку дома, а Малкольмсон отправился на прогулку. У него было такое правило – прочитывать несколько глав учебника на свежем воздухе. Когда он вернулся в дом, то увидел комнату прибранной, мебель начищенной, а окна протертыми влажной тканью. В старом камине весело потрескивали дрова, на столе стояла зажженная керосиновая лампа, а сам стол был накрыт ужином, приготовленным из отличных продуктов, принесенных миссис Уитэм.

– О, да здесь просто комфортно! – приглушенно воскликнул он, довольно потирая руки.

Покончив с едой, он, не откладывая дела в долгий ящик, перенес посуду на противоположный конец длинного дубового стола, достал свои книги, подбросил в камин новых дров, придвинул поближе ярко горевшую лампу и углубился в работу.

Около одиннадцати часов вечера он прервался, чтобы поддержать в камине огонь и приготовить себе чашку чая. Еще со времен колледжа он был известен как большой любитель крепкого чая, так как часто был вынужден допоздна засиживаться зa книгами и ему, конечно же, требовалось время от времени взбадривать себя каким-нибудь средством. За лучший из всех бодрящих напитков он почитал старый добрый чай. Любимое питье стоило довольно дорого для студента и поэтому каждый раз, сидя у камина за чашкой, он стремился получить двойное удовольствие.

Огонь, подпитанный парой свежих поленьев, разгорелся с повой силой, потрескивая и лопаясь в своем горниле. По старинным стенам комнаты побежали причудливые тени. Он, держа в руках горячую чашку, неподвижно смотрел на язычки пламени и во всей полноте ощущал свое уединение и отдаленность от внешнего мира.

И только через несколько минут он обратил внимание на глухой звук крысиной возни.

– Постой-ка! – удивился он. – Ведь не могли же они шуршать в продолжении тех часов, что я читал! Я бы обратил на это внимание!

Шум усилился, и студент понимающе хмыкнул. Ну, конечно! Поначалу они были напуганы присутствием незнакомца в комнате, а также светом керосинки и огня из камина. Ведь дом долго пустовал, и они уже отвыкли от человека, а, может быть, и вовсе никогда его не видели. Но время шло, и они становились все смелее, пока наконец не стали вести себя как обычно, словно студента и не было в комнате.

Крысы подняли такой шум, что, казалось, у всех у них неотложные дела сразу во всех концах комнаты. Вверх и вниз под деревянной обивкой стен, под потолком и под полом носились они, попискивая и шурша хвостами. Малкольмсон, улыбаясь самому себе, вспомнил слова миссис Дэмпстер. «Домовые – это прежде всего крысы, а крысы – это прежде всего домовые.» Так, кажется?

Чай понемногу начал обнаруживать свое стимулирующее действие на нервы и мозг студента. Он с удовольствием отметил, что до утра вполне сможет еще выполнить большую часть учебной работы. А пока – отдых. Наслаждаясь тишиной и покоем – если, конечно, не считать крыс – он не удержался от небольшой экскурсии по комнате. Держа керосиновую лампу в руке, он пошел вдоль стен столовой, то и дело громко изумляясь тому факту, что такой удивительный и красивый – тяжелой красотой – особняк так долго оставался без жильцов. Дубовые доски, которыми были обиты стены, выглядели крепко, без признаков гниения. Довольно высоко, чуть ли не под самым потолком, висели несколько старых полотен. Правда, они были покрыты таким слоем пыли и мушиного помета, что как ни приближал студент лампу, он не мог разобрать, что же все-таки на них изображено. Проходя мимо одного угла, он на секунду случайно осветил его и разглядел в досках небольшую щель. Не успел он пошевелиться, как в темноте, что царила в щели, появились два горящих крысиных глаза. Они неподвижно уставились на Малкольмсона, и только он хотел приблизиться, как они исчезли и послышались только слабый шорох и тихое попискиванье.

Он продолжил свое знакомство с комнатой, и скоро ему пришлось сильно удивиться, в углу, справа от камина, с потолка свешивался толстый веревочный шнур от пожарного колокола, который был установлен, как он уже знал, на крыше.

Он опять присел на дубовый стул с высокой спинкой, поближе к огню, чтобы выпить последнюю чашку чая. А через пять минут возвратился к столу, на котором его ожидали книги, устроился так, чтобы свет от лампы падал слева, и углубился в работу.

Первое время крысы своей возней досаждали ему, но скоро он приноровился к этим звукам, как приноравливается человек к тиканью настенных часов или к шуму падающей воды. Наконец настал момент, когда все звуки и вообще весь внешний мир отошли на второй план перед упражнениями, над которыми он склонился, а затем и вовсе пропали.

Внезапно он поднял голову, оторвавшись от нерешенной задачи, напрягая все свои органы чувств. До рассвета оставалось не больше часа. Время глубокого сна для спящих и тревоги для бодрствующих. Звуки крысиной возни, сопровождавшие его занятия на протяжении всей ночи, исчезли. Тишина стояла гробовая. Он только было собрался поразмышлять на предмет этой перемены, как что-то заставило его инстинктивно вздрогнуть. Огонь в камине совсем ослабел к этому часу, но все еще тлел красным светлячком. Малкольмсон – неожиданно для самого себя – обернулся к камину и обомлел, несмотря на все свое sang froid[43]43
  sang froid (с франц.) – хладнокровие.


[Закрыть].

Там, на дубовом стуле с высокой спинкой, по правую сторону от огня, сидела огромных размеров крыса. Она буравила студента злобными глазками. Он сделал движение ей навстречу, рассчитывая спугнуть, но она даже не пошевелилась. Тогда он рукой имитировал бросок, как будто запустил в нее чем-нибудь. Она и в этот раз не сдвинулась с места, зато обнажила большие бело-желтые клыки, зловеще скалясь, а в ее глазах, отражавших свет керосиновой лампы со стола, горела мстительность, совсем человеческая…

Малкольмсон, подавив отвращение, схватил каминную кочергу и бросился к зверьку, чтобы покончить с ним. Но, прежде чем он достиг стула, на котором сидела крыса, она с диким шипеньем, в котором, казалось, сконцентрировалась вся ее ненависть к студенту, спрыгнула на пол, еще одним прыжком покрыла расстояние от стула до шнура пожарного колокола, вскарабкалась по нему и исчезла в темноте – керосиновая лампа освещала лишь малую часть комнаты. Сразу же после этого шуршанье десятков крыс возобновилось с большой силой.

Малкольмсон уже не мог настроиться на работу, а кроме того, он услышал, как прокричал на улице петух, возвестив наступление утра. Он встал из-за стола, сложил аккуратно книги в стопку и отправился спать.

Его сон был настолько глубок, что его не разбудила даже уборка миссис Дэмпстер, пришедшей из своего пансиона в Дом Прокурора в шестом часу. Лишь когда она уже закончила свою работу по комнате, приготовила завтрак и откинула ширму, закрывавшую его кровать, он проснулся. Чувствовал себя студент неважно, но приписал это вчерашней ночной работе. Впрочем, чашка крепкого чая освежила его и придала сил, поэтому, едва встав из-за стола, он взял один из учебников в одну руку, несколько сандвичей в другую – ровно столько, чтобы не проголодаться до обеда – и отправился на свою обычную прогулку. Он выбрался из города в живописную рощу вязов, где успешно одолел теорему Лапласа. Возвращаясь, он вспомнил вчерашний вкусный ужин и решил завернуть к миссис Уитэм, чтобы еще раз поблагодарить ее за заботу о нем. Она заметила его из окна и, выйдя навстречу, пригласила войти. Долго оглядывала его, озабоченно качая головой, а потом сказала:

– Уж вы не переутомляйтесь. Сегодня вы бледнее вчерашнего. Тяжелая ночная работа, сэр, не ко здоровью для любого человека! У вас ведь сейчас большая нагрузка на мозг? – Она немного помолчала, словно решаясь что-то спросить и наконец не выдержала: – Расскажите же, как вы провели эту ночь? Надеюсь, все обошлось? Скажу от чистого сердца, сэр, я была просто счастлива, когда сегодня утром миссис Дэмпстер сказала мне, что вы в порядке и очень крепко спите.

– О, со мной действительно все было в порядке, – сказал он, улыбаясь. – Это ваше мистическое нечто совсем не беспокоило меня. Только крысы. Они очень непоседливы и беспрестанно бегали по всем своим норкам и переходам, которыми они опоясали весь дом! А одна – сущий дьявол – уселась прямо на моем стуле возле камина и не собиралась убираться, пока мне не пришлось взяться за кочергу. Кстати, она весьма проворно убежала по шнуру от пожарного колокола и скрылась то ли в стене, то ли в потолке – точно не разглядел, так как было темно.

– Спаси нас, Господи! – прошептала испуганно миссис Уитэм. – Крыса, похожая на самого Сатану, сидящая на стуле у камина! Берегитесь, сэр! Берегитесь! Слухи слухами, но не все в них ложь!

– Что вы имеете в виду? Простите, не совсем понимаю.

– Вы сказали: сущий дьявол! Именно! Вы не должны смеяться, сэр! – Она строго посмотрела на улыбавшегося студента. – Вы, молодые, находите возможным смеяться над тем, от чего пожилых людей бросает в дрожь! Ох, не смейтесь! Боже, он все никак не прекратит! – Добрая леди и сама заулыбалась, глядя на хохочущего студента с оттенком упрека. Все ее страхи мигом прошли.

– Простите меня, прошу вас! – попросил уже успокоившийся Малкольмсон. – Не подумайте, что я издеваюсь над вами, просто эта мысль мне показалась уж чересчур фантастичной – сам старик Сатана грелся у моего камина на моем стуле! – он засмеялся опять.

Они поговорили еще немного о его заказах, и потом он распрощался и поспешил домой к ужину.

В этот вечер крысы напомнили о себе раньше. Вероятно, они начали копошиться в своих норах еще до его прихода, а он спугнул их, и они на время затихли. После ужина он устроился у камина, чтобы выкурить сигару. Это были его последние минуты отдыха, и он использовал их вполне. Потом он убрал посуду и приступил к работе.

К ночи крысы подняли шум, который нельзя было даже сравнить со вчерашним; по стенам мелькали их хвостатые тени, не прекращался шорох и писк. То и дело студент поднимал от учебников голову и при свете огня в камине видел в углах и щелях деревянной обивки стен горящие жадные глазки. Некоторое время он наблюдал за ними. Вот самая смелая стремительно пронеслась мимо камина в другую нору, затем то же самое проделала другая, потом третья. Малкольмсон цыкал на них, намереваясь вспугнуть, стучал кулаком по столу, и его действия часто имели результаты.

– Кш! Кш! – шипел студент, и очередная крыса, затормозив на полпути, несколько секунд в замешательстве решала, в какую щель ей будет быстрее спасаться. – Кш! Кш! – не успокаивался он; крыса опрометью пускалась в темный угол комнаты, и затем оттуда слышался ее испуганный писк.

В этой борьбе прошел весь вечер. Впрочем, она не столько досаждала Малкольмсону, сколько развлекала его в промежутках между очередными этапами работы. С течением времени он все больше погружался в содержание законов и теорем математики и все меньше стеснялся присутствием непрошенных серых гостий.

Но в самый разгар занятий, как и в прошлую ночь, он внезапно осознал, что всякая возня в темных углах и дубовой обивке стен прекратилась и наступила тишина. Ему даже казалось, что он слышит биение собственного сердца. Он вспомнил, чем ознаменовалась эта перемена вчера, и заставил себя обернуться к камину. В следующее мгновенье он вздрогнул, словно по нему пропустили сильный ток. Там, на его дубовом стуле с высокой спинкой, где еще два часа назад он курил сигару, сидела та же самая огромная крыса и так же, как вчера, неподвижно и зло смотрела на него маленькими глазками!

Дрожащей рукой он схватил со стола первую попавшуюся книгу – ею оказались логарифмические таблицы – и с силой швырнул в зверька. Он кинул книгу не целясь, и поэтому она пролетела в футе от крысы. Та не шелохнулась. Тогда ему ничего больше не оставалось, как повторить вчерашний прием с кочергой. Произошло то же самое: в самый последний момент крыса, злобно шипя, соскользнула со стула и скрылась в темноте по шнуру пожарного колокола. Странно, но с исчезновением этой крысы комната опять наполнилась громким шуршанием и писком. Совсем так же, как и вчера. Малкольмсон не мог с точностью определить, куда скрылась дьявольская крыса. Лампа была установлена посреди завала книг на столе, и поэтому верхняя часть столовой оставалась во мраке, а огонь в камине освещал лишь пол.

Посмотрев на часы, он увидел, что время близится к полуночи. Отдавая дань своей привычке, он подбросил в огонь свежих щепок и стал готовить чай. К этому времени он уже хорошо поработал и считал, что заслужил еще одну сигару. Он сел на свой высокий дубовый стул перед огнем и позволил себе приятно расслабиться.

Пуская в камин колечки дыма, он задумался о происшедшем и скоро пришел все к тому же вопросу: где она спряталась? В его мозгу проносились разные мысли на этот счет, в том числе и самые невероятные. Наконец он зажег еще одну керосинку и установил ее так, чтобы свет падал в тот угол столовой, что находился справа от камина. Затем он собрал все книги, которые имел, и уложил их так, чтобы всегда иметь под рукой в качестве оружия при возможном новом появлении неприятеля. Этого ему все же показалось недостаточно, он снова задумался, а потом встал и подошел к злосчастному шнуру. Конец его закрепил на столе так, чтобы он хорошо освещался его рабочей лампой. Делая это, он не мог не заметить его удивительной гибкости. Удивительной для такого толстого шнура, который к тому же привязан к пожарному колоколу и, следовательно, вряд ли когда использовался. «Такая эластичность впору для виселицы», – подумал он.

Когда все приготовления были закончены, он осмотрелся кругом и не отказал себе в удовольствии похвалить себя:

– Теперь, мой серый друг, мы сможем познакомиться поближе.

Он вновь приступил к книгам и учебникам, и хоть в первые минуты, уже по традиции, его беспокоила крысиная возня, с течением времени он перестал обращать на нее внимание и весь ушел в решение математических задач.

Но его все-таки не оставили в покое. В отличие от прошлых случаев, на этот раз его насторожила не только внезапно наступившая тишина. Он ясно уловил слабое подергиванье шнура. Стараясь делать поменьше движений, он проверил стопку книг, предназначенных для метания во врага, и потом медленно поднял глаза на шнур. Впрочем, он немного опоздал: огромная крыса упала с веревки на дубовый стул у камина и – в который уже раз – с ненавистью уставилась на студента. Затаив дыхание, тот поудобнее зажал в руке одну из книг, тщательно прицелился и запустил в крысу. Та быстро отпрыгнула в сторону и увернулась от снаряда. Малкольмсон взял другую книгу и метнул ее, затем третью, четвертую – все безуспешно! Наконец он вскочил из-за стола, приготовившись бросить последний фолиант, и увидел, что шипенье и писк крысы из злобных превратились в испуганные. Это придало студенту уверенности, и он с силой бросил книгу. Крыса сделала движение в сторону, но на этот раз не успела, и книга с громким стуком ударила в нее. Крыса просто взвыла – если так можно говорить о крысах – с испепеляющей ненавистью сверкнула глазками на обидчика, затем взобралась на спинку стула и оттуда сделала гигантский прыжок к шнуру, по которому в следующее мгновенье молниеносно скрылась. Лампа, которой был прижат конец шнура, сильно закачалась, но не упала, будучи довольно тяжелой у основания.

Малкольмсон стал осматривать всю верхнюю часть комнаты при свете второй заранее подготовленной лампы и смог поймать момент, когда крыса скрывалась в норе, прогрызенной прямо в середине большой картины, висевшей высоко на стене. Трудно было что-нибудь на ней разобрать из-за толстого слоя пыли и копоти от камина.

– Утром надо не забыть посмотреть на жилище моего старого серого друга, – успокаивал студент себя дрожащим от ярости голосом. – Третья картина от камина. Отлично! – Он принялся собирать разбросанные книги. – Главное – не позабыть. – Он поднимал книги с пола одну за другой в том порядке, в каком бросал их, чтобы потом не запутаться в своих занятиях. «Конические сечения», «Циклические колебания», «Анализ», «Термодинамика»… А вот та, которая не миновала цели! Малкольмсон поднял ее и поднес к огню, чтобы рассмотреть, как и остальные. Глянув при свете на обложку томика, он сильно побледнел, руки его чуть задрожали, он тихо и медленно проговорил:

– Библия, которую дала мне мать!.. Вот так совпадение!

Он немного походил по комнате, чтобы успокоиться, а потом сел опять за работу. Крысы, замолкшие на время сражения, вновь вовсю шуршали и пищали во всех углах. Но они уже нисколько не мешали ему и даже наоборот, с ними он чувствовал себя не таким одиноким, они составляли ему своего рода компанию.

И все-таки работа уже не шла: он сделал несколько подходов к хитрой теореме, но в конце концов был вынужден с грохотом захлопнуть книгу. Некоторое время он сидел, глядя на горевшую лампу, и думал о происшедших событиях, но потом решительно встал и пошел в постель. С рассветом он уснул.

Его сон, не в пример вчерашнему, был тревожным, он часто полудремал и даже открывал глаза. Когда поздно утром его добудилась миссис Дэмпстер, то первая его просьба показалась ей странной. Он попросил:

– Миссис Дэмпстер, прошу вас, когда я буду сегодня гулять, протрите те картины на стене, особенно третью от камина. Я очень хотел бы посмотреть, что же на них такое изображено.

Примерно к полудню Малкольмсон полностью восстановил свои силы после вчерашней ночи. Погода была хорошая, и он за время прогулки успел прочитать много полезного в своих книгах. Довольно легко он расправился и с теми задачами и теоремами, которые так разозлили его вчера за столом. А стучась в дверь миссис Уитэм в «Добром Страннике», он уже относился с иронией к случившемуся с ним. В ее уютной гостиной он обнаружил незнакомца, которого хозяйка представила ему как доктора Торнхилла. Добрая женщина выглядела смущенной, а когда к тому же господин Торнхилл стал задавать студенту бесконечные вопросы, словно в медицинском кабинете, тот понял, что доктор здесь появился не случайно, и без долгих вступлений сразу же обратился к нему:

– Доктор Торнхилл! Я с огромным удовольствием отвечу на любые ваши вопросы, если только сначала вы ответите на мой вопрос.

Доктор несколько помедлил, бросив взгляд на миссис Уитэм, потом улыбнулся и сказал:

– Ну что ж. Давайте ваш вопрос.

– Случайно не миссис ли Уитэм попросила вас прийти сюда и дать обо мне заключение?

Доктор на секунду смутился, а хозяйка покраснела и отвернулась. Малкольмсон, улыбаясь, ждал. Наконец, Торнхилл, будучи человеком открытым, рассмеялся и, виновато качая головой, сказал:

– Ваша правда! Но она хотела, чтобы вы ничего не заметили. Моя торопливость вас спугнула. Я узнал от нее, что вы слишком увлекаетесь крепким чаем. Кроме того ей не нравится, что вы живете в том доме, да к тому же совершенно один. Она хотела, чтобы я вам посоветовал бросить позднюю работу и крепкий чай. Я сам был студентом и поэтому понимаю вас лучше, чем другие. Учитывая это, надеюсь на то, что вы воспримете меня и мои советы правильно.