Текст книги "Мутация разума."

– То есть?

– То есть, если из материала натренированного человека снова создать человека, он сразу будет знать, как делать всё то, что умел оригинал.

– И прототипу перед началом процедуры обязательно оставаться живым? – аспирант вернулся в лабораторию и, подведя собаку к мистеру Куксу, передал ему поводок.

– Нет, реконструкцию можно провести в течении часа, после наступления смерти.

– А как же работа мозга? – погладив пса по затылку, Седрик придирчиво осмотрел его глаза, нос и зубы.

– В особо тяжёлых случаях следует объединять несколько организмов в один.

– Да, но как у новой особи работает мозг?!

– Также, как и у других представителей вида, – вступила в разговор миссис Мортимер, – По отношению к мозгу реконструкция напоминает лечение током. Со стороны нервных клеток организм испытывает шок, который проходит от недели до месяца, и спустя период реабилитации, пациент полностью готов выполнять свои прежние функции.

– Намекаете, что вы нашли ключ к бессмертию?

– К физическому – да, от личности же прототипа у нового организма ничего не остаётся.

Седрик взял с тарелки бутерброд и предложил его псу. Животное никак не отреагировало на пищу и, не выказывая ни малейших признаков сознания, продолжало смотреть перед собой пустыми глазами.

– Кажется, собака не знает, что такое еда, – произнёс мистер Кукс.

– Не знает, – согласилась миссис Мортимер, – Он не новорожденный. На данный момент организм испытуемого даже и не догадывается о том, что он жив и должен поддерживать в себе эту жизнь. Последствия шока. Пару дней его придётся кормить и поить насильно, но потом всё наладится.

– А если при реконструкции появилась какая-то патология внутренних органов?

– Седрик, это не первый наш опыт, – опять заговорил мистер Мортимер, испытывая моральную усталость от общения с конкурентом, – И мы уже сталкивались с различными сбоями. Когда вы уедете, мы осмотрим собаку, и, если входе диагностики обнаружатся какие-то патологии, то код для реконструкции будет изменён. Но этот пёс в полном порядке. Также, как и несколько подопытных до него.

– И кого вы собираетесь таким образом воскрешать?

– Особых людей. Джон, – Мэри обратилась к руководителю эксперимента, – Прими, пожалуйста, образец, – мужчина с лысиной деликатно забрал у Седрика поводок и, шепнув что-то ласковое псу, отвёл его в сторону, – Мистер Кукс, вы знаете сколько денег тратится армией на подготовку каждого элитного бойца?

– Сталкивался с этой информацией.

– А вы видели статистику по смертям в элитных подразделениях? – мужчина отрицательно покачал головой, – Так вот… – миссис Мортимер сложила руки на коленях и, собираясь объяснять очевидные истины, немного помолчала, – …элитные подразделения всегда направляются в самое пекло. Да, их обучают и экипируют так, чтобы бойцы имели больше шансов вернуться домой, но от смерти никто не застрахован. Поэтому мы предложили правительству создать экспериментальный отряд, убитых или тяжело раненых бойцов которого мы могли бы возвращать в строй.

– Отряд из особых людей? – усмехнулся мистер Кукс.

– Из них в первую очередь, – тихо произнесла миссис Мортимер, – Повторю, реконструкция стирает память, но не физические данные, поэтому наши бессмертные солдаты…

– Да -да, я понимаю, а вы уже пробовали… – взглянув в лицо женщине, Седрик бессловесно договорил свой вопрос.

– У нас назначены тесты, – ответила Мэри.

***

Громоздкие аппараты контролировали работу искусственных органов. Отмеряя время ударами сердца, они роняли на кафельный пол одну секунду за другой и, задавая ненавязчивый ритм, вводили посетителя в состояние транса. От серых коробок к постели больного тянулись разноцветные нити проводов. Без разрешения забираясь под одеяло, они будто бы ощупывали воспитанника академии и, исследуя его, как неведомый мир, хладнокровно уничтожали само понятие стеснительности.

Джаспер на мгновение закрыл уставшие глаза. За окном была ночь. В коридорах медицинского отделения не горел свет, и мрак отдельной палаты рассеивала только луна. Её бледные лучи неверно наслаивались на трёхмерное пространство и, бросая под ноги глубокие тени, выворачивали реальность подкладкой наружу. Веки парня дрогнули, и он вернулся в палату.

Его никто не просил сюда приходить. Тело, а значит, и крепко засевшая в его кости мысль маниакально стремились попасть в это место, и решив наконец-таки им подчиниться, Джаспер не собирался отступать. Обилие лунного света сильно смущало посетителя. Намекая, что ему давно пора спать, сизая дымка настойчиво липла к белой двери и, кое-где поблёскивая на бумажных украшениях, как бы говорила, что о Бобби и так есть кому позаботиться. Повиснув на спинке больничного стула, на котором сидел, Джаспер сказал:

– Я знаю, что ты меня не слышишь и что тебе по-справедливости наплевать на то, что происходит вокруг… – слова непривычно ушли в тишину, – Также отмечу, что я не нахожу ничего умного в поведении тех людей, которые верят в целительную силу болтовни потому, что, разговаривая с человеком без сознания, они на самом деле поступают, как эгоисты. Ты в отключке, а я буду сидеть здесь и надоедать тебе собственными проблемами… Будто бы тебе есть до них дело… Будто бы от этого ты быстрее поправишься, – короткое "пип" было единственным ответом, – Просто для меня есть кое-что, о чём молчать невозможно… Но при личной встрече я тебе этого никогда не скажу.

Джаспер взял паузу и, посмотрев на крепко сжатые кулаки, продолжал:

– Каждый в академии видит произошедший между нами инцидент по-своему. Тебя никто не просил нарываться на неприятности, тебя останавливали, пытались вразумить, но ты не хотел никого слушать… И я считаю, что ты получил по заслугам. Но получил слишком много. Это не должно было закончиться так. Мне жаль. Я прошу у тебя прощения и не настаиваю на том, чтобы ты меня простил. Потому что за такое не прощают.

Грудь Бобби спокойно перекачивала кислород при помощи сопящего у кровати аппарата.

– Я знаю, что я жестокий. Но я не более жесток, чем ты. У каждого человека двуликое отношение к жестокости. Для нас жестоки и несправеливы все люди вокруг, но наши действия с нашей точки зрения никогда никакой жестокостью не обладают. Для самих себя мы всегда действуем логично, и в любой момент можем себя оправдать… Да и вообще, существует ли жестокость? Может просто есть поступки, которые кому-то не нравятся, которые надо чем-то объяснить, выделить для них в нашем мировосприятии чёткую нишу? Найти универсальную причину, способную быстро и просто идентифицировать непонятное со стороны поведение… Ты пойми, я не отрицаю, мне нравится делать то, что я делаю. Мне нравится собственная мощь. Мне нравится импульсивно и без предупреждений проявлять свои чувства. Это срабатывает лучше, чем тысячи слов, от которых всегда так легко отмахнуться. Отмахнуться и пройти мимо… Я нападаю на окружающий мир, чтобы он заметил меня и стал со мной считаться, чтобы попрочнее встать на ноги. Я нападаю, пытаясь защититься, другие защищаются от меня и нападают в ответ… А кто-то сдаётся и называет меня жестоким, – парень помолчал, – Я же считаю жестоким тебя.

Фраза за фразой, будто улетая в чёрную дыру, безвозвратно поглощались тандемом из стали и человеческой плоти.

– Я не знаю твоих мотивов, я не знаю твоего сердца и в своих суждениях могу лишь полагаться на то, что видел сам. Впрочем, как и все, – Джаспер усмехнулся и про себя добавил, – Поэтому никто и никогда не в состоянии сделать верные выводы… Отсюда берётся непонимание. Кусочек информации о другом человеке, выхваченный в не самый удачный момент, плотно обрастает в нашем сознании додумками и мистификациями и в итоге приобретает тот вид, который мы сами ему предаём. Зачастую – неверный, до глупого ложный, но так как этот голем* является нашим порождением, мы верим в него охотнее, чем во все опровержения. Потому что он основан на нашем опыте. А разве мы можем доверять кому-то, кроме себя? По этому же принципу мы делим людей на "друзей" и "врагов". Я тебя не знаю, но ты мой враг. Так выглядит мой личный мир. Так мне проще его воспринимать. Так легче соотносить его с чем-то внутри… С чем-то изначально заложенным. Ты мне не нравишься. Ни как человек, ни как одноклассник, ни как напарник… Больше того, ты постоянно цепляешься к Милошу, и я понимаю, что этот конфликт обязан уладить я… Был бы обязан, – поправился парень, – Но выхода я не нашёл, и теперь ты лежишь здесь… Нет, я понимаю, что дружить со всеми и любить всех невозможно. Дружба – это уникальный процесс, вырастающий из непреложного доверия. Коллапсирование** убеждений, желаний и слабостей… А посочувствовать каждому, уделить каждому место у себя в сердце просто нереально. Многие люди отвратительны…

Конец реплики истончился и, вытянувшись в невесомую полупрозрачную нить, трансформировался в линию на одном из мониторов.

– К тому же, сочувствие к другому стирает у человека сочувствие к себе. Постепенно и неизбежно. Ты, конечно, можешь сейчас со мной поспорить, ведь в данной ситуации сочувствие необходимо тебе, и совсем неважно, что в жизни ты никогда никому не сочувствовал… Ладно, ладно, – Джаспер сдаваясь поднял руки, – Если посмотреть на этот вопрос чуть-чуть шире, то получится, что люди в целом никому постороннему никогда не сочувствуют. Они сочувствуют только себе. Себе в других лицах. Зато с пеной у рта любят доказывать, что они не эгоисты. А я – эгоист. Такой же, как и ты.

Джаспер встал со стула и, убрав его на место, направился к окну.

– Я просто не хочу, чтобы ты взваливал всю ответственность за случившееся только на меня или себя. Не хочу, чтобы мысленно после пробуждения ты застрял в этой палате, на этой койке. Ты остался жив, ты пострадал от собственных действий, поэтому не надо себя жалеть. У тебя огромный потенциал! Ты привык обращаться с сильным телом, так позволь своему духу теперь тоже окрепнуть. Не надо причитаний, мести, злости… Позволь этой боли, позволь пережитому страданию усомниться в своей непоколебимости. Дай им умереть, а сам перешагни через них, и двигайся дальше. Позволь себе жизнь. А я позволю её себе. Потому, что, начав вражду, мы сломаем слишком многое.

Такой знакомый, но при этом такой призрачный пейзаж за окном словно бы тоже прислушивался к незапланированной исповеди.

– Нельзя исключить жестокость из человеческой жизни, из человеческого общества. Это не какой-то первобытный инстинкт или часть менталитета, присущая одной конкретной группе. Жестокость – это защита своего "я". Быстрая, грубая и эффективная. Люди жестоки по отношению к тем, в ком они, может быть и бессознательно, ощущают опасность для себя. Реальную опасность, мнимую опасность, опасность в виде зависти или ревности… Я жестокий. И я не приспособлен для постоянного пребывания в шумном, тесном обществе. Иногда я ненавижу всех, кто меня окружает. Ненавижу самой настоящей зубодробильной ненавистью. Она появляется во мне, как порыв ветра, как всполох пламени на бензине… Я знаю, что это несправедливо, что и курсанты, и инструкторы, и распорядители – все хорошие люди, что они заботятся обо мне и абсолютно не заслуживают подобного отношения, но я ничего не могу с собой поделать. В некоторые моменты любая мелочь – просьба, фраза, какое-то действие или просто присутствие человека возле меня – буквально срывает мне голову. Я начинаю ненавидеть. Я чувствую, как от ненависти моя физическая сила увеличивается в несколько раз (что уж говорить о пламени) и требует как-нибудь себя проявить. Мне становится нужным расчистить пространство возле себя, убрать стесняющие меня препятствия, и в такие моменты мне без разницы, что я разрушу. Будет это мебель, стена или окно… Или чья-нибудь жизнь… То, что я говорю – ужасно. И то, что я испытываю тоже, но это моя реальность… И как бы я не хотел её изменить… – Джаспер отвернулся от окна и покачал головой, – …это часть меня. Это и есть я. И за это я постоянно чувствую себя виноватым. Ты мог бы спросить, почему, если меня всё ещё не покинула совесть, я продолжаю взрываться? – парень медленно подошёл к постели больного и, положив руки на изножье, ответил, – Потому, что я не могу этого не делать. Во время срывов каждая моя мысль, каждое моё неосуществлённое действие воспринимаются мной, как предельно логичные. В такие минуты для меня реален и важен только я сам, а все остальные – пыль, мусор. Когда возле меня постоянно находятся одни и те же люди со своими эмоциями, потребностями, голосами и запахами – это меня утомляет и будто бы отщитывает внутренний таймер. Как у бомбы. И я всерьёз думаю об отшельчестве. О тихой жизни в каком-нибудь пристанище мизантропа***… Без внешних раздражителей я могу выздороветь. Могу соскучиться по обществу, по неформальному общению, я могу пересмотреть приоритеты, перерости свою ярость и вернуться к людям с некой радостью…

Джаспер взглянул на самодельные бумажные гирлянды над кроватью.

– И знаешь… Обо всех своих наклонностях, обо всех своих желаниях, чувствах и страхах я рассказал только одному человеку на Земле. Извини, но ты и сам понимаешь, что в счёт не идёшь, – добавил парень, пожимая плечами, – Я доверился ему потому, что он меня не боится. И никогда не боялся… – продолжал Джаспер, – Сколько бы раз я его не обжигал… А это многого стоит! Его отношение к моему поведению не признак особой храбрости или самопожертвования… Он никогда мне не говорил, но, Бобби… Что должен был видеть человек до знакомства со мной, чтобы все выходки неуправляемого ребёнка казались ему пустяками?.. Чтобы нынешние мои срывы его не тревожили? – Джаспер импульсивно оттолкнулся от изножья и, пройдясь по палате, с горечью произнёс, – Вот это страшно. Вон то, неизвестное. И знаешь, если за годы учёбы во мне появилось хоть что-то хорошее, то только из-за него. Потому что я хочу, чтобы Милош влиял на меня, и я хочу культивировать хорошее в себе потому, что это необходимо ему.

Дверь резко открылась и, бросив на парня электрический свет, предъявила нарушителя дежурной медсестре.

– Ты что здесь делаешь? – женщина с тревогой посмотрела на Бобби, но увидев, что пациент находится в прежнем состоянии, смягчилась, – Хочешь увидеть друга, приходи днём. Зачем же ночью?

– Днём я не успел.

– Тогда, завтра. Часы приёма все те же, с двух до пяти с небольшим перерывом, – медсестра не отпускала дверную ручку, желая поскорее избавиться от посетителя, – Ни к чему лишать себя отдыха. А Роберт поправится. Ты же в курсе, в академии работают лучшие врачи.

– Мне нужно ещё пять минут.

– В палате нельзя находиться посторонним.

– И всё-таки? – курсант просительно взглянул на собеседницу, – Всего лишь пять минут, и я уйду… Пожалуйста.

– Ну, ладно, – согласилась женщина, немного поколебавшись, – Пять минут. Но не больше. Я жду снаружи. И не говори никому о своей вылазке, мне подражатели не нужны, хорошо?

– Хорошо, – Джаспер снова оказался в темноте, – Меня нашли намного позже, чем я думал… – признался парень однокласснику, – Впрочем, я и так собирался заканчивать. Уже сказано достаточно глупостей, хотя о них ты никогда не узнаешь, как и о моём посещении. После твоего пробуждения между нами ничего не изменится. Я буду держаться от тебя подальше, а ты… Может быть долгое выздоровление наделит тебя мудростью и каким-то неординарным отношением к жизни… Хотя навряд ли.

При лунном свете лицо Бобби напоминало маску из воска. Качественную, дорогую, реалистичную… Она слишком точно походила на оригинал, но не имея его живости, вызывала у смотрящего странные чувства без форм и названий.

*Голем – персонаж одноимённого романа Густава Майринка; человекоподобное чудовище, вылепленное из глины и оживлённое при помощи магии;

**Коллапс – столкновение.

***Мизантроп – человек, который избегает общества людей, нелюдим, страдает или, наоборот, наслаждается человеконенавистничеством (мизантропией).

Глава 9. Свидание.

– Итак, что у меня есть?

Перешагнув через застывшую лужу металла, Милош подошёл к рабочему месту инструктора.

– Скажу сразу, что у "Вечерней газеты"… – Джай снизу вверх посмотрел на подопечного, – Присядь, здесь надолго.

Бывший курсант огляделся по сторонам и, взяв второй стул, расположился перед компьютером рядом с мужчиной.

– Так вот… – продолжил инструктор, – …у "Вечерней газеты" очень грамотно составлен веб-сайт, так что я почти не пользовался специальными навыками, – Милош бегло ознакомился с оставленной на мониторе страницей, – Да и вообще, найти в интернете информацию об этом Фрэнсисе Гилрое не трудно, – Джай кликнул по сохранённой вкладке и открыл фотографию мужчины средних лет, – Похож?

– Да, это он, – парень проводил взглядом людей в спецодежде и, наклонившись к инструктору, спросил, – А ты уверен, что об этом стоит говорить именно здесь и сейчас?

– А что такого? – Милош кивнул на рабочих, – Нашёл кого стесняться, – фыркнул Джай, – Пока мы не мешаемся у них под ногами, техперсоналу нет до нас дела. К тому же, сам разговор они вряд ли услышат.

Тренировочному комплексу только предстояло избавиться от оплывших наростов и едкого запаха гари. Подготавливая для себя поле деятельности, люди в синих комбинезонах вносили в помещение щётки, разматывали шланги, устанавливали прожекторы и, выстраивая вдоль стен алюминиевые леса, о чём-то скупо переговаривались.

– Мы бы занялись уборкой раньше, – заметил Джай, – Но я немножко подкачал. Сначала долго возился с защитным стеклом, а потом вспомнил, что в подвальном помещении испортилось не всё, и более-менее целое оборудование надо бы забрать.

– Отправить к тебе Джаспера в помощники в качестве наказания?

– Нужен он мне здесь, – с сорказмом откликнулся инструктор и, указав на компьютер, произнёс, – Фрэнсис Гилрой – внештатный сотрудник "Вечерней газеты", серьёзный репортёр, публикует свои статьи… Публиковал свои статьи… – поправился Джай, – …раз в два-три месяца. В основном специализировался на журналистских расследованиях, – вернувшись на главную страницу издания, мужчина кликнул по строке поиска, – Например, у него есть статьи о серии авиакатастроф, про пожар в торговом центре… – ловкие пальцы быстро набрали имя репортёра и нажали на "enter", – …о финансовых махинациях… Ну, ты понимаешь, – Милош кивнул, – Создатели сайта предусмотрели разделение материала не только по темам, но и по авторам, другими словами, перед тобой сейчас находятся все работы заключённого, опубликованные в "Вечерней газете". Кстати, я их тебе распечатал.

В широкой колонке на экране появились будто бы нарезанные на порции строчки. Уступая место цветным фотографиям, они иногда смещались в сторону и, подскакивая на заголовках, рассказывали желающим о давно забытых событиях. Милош взял у Джая бумажную версию статей и извлёк их из файла.

– Так много… – парень взглянул на последний листок, – А цифры после каждой истории – это дата выхода в печать, верно? Но тогда получается, что в течение шести месяцев…

– Полгода мистер Гилрой считается пропавшим безвести, – отрубил Джай.

– Ого, – между напарниками повисла осязаемая пауза, – А как же..?

– В соц-сетях нашего террориста-заложника нет, – продолжал мужчина, деликатно игнорируя незаданный вопрос, – Я проверил.

– Громкие скандалы?

– Тоже мимо.

– Ближний круг? Друзья? Родственники? Кто-то ведь должен был написать заявление в полицию. Коллеги с прошлого места работы? Чем он занимался до "Вечерней газеты"?

– Я нашёл статьи под именем "Фрэнсиса Гилроя" в "Джокере", "Холодном полдне" и на интернет портале "Семь двадцать четвёртых".

– А псевдоним?

– Над этим надо поработать. Дело в том… – Джай почесал переносицу, – …что у "Вечерней газеты" есть одна особенность, – мужчина посмотрел на собеседника так, словно подвёл его к оврагу, через который им обоим предстоит перепрыгнуть, – Во избежание утечек, потери информации или просто ради удобства все рабочие компьютеры сотрудников объединены в общую сеть. Подключаешься к ней…

– Ты это сделал?

– Да. Разумеется, в качестве невидимки. Так вот, подключаешься, регистрируешься, а дальше работаешь в своём личном кабинете. Что-то вроде "облака" для одной организации. И для нас это очень полезная структура. Во-первых, имя того, кто скрывается под псевдонимом, или о наличие псевдонима иногда знает только редактор. Но в частной документации заключенного мы можем легко его найти. Во-вторых, неопубликованные и незаконченные проекты. Как ты понимаешь, их в общем доступе тоже нет. И в-третьих, если сильно повезет, у нас будет его личная переписка.

– Ух ты, – щеки Милоша порозовели, – Но всё не так просто?

– Именно. Чтобы продолжить, мне нужен хотя бы пароль от аккаунта, а в этой сфере я не силён.

– Понимаю, – парень скрутил листы в трубочку и, убрав их во внутренний карман пиджака, произнёс, – И всё-таки ближний круг общения… Надо бы его проработать. Журналист не показался мне заядлым одиночкой, а значит, среди его знакомых должен быть кто-то, кто в курсе событий. Кто-то, кто знает пароль, или способен ответить на другие вопросы.

– Это займёт время, – предупредил инструктор.

– Да и, если честно, мне не ловко просить тебя и дальше участвовать в поисках, – признался бывший курсант и, поджав губы, взглянул на стоящий у компьютера кактус, – Сделай то… Найди это… Словно ты мой личный секретарь.

– Мне не сложно, – откликнулся Джай.

– Это пока я на шею к тебе не сел, – улыбнулся Милош, протягивая пальцы к толстым колючкам, – Слушай, а у тебя же раньше не было здесь растений? Я думал, они тебе не нравятся.

– Это подарок.

– Правда? А от кого?

– От друга, – кашлянув в кулак, инструктор сложил в стопку какие-то папки.

– От друга… – повторил Милош и, взяв горшочек со стола, внимательно присмотрелся к зелёному шарику, – Почему-то он кажется мне знакомым…

– Мой друг?

– Нет, кактус.

– А, все они на одно лицо. Знаешь, ко мне тут пришла мысль… – Джай забрал у напарника растение и вернул его на место, – Если хочешь продолжить расследование самостоятельно, тебе надо наведаться в городскую библиотеку. Там есть компьютеры, быстрый интернет, а ещё в библиотеках хранятся отсканированные подшивки газет и журналов.

– Ты – гений, – ответил Милош.

– Спасибо, но я не сказал ничего особенного, просто ты всегда был курсантом и привык думать, как курсант, а у члена совета больше возможностей. Тебе разрешено по желанию покидать академию, да и отчитываться о том, на что ты тратишь зарплату не надо…

– Джай?

– Мм?

– А может бросить всё? – Милош виновато заглянул в тёмно-карие глаза, – Какое мне дело до этого человека? И мало ли что я найду? А я не хочу нести на себе груз чужих тайн…и секретов…и заговоров. Ненавижу детективы. Ненавижу загадки… Я не настолько любопытный, чтобы копаться в чужом грязном белье, у меня и своего предостаточно… Короче, не знаю…

– Ты можешь рассчитывать на меня вне зависимости от принятого решения, – напомнил Джай и, крепко стиснув плечо подопечного, добавил, – Тебя никто не заставляет, и тебе никто не запрещает ни заниматься изысканиями дальше, ни отказываться от них, но если ты способен помочь хотя бы одному человеку, то может всё-таки стоит довести начатое до конца?

– Зачем?

– Чтобы увидеть, что в итоге получится.

– И это будет правильно?

– Никто не знает заранее, что правильно, а что – нет, – мужчина растёр руку Милоша через ткань пиджака, – Сходи в библиотеку. Хотя бы для того, чтобы развеяться. И Джаспера с собой возьми, прогулка вам обоим будет полезна.

– По поводу пароля надо к Уиллу обратиться…

– Точно.

Рабочие подключили шланги к кранам в коридоре и пустили по ним мыльный раствор. Дав первый залп, они начали смачивать дальнюю стену тренировочного комплекса и, помахав Джаю, отвлекли его от беседы.

– Вижу-вижу! – отозвался инструктор, – Я сейчас выставлю барьер, а то мне всё тут зальют… – он обвёл рукой кабинет, – Тебе пора идти.

– Да, конечно, – парень торопливо встал со стула, но направившись к выходу, почему-то остановился, – Джай…

– Мм?

– Спасибо. И за статьи.

– Мелочи, – мужчина отмахнулся, – Свои же люди.

***

Автоматический механизм медленно захлопнул тяжёлые ворота. Вернув прежнюю монолитность бетонной стене, он гулко звякнул и, оставив за пределами академии двоих человек, временно отрезал им дорогу обратно. Вместо асфальта под ногами пешеходов оказалась иссýшенная солнцем земля. Широкая тропинка, укатаная десятками сотен колёс, вела между старыми деревьями и, впадая в шоссе, задевала по касательной почти заброшенную крытую остановку. Пальцы Милоша переплелись с пальцами Джаспера. Взяв любимого за руку, красноволосый зашагал чуть помедленнее и, улыбнувшись своим мыслям, ненадолго забыл о непарной перчатке, закрывающей ожог.

– За подделку документов тебя оштрафуют, – Джаспер притянул Милоша поближе и обнял его за талию, – Самому заполнить форму и самому подписать разрешение на выход… По-моему, так выглядит начало подпольного бизнеса.

– Да? Ну, тогда я сформирую собственную мафию, – Милош ответил на короткий поцелуй, – Но, если тебя не устраивает легальность всего мероприятия, я ни в коем случае никого не удерживаю, ты в любой момент можешь…

– Я вообще-то не жалуюсь! – Джаспер рассмеялся и, чмокнув любимого в нос, двинулся дальше, – Знаешь, как часто мне снится что-то подобное?! – парень стиснул ладонь Милоша, – Прогулка по городу… Вдали от Совета… Среди моря людей, которые ничего о тебе не знают и не обращают на тебя внимания. Не следят за тобой… Да это же настоящая свобода! Правда, во снах я гуляю без тебя, что не может не быть минусом, и слушаю музыку в наушниках, хотя мозг упорно отказывается проигрывать мне что-нибудь стóящее.

Простая повседневная одежда казалась парадной по сравнению с униформой. Её фасон, цвет, текстура ткани, синтетический магазинный аромат (да каждая мелочь!) как бы оборачивали тело в иную реальность. Не в лучшую и не в худшую и не в принципиально новую, а просто в иную… Словно давая шанс уйти в неё навсегда.

– Три раза.

– Мм?

– Я сбегал из академии три раза. Во сне, конечно, – произнёс красноволосый, – Не выстраивал планов, не брал заграждение штурмом, а просто убегал. Именно убегал. Кстати, во сне у меня нет тех проблем с бегом, которые есть в физическом мире, и там это даже приятное занятие, – покрутив пуговицу на кармане пальто, парень сказал, – Если бы наяву всё было так же просто, как в снах…

– Это невозможно, мышонок, – откликнулся Джаспер, – Человек слишком зависим от окружающих людей, хотят они это признавать или нет.

– Звучит, как жульничество.

– Скорее, как безысходность, – остановка выглянула из-за деревьев, открыв молодым людям свою обшарпанную спину, – Кстати, ты спросил у Совета, что они собираются с нами делать? Время идёт. Напряжение среди ребят растёт с каждым днём, стены академии давят, и если распорядители слишком затянут с решением, то они вполне могут нарваться на бунт. Самый настоящий.

– Я знаю, Джаспер, но у меня пока не было шанса с кем-нибудь поговорить, – соврал красноволосый, – Мисс Галлагер готова обсуждать только то, что интересует её, а с остальными я толком не пересекался.

– Понятно, – курсант зашёл под козырёк остановки и, предложив сесть на лавочку, немного помолчал, – Просто, мы уже действительно согласны на всё, – продолжил Джаспер, – Хоть армия, хоть работа на правительство – не важно… Лишь бы выйти отсюда.

– Армия?

– Угу. Из прошлого выпуска туда ушли почти все, и чем больше я об этом думаю, тем разумнее мне кажется подобный поступок.

– Ты чего?

– Прежде мы не обсуждали такое развитие событий, я знаю, но, если предложат, я не стану отказываться, – Джаспер посмотрел напарнику в глаза, – Мне не подходит никакая другая профессия, мышонок, честно. А быть военным… Это же призвание. Ты либо создан для службы в войсках, либо…

– Стоп, – перебил друга Милош, – А почему ты решил, что подходишь для армии?

– Из-за способности, да и в целом я выносливый.

– Но… – парень запнулся, – Неужели… Неужели ты и правда готов отдать себя в солдаты? Стать собственностью государства и рисковать собой ради вымышленных благ и лживой справедливости? Жить, как животное, а потом умереть, как расходный материал?

– В принципе, ты описал обыкновенную жизнь, – заметил Джаспер, нехотя отпуская руку Милоша, – К тому же, у меня действительно нет выбора. Прошлый выпуск неплохо освоился в армии…

– …и что-то я не слышал советов идти по их стопам…

– Милош!

– Что?! – красноволосый упрямо взглянул на любимого, – А ты знаешь почему прошлый выпуск не распространяется о своей работе? Потому, что с ними там обращаются ещё хуже, чем с обычными людьми. Войска высасывают всех. От солдат им требуются только повиновение, руки и ноги, а особенных людей, людей со сверхспособностями, они стирают в порошок. Из-за дара все передовые будут твои. Зачем командованию отправлять туда взвод, если можно обойтись только тобой? Зачем им содержать какое-нибудь особое подразделение, если опять-таки можно обойтись только тобой? В армии нет благородства. Она существует только ради провокации. Ради провокации армий других стран. Она подкармливает межрасовую ненависть, развивает паранойю… Да это конвейер для извращённого достижения целей! А ты хочешь добровольно прыгнуть под его лопасти…

– Не надо сгущать краски, – ответил Джаспер, спокойно принимая эмоции друга, – Сначала я буду солдатом, да, а потом постепенно пойду на повышение и стану отдавать приказы уже сам. Мы живём в самое мирное время, которое только можно придумать. На востоке война, про неё знают все, но на остальной планете царит благодать. Дипломаты хорошо справляются с поддержанием мира, ну а если где-нибудь и вспыхивает революция, то подавить её нетрудно. Человечество давно не воюет за ресурсы и не переделывает границы государств, а всё потому, что мы боимся друг друга. Боимся чужих сильных армий, так почему бы и не усиливать армию своей же страны? Насколько я знаю, все супергерои живут именно здесь. В конце концов академия создана как раз для поддержания войск, и не надо реагировать так бурно. Я понимаю, ты волнуешься, но по сути тебя беспокоит не реальное положение дел, а мрачные фантазии. Ты накручиваешь себя без видимого повода, а я ведь не записался на скотобойню, да и военный контракт мне пока никто не предлагал.

Сухие прошлогодние листья, сбившиеся в кучку в углу остановки, зябко подрагивали от случайного ветерка. Выцветшие объявления, сорванные кем-то ровно до половины, пестрили низкими ценами и нарисованными улыбками. Возле урны для мусора валялся окурок, а старая лавочка, облитая с краю чем-то неизвестным, нуждалась в покраске и немедленном ремонте. Джаспер неглядя нашёл руку Милоша.