Текст книги "Гимназистка. Клановые игры"

Глава 14

Прогулка с Николаем потеряла свою прелесть, поскольку я начала переживать, не нарушаю ли еще какие-нибудь правила, поэтому я предложила вернуться в дом Владимира Викентьевича.

– Извините, Лиза, кажется, я вас ненароком подвел, – заметил Николай. – Но когда я учился, у нас не было таких запретов.

– Возможно, в женских гимназиях более строгие требования? – предположила я. – Или, как вариант, более жесткие требования ко мне?

Николай бросил короткий внимательный взгляд и спросил:

– У вас есть основания так думать?

– Увы, – я пожала плечами, – у меня есть основания думать, что наша директриса будет счастлива, если я покину гимназию. Мне уже предлагали забрать документы. В связи с этим у меня вопрос: можно ли где-то сдать гимназический курс?

– Можно, но тогда учиться бесплатно у вас точно не получится. И придется сдавать полный экзамен за весь гимназический курс.

Он посмотрел так, словно очень сомневался, что я сдам. Но я была уверена, что при должном усердии сдам, хотя сам по себе вариант был не очень приятный: придется самостоятельно готовиться и сдавать в большем объеме. Но он был, что уже радовало.

– И танцы? – усмехнулась я. – Боюсь, в этом случае я окажусь несостоятельна.

– Что вы, Лиза, – Николай был необычайно галантен, – вам не хватает только практики, недостаток которой искупает природная грация. Я с удовольствием вам помогу в этом деле.

– Вам совсем не жаль своих ног? Я на них столько потопталась, что мне стыдно вспоминать.

– Полноте, Лиза, вы ничего не весите. Что вы там могли оттоптать?

– Это потому, что я была не на шпильках.

– Шпильках?

– Это такие очень тонкие и острые каблуки. Как наступишь – сразу дырка. На том, на кого наступили.

– Ужас какой, – улыбнулся Николай. – Тогда хорошо, что вы были не на шпильках. Иначе это можно было бы посчитать подрывом боеспособности русской армии.

Расставаться не хотелось ни мне, ни ему, но затягивать прощание не стоило. В дом к Владимиру Викентьевичу я его не могла пригласить, а на улице стоять было неразумно: мало ли кто нас увидит и посчитает, что я опять нарушаю правила гимназии. Кстати, их стоило бы прочитать, чтобы вновь не попасть в такую глупую ситуацию, как с синематографом.

Я поднялась к себе в комнату. Там было душно и темно. Я чуть приоткрыла окно, чтобы проветрить, но не впустить осенний холод, и задумалась, не попытаться ли все-таки вскрыть шкаф Владимира Викентьевича. Возможно, с моей стороны это была черная неблагодарность по отношению к приютившему меня человеку, но мне ужасно не нравилось происходящее вокруг, я чувствовала себя совершенно беззащитной. Кроме того, мне казалось, что Юрий прав и целитель многого недоговаривает.

Решиться на что-нибудь я так и не успела, потому что Владимир Викентьевич вернулся домой. Горничная меня сразу пригласила спуститься в гостиную, где я и обнаружила, что целитель вернулся не один. Наверное, взял работу на дом. Правда, пациент не очень в этом нуждался: Юрий выглядел столь же безукоризненно, как при нашей первой встрече, и его внешний вид ничем не напоминал о недавней трепке рыси хомяком, о чем я подумала с удовлетворением. Разумеется, о трепке, а не о том, что потрепанный Юрий уже перестал казаться таковым.

– Лизонька, как я рад тебя видеть! – жизнерадостно заявил Рысьин. – Владимир Викентьевич, вы не оставите нас наедине?

– Юрий, нам с вами не о чем разговаривать ни наедине, ни в присутствии свидетелей, – раздосадованно бросила я. – И вообще, для вас я – Елизавета Дмитриевна. И вам неплохо было бы представиться мне полностью. Сделать скидку на то, что я вас забыла. Впрочем, не настаиваю. Вспоминать вас нет ни малейшего желания, и я буду полностью удовлетворена, если вы больше никогда не появитесь на моем пути.

– Лизонька, ты так ко мне жестока.

Он встал в позу, долженствующую выражать живейшее страдание: одна рука приложена к груди, вторая – протянута ко мне. Хоть сейчас картину с него пиши. Я бы залюбовалась, будь на его месте кто-нибудь другой. Актер, например, в соответствующей театральной постановке.

– Юрий, у меня создалось впечатление, что кто-то из нас перечитал дамских романов, и этот кто-то – не я.

– Пожалуй, я вас все-таки ненадолго оставлю, – кашлянул Владимир Викентьевич, явно скрывая рвущийся смешок. – Но учтите, Юрий Александрович, если мнение Елизаветы Дмитриевны после разговора с вами не переменится, больше я вас в свой дом не приглашу. Елизавета Дмитриевна, прошу вас уделить этому господину пять минут.

Я обреченно села в кресло, уверенная, что Юрий в пять минут не уложится.

– Лизонька, почему ты так ко мне жестока? – сразу начал он оправдывать мои ожидания. – И это после того, что между нами было?

– Юрий Александрович, почему вы так ко мне жестоки? – в тон ему ответила я. – И это после того, как я несколько раз вам уже сказала, что я вас не помню. А у вас нет ни малейших доказательств тому, что нас вообще что-то связывало.

– Почему же. – Он довольно улыбнулся и вытащил из внутреннего кармана кителя тонкую пачку писем, перевязанную атласной розовой ленточкой. Ленточка была мятой и не первой свежести, что косвенно намекало: наша переписка имеет долгую историю. – У меня остались ваши письма, Лизонька. Прекрасные письма, полные любви, отражающей вашу душу.

Я резко протянула руку и выдернула пачку, на что Юрий точно не рассчитывал, и, пока он не опомнился, торопливо сказала:

– С вашей стороны, Юрий Александрович, так благородно вернуть мне письма. В самом деле, если уж начинать отношения с чистого листа, то он должен быть именно чистым.

– Но я не могу вам их вернуть, – всполошился он. – Это все, что осталось у меня на память от той Лизы, которой вы были до трагического происшествия. Нежной, любящей, жертвенной.

Он протянул руку, явно собираясь вернуть утраченное, но я не находила в себе ни нежности, ни любви, ни тем более жертвенности по отношению к этому типу, поэтому возвращать ничего не стала, лишь вытащила из-под сплющенного бантика картонный прямоугольник с надписью: «Лизонька Седых» – и торжественно вручила ее Юрию.

– Здесь чистая обратная сторона, ее вполне можно использовать, чтобы написать еще чье-то имя. А то запутаетесь ненароком. Видите, Юрий Александрович, с вашей стороны тоже не было ничего серьезного, если вам приходилось дополнительно указывать, с кем у вас переписка.

– Мне просто было приятно написать ваше имя, – вяло возразил Юрий.

Он повертел картонку и засунул ее во внутренний карман. Вряд ли он решил сэкономить, скорее, посчитал, что выглядит глупо с таким доказательством легкомысленного отношения к нашему роману.

– Юрий Александрович, если вам больше нечего сказать, то я, пожалуй, пойду, – решила я, приподнимаясь с кресла.

– У меня есть что еще сказать, Лиза, – довольно жестко возразил он и активировал защиту от прослушивания.

Пожалуй, стоит задержаться. Не для того, чтобы выслушать, что там еще придумает этот наглый представитель клана Рысьиных, а для того, чтобы изучить плетение. Наверное, я смогла бы его повторить… Если бы знала, как соединяются эти блоки. Рассмотреть внимательно мне сейчас никто не даст, а при беглом взгляде можно чего-то не запомнить. Хотя я все равно попробую. В конце концов, защита от прослушивания не должна получиться убийственной для создателя, можно поэкспериментировать.

– Так вот, Лиза, – продолжил Рысьин все тем же тоном, – Фаина Алексеевна дала добро на наш брак, но на таких условиях, что я не рекомендовал бы тебе соглашаться. Мне кажется, княгиня уже пожалела о своем опрометчивом поступке и может вернуть тебя в клан не на таких невыгодных условиях.

И тут… Я чуть на кресле не подпрыгнула от неожиданности. К сфере Рысьина приблизился тоненький полупрозрачный щуп и уверенно вклинился между деталями плетения. Так вот что делают настоящие специалисты, не рискующие своими руками! После того как в подслушивающем куполе появилась достаточных размеров дыра, внутрь просочилось еще одно плетение, чем-то напоминающее в магическом зрении слуховую трубку. Появилась уверенность, что Владимир Викентьевич со всеми удобствами будет слушать все, что тут говорится и что Юрий считает неподходящим для его ушей. Огорчало, что я не могу с такими же удобствами за всем этим наблюдать со стороны.

– Вы не рекомендовали бы мне соглашаться на предложение княгини, потому что никогда не собирались на мне жениться? – усмехнулась я.

– Что ты, Лизонька, я был бы счастлив, согласись ты выйти за меня, – довольно пылко ответил он. – Хочешь, поклянусь в этом? По-настоящему поклянусь, призывая магию и богов.

Я кивнула, опять с трудом оторвав взгляд от подслушивающего плетения и переведя его на Юрия. Уверенности, что я все запомнила как надо, не было, но смотреть дольше – значит, вызвать ненужные подозрения. К тому же стало любопытно, как Юрий будет выкручиваться. Но он выкручиваться не стал, поднял глаза к потолку, пробормотал странное архаичное выражение, в конце которого выдал:

– Жизнь мою ставлю порукой тому, что хочу получить согласие на брак от Елизаветы Седых.

После краткой паузы в небе раздалось погромыхивание, не столь быстро и не столь громко, как у княгини Рысьиной, словно боги, или кто там за них на небесах, засомневались, стоит ли подтверждать такую сомнительную клятву. А в том, что она сомнительная, я была почему-то уверена. Что-то настораживало в формулировке. Но подумать Юрий мне не дал, встал передо мной на одно колено и взял мою руку в свои.

– Лизонька, я был бы счастлив, согласись ты на мое предложение, но не на таких условиях. Как я говорил, нам надо всего лишь немного подождать, и княгиня к нам смягчится.

Взгляд его не отрывался от пачки писем, поэтому на всякий случай я подсунула их под себя, чтобы у него не было возможности неожиданно схватить и удрать с добычей. Почему-то подумалось, что рыси у меня доверия не вызывают ни в какой ипостаси. Правда, во второй я их не видела, но уже заранее была уверена, что тоже не вызовут.

– Встаньте, Юрий Александрович. Пока что ваша княгиня пытается выдворить меня из гимназии, – заметила я, отнимая руку. – Наверняка чтобы у меня оставались только два варианта, что делать: идти к ней на поклон или погибать с голоду.

Юрий поднялся с пола элегантным движением, наверняка не единожды отработанным на поклонницах, и небрежно бросил:

– Полноте, Лизонька, Звягинцев тебе с голоду помереть не даст. Я, конечно, предупреждал ему не доверять, но на улицу он тебя не выбросит, не тот характер. Если уж упрется, сама княгиня идет ему на уступки.

– Но я не хочу, чтобы у него из-за меня были неприятности. Возможно, лучший вариант – уехать подальше?

– Возможно. – В глазах Юрия промелькнуло что-то весьма похожее на удовлетворение. – Но скрыться от княгини будет не так уж и просто.

– Вы же мне поможете, Юрий Александрович? – умоляюще спросила я, пытаясь определить, что именно его заинтересовало в моих словах.

– Конечно, – оживился он. – Лизонька, как только решишь бежать от княгини, только скажи. Помогу и деньгами, и документами.

– Документами? Но это наверняка незаконно.

– Ради тебя я готов на все! – пылко сказал он.

– Даже бежать вместе со мной?

– Разумеется, – ответил он после совсем короткой заминки.

– Это так романтично, – сказала я, пытаясь придать своему лицу как можно более восторженное и глупое выражение. – Вы, я и тайна.

– Да, ты, я и тайна, – промурлыкал он, опять склоняясь ко мне.

– Какая тайна? – все так же восторженно спросила я.

Юрий застыл с весьма глупым выражением лица. К сожалению, ненадолго, пришел в себя тут же и, разумеется, выкрутился:

– Тайна нашей любви.

Пожалуй, пора этот фарс прекращать.

– Неинтересная какая-то тайна, – вздохнула я. – Юрий Александрович, выделенное вам время истекло. Скоро вернется Владимир Викентьевич, поэтому, если у вас осталось что сказать, говорите.

– Я уже все сказал, Лиза. – Он развеял дырявый купол. – Значит, сейчас вы меня гоните? Посмотрим, что вы скажете завтра.

Он ушел, даже не попрощавшись с хозяином дома, который хоть и появился в гостиной почти сразу, но с гостем разминулся. А я еще раз убедилась, что представителям клана Рысьиных неплохо было бы позаниматься с преподавателем этикета. Во всяком случае, отдельным его представителям, с которыми я уже свела знакомство.

– Представляете, Владимир Викентьевич, – пожаловалась я, – Рысьин предлагал мне с ним бежать. Говорил, что достанет фальшивые документы. Но это же противозаконно? Или я опять чего-то не помню?

– Разумеется, противозаконно, Елизавета Дмитриевна. – Владимир Викентьевич старательно делал вид, что нашу беседу с Юрием не слышал даже краем уха. – Я надеюсь, вы не согласились?

– Нет, но все это так странно… И сам Юрий Александрович такой странный. Мне кажется, у него проблемы с головой. Но боги с ним, с Рысьиным. Владимир Викентьевич, может быть, позанимаемся?

– Пожалуй нет, Елизавета Дмитриевна. Сделаем перерыв на сегодня. Он вам нужен.

Целитель нахмурился, явно размышляя, что же задумал Юрий. А возможно – не сообщить ли княгине о вопиющем предложении члена ее клана. Оставив его переживать над столь сложными вещами, я поднялась к себе, где наконец-то добралась до писем, принесенных Рысьиным, но никакой ценной информации там не обнаружила. Обычные восторги юной девушки, счастливой, что на нее обратил внимание взрослый мужчина. Думаю, Юрий знатно над ними похихикал. Мне было не до смеха, я искала хоть крупицу чего-нибудь полезного, но, видно, я с полезным раньше не дружила, поэтому и не писала, что «нам с мамой угрожают жуткие бородатые мужчины в черных пиджаках». Или писала, но как раз эти письма Юрий оставил себе на память? Я еще раз пересмотрела письма. Вот как такое возможно? Столько слов и ни одной полезной мысли? Даже странно, что я могла подобное написать, зато становилось понятно, почему Юрий рассчитывал на быструю победу.

После ужина, на котором Владимир Викентьевич был столь же мрачен и немногословен, я поднялась в библиотеку с мыслью использовать показанное целителем плетение. Нет, он, конечно, не рассчитывал меня обучить столь полезному навыку, но, если уж так получилось, грех не добраться до тщательно скрываемых сокровищ шкафа.

Создав два блока, я сразу же соединила их подсмотренной связкой, заранее переживая, что там, кроме связки, непременно было что-то еще, не позволяющее развалиться хрупкому конструкту. Но мой не разваливался, хоть и не был столь изящен, как у Владимира Викентьевича, а напоминал скорее дождевого червяка, изрезанного лопатой и сложенного в произвольном порядке. Управляемость была такой же, весьма условной. Но другого конструкта у меня не было, а руки все так же было жалко, поэтому я решила манипулировать тем, что есть. Как там действовал целитель? Аккуратно ослаблял соединения между блоками.

Очевидно, все дело было в том, что с моим конструктом аккуратно действовать было невозможно. Или в том, что целитель оказался слишком предусмотрительным? Неважно. Главное, когда я начала расширять получившуюся дырку и уже предвкушала, как доберусь до книг, которые там находятся, на меня с потолка упала сеть и спеленала так, что я не только потеряла контроль над своим плетением и оно развеялось, но и двинуть пальцем не могла, поскольку руки оказались плотно прижаты к туловищу. Этакой мумией я и пролежала до прихода Владимира Викентьевича, попутно размышляя, что путь грабителя оказался не таким легким, как это виделось поначалу. В самом деле, вскрывать защиту от воров – это вам не вскрывать защиту от подслушивания. Надо будет в следующий раз внимательнее осматриваться и выявлять возможные ловушки.

– Елизавета Дмитриевна, как же это вы так? – укорил вошедший целитель и дезактивировал сеть.

Поскольку я лежала на спине, то прекрасно видела, как она втягивалась в потолок. Как змея в ожидании следующей жертвы. Многоразовая, значит. Ага, вот от нее сигнальная нить идет к шкафу. Совсем тоненькая, блекло-зеленая, почти прозрачная. Наверное, Владимир Викентьевич приспособил под свои нужды что-то из целительских плетений по удержанию пациента. Жесткому, но не опасному для жизни.

– Сама удивляюсь. – Я поднялась с пола и начала смущенно отряхивать юбку. К ней, конечно, ничего не пристало, но нужно же было себя чем-то занять? – Я всего лишь хотела открыть шкаф, и тут меня как спеленает… Там, наверное, что-то ценное, если так защищено?

– Всего лишь книги по целительству. – Владимир Викентьевич задумчиво переводил взгляд с меня на шкаф, со шкафа – на потолок, а с потолка – опять на меня. – И как это так получилось, что защита на вас сработала, Елизавета Дмитриевна, если вы просто хотели открыть шкаф?

– Он не открывался. Пришлось использовать магию, – честно признала я.

– Елизавета Дмитриевна! А если бы вы мне все тут сожгли! – возмутился целитель.

– Разве у вас не включена защита? – парировала я. – Простите, Владимир Викентьевич, я не хотела напакостить.

Чувствовала я себя совершенно неблагодарной. Все-таки, если бы не помощь целителя, еще неизвестно, где бы я сейчас была. Конечно, он что-то недоговаривает, но так ли уж важно это что-то? С другой стороны, разве случилось бы что-нибудь страшное, просмотри я книги из закрытого шкафа и поставь их на место? Если бы не ловушка, целитель бы и не узнал об этом и сейчас не стоял надо мной живым укором.

– Ох, Елизавета Дмитриевна, – вздохнул Владимир Викентьевич, – надеюсь, случившееся послужит вам уроком.

– Разумеется.

– И что вы вынесли из данного прискорбного происшествия?

– Нельзя лезть туда, где стоит магическая защита.

Без должной подготовки и внимательного осмотра местности. Но последнее, разумеется, я целителю не сказала. Он и без того выглядит расстроенным, не надо оставлять его в уверенности, что это не последняя моя попытка. Почему-то мне теперь казалось жизненно необходимым залезть в этот шкаф.

Все время до сна я провела в своей комнате, тренируясь создавать конструкт щупа. Я не исключала, что неудача случилась оттого, что я не контролировала его в должной степени. Судя по всему, связка, которая используется для гибких конструкций, чем-то отличается от той, которую я изучила на защитном плетении шкафа. К сожалению, присутствие Юрия не позволило уделить должное внимание конструкту Владимира Викентьевича и тщательно я рассмотрела только сам блок. Но если бы я уделяла больше внимания попытке целительского подслушивания, чем Юрию, то и Рысьин, и Владимир Викентьевич непременно что-нибудь заподозрили бы. Почему-то я была уверена, что совсем не в моих интересах показывать свой уровень магии.

Я уже почти отчаялась, когда до меня наконец дошло, что же надо сделать: я не только соединила блоки между собой, но и нанизала их на тонкую нить силы. И вот теперь получилось все как надо. Печалило только то, что создавалась вся эта система очень медленно и малейшее нарушение концентрации сразу же развеивало конструкт. Но это было преодолимо, так что я ложилась спать в прекраснейшем настроении, намереваясь поутру продолжить тренировки.

Но проснулась я куда раньше, посреди ночи. Сначала решила, что от холода. Окно после проветривания я не закрыла, и сейчас оно распахнулось во всю ширь. Но потом… Потом я увидела напротив своей головы чужую. Светящиеся в темноте глаза с вертикальным зрачком. Уши с характерными кисточками. У меня не возникло ни малейшего сомнения в том, что в моей комнате рысь. И какая именно рысь, я тоже ни на миг не засомневалась.

Глава 15

Сразу же вспомнились Оленькины слова о том, что просьба показать вторую ипостась – очень интимная просьба, предполагающая определенную степень близости. Получается, этот гад передо мной сейчас совершенно голый, прикрытый только собственной шерстью? Он считает себя настолько неотразимым или надеется меня скомпрометировать?

– Мур-р, – сказал гад, вальяжно потянулся и посмотрел таким выразительным мужским взглядом, что, если бы я сомневалась в личности визитера, сейчас все сомнения непременно улетучились бы.

От всего этого я окончательно проснулась, подпрыгнула на кровати и вцепилась в шерстяной загривок. Компрометироваться Рысьиным я не собиралась, значит, от постороннего мужчины в комнате нужно было срочно избавляться, пока никто его тут не обнаружил. Туша была увесистая, но все же я поволокла ее прямиком к окну. Юрий нагло уселся на пушистую попу и всячески тормозил передвижение. Еще и лапой попытался ухватиться за ножку кровати. Хорошо еще, что в металлические ножки когтями не очень-то вцепишься.

– А ну-ка! – Я приподняла его в воздух и встряхнула. Охнули мы оба: я – от тяжести, он – от неожиданности. После чего я зашипела так, что Рысьина непременно бы позавидовала, услышь меня сейчас. У нее столь проникновенного шипения не получалось. – Вести себя тихо, иначе уши выкручу, усы выдеру, хвост общипаю, понял? Впрочем, общипывать там особо нечего.

Юрий оскорбленно повис в моих руках, прижав на всякий случай поплотнее уши к голове, а усы трагически опустив вниз. Что он сделал с хвостом, я разглядывать не стала, не до рысьих хвостов мне было. Доволокла я гада до окна, и тут он опять попытался задергаться. Но одного грозного шика хватило, чтобы он окончательно перестал трепыхаться и повис в моих руках, как огромная мягкая игрушка. Набитая, к сожалению, совсем не тем, чем положено набивать такие игрушки, чтобы их могли таскать даже самые маленькие девочки. Я, конечно, девочка немаленькая, но у меня уже отваливались руки от неподъемной тяжести, а ведь это еще надо было выбросить…

Если бы были соревнования по метанию котиков на длинные дистанции, я бы их точно проиграла. Поскольку хоть и собиралась добросить Юрия до ствола дерева у окна, моих сил хватило только на то, чтобы перевалить его через подоконник, и он с возмущенным мявом полетел вниз, где довольно грузно приземлился на кучу листьев. Жесткую кучу, хорошо прихваченную морозцем. Мяв прервался посредине, поэтому я на всякий случай выглянула из окна – проверить, не случилось ли несчастья. Но кошак, выглядевший вполне целым, ошеломленно встряхнул головой, задрал ее к моему окну и вякнул что-то гадкое про меня и Хомякова. Владимир Викентьевич говорил, что магу необходимо тренировать самообладание, поэтому я не стала сразу портить рысью шкуру, а, чувствуя себя героиней древних анекдотов, высунулась из окна и прошипела:

– А теперь отползайте, Юрий Александрович, отползайте, пока я не подожгла шерсть между вашими ушами.

И отправила совсем маленький огонек к его носу. Крохотный, он даже почти потух, пока долетел до адресата. Но Юрию этого хватило: ругаться он перестал, послушно припал к земле и пополз в сторону ограды столь шустро, что все сомнения по поводу его невредимости сразу пропали. И пусть мне кто-нибудь заявит, что котики плохо обучаемые, – у меня будет что ответить: вы просто правильно их не стимулировали.

Юрий был простимулирован правильно, поэтому я удовлетворенно захлопнула окно, задвинула шпингалеты и с чистой совестью отправилась спать. Если в моей комнате никто не видел постороннего мужчину, значит, его там не было. Когда я уже почти заснула, в голову пришла странная мысль: мама Николая просто пожалела маленького беззащитного хомячка и не стала выбрасывать на улицу. У меня бы тоже, наверное, рука не поднялась.

Утром о ночном происшествии не напоминало ровным счетом ничего. Ночью выпал снег, и даже если Юрию доползти до ограды не удалось, то узнают об этом не скоро. Если, конечно, все это было на самом деле, а не явилось кошмарным сном. Я даже засомневалась ненадолго, но почти тут же обнаружила на подоконнике клок шерсти. Значит, все-таки не приснилось. Боже мой! Я невольно хихикнула: гимназистка выбросила из окна офицера русской армии. Я бы на месте Юрия молилась всем богам, чтобы это не попало в газеты: позора не оберется. Я начинала понимать княгиню Рысьину: если в ее клане таких, как Юрий, несколько, то тут не только зашипишь – тут кусаться начнешь. Ночному визитеру повезло, что я из него только выдрала немного шерсти, а не оставила без уха. Безухий оборотень потерял бы весь свой лоск. Или, напротив, стал бы выглядеть мужественней? Немного мужественности Юрию точно бы не повредило. Подумаю об этом при нашей следующей встрече.

Я собрала все улики, которые нашла в комнате, до самого крошечного волоска, и окончательно уверилась, что никто ничего не узнает. В конце концов, такой маленький комочек шерсти всегда можно незаметно выбросить.

В счастливом заблуждении я пробыла ровно до завтрака.

– Знаете, Елизавета Дмитриевна, из вас бы получилась прекрасная глава клана, – неожиданно сказал целитель.

– Почему вы так думаете, Владимир Викентьевич? – удивилась я.

– Юрий Александрович вас слушается так, как никогда не слушался Фаину Алексеевну. Во всяком случае, не припомню, чтобы он от нее отползал по-пластунски.

– Значит, вы знали, что он проник в дом! – От возмущения я отложила ложку, в которую успела уже набрать овсянки, и даже тарелку от себя отодвинула. – Знали и ничего не делали? Как вы могли, Владимир Викентьевич!

– Мне настоятельно рекомендовали не мешать вам мириться. – Если он и смутился, то совсем чуть-чуть.

А ведь я понятия не имею, насколько Владимир Викентьевич зависим от Рысьиной. И если эта зависимость сильнее, чем предполагает Николай, тогда получается, что я, будучи зависима от него, в результате завишу от княгини. Но Юрия она мне не навяжет ни в каком виде!

– Во-первых, для того, чтобы с кем-то помириться, нужно с этим кем-то сначала поссориться. Я с Юрием… Александровичем не ссорилась, я его знать не знаю и знать не хочу, если вы понимаете, о чем я. А во-вторых, о каком примирении может идти речь с голым мужчиной в спальне, сами подумайте.

– Почему с голым? – нахмурился целитель. – Мне обещали, что он не выйдет из облика рыси.

– Он и не вышел. Но я-то знала, что он на самом деле голый, а значит, ему нечего делать в моей спальне. Мало ли что могло случиться.

– Уверяю вас, Елизавета Дмитриевна, если бы вам что-то угрожало, я бы вмешался.

– То есть то, что он торчал в моей спальне в виде рыси, меня ни в коей мере не компрометирует? – подозрительно уточнила я. – Я не так давно узнала, что просьба показать второй облик не совсем прилична и допустима только при близких отношениях.

– Вы же не обращались к нему с такой просьбой, – улыбнулся целитель. – Вот если бы обращались или, не дай боги, приглашали бы к себе в спальню, тогда да, можно было говорить об отсутствии приличий.

– И все равно я уверена, что вам следовало вмешаться еще до того, как он появился на подоконнике моей комнаты, – упрямо возразила я. – Зачем он вообще полез ко мне?

Причем полез даже без розы в зубах или завалящей коробочки конфет. Посчитал, что лучший подарок даме – он сам?

– Фаина Алексеевна была уверена, что его второй облик окажется для вас притягательнее и заставит забыть размолвку.

– Фаина Алексеевна так беспокоится о Юрии Александровиче?

– Фаина Алексеевна беспокоится о вас обоих.

– Пусть она за меня не беспокоится, – раздосадованно бросила я. – Да и за Юрия Александровича ей беспокоиться не стоит. Вы говорили, что он в оппозиции к княгине. Я бы за такую оппозицию не переживала, мне было бы за нее стыдно.

– Будете главой клана – заведете такую оппозицию, какую захотите, – миролюбиво предложил целитель. – Или воспитаете, чтобы точно стыдиться не пришлось. А уж со своей оппозицией Фаина Алексеевна сама решит, что делать.

Наверное, целитель прав и глава должен заботиться обо всех членах клана, даже тех, кто выступает против него. И все же выгонять из клана внучку, чтобы потом пристроить ее оппозиционеру, странно даже для Рысьиной. Разве что Юрий эту самую оппозицию возглавляет… Хотя вряд ли Юрий. Глуповат он для этого. Разве что его отец… Я посмотрела на целителя, поняла, что он ждет от меня какого-то вопроса, и решила из вредности больше ни о чем не спрашивать. Мне нет дела до клана Рысьиных, а им не должно быть дела до меня. Я невозмутимо придвинула к себе тарелку и начала аккуратно перекладывать ее содержимое в рот, попутно размышляя, как бы выпросить у целителя пару занятий по защитной магии.

Возможно, тем, что я ничего не спросила, я разочаровала Владимира Викентьевича, поскольку он опять отказался со мной заниматься. Сказал, что занят, и предложил самостоятельно повторять то, что мы с ним уже изучили. Правда, уточнил, чтобы я это ни в коем случае не делала в библиотеке. И вообще без него в библиотеке не появлялась во избежание новых срабатываний защиты. После чего ушел в лечебницу. Во всяком случае, именно это он сказал мне, а куда он ушел на самом деле, кто знает. Вдруг к княгине разрабатывать новые планы по примирению меня с Юрием? В конце концов, у того оба уха остались целыми, может рискнуть одним.

Литература из шкафа целителя стала казаться еще заманчивей, но горничная с деловым видом шныряла по коридору, совершенно не опасаясь того, что от тщательного протирания облезут рамы картин. Или опасалась и именно поэтому размахивала метелкой из перьев на некотором отдалении от объекта и только при моем появлении?

Мучиться от ничегонеделания я не стала, приготовила домашнее задание на завтра, пересмотрела учебники и решила, что нужно в первую очередь восполнять пробелы по истории. Не знать свою историю – это не просто необразованность, это вопиющее неуважение к предкам. Но не успела я углубиться в изучение внешней политики при Владимире I, как в комнату вихрем ворвалась Оленька.

– Что делается, что делается! – затараторила она. – Представляешь, Рысьина прислала папе письмо, в котором потребовала, чтобы Коля к тебе не приближался. Мол, нельзя ухаживать за чужой невестой, да еще и водить в разные сомнительные места. Это говорит о плохом воспитании, и вообще…

Не зря, ох не зря мне ночью показалось, что Юрий говорит гадости про Николая. Он их не только говорил, он их донес до княгини, а та решила: не пропадать же добру – и адресно переслала. Бедные Хомяковы, теперь у них из-за меня наверняка будут неприятности.

– А поскольку с Колей вы нигде не были, кроме нашего дома, получается, что сомнительным местом Рысьина назвала наш дом, – кипела возмущением Оленька, как чайник, забытый на плите. – Это такое неуважение, что дальше некуда.

– Думаю, она имела в виду совсем не ваш дом, – вздохнула я, понимая, что Николай не стал рисковать, сообщая сестре, что мы были в кино. – Мы вчера были в синематографе.

– Вы с Колей? – Оленька округлила глаза, сначала удивленно, потом обиженно, потом восторженно. – Ой, значит, у вас действительно роман, да?

– Вряд ли можно считать романом один-единственный выход в синематограф, – возразила я. – Да и если считать, то он наверняка уже закончился. Твоим родителям вряд ли понравится обострение отношений с Рысьиными.