Текст книги "Недоразумение (Трагедия ошибок)"

ИЗ ОТЧЕТА № 7

… Поль де Баер несомненно является Мартеном фон Клаусом. Все, что мы видели, подтверждает это. Человек этот выглядит немного моложе, чем мы ожидали, он играет на скрипке (к тому же в гостиной висит его большой портрет). Он говорит по-французски без всякого акцента, все его жесты, манеры, поведение в точности соответствуют имеющимся у нас сведениям. Прилагается чертеж, выполненный самим фон Клаусом, на котором имеется его знак. Мы не смогли во время этого первого посещения сфотографировать его, но завтра мы направляем туда Рене, который является непревзойденным мастером этого дела, и через два дня у нас будут снимки. По нашему мнению, уже можно действовать.

9 августа

Сегодня у нас был еще один посетитель. Некий Домманж, Жозеф Домманж. Он оставил свою визитную карточку. Это промышленник из Рубе. Тут вроде бы ничего загадочного. Мартен, однако, отнесся к его посещению с той же придирчивой предосторожностью, которая приводит меня в отчаяние. Впрочем, я не права. Мартен говорит правду, утверждая, что у них в запасе бесконечное множество хитроумных уловок. Жак с большим усердием разыграл свою роль. Может быть, всячески демонстрируя свою добрую волю, он хочет доказать мне, что думает о моих интересах. Я обращалась с ним с ледяной холодностью. И все-таки он еще здесь. Время проходит, и страх мой все растет. Франк отправился в Ментону, он даже заглянул в агентство. Адвокатшу он не видел. У Мартена появился аппетит. Глаза у него теперь не такие красные. Он явно чувствует себя увереннее. Именно это меня и пугает.

10 августа – 9 часов

Радость! Победа! Избавление!… Жака нет больше на вилле. Франк ищет его повсюду. Сегодня утром Жак не вышел к завтраку. Франк постучался к нему. Никакого ответа. Он открыл дверь. Комната была пуста. Кровать даже не разобрана. Жак, должно быть, скрылся среди ночи, когда все мы спали. И свидетельством тому, что он уехал по собственной воле, служит то, что он увез с собой скрипку. Он бросил все: белье, одежду, личные вещи, дорогие безделушки, часы. Взял с собой лишь серый костюм. Мартен буквально сражен. У него одна надежда: Жака во время ухода засек какой-нибудь наблюдатель, не спускающий глаз с виллы. Но надежда эта очень хрупка. Его враги убеждены, что мы продаем дом, потому что оказались на мели, и, следовательно, не сдвинемся с места, пока вилла не будет продана. Значит, они уверены, что мы у них в руках. Я восхищаюсь Мартеном, который, несмотря на свое смятение, сохраняет достаточно хладнокровия, чтобы выдвигать разумные контраргументы. Мне же в голову не приходили подобные соображения. Он послал Франка на вокзал в Монте-Карло. Жак, вероятно, успел на парижский скорый. Но если даже Франк привезет подтверждение, это нам ничего не даст. Исчезновение Жака нарушило все расчеты Мартена.

3 часа дня

Письмо от Жака! Франк, вернувшись, обнаружил его в почтовом ящике.

Мадам,

Каждый день подтверждал мне, что присутствие мое было Вам невыносимо. Вы не захотели понять, что я стал другим человеком. В Вашем доме я нашел только одного друга, свою скрипку. Вы, несомненно, будете счастливы не слышать больше ее. Вот почему я увожу ее с собой. Если я невольно обидел Вас, если я обманул Ваши ожидания, то прошу Вас извинить меня. Прощайте, Жильберта. Я позабуду Вас, как позабыл все остальное. Вы сами, видимо, желали этого.

Поль де Баер

И, как бы в насмешку, он вывел подпись с особой тщательностью. Письмо было отправлено из Монте-Карло. Мы все трое молчали. Все было кончено. Жак не вернется.

– Он поехал к этому импресарио, – произнес наконец Мартен. – Его письмо – способ не уронить своего достоинства. Он прекрасно знает, что ему выгодно. Это естественно!

– Хотите, я… – начал Франк.

– Прошу тебя… С меня достаточно… Ты видишь, я был прав, что не слишком рассчитывал на все это. Чересчур многое не состыковывалось в твоей комбинации, во многом ты рассчитывал на случай… Все сорвалось; все сорвалось. Ничего не поделаешь.

Франк с трудом сдерживает свой гнев. Попадись Жак ему в руки, он тут же бы его убил. Мартен не выходит из спальни. Отказывается есть. Он размышляет. Ищет выход. Я ступаю почти неслышно, словно Мартен при смерти. Я избегаю встречаться с ним взглядом. Он прекрасно понимает, что я испытываю, но из чувства еще сохранившегося у меня ложного стыда я стараюсь также казаться удрученной. Франк сидит верхом на стуле. Он так потрясен, что не пытается даже сохранять позу подчиненного, готового выполнить в ту же минуту любой приказ.

– А я иначе смотрю на это письмо, – говорит он. – Кристен хитер. Он делает вид, что разрывает соглашение, чтобы добиться реакции… Вы понимаете?

– Реакции Жильберты? – спрашивает Мартен с гримасой отвращения.

– Да. Я убежден, он вернулся бы, если бы ему написали, что сожалеют.

Франк всегда умудряется не называть моего имени, когда речь идет обо мне. Он воспринимает меня только через Мартена, как досадное к нему дополнение. Мартен обдумывает со всех сторон это новое предложение.

– Я знаю Кристена, – продолжает Франк. – Он ни за что не откажется от надежды получить свои три миллиона.

Мне хочется ответить ему, что сам-то он слишком корыстен, чтобы понять, что означает отвергнутая любовь. Мартен снова берет в руки письмо, перечитывает его.

– Кристен искренен, – шепчет он.

– Тем более, – настаивает Франк. – Если ему дать понять, что произошло недоразумение, гарантирую вам, он быстренько явится. Во-первых, он все здесь бросил, а он не так глуп, чтоб на собственные деньги справить себе гардероб.

– Это не выдерживает критики, – замечает Мартен.

– Согласен. Но что можно еще сделать? Мартен поворачивается ко мне.

– Боюсь, дорогая Жильберта, что Франк не слишком хорошо разбирается в сердечных делах.

Он шутит. Это его манера обращаться с просьбой. Он ждет, чтобы я поддержала предложение Франка. Он хочет, чтоб я сама навязала ему это решение. Франк настаивает:

– Всего лишь несколько любезных слов…

– Вот видите, – говорит Мартен, – Франк вовсе не советует вам компрометировать себя.

Я чувствую, что он уже. отказался от борьбы и как бы превратился в зрителя собственного поражения. Он в отчаянии, и ирония помогает ему скрыть свое состояние. Я отрицательно качаю головой. Франк сжимает кулаки.

– Тогда бегите! – восклицает он.

– Я очень устал, – говорит Мартен все с той же легкой усмешкой. – Скоро уже пятнадцать лет, как меня все время вынуждают бежать!

– Но вы все-таки не дадите себя…

– Довольно! – обрывает его Мартен. – Иди… Я тебя позову.

Франк поднимается, смотрит на меня с нескрываемой ненавистью, Затем щелкает каблуками.

– Как прикажете, герр фон Клаус.

Мы остаемся вдвоем, с глазу на глаз. Никогда еще солнце не светило так ослепительно. Я вдруг заметила: я совсем позабыла, что стоит лето, воздух упоительно нежен, а розы, которыми увита стена, источают аромат.

– Я думаю, это уже конец, дорогая Жильберта, – шепчет он. – Меня развлекла… вся эта история с маленьким Кристеном. Я разыграл для себя небольшой спектакль. Я благодарен вам, что вы не поддались обману. Я люблю умных людей… Если бы вы не приняли этого молодого человека всерьез, я бы полюбил вас еще сильнее… Будьте осторожны, если снова встретитесь с ним… Нет, не протестуйте… Правда не должна нас пугать. Вы неминуемо снова с ним встретитесь. Я же, я скоро исчезну из вашей жизни. Не знаю, как они от меня избавятся, но на них можно положиться. Дорогая Жильберта, мы много говорили о наследстве последнее время. Наследство и правда существует, и я прошу вас принять его от меня. У меня лежит много денег в Швейцарии. Очень много. Франка я предупредил. Вам ничем не надо будет самой заниматься. Если же эти деньги жгут вам руки, что вполне возможно, хотя я не хочу этого знать, оставьте их Франку… Он негромко засмеялся и закончил уже шутливым тоном:

– Мы ведь тоже занимаемся благотворительностью, своей собственной благотворительностью.

Я вышла. Что могла я ему ответить? Спорить бесполезно. Он лучше, чем я могла бы это сделать, проанализировал положение. Кроме того, он прекрасно догадывается, что я не последовала бы за ним, если бы он решил укрыться в другом месте. Мы не стали врагами. Просто мы теперь больше не вместе. И это бесконечно грустно.

Я пообедала одна в мрачной столовой. Не слышно было больше музыки. Если я поднимала глаза, то снова видела Жака с той поразительной четкостью воспоминаний, что еще мучительней, чем иллюзии ампутированных. По правде говоря, я не знаю, куда деваться в этом доме, который отныне населен лишь призраками. Франк бродит по вилле словно тень. Время от времени из глубины коридора доносятся еле слышные шаги Мартена. Я не осмеливаюсь даже гулять по парку. Я боюсь игры света и тени под деревьями. Где они? Где они прячутся? Я дошла до того, что спрашиваю себя: имеют ли они право так жестоко наказывать человека и не превращается ли ненависть сама в преступление, когда она так долго не умирает?

11 часов вечера

Я закрылась в своей комнате. Франк запер на засов все двери. Мы поняли, что присутствие Жака служило нам защитой. Во-первых, он нарушал тишину. Но тишина вновь воцарилась, особая тишина, не имеющая ничего общего со спокойствием. Наши самые тайные мысли незаметно перемещаются, встречаются, расходятся во все стороны. Ночи не будет конца.

11 августа – 4 часа утра

Я совсем потеряла голову. Умер Мартен.

8 часов

Только что от нас вышел врач. Мартен умер. Инфаркт.

10 часов вечера

Достаточно было нескольких минут, и я оказалась брошенной в новую жизнь. Я не в состоянии собраться с мыслями. Все отступило так далеко, и в то же время, это правда, все произошло только сейчас. Я нахожусь в спальне Мартена. Дежурю у его постели. Я пишу, чтобы чем-то занять свои мысли, чтобы не поддаться окончательно оцепенению. Прошлой ночью за мной пришел Франк. Он услышал что-то вроде крика сквозь стену. Он действительно спит в комнате, примыкающей к спальне Мартена. Франк тотчас зашел узнать, в чем дело. Мартен уже потерял сознание. Франк сразу понял, что произошло. И стал звонить в Ментону. Невозможно было вызвать врача. Я сменила его у телефона, а он в это время пытался уколами камфары поддержать сердце Мартена. Наконец-то мне удалось дозвониться до какого-то врача, который, соблаговолил приехать. Но он смог лишь констатировать смерть. Он объяснил это обычными причинами: нервное истощение, переутомление. Но мы-то знаем, что его убила мучительная тревога. В первую минуту, в панике, я подумала об убийстве. Франк тоже. Это было, конечно, глупо: в дом никто не мог проникнуть. Мартен не ел и не пил ничего подозрительного. Впрочем, у доктора нет сомнений: речь идет об инфаркте. Мартен жил в таком напряжении, что трех посещений и последовавшего за ними отъезда Жака хватило, чтоб сердце его разорвалось. Франк проводил врача до калитки. Когда он вернулся, я испугалась, таким злобным он был. Но он не сказал мне ни слова. Когда же я захотела помочь ему одеть Мартена, он грубо отстранил меня. Он задыхается от горя, хотя у него и грозный вид. Он сам одел Мартена, скрестил ему на груди руки. Затем отправился в мэрию Ментоны со всеми необходимыми бумагами. Он действует всегда удивительно четко и быстро. Он знает, что следует делать. И делает все методично. Он урегулировал все детали, связанные с похоронами, и даже подумал о цветах. Судебно-медицинский эксперт приехал в первой половине дня. Без малейших колебаний он выдал разрешение на погребение. После его отъезда Франк достал из какого-то тайника железный крест и бережно подсунул его под рубашку на груди своего хозяина. В этом жесте было что-то впечатляющее! Вслед за тем он написал несколько писем, но адресов я не смогла рассмотреть. Вероятно, он сообщал о смерти Мартена каким-то таинственным соратникам, рассеянным по свету… Затем он вернул мне бумаги, которые брал с собой в Ментону: свидетельство о браке, удостоверение личности. Я теперь – мадам де Баер, вдова. Но сижу я у гроба Мартена фон Клауса? Я никогда не узнаю, какой у него был чин и чем он командовал. Я даже не знаю, в чем его обвиняют. И не хочу этого знать. Сейчас час сострадания и, может быть, примирения. Он спит, худощавый, элегантный, с иронической складкой в уголках рта, словно его смерть принадлежит ему одному, словно ее тайну он не хочет ни с кем разделить.

Франк закрыл ставни. Он надел свой темный двубортный пиджак. На нем черкай галстук. Мне также надо будет надеть траур. Но я займусь этим завтра. Похороны состоятся в 11 часов.

Если они неусыпно следят за нами, то увидят, что Поль де Баер умер. Они смогут навести справки, если у них появятся сомнения. Жак спасен. Вот почему я не могу почувствовать себя действительно в трауре. Я потеряла спутника, но человек, которого я люблю, жив. Прости меня, Мартен. Я пишу эти слова возле тебя, ко ты сам все понял, все предугадал. Ты все еще подсмеиваешься над моей слабостью.

Франк установил часы нашего бдения, словно речь идет о смене караула. Он сменит меня в полночь и будет дежурить возле Мартена до 5 часов утра. После похорон, я думаю, что узду. Агентство продаст виллу, а я устрою свою жизнь иначе. Если Жак только захочет, я думаю…

12 августа – 3 часа ночи

Слишком жарко. Я не могу уснуть. Я приготовила себе стакан очень холодной воды с сахаром. И со стаканом в руках прошлась по аллее. Теперь я уже не боюсь. Я разбита, измучена, и все-таки я чувствую себя умиротворенной. Суд свершился, мне больше нечего стыдиться самой себя. Небо восхитительно, каменные ступени крыльца еще не остыли. Надо ли будет сказать всю правду Жаку?.. Этим бы я заставила его признаться, что он играл неблаговидную роль. Я подожду. Позднее, надеюсь, сам собой представится случай все ему объяснить. Я стала бодрее, нет прежней усталости. По дороге я не удержалась и вошла в его спальню. Впервые со дня его приезда. Здесь еще стоял запах его турецких сигарет. Я не стала зажигать свет. Я легла на его кровать. Положила щеку на его подушку, где лежала его щека. Нет, у меня, как говорится, не возникло никаких дурных мыслей. Я была с ним, избавившаяся от всякой лжи. Я чуть было не уснула. Я выбежала, точно воровка, плотно, с бесконечными предосторожностями закрыв дверь. И, как влюбленная девушка, прижалась к ней губами.

11 часов

Служащие похоронного бюро закрыли крышку гроба. Я слышу, как стучат их башмаки в коридоре. Я хочу сразу же рассказать об одном событии, которое потрясло меня. А потом переоденусь. Когда я, проспав около двух часов, направилась к Франку, то заметила, что дверь в спальню Жака, которую я так старательно закрыла, была чуть приоткрыта. Я зажгла свет. Комната была пуста. Должно быть, Франк заходил сюда за чем-то. Я не придала тогда этому большого значения. Франк, бедняга, крепко спал, когда я вошла. Усталость взяла верх. Я коснулась его плеча. Он подскочил и тут же попросил прощения. Он был страшно раздосадован.

– Я приготовлю кофе, – сказал он.

– Вы давно уснули?

– Не знаю. Я добавила для очистки совести:

– Вы не выходили из спальни?

– Мадам, – сказал он, – вы забываете, что я последнюю ночь провожу возле него. Чувство достоинства, прозвучавшее в его голосе, поразило меня.

– Мне показалось, – сказала я, – что вы заходили в спальню Кристена. Я ошиблась, вот и все.

Он молча смерил меня взглядом и вышел. Так что же? Кто входил в спальню Кристена? Кто?.. Жак! Разумеется. Он вернулся. Это мог быть только он.

5 часов

Мартен покоится на кладбище Ментоны. Гражданская церемония похорон, как он того желал, не заняла много времени. Катафалк ехал быстро. На этом шумном побережье не любят, когда возят хоронить покойников. Мы, Франк и я, постояли несколько минут возле могилы: он с одной стороны, я – с другой. Развороченная земля разделила нас узким холмом, еще более непреодолимым, чем любая граница. Отныне мы представляли разные страны. Он удалился первым, не поклонившись, не сказав ни слова. Его задача была выполнена. До последней минуты он неусыпно заботился о своем хозяине. Когда я вернулась на виллу, он укладывал чемоданы. Я побродила по этому покинутому дому. Он казался уже нежилым. Мы не сумели вдохнуть в него свою душу. Я очень внимательно осмотрела спальню Жака. Не могла отделаться от мысли, что он побывал здесь прошлой ночью, когда мы, Франк и я, спали. Что он забыл здесь? Часы его лежат на тумбочке возле кровати. Запонки валяются на стуле в ванной комнате. Все на том же месте. По крайней мере на первый взгляд. А если он вернулся, чтобы повидаться со мной? Как знать, не жалеет ли он уже о том, что написал безрассудное письмо? Как знать, не бродит ли сейчас вокруг виллы? Я хорошо его знаю: импульсивный и робкий, дающий себе слово заговорить и в последнюю минуту отказывающийся от своего решения. Но если он скрывается поблизости, какая неосторожность! Неужели Мартен умер, чтобы оставить мне в наследство свои тревоги?

7 часов вечера

Франк только что простился со мной. Я не пыталась его удержать. Не задала ему ни одного вопроса. Он отстранил конверт, который я для него приготовила. От меня он ничего не может принять. Он щелкнул каблуками и низко поклонился. Этот жест, вероятно, был тоже обещан покойному. Потом он взял свои чемоданы, а я осталась одна. Я вызвала такси. Переночую в Ментоне.

13 августа – 10 часов

В конце концов ночь я провела в гостинице в Монте-Карло, неподалеку от казино. До самого утра я слушала, как мимо проносятся автомобили. Я не спала. Я никак не могла принять решение. С одной стороны, мне обязательно надо встретиться с Жаком: я убеждена, что наши преследователи откажутся от своих намерений, но я должна все-таки его предостеречь. Что произойдет, если этот импресарио устроит ему громкую рекламу – в чем я, правда, сомневаюсь, – если газеты и журналы опубликуют его фотографии? Вернее всего, ничего… Наши противники, возможно, еще не знают, что Поль де Баер скончался, но им скоро станет об этом известно. И даже если адвокатша однажды заявит им, что скрипач – это тот самый человек, которого она видела на вилле «Свирель», расследование очень скоро установит, что Жак Кристен всегда был Жаком Кристеном. Значит, теоретически, как говорил Мартен, Жаку ничто не угрожает. И тем не менее я предпочла бы быть рядом с ним… Хорошо, допустим, я окажусь рядом с ним. Как я должна действовать, чтобы предостеречь его? Что я ему скажу? Всю правду? Тогда я буду выглядеть как настоящее чудовище. Он наверняка решит, что я сообщница Мартена. И сможет упрекнуть в том, что я ни о чем не сказала ему раньше, еще до смерти Мартена. Тогда надо было во всем признаться. Теперь слишком поздно… Не говорить всей правды? Но как выделить из моей истории то, что выглядело бы правдоподобным и не компрометировало бы меня? Мартен, тот что-нибудь придумал бы. Я же не умею сочинять. Я могла бы, может быть, рассказать, что была в курсе махинаций Франка, что хотела заполучить наследство знаменитого дядюшки из Кольмара… В его глазах я стану воровкой… А это еще хуже! Кроме того, если я скажу ему, что знала, кто он на самом деле, он ответит мне: «Вы всегда смеялись надо мной!» И не простит мне ту отвратительную комедию, которую я так долго играла… Выхода нет.

4 часа дня

Я взяла билет. Жду ночного скорого. Уезжаю, так и не решив, как мне следует поступить. Или, вернее, решила: я скажу, что письмо его потрясло меня, что я наконец поняла, что он был искренен. Я потому была с ним так холодна, что боялась, что в глубине души он оставался прежним. В общем, я буду продолжать лгать, но, поскольку я не разрешу ему даже упоминать о прошлом, поскольку мы пообещаем друг другу не принимать прошлое в расчет, это почти не будет иметь значения. Однако, если подумать, есть еще одна трудность. Боже мой, я никогда из всего этого не выберусь! Из-за меня Жак станет пленником своей прежней роли. Я в какой-то мере заставляю его снова быть Полем де Баером. А ведь он не имеет права по закону носить это имя. Мне хочется разорвать свой билет и уехать куда-нибудь, все равно куда… А почему бы не в Бразилию? Я одинокая женщина, без цели, без будущего, все разлучает меня с Жаком – и ложь, и правда. Я так же, как и Мартен, «потенциально» мертва!

ИЗ ОТЧЕТА № 9

… Мы ни на секунду не поверили в смерть фон Клауса и были правы. Я сам, лично, ночью побывал на месте. В спальне фон Клауса никого не было. Зато в комнате для гостей, которая прежде пустовала, находился неизвестный покойник, возле которого спал слуга. Нетрудно восстановить ход событий: фон Клаус еще до нашего приезда приютил у себя некоего субъекта, который был, по всей вероятности, одним из его бывших сообщников. Эти люди образуют настоящее тайное общество, и нет ничего удивительного, что фон Клаус предоставил убежище какому-нибудь беглецу. Как бы то ни было, смерть вызвана естественной причиной, о чем свидетельствует разрешение на похороны. Фон Клаус, должно быть, знал, что гость его находится при смерти, что в скором времени в его распоряжении окажется труп. Итак, он встретился с нами, не скрыв своего имени, чтоб мы могли легко установить его личность. Я заранее знаю, что мне возразят: он не мог знать, кто мы. Но он, конечно, догадывался, что мы снова напали на его след, и лучшее доказательство того, что он в какой-то степени нас ждал, – его объявление о продаже виллы, таким образом, он открыл двери всем и каждому. Этот факт прежде смущал меня. Но теперь все прекрасно объясняется. Фон Клаус готовился исчезнуть, похоронив вместо себя кого-то другого. Ход классический. Итак, фон Клаус скрылся. Конечно, нам не следовало упускать его. Но мы не могли предполагать, что он готовит нам такой финт. Однако в любом случае это лишь небольшая отсрочка. Мы теперь знаем его в лицо, у нас есть его фотографии. И, наконец, осталась его жена, за которой мы будем неотступно следовать. Было бы весьма удивительно, если бы она в один прекрасный день не вывела нас на него.