Текст книги "Книга белой смерти"

Вечером Мэттью снова встретился с Хирамом Голденом, пригласившим его на ужин. Они отправились в один из лучших – и старейших – ресторанов в штате, «Сент-Элмо». Обыкновенно именно туда ходили Мэттью и Отом, отмечая годовщину своей свадьбы, поэтому от ужина повеяло чем-то особенным, праздничным – и это действительно было так.

Мэттью и Голден проговорили несколько часов. Они пили хорошее вино и обсуждали все беды, с которыми столкнулась страна, – разумеется, Хирам Голден в президентской гонке был ярым сторонником Эда Крила, и он начал перетягивать Мэттью на свою сторону. Мэттью считал Крила волком в овечьей шкуре, надевшим маску доброго христианина только ради того, чтобы получить голоса добрых христиан, однако Голден объяснил ему, что Крил занимается благотворительностью. Просто он не бахвалится этим – многое делает тайком, скрытно, чтобы не привлекать к себе внимания.

Достав свой перочинный ножик, Хирам насадил на него кусок сыра.

– Раз в неделю Крил обязательно ходит в церковь в Нэшвилле, где сейчас живет. Он боголюбивый и богобоязненный человек.

Мэттью поделился своими опасениями о том, что Крил тесно связан с крупным бизнесом, на что Хирам возразил следующим замечанием:

– Сильнее бизнеса коррумпирована только политика, Мэттью. Если хотите знать мое мнение, крупный бизнес – это шаг вперед по сравнению с большой политикой. Он самоисцеляется. Бизнес открывает место для руки Господа… чтобы та принесла процветание тем, кто помогает себе сам.

И после нескольких бокалов вина, пропитавших Мэттью, эти слова начали приобретать для него смысл. К концу ужина он согласился еще раз дать интервью через несколько дней и, может быть, даже появиться на акции по сбору средств на избирательную кампанию Крила – сам кандидат собирался приехать в Индиану на следующей неделе.

После чего Мэттью отправился домой.

Было уже поздно, очень поздно. Но ничего страшного. Завтра понедельник, утром можно будет отдохнуть.

Как можно аккуратнее и тише Мэттью забрался в кровать и залез под одеяло – ему не хотелось будить Отом. Однако, как оказалось, жена уже проснулась.

– Мог бы позвонить, – с укором произнесла она.

Голос у нее не был заспанным – Мэттью не разбудил ее, она не спала. Ждала его.

– Извини, Отом, я думал, что ты уже спишь.

– Я беспокоилась.

– Знаю.

Усевшись в кровати, Отом зажгла лампу. Мэттью прикрыл глаза рукой. Она посмотрела на него так, словно направила ему в голову два ствола.

– Сегодня ты был не похож на себя.

– Что?

– На проповеди ты был не похож на себя.

– Отом, разумеется, я был такой же, как всегда! – Мэттью положил жене ладонь на колено, и та напряглась. – Ты что, думаешь, что это дьявол залез в мою шкуру? И заставил меня произнести эти слова?

Он рассмеялся, однако Отом его не поддержала.

– Ты пил.

– Вино, немного.

– Немного – это сколько?

Мэттью раздул щеки, стараясь вспомнить. И не смог. (Если честно, у него по-прежнему шумело в голове. Он уже давно ничего не пил.)

– Не нужно устраивать мне суд инквизиции, Отом. Уже поздно.

– Ты правда веришь во все то, о чем говорил утром?

– Это ты про что?

– Ты сказал… что эти люди, лунатики, они могут быть посланниками дьявола, что они являются знамением Судного дня.

– Я… я просто так выразился, но в корне моих слов правда, это такое образное выражение…

– Нет. Нет! Не все восприняли твои слова образно, Мэттью. Многие тебе поверили. Проглотили твои слова целиком, с потрохами. Для многих нет никакой разницы между… между твоим рассказом и тем, что они считают непреложной истиной.

– Во мне оптимизма больше, чем в тебе, – ощетинился Мэттью. – Я верю в людей. Верю в то, что у них хватит ума понять, что я говорю и почему говорю это.

– Сегодня один человек взялся за оружие. Недалеко отсюда.

– Знаю. Я слышал о том, что произошло сегодня в Уолдроне, пока я был в студии. Меня спрашивали об этом.

– И что ты сказал?

– А ты как думаешь? – Мэттью презрительно фыркнул. – Решительно осудил это. Насилие никогда не может быть ответом.

– Есть те, для кого это не так.

– Только не для меня.

– Об этом говорится в Библии.

– Отом, уже поздно, давай прекратим…

– Побивание камнями, сражения, рассечение тела на части. Бог приказал Саулу уничтожить амалекитян[61]61
  1Цар., 15:2.


[Закрыть], чаши гнева в Откровении…

– Знаю, но это книга. А современное христианство осуждает подобные… заблуждения.

– Но есть те, кто их одобряет. Кто верит в то, что это и есть истинный путь. Единственный путь…

– Ну разве что какие-нибудь психопаты…

– Не все фанатики психопаты. Есть и те, кто убежден в собственной правоте. На тебе лежит большая ответственность, Мэттью. Тот человек, который сегодня схватился за оружие…

– Он не из моего прихода! – Мэттью гневно ткнул пальцем в жену.

– Но он мог быть одним из людей Озарка.

– Это был одиночка. Так сказали в новостях, так сказали полицейские.

– И все-таки он мог видеть твое интервью. Или слышать твою проповедь. Ты ведь не можешь утверждать обратное.

– А ты не можешь утверждать, что так оно и было! У тебя нет никаких доказательств, Отом!

Вскочив с кровати, Мэттью схватил подушку и сорвал покрывало со стоящего в углу кресла.

– Куда ты собрался?

– Подальше от нашего разговора. Я хочу спать!

Однако Отом настойчиво последовала за ним. Если что-то втемяшилось ей в голову, переубедить ее было невозможно.

– Эти путники. Что, если ты ошибаешься? Что, если эти люди избраны Богом? Что, если они не демоны, а, наоборот, их нужно защитить от демонов? А может быть, Бог вообще не имеет к этому никакого отношения?

Мэттью резко развернулся. Он ненавидел себя за ярость, которую в настоящий момент испытывал к своей жене, и попытался успокоить себя: «Это всё вино, это просто вино».

– У меня сегодня выдался хороший день, – стараясь умерить свой голос, сказал Мэттью. – Очень хороший. Это шанс для нас, для нашей церкви сделать что-то хорошее, обеспечить то, чтобы наш голос и слово Божье разнеслись так далеко, как я даже не мог себе представить. Посему не смей отнимать это у меня! – У него вздымалась грудь. Он посмотрел Отом в лицо. – Я лягу спать на диване в гостиной.

Отом ничего ему не сказала. Она не ответила ему на ярость, которую он на нее выплеснул. Просто стояла, печально глядя на него. У нее было такое выражение лица, будто она его совсем не узнавала.

Наконец Отом вернулась в спальню, оставив Мэттью одного.

* * *

И снова Бенджи проснулся среди ночи. И снова принялся перебирать цифры, искать закономерности.

Сегодня днем путники свернули на местную дорогу – Бенджи удалось лишь выяснить, что она обозначается Е-350, поскольку здесь поля были рассечены сетью таких дорог, – и направились на запад, огибая Индианаполис с юга. Пока что на протяжении всех этих двух недель стадо обходило стороной крупные города, держась в стороне от оживленных автострад. То же самое продолжалось и сейчас.

Какие еще общие закономерности можно было выделить?

Путники двигались в строго определенном направлении, словно ведомые кем-то. Они шли сосредоточенно, имея какую-то цель. Бенджи все больше убеждался в этом, хотя это была какая-то бессмыслица – ни одно знакомое ему заболевание не развивалось по такому строгому, педантичному рисунку. Он злился на себя за то, что вообще рассматривал подобное предположение, но в то же время отказывался полностью его отмести. Разумеется, нельзя было исключать того, что он видел закономерности там, где их не было и в помине, – определенно, такое свойственно человеку, ведь так? Это называется апофенией. Прозрение – это нечто полезное, открывающее для человека окружающий мир; апофения – это тоже откровение, но только пагубное в том отношении, что человек ошибочно находит закономерность там, где ее нет, строит свои выводы, основываясь на неправде. Это свойственно людям – видеть правду во мраке бури. Лица на облаках, призраки на экране телевизора, лик Иисуса на куске хлеба, черт побери…

(Сияющие ангелы в толпе больных.)

И снова Бенджи принялся расхаживать взад и вперед. На этот раз в гостинице «Холидей инн» в трех милях от идущего стада.

И снова он прибегнул к тому, что приносило хоть какое-то облегчение.

Бенджи достал оба телефона. На одном он открыл «Черного лебедя». С другого позвонил Сэди.

Бенджи не стал тратить время на любезности.

– Я брожу впотьмах, – сказал он. – Есть какие-то закономерности, но я не в силах их понять. Есть какие-то правила, но я их не вижу. Возможно, это имеет какой-то смысл – то, что Стюарты получили пакет, то, что тела пропали из морга… Меня тревожит, что кто-то мог состряпать нечто настолько выходящее за рамки нашего понимания, Сэди, что я если и разберусь в этом, то слишком поздно.

– Я верю, что ты найдешь правильный путь, – сказала Сэди.

– Веришь ты? Или верит «Черный лебедь»?

– Я. Я в тебя верю. – Она помолчала. Бенджи слышал в трубке ее дыхание. На удивление, это принесло ему некоторое облегчение. – Я поймала себя на том, что слишком много думаю о тебе. Ты мужественный, умный и добрый, и было бы глупо тебе не доверять. Я рада, что прислушалась к «Черному лебедю».

Внезапно телефон «Черного лебедя» выдал на стену зеленый импульс. И не один, а сразу три.

– Похоже, «Черный лебедь» доволен тем, что ты веришь мне, – сказал Бенджи. – Он только что моргнул зеленым.

– У «Черного лебедя» безупречный вкус. Но у меня тут другой вопрос – а как ты относишься к тому, что я нашла тебя по предложению «Черного лебедя»?

– Ну… э… это очень хорошо. – Странное чувство захлестнуло Бенджи. Его словно охватила лихорадка. Сердце бешено заколотилось. Ладони стали влажными. «Я заболеваю?»

Нет, дело совсем в другом.

У него уже так давно не было ни с кем никаких отношений, он уже так долго не вызывал ни в ком теплых чувств – и сам, в свою очередь, ни к кому их не испытывал, – что это ощущение показалось ему чем-то не от мира сего.

В чем дело? Сэди ему нравится?

«Я не могу думать об этом сейчас». Время самое неподходящее. На него взвален тяжелый груз. В настоящий момент романтические чувства – это детская забава. Хуже того, это отвлечет внимание. Ему необходимо полностью сосредоточиться на стоящей перед ним проблеме. И не думать о Сэди.

Бенджи поспешно переменил тему. Он рассказал Сэди о том, что сделал анализ содержимого пробирки, присланной Нэнси Стюарт, – той самой, в которой ее сестра Шана, подумать только, хранила марихуану.

– Мы не обнаружили в пробирке никаких микроскопических частиц. Ничего. И можно предположить, что, если б в ней содержался какой-либо заразный патоген, Шана, старшая сестра, сейчас шагала бы в стаде рядом с Несси. Однако этого не произошло.

Сэди молчала. Она расстроена тем, что он не ответил на ее вопрос? Или он видит то, чего на самом деле нет? Опять же, если это так, вот доказательство того, что он отвлекся на несущественное.

– «Черный лебедь» хоть чем-нибудь помог? – наконец спросила Сэди.

– Немного. – Направив телефон на голую стену, Бенджи включил проектор. – Я снова искал закономерности. Тут явно есть какой-то общий рисунок, хотя я и не понимаю, что он означает. «Черный лебедь», – сказал он, – ты можешь выделить все общее, что объединяет путников? Какие закономерности я пока что не вижу?

Один зеленый импульс, после чего экран озарился данными. Быстро побежали строчки информации, а когда они закончились, он снова стал белым, и на этом фоне появились два кружка.

В каждом кружке содержались интересные факты.

В первом:

Фактор здоровья – 89 процентилей

Во втором:

Фактор интеллекта – 85 процентилей

И всё.

Это были две общие характеристики.

Возраст путников находился в широком диапазоне, хотя среди них не было ни очень юных, ни очень старых. В остальном состав стада был относительно пестрым и приблизительно соответствовал статистическим данным в целом по стране. Общими были лишь две характеристики: эти люди умнее большинства людей, и они здоровее большинства людей. Что было очень примечательно.

Похоже, Сэди обратила внимание на его молчание, потому что она встревоженно спросила:

– Пропала связь? Или пропал ты, погрузившись в размышления?

– Извини, погрузился в размышления. Я забыл про то, что тебя нет здесь и ты не можешь видеть то, что на экране. Я бы вывел тебя на видео, но вряд ли здешний интернет потянет.

– Всё в порядке, ты мне сейчас все расскажешь. – Пауза. – Мне нравится слышать твой голос.

«Мне тоже нравится слышать твой голос», – подумал Бенджи, но вслух ничего не сказал.

Он объяснил, какую информацию выдал «Черный лебедь».

– «Черный лебедь», – сказал Бенджи, – как ты определяешь фактор здоровья?

Круги исчезли, и экран заполнился текстом. Бенджи зачитал вслух для Сэди:

– История болезни, занятия в спортивных секциях, результаты сдачи нормативов.

– Результаты сдачи нормативов?

– Да, – подтвердил Бенджи. – Естественно. «Черный лебедь» проверил все базы данных.

– Правда?

– А ты что… не знала, что он может такое?

– Нет, не знала, – рассмеялась Сэди.

– Это тебя не беспокоит?

– Нисколько. Он учится. Эволюционирует. Так и должно быть – точно так же, как мы с тобой осваиваем новые навыки. Наш наглец добавляет новые строчки к своему резюме, понимаешь?

– Так-так… Я полагал, мы не должны приписывать ему человеческие качества.

– По-моему, кошка выбралась из мешка, а ты как считаешь? – рассмеялась Сэди. Она продолжала: – Анализ весьма любопытный, поскольку «Черный лебедь» не может делать рентген или томографию. Но, полагаю, измерять температуру и пульс он умеет. «Черный лебедь», а как ты оцениваешь фактор интеллекта?

На экране появилась новая информация. Школьные оценки, стандартные тесты, рейтинг успеваемости на рабочем месте, анализ социальных сетей. Бенджи зачитал всё вслух.

– То есть, – сказала Сэди, – похоже, «Черный лебедь» говорит нам, что путники весьма здоровы и весьма умны.

– Похоже на то. Что, должен признать, меня озадачивает. Болезни могут вызываться самыми различными факторами, и в некоторых случаях они бывают связаны между собой. Так, например, гепатит Д может поразить только того, кто уже болеет гепатитом Б. Иногда свою роль играет регион проживания – одно заболевание поражало лишь тех, кто жил в окрестностях озера Музхед в штате Мэн, вызывая приступы непроизвольного сокращения мышц. Его назвали болезнью «пляшущих французов».

– Бред какой-то! Ты это выдумал.

– Не выдумал! Честное слово! Все дело в том, что больше такое никогда не повторялось. Болезнь не возвращалась, и никто не может объяснить, что это было. Так что нам не всегда известно, какие факторы участвуют в игре. Некоторые заболевания поражают людей определенного возраста или проживающих в определенной местности – бывает, паразитам требуются очень специфические условия для распространения и размножения. Однако нет ничего такого, что пересекает координатные оси здоровья и интеллекта. Если только…

– Бенджи…

– Если только причины не кроются значительно глубже. Есть такая болезнь порфирия – ее еще называют «болезнь вампиров», – при которой у больного в буквальном смысле развивается аллергия на свет; при этом, что очень любопытно, его фекалии становятся багровыми…

– Бенджи!

– …в этом заболевании присутствует генный компонент, мутация генов. Что, если и в нашем случае путников объединяет какая-то специфическая генная мутация? Я собираюсь поговорить с Касси и Мартином, пусть они еще раз хорошенько исследуют кровь Клейда Бермана…

– Бенджи, выслушай же меня!

– Извини, я заболтался.

– Я бы сказала, расчирикался. Мне так больше нравится.

– Это слишком по-английски.

– А я и есть англичанка. На девяносто один процент. Скажи, в каком номере тебя поселили? Я хочу кое-что тебе прислать. Чтобы помочь тебе расслабиться.

– А. Дай-ка посмотреть… я в двести сорок третьем номере.

– Отлично. Замечательно.

– Что ты собираешься прислать?

– Подарок. Как я уже сказала, чтобы помочь тебе расслабиться.

– О, Сэди, надеюсь, это не бутылка чего-нибудь – если я выпью, это затуманит мои мысли, а мне сейчас меньше всего нужно…

И тут – стук в дверь.

– Обожди минутку, – сказал в телефон Бенджи, весьма озадаченный.

Из-за двери донесся грудной женский голос:

– Служба доставки.

«Так, любопытно, что она мне приготовила?» Но как же быстро сработала служба доставки!

Подойдя к двери, Бенджи открыл ее…

На пороге стояла Сэди, кокетливо склонив голову набок; язычок торчал между зубами, словно канарейка у кошки в пасти.

Бенджи поймал себя на том, что лицо у него расплывается в радостной улыбке.

– Я… я даже не…

Сэди помахала у него перед носом телефоном.

– Я же тебе сказала: подарок. – И затем низким грудным голосом: – Чтобы помочь расслабиться.

– Сэди…

– Заткнись и пригласи меня войти!

Она расплавилась в нем. Прижимаясь губами к его губам. Увлекая своим весом назад в номер. Махнув ногой, поймала каблуком дверь и захлопнула ее. Ее руки сплелись у Бенджи на спине, и они повалились на кровать, разметая во все стороны лежавшие на ней бумаги.

24
Эти люди из вашего района

Вот как мы делаем дела в Америке: определяем проблему, после чего сразу же игнорируем ее до тех пор, пока она не кусает нас в задницу, но к этому моменту она уже полностью сожрала правую ягодицу и успела приняться за левую. Возьмем, к примеру, антибиотики. Бактерии побеждают. Они быстро вырабатывают защиту против всех наших препаратов, и когда такое происходит, мы теряем всё. Всё, от кардиохирургии и до нанесения татуировки и обкусывания заусенцев на пальцах, становится бесконечно опасным. И что делают фармакологические компании? Ровным счетом ничего. «На этом не сделаешь денег», – говорят они. Мы сидим в самолете, стремительно несущемся к земле. В конце концов мы выйдем из пике – в самую последнюю секунду! Мы придумаем что-нибудь с горизонтальной передачей генов, бактериофагами или полимерами, созданными с помощью нанотехнологий. Мы не разобьемся. Но мы будем очень, очень близки к этому. Как всегда. Таков американский метод.

Популяризатор науки Афзад Керман в своем выступлении на конференции ТРД[62]62
  ТРД («Технологии, развлечения, дизайн») – некоммерческий фонд, известный в первую очередь своими ежегодными конференциями, миссия которых состоит в распространении уникальных идей.


[Закрыть]: «Хаос и кризис: изобретательная находчивость прижатого к стенке»

21 ИЮНЯ

Кловердейл, штат Индиана

За ночь стадо выросло, как это происходило каждую ночь. И сегодня оно продолжит расти, как это происходило каждый день. Увеличение числа путников означало увеличение числа пастухов. Увеличение числа пастухов означало увеличение числа полицейских. И журналистов. Шана была потрясена этим. Словно все они находились в кастрюле, медленно приближающейся к закипанию. И они сварятся в этой кастрюле. Потом вода выкипит. И что будет дальше?

Но дело ведь было не только в этом, правда? Шану очень беспокоил отец, который по-прежнему упорно не выходил из фургона, чтобы побыть рядом с Несси. Беспокоило то, что Несси стала жертвой какого-то проходимца, выдающего себя за их мать. (Потому что это ведь не могла быть их мать, правда? Та женщина бесследно исчезла, с радостью разорвав все связи со своей семьей.) Не давало покоя то, что Несси пропала. Вся их семья оказалась разбита вдребезги.

Шана надеялась на то, что ей поможет справиться рутина повседневных забот. Проснуться. Взять стаканчик кофе у того, кто его принесет, – сегодня это была Мэри Сью Трахтенберг, одна из пастухов, купившая в придорожном кафе сразу шесть подносов с кофе. И еще она принесла несколько больших пакетов с пончиками. (У пастухов была общая касса. Каждый вносил в нее столько, сколько хотел, затем кто-нибудь отправлялся закупиться водой, кофе, легким перекусом. Если кто-то хотел подкрепиться чем-то более существенным, он отделялся от стада и покупал себе это сам.)

Итак, Шана съела пончик, потрепалась с Мией, после чего заняла свое место рядом с Несси. Она шла, шла. Расчесывала сестре волосы. Вытирала носовым платком дорожную пыль ей с лица. Говорила с ней в надежде на то, что та ее слышит, – многие пастухи разговаривали со своими близкими, думая: а вдруг те воспринимают их слова? Быть может, лунатики всё слышали, как больные, находящиеся в коме. (Мия так не думала. Она говорила: «Это все равно что разговаривать с растением в горшке, Шана, – эти бедняги нас не слышат».) Сначала Шана старалась просто болтать ни о чем – «сестричка, как же мне надоела эта Индиана, какое же здесь голубое небо, у меня вот-вот начнутся месячные, а я забыла прокладки, блин, и теперь придется платить одному из этих козлов, чтобы он купил прокладки», – но затем она поймала себя на том, что расспрашивает свою младшую сестру про тайный ящик электронной почты, про пробирку, про мать.

– О чем ты думала, черт побери? – спросила Шана, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. – Это была не мама! Ты поверила какому-то мерзавцу! И не просто мерзавцу – все говорят, что это началось с тебя, ты знаешь об этом? Ты стала первой, потому что вскрыла какой-то пакет, достала из него пробирку и…

Она зарычала, внезапно почувствовав, что все взоры обращены на нее. Казалось, все пастухи смотрят на нее. И не только потому, что рычание получилось громче, чем она думала, а потому, что они знали. И, возможно, винили во всем Несси. Глупая девчонка открыла ящик Пандоры, и вот теперь их любимые и близкие заражены. Даже если на самом деле это неправда, рано или поздно все поверят, что так оно и произошло, и что тогда? Остальные пастухи побьют камнями Шану и ее сестру? Схватят Несси и будут удерживать ее до тех пор, пока она не взорвется?

Все эти мысли, такую-то мать, нисколько не улучшили настроения Шаны. Больше того, оно ухудшилось – теперь ей казалось, что ее беспокойство несется со всей скоростью по встречной полосе.

Но тут девушка вспомнила, как накануне вечером сидела рядом с Аравом. Вспомнила то, что он ей сказал. «Возможно, это как раз то, чего ты хочешь. Тебе нужно фотографировать больше. Обязательно что-нибудь получится».

Фотографии.

Снимки.

Поэтому Шана достала телефон и принялась за работу.

Сначала это было все равно что в первый раз окунуться в океан на побережье в Джерси. Каким бы жарким ни был день, вода всегда казалась жутко холодной, поэтому Шана заходила в нее медленно, привыкая, дюйм за дюймом. До сих пор она почти не фотографировала людей. В основном это были просто… предметы. Ветка дерева, похожая на раскрытую руку. Поднявший передние лапки богомол (Шана воспользовалась дополнительным объективом, закрепленным на телефоне, чтобы передать на снимке взгляд этого крошечного создания). Однажды она нашла оленя, дохлого оленя, он околел уже давно, блин, – у него отсутствовала часть шкуры, живот раздулся от газов, и Шана засунула телефон туда («Только не вырони, только не вырони, только не вырони», – твердила она себе) и сделала снимок гниющих внутренностей. Фотка получилась просто классная, что-то вроде алого купола собора изнутри, но Шана никому ее не показывала, потому что она была слишком жуткая, и ее бы высмеяли. Придумали бы ей какое-нибудь прозвище. Что-нибудь связанное с оленем.

Но фотографировать людей? Нет, Шана не могла на это решиться.

Однако теперь…

Девушка начала с того, что знала.

Точнее, с тех, кого знала.

Несси. Подойдя к сестре вплотную, Шана направила объектив на ее бесстрастное, равнодушное лицо – и ткнула пальцем в экран.

Щелк.

Готово. Лицо сестры, обрамленное краями экрана телефона. Губы сжаты в строгую линию. Но было тут что-то еще. Разумеется, лишь иллюзия, Шана это понимала, и все же…

На фотографии была жизнь.

Выражение лица.

Обособленная от шествия бездушных автоматов, на этом снимке Несси выглядела живой, бодрой, полной энергии – хотя взгляд у нее был затравленным. Словно она смотрела на что-то далекое, ужасное. И видела отдаленную угрозу или страшное будущее, которое могло вскоре наступить.

Шана быстро применила фильтр – сделала изображение черно-белым и очень контрастным. Добавила ему плавных линий жидкой ртути.

Снимок стал выразительным, берущим за душу.

– Спасибо, сестричка, – сказала Шана, чмокнув Несси в щеку.

Она сделала еще несколько фотографий проходящих мимо лунатиков. Панорамные снимки начала и конца шествия. Затем фото собравшихся вместе журналистов, пьющих кофе, курящих, ожидающих какого-либо развития событий. И полицейских в своих машинах – они ползли вперед так медленно, что имели возможность смотреть в телефоны, гуляя в социальных сетях или играя в игры. (И вдруг Шана пожалела о том, что у нее нет фотоаппарата. Настоящего фотоаппарата. С объективом, который мог бы приближать, и тогда она смогла бы разобрать, что разглядывают в своих телефонах полицейские… какие бы классные получились фотки!)

Занявшись творческим трудом, девушка словно ожила. Возбуждение разливалось по всему ее телу новой кровью. «Твою мать, а почему бы и нет?» – подумала она. Пустившись бегом, Шана догнала лунатиков и занялась тем, чем занималась с сестрой. Она приближалась вплотную, брала в кадр лицо и делала снимок.

Один за другим.

Даррил Суит – «Парень в наушниках». Щелк.

«Девушка с родинкой» – белая девушка, которую на самом деле звали Жасмин; ее никто не сопровождал. Щелк.

Мистер «Много карманов», в действительности Барни Кулридж, у которого на одежде было семнадцать карманов. Щелк.

Маттео, брат Мии. Щелк. («Что ты делаешь?» – спросила Мия. «Не знаю», – призналась Шана, улыбнувшись помимо воли.)

Сфотографировав примерно половину стада, Шана отбежала от дороги в сторону и стала рассматривать получившиеся снимки. Они были просто потрясающими. Даже без фильтров все они излучали ту же самую энергию, что и фотография Несси. На них путники почему-то получились живыми. Шана видела это по их лицам. Однако феномен лунатизма затронул их – они выглядели бодрствующими, но в то же время спящими, на лице ни одной напряженной мышцы, а взгляды устремлены в одну и ту же бесконечную даль. Все они разделили что-то общее. А может быть, продолжали делиться этим. И поскольку это были только одни лица, стирались различия роста, формы тела. Быстро перелистывая снимки, Шана буквально увидела, как лица плавно переходят одно в другое, передавая друг другу какое-то общее сходство.

У нее проснулся аппетит. Она хотела больше, больше, больше.

Девушка снова смешалась с толпой путников, и снова ее камера навелась на лицо одной из них, незнакомой чернокожей девушки, с черными колечками волос на голове, в ушах сережки…

– Эй, убирайся прочь от моей девочки!

Шана вздрогнула от неожиданности. К ней решительно направлялась женщина, одна из пастухов, так свирепо выставившая вперед кривой указательный палец, что из его завершающегося длинным ногтем кончика, казалось, должна была вот-вот вырваться молния.

– Ч… что? – спросила Шана.

– Я вижу, ты фотографировала мою дочь.

Шана попятилась назад. Негритянка грозно надвигалась на нее.

– Я просто… я просто снимаю лунатиков. Я такая же пастушка, как и вы, и…

– Я знаю, кто ты такая. И знаю, чем ты занимаешься.

– Не волнуйтесь, я не собираюсь никуда это выкладывать. К тому же журналисты уже делали снимки. Кажется…

Тряхнув головой, женщина прищурилась. В ней было столько ярости, что казалось, она готова была перекусить телефон Шаны пополам.

– Мою девочку нельзя снимать никому, ни им, ни тебе. Я знаю, что ты собираешься сделать: сделаешь фото и выложишь его в какой-нибудь долбаный Инстаграм. Но люди тебе не игрушки. Не экспонаты с выставки. Убери свой телефон и проваливай прочь!

– Но я…

– Проваливай! Убирайся!

Шана в замешательстве торопливо убрала телефон и поспешила обратно к Несси. Подстроившись под шаг сестры, она сглотнула комок в горле. Ей потребовалось собрать все силы, чтобы притвориться, будто она не собирается расплакаться, и почему-то Шана вдруг устыдилась этого. С какой стати она собирается плакать? Надо было, невзирая ни на что, сделать фото той девушки, а мать ее послать куда подальше. Плохо, что все так обернулось.

Блин.

Блин!

Но негритянка права, ведь так? Самой Шане было бы неприятно, если б кто-то подошел к ее сестре и начал ее фотографировать.

У нее мелькнула было мысль вернуться и попросить прощения, но что она скажет? Шана уже чувствовала себя полной дурой. Теперь уже ничего не исправишь. Не успела она опомниться, как ее за локоть тронула Мия.

– Эй, а та тетка устроила тебе самый настоящий разнос…

– Да, – согласилась Шана. – Ну да ничего, всё в порядке.

– Эта Донна Даттон – она такая. Не разговаривает ни с кем – только со своей дочерью Морин.

– Могла бы быть повежливее, – заметила Шана.

– Это уж точно. Но опять же, время нынче дерьмовое. А вежливость никогда никому ничего не давала. – Однако Мия, судя по всему, почувствовала, что ее подруга расстроена. Из чего следовало, что Шане не удалось это скрыть. – Ты как?

– Всё в порядке.

– Точно?

– Я же сказала – всё в порядке! – отрезала Шана.

– Ладно, блин, не бери в голову. Пожалуй, и тебе следует быть чуток повежливее.

И с этими словами Мия направилась обратно к своему брату.

* * *

Вббт, вббт.

Глубокий сон без сновидений…

Вббт, вббт.

…внезапно был прерван.

Вббт, вббт.

Бенджи кое-как выкарабкался из уюта сонных глубин навстречу утреннему свету. У него на груди лежала чья-то чужая рука. Мгновение изумления от вида лежащей рядом Сэди, уткнувшейся лицом в подушку. Ее обнаженная спина размеренно поднималась и опускалась в такт ровному, глубокому дыханию.

«То, что было этой ночью, произошло на самом деле?» – мелькнула у Бенджи мысль.

Сэди здесь. Рядом с ним. Раздетая.

«Это произошло на самом деле».

Вббт, вббт.

Застонав, Бенджи схватил свой телефон. Экран не горел. Телефон не вибрировал.

Вббт, вббт.

Так, подождите.

Вон там, на стойке у телевизора.

Этот звук издавал телефон «Черного лебедя».

Теперь уже и Сэди выбралась из лабиринта сна и оторвала голову от подушки. Она перекатилась на спину.

– Этот звук. Похожий на жужжание пчелы. У меня в голове. У меня в голове пчела? Скажи, что это не так.

– Это не так. Это «Черный лебедь».

Сэди, усевшись в кровати, изогнула одну бровь так высоко, что та чуть ли не поднялась у нее над головой, как это рисуют в мультфильмах.

– Что?

Экран телефона пульсировал – не зеленым светом и не красным.

А белым.

Снова и снова.

И каждый такой импульс сопровождался вибрацией.

– Он хочет поговорить, – сказала Сэди.

– Это точно?

– Я так думаю.

– Ты не знаешь точно?

– Это искусственный интеллект, Бенджи. Мы не ответили на все его загадки и не расписали подробно все его поведение.

Бенджи включил телефон.

– «Черный лебедь», это Бенджи. Что-то стряслось?

Один зеленый импульс. Затем еще один.

После этого еще три. Абсолютное подтверждение.

По собственной воле ожил проектор телефона. Что, если честно, несколько сбило Бенджи с толка – но, как верно заметила Сэди, это был искусственный интеллект. Со своим поведением. Вот он и… вел себя.

Бенджи направил телефон на стену. И там тотчас же возникло изображение.

Это была карта. Сначала размытые точки, но уже было понятно, что это очертания Северной Америки. Картинка начала разрастаться, масштаб увеличивался – и с каждой итерацией появлялась новая россыпь пикселей.