Текст книги "Книга белой смерти"

22
Просто задавая вопросы

Я так много кем хочу стать. Я хочу все сделать и увидеть все! Папа говорит, что мне нужно выбрать что-нибудь одно и сосредоточиться на этом. Шана говорит, что мне повезло, так как у меня есть выбор, потому что у нее самой выбора нет (однако это неправда, и она это знает, и на тот случай, если она читает эти строки, – ЭЙ, СЕСТРЕНКА, ПРЕКРАТИ ЧИТАТЬ МОЙ ДНЕВНИК, НАХАЛКА!). Но я хочу заниматься всем. Плавать с аквалангом! Оперировать головной мозг! Рисовать акварелями! Я хочу быть сомелье и изучать биологию обитателей морских глубин, я хочу стать сенатором и… ух, я не могу выбрать что-либо одно, ну почему у меня только одна жизнь и я обречена заниматься чем-то одним? ГЛУПО, ГЛУПО, ГЛУПО <3

Из дневника Несси Стюарт, 15 лет

20 ИЮНЯ

Уолдрон, штат Индиана

Полицейский участок не представлял собой ничего примечательного. Стены из газобетонных блоков, два металлических письменных стола, столик дежурного. Бенджи стоял в углу с начальником полиции Линцером, с чья жесткая щетка усиков белела, как свежевыпавший снег.

– Значит, она не представляет для нас никакой опасности? – спросил Бенджи, не отрывая взгляда от женщины, сидящей в противоположном конце помещения за одним из столов следователей. Морщась от боли, женщина озиралась по сторонам полуприкрытыми глазами. Даже на расстоянии Бенджи была видна под коротким ежиком топография грубых швов на ее раскроенном черепе.

– Опасность? Нет. Об этом не может быть и речи. Вероятно, Марселла Рейес своими действиями спасла кому-то жизнь. Пистолет не ее, он принадлежал тому типу, которого она схватила, – по ее словам, она увидела его в толпе и у нее не было времени окликать его и звать на помощь. Когда он вытащил пистолет, она решила действовать. Схватила его за руку. Этот тип – его зовут Хэл Генри – прострелил себе задницу. Пуля задела бедренную артерию. Его состояние в настоящий момент критическое.

Бенджи протер глаза. Он устал. Чертовски устал.

– Этот человек… Генри… мне сказали, он из… местного ополчения.

– Не надо делать скоропалительных выводов, мистер Рэй…

– Доктор Рэй.

– Доктор Рэй. Ополченцы – это просто патриоты. А Генри действовал сам по себе – волк-одиночка, первосортное дерьмо, понабравшийся разных мыслей.

– То есть вы хотите сказать, что брошенная бутылка никак не была связана со стрельбой?

Какое-то время Линцер молчал.

– Давайте вы не будете вмешиваться в нашу работу, – наконец произнес он ледяным тоном, – а мы будем счастливы предоставить вам заниматься своей.

Бенджи насторожился – он прекрасно знал, что значит быть в Америке негром, столкнувшимся с белым полицейским. Вроде бы все против расизма – до тех пор, пока не становятся оголтелыми расистами. А это означает, что от человека с черной кожей следует ожидать худшего. И его нужно оскорбить, арестовать, быть может, даже всадить пулю ему в спину. Да, возможно, Линцер прав, возможно, тот тип действовал сам по себе. Но он как-то быстро отбросил альтернативную версию – слишком быстро. Кажется, Бенджи недавно попадался на глаза доклад ФБР, в котором говорилось о том, что в последние годы белые расисты наводнили правоохранительные органы. Будет ли удивительным, если выяснится, что Линцер не только возглавляет полицию этого крошечного городка, затерявшегося в глуши Индианы, но и играет видную роль в местном ополчении?

Однако в конечном счете какая тут разница? Бенджи не собирался вступать в борьбу с системным расизмом, ни сейчас, ни когда бы то ни было, и ему нужно было выполнять свою работу. Стадо двигалось вперед без него вот уже несколько часов, и, к счастью, паника, охватившая Уолдрон, не привела к катастрофе. После выстрела толпа бросилась врассыпную, и несколько человек пострадали, однако удалось обойтись без серьезных травм. Пастухи, надо отдать им должное, остались со стадом – как узнал позже Бенджи, многие встали перед лунатиками, защищая их от пуль, которые могли предназначаться для них.

Пастухи защищают стадо от волков…

– Мисс Рейес служила в полиции здесь?

– Нет, нет, она из Индианаполиса.

И тут у Бенджи пискнул телефон. Сообщение от Сэди:

Надеюсь, у тебя всё в порядке. Видела Уолдрон.

Бенджи быстро набрал ответ:

Я ОК, скоро позвоню.

– Что с ней произошло? – спросил он. – Я имею в виду травму.

– С головой? На нее напали. Вероятно, не заглянула за угол, не знаю… Пока она занималась одним преступником, второй набросился на нее сзади и раскроил ей череп бейсбольной битой. После того как она упала, этот подонок – накачанный метамфетамином, насколько мне известно, – продолжал ее метелить.

– Ужасно! – Бенджи поежился.

Пришло новое сообщение от Сэди:

Ты должен срочно поговорить со Стюартами. Есть инфа.

Так-так, это еще что такое?

Оторвавшись от телефона, Бенджи поднял взгляд на Линцера.

– Я могу поговорить с мисс Рейес?

– Как вам угодно, мистер Рэй.

– Благодарю вас, мистер Линцер.

Раз полицейский упорно отказывается обращаться к нему «доктор», он не станет называть его «начальником полиции». Уважение – это улица с двусторонним движением.

Не сказав больше ни слова Линцеру, Бенджи пересек комнату и, пододвинув стул, подсел к Марселле Рейес. Та оторвала голову от сплетенных рук и уставилась на него мутными, усталыми глазами.

– Кто вы такой? – спросила она, и голос ее прозвучал скрежещущим стоном.

– Я доктор Бенджи Рэй, из ЦКПЗ.

– А.

– Похоже, вам не очень хорошо. Мне сказали, что у вас в голове… пластина, титановая. Это так?

– Две пластины. Одна на макушке, и еще за правым ухом. У меня было… э… внутримозговое кровотечение. Послушайте, я просто хочу… – У нее раздулись ноздри. – Я просто хочу уйти отсюда.

– Вы ранены? Я могу вызвать «скорую помощь»…

– Нет. Все дело просто во… – Застонав, Марселла Рейес уселась ровнее. – Во мне.

– В таком случае, полагаю, ничего не мешает вам уйти.

– Я хочу пойти с вами.

– Куда? – огляделся по сторонам Бенджи.

Марселла постаралась усесться поудобнее. Было видно, что ей плохо. Ее лицо стало серьезным, словно пуля снайпера.

– С вами, – стиснув зубы, процедила она. – С ангелами. Сияющими ангелами.

Внезапно Бенджи испугался, что эта женщина все-таки представляет опасность, что бы там ни говорил начальник полиции. Неужели в игру вступила еще и шизофрения? Бейсбольная бита нарушила работу головного мозга?

– Я вас не совсем понимаю.

– Сияние, – сказала Марселла, и у нее в глазах блеснули слезы. – Я чувствую исходящее от них сияние. Теплое и мягкое. Как от ангелов.

– Вы верите в бога? Вы христианка?

– Нет. Нельзя сказать, что верю. Наверное, я агностик.

– Но вы верите в то, что толпа лунатиков – это на самом деле ангелы?

Марси сглотнула комок в горле.

– Другого объяснения у меня нет.

– Они не ангелы, – сказал Бенджи. – Они простые люди. Пораженные… чем-то, чем именно – я не знаю. Они не спустились с неба, Марселла; они вышли из своих домов. Ушли с работы, вышли из парков – пришли отовсюду. Они не небесные создания. – До Бенджи уже доходили разговоры о том, что все это было как-то связано с Большой кометой, пролетевшей в небе месяц назад, – кометой Сакамото. – Они такие же, как и мы с вами. Мы пытаемся им помочь, понять, чем все это вызвано.

– Значит, вы неверующий?

– Я христианин.

– Но вы также ученый. Врач.

– Я не считаю, что одно исключает другое.

Марси посмотрела на него настороженно, с опаской.

– Но вы не верите, что эти… путники могут быть кем-то еще. Например, ангелами.

– Да, я так не думаю.

Однако, а кто же они? Все то, что было о них известно, не поддавалось разумному объяснению. Бенджи верил в нечто большое, странное, что не могла объяснить наука. Он действительно верил в Бога; и в этом отношении его вера была непоколебима.

«А что, если эта женщина права?» – спросил тихий голосок у него в подсознании.

Марси подалась вперед с решимостью пьяного в баре, который собирается поведать о том, что только что сбил на дороге снежного человека.

– Вот что мне известно: мне известно то, что эти путники сияют, словно расплавленное золото, и мне известно то, что, когда я рядом с ними, все мои мысли проясняются. И мне также известно, что, когда я от них удаляюсь, боль возвращается. Боль постоянно шумит у меня в голове, словно радио, не настроенное на станцию, а громкость выкручена до предела. Я должна быть рядом с ними, доктор Рэй. С каждой минутой, что я здесь, меня словно… уносит обратно в море, все дальше и дальше от берега. Вскоре у меня начнутся галлюцинации, я снова потеряю рассудок. Разрешите мне пойти с вами! Я смогу вам помочь. У меня полицейское чутье. Я очень наблюдательная.

В ее голосе прозвучало измученное отчаяние – отчаяние женщины умирающей, а не живой. С другой стороны, это вызвало у Бенджи тревогу. Марселла Рейес могла представлять опасность для себя самой и для окружающих. Опять же, она спасла стадо и пастухов. И не во власти Бенджи было решать, кто мог, а кто не мог сопровождать лунатиков.

– Тех, кто идет вместе с путниками, называют пастухами, – сказал он.

– В таком случае я хочу быть пастухом!

Бенджи колебался еще какое-то мгновение.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Я могу вас подвезти.

Сквозь боль у Марси на лице проступила широкая улыбка. Она схватила Бенджи за руку – ее слабые пальцы дрожали – и пожала ее.

– Спасибо, доктор Рэй! Вы об этом не пожалеете.

* * *

Через час Бенджи высадил Марси рядом со стадом – и восхитился той переменой, которая произошла с ней, когда они подъехали ближе. Она уселась прямее. Ее взгляд стал яснее. Марси больше не казалась человеком, придавленным гнетом постоянной боли.

– Еще раз спасибо, Марси. Я считаю, что вы спасли кому-то жизнь, так что считайте меня своим должником. Если вам что-либо понадобится…

– Для меня достаточно уже одного того, что я здесь, – сияя, перебила его Марси.

С этими словами она выбралась из машины и направилась к стаду. Бенджи буквально ожидал, что Марси припустится бегом, словно щенок, встречающийся с новыми хозяевами, но она приближалась кружным путем, медленно.

Бенджи не понимал, каким образом близость к лунатикам возымела такое благоприятное воздействие на ее физическое состояние. Он лишь заключил, что ее страдания были чисто психологическими.

Этот вопрос можно будет отложить на потом.

А сейчас Бенджи позвонил Сэди.

Та подтвердила его худшие опасения.

Он тотчас же связался с правоохранительными органами и попросил, чтобы те приказали Чарли Стюарту остановиться.

* * *

Жилой фургон был старый, видавший виды. Он остановился на небольшом пятачке у дороги, пропуская путников. Две полицейские машины зажали его с обеих сторон так, чтобы он не смог никуда уехать. Трое полицейских вышли из машин, держа оружие наготове.

– Хочешь, я пойду с тобой? – предложила Касси.

– Нет, – ответил Бенджи. – И я пока что оставлю полицейских здесь.

– Это может быть опасно.

– Я… я так не думаю. По крайней мере, я на это надеюсь.

– Он может быть причастен.

– Нам просто нужно это выяснить.

С этими словами Бенджи подошел к фургону и легонько постучал в дверь. В кабине сидел мужчина – Чарли Стюарт, отец путницы Несси и героической пастушки Шаны. Вид у него был недовольный – круглое веснушчатое лицо и пепельно-серые волосы, торчащие из-под бейсболки соломой, словно у пугала.

– Заходите, – сказал Чарли, с опаской поглядывая на полицейских. Он нервно кивнул им.

В салоне на смятой постели сидела Шана – очевидно, она пыталась хоть немного поспать. Бенджи понимал, что этот сон ей необходим, однако в настоящий момент ему требовалось ее внимание.

– Милая, – сказал Чарли, – ты ложись, попробуй отдохнуть, а мы поговорим на улице…

– Лучше мы поговорим здесь, в фургоне, – остановил его Бенджи. – Чтобы нам никто не мешал. И, боюсь, Шане тоже лучше остаться, на тот случай если она сможет что-либо добавить.

Чарли помолчал, пережевывая его слова. Чувствовалось, что он хочет защитить свою дочь, и Бенджи захотелось узнать, какие мысли у него сейчас в голове. Возможно, Чарли сам не смог бы четко их сформулировать, но, несомненно, он в какой-то степени винил ЦКПЗ в происходящем – считая, что врачи могли бы сделать больше, а может быть, они работали на правительство, которое каким-то образом стояло за всем этим, и уж, по крайней мере, они могли бы помочь семье Стюарт понять, что случилось с их дочерью Ванессой. Несси. Однако они этого не сделали. Бенджи чувствовал, что Чарли обижен на него.

А может быть, ему было известно больше, чем он признавал.

– Папа, всё в порядке, – сказала Шана, подходя к ним. Она скрестила руки на груди, принимая оборонительную позу.

Неуверенно кивнув, ее отец сел за крошечный столик.

– В таком случае заходите. Присаживайтесь. Мне приказали остановиться – но мы хотим побыстрее вернуться, чтобы быть рядом с моей дочерью. Особенно после того, что произошло сегодня.

– Я представлю вам свою коллегу, – сказал Бенджи.

Достав телефон, он позвонил Сэди и включил громкоговорящую связь. Шана и ее отец переглянулись.

Как только связь была установлена, Сэди представилась и попросила Бенджи достать телефон для связи с «Черным лебедем», чтобы использовать его в качестве проектора. Бенджи направил телефон на дверь старенького фургона – и тотчас же луч света вспорол воздух, выхватив кружащиеся в нем пылинки. Россыпь цифровых точек сложилась в изображение. Это был портативный компьютер, лежащий на столе в прозрачном полиэтиленовом пакете.

– Мистер Стюарт, вам знаком этот компьютер? – спросила Сэди.

Но первой заговорила Шана.

– Это компьютер Несси, – сказала она. Она произнесла это таким тоном, словно защищала свою сестру, еще не зная, в чем ту могут обвинить.

– Следователи обнаружили в нем кое-что, – сказал Бенджи.

– В компьютере Несси, – уточнил Чарли.

– Совершенно верно.

– Не знаю, какое право вы имели копаться в компьютере пятнадцатилетней девчонки, существуют же какие-то нормы… – начал было отец, однако Бенджи перебил его как можно мягче:

– Мы обнаружили тайный почтовый ящик. Ваша дочь открывала его через отдельный браузер, расположенный в скрытой папке. Через этот почтовый ящик она общалась с одним-единственным человеком.

– С кем?

– С Дарьей Прайс, в замужестве Дарьей Стюарт.

У Чарли округлились глаза.

– С мамой… – пробормотала Шана.

– Это… – давясь словами, произнес Чарли, – это невозможно! Она ушла! Мы больше не общались с ней…

– Ваша дочь Ванесса поддерживала с ней отношения, – возразила Сэди. – Три месяца назад первое письмо пришло ей на основной почтовый ящик, мы обнаружили его в корзине. Ответив, Ванесса по просьбе Прайс завела второй почтовый ящик. После чего они общались шесть раз – правда, все сообщения были краткими.

– Это невозможно! – пробормотала Шана.

– От Дарьи такое можно было ожидать, – сказал Чарли. – Она бывала очень холодной.

– Ни по отношению ко мне, ни по отношению к Несси мама так себя никогда не вела! – ощетинилась Шана. – Она была такой только с тобой, папа!

Обвинение, рожденное этим заявлением, повисло над ними мечом, болтающимся на тоненькой ниточке.

– Я хочу взглянуть на эти письма, – сказал Чарли.

– Разумеется, мы предоставим вам такую возможность, – кивнул Бенджи. – Мы можем переслать их в цифровом виде или…

– Будьте добры, распечатайте их.

И снова Сэди:

– Однако сначала нам хотелось бы обсудить последнее сообщение.

– Дарья собиралась прислать дочери кое-что, – добавил Бенджи.

У Чарли в глазах вспыхнул страх.

– Прислать? Что?

– Мы не знаем. Она только упомянула про… какой-то пакет.

– Пакет с чем-то очень важным, – уточнила Сэди.

– Вы не припоминаете, вам ничего не приносили… – Бенджи не договорил, увидев выражение лица Чарли: тот вспомнил. И кивнул.

– О господи… Да, я вспоминаю… какой-то человек действительно принес пакет. Кажется… курьер.

– Курьер… из федеральной почты, службы доставки?

– Нет, странное дело, он приехал на обычной машине. Такой, какие берут напрокат.

– Иногда службы доставки берут напрокат дополнительные машины, особенно перед праздниками, когда отправлений очень много, – подсказал Бенджи.

– Возможно, но только этот человек был не в форме. – Чарли уставился вдаль – всматриваясь, предположил Бенджи, в свои собственные воспоминания. – Он был… ну, в обычной тенниске, брюки камуфляжной расцветки.

– Пакет приняли вы?

– Да, я… но Несси стояла у меня за спиной. Она выхватила его у меня из рук и, сказав: «Это мне», поспешила к себе в комнату. Я окликнул ее, спрашивая, что это такое, а она ответила, что просто кое-что заказала.

– Вам это не показалось странным?

Шана рассмеялась – хотя в этом смехе не было веселья. Скорее грустная ирония.

– Несси постоянно заказывала что-то в интернете. Всякую дрянь. Вроде… засушенного богомола или гладких камней… не знаю, всякий научный мусор. Кристаллы, химикаты, предметные стекла для микроскопа. И еще что-то по искусству, потому что Несси не могла ограничиться чем-либо одним…

– Она хотела заниматься всем, – закончил за нее отец.

– Вы ничего не можете вспомнить про этот пакет? – Бенджи не добавил вслух: «Существует реальная вероятность того, что мать или кто-то, выдававший себя за мать, прислал Несси какой-то пакет. И этот пакет, возможно, стал отправной точкой эпидемии лунатиков, не важно, была то бактерия, вирус или грибок. Это известный способ ведения биологической войны, не привлекающий внимания, не требующий больших затрат: прислать в конверте споры сибирской язвы, и как знать, кто заразится? Если кто-то состряпал что-либо значительно более изощренное и зловещее и отправил это молодой доверчивой девушке, готовой принять любую посылку от своей пропавшей матери… такой сценарий, пусть и не слишком правдоподобный, напрашивается сам собой». – Все что угодно, Чарли. Вы заглянули внутрь?

– Нет.

Шана неуютно заерзала, словно ей было что сказать.

– Шана? – спросил Бенджи.

– Ну…

– Ты заглянула в пакет.

– Э…

– Заглянула. Посмотрела, что внутри.

– Я была рядом, когда Несси его открыла. Картонная коробка, небольшая, знаете, размером не больше контейнера для завтрака. Несси ее открыла, а дальше было как в фильмах про Гарри Поттера – она вытащила два куска пенопласта, раскрыла их, пошел пар и…

– И что дальше?

– А дальше полный облом. Пенопласт, сухой лед и все такое, а в итоге Несси достала лишь… маленькую пробирку.

Пробирка.

– Что… что в ней было?

– Я не разглядела. Пробирка была заполнена не целиком – может быть, наполовину. Мне показалось, это была просто серая пыль. Я спросила у Несси, что это такое, и та вся ощетинилась. Сказала: «Это мне нужно для опыта». И выставила меня за дверь.

Курьер. Бенджи понял, что это было. Другого варианта не могло быть.

– Ты знаешь, где сейчас эта пробирка?

– Я мог ее выкинуть, – вмешался Чарли. – Или положить ее в вещи Несси. У нее в комнате вечный разгром. Сами понимаете – юный гений и все такое…

– ФБР обыскало дом и ничего не нашло, – заметила Сэди.

У Бенджи в груди все оборвалось. Но тут…

Шана вздрогнула.

– Э…

Она знает.

– Шана… – начал было Бенджи.

И тут произошло самое удивительное. Протянув руку, девушка схватила со стола свой рюкзачок, расстегнула молнию, залезла внутрь…

У нее в руке была пробирка.

В которой, похоже, была…

– Это «травка»? – спросил потрясенный Чарли.

– Извини… – Шана неловко пожала плечами.

23
Апофения

ДОН ДЕЙТОН: И последний вопрос, после чего мы вас отпустим, позволив продолжить предвыборное турне. Что вы думаете об этих лунатиках?

ЭД КРИЛ: Что я о них думаю? Я думаю, что это послание.

ДОН ДЕЙТОН: Послание? Отправленное кем?

ЭД КРИЛ: Пока что мы не знаем, но я готов поспорить, что это ИГИЛ. Может быть, Китай. Может быть, кто-нибудь свой – какой-нибудь предатель из лагеря Хант, или это дело рук АНБ. Быть может, это сам дьявол – как знать? Но поверьте моему слову – это послание, тут не может быть никаких сомнений.

ДОН ДЕЙТОН: И какой же смысл этого послания?

ЭД КРИЛ: Надвигается что-то. Что-то очень плохое. И если мы не решим эту проблему, если мы не разберемся с этими [бип], нам очень скоро придется узнать, что это такое.

Из программы «Шоу Дона Дейтона», телеканал «Фокс ньюс»

21 ИЮНЯ

Шелбивилль, штат Индиана

– Тебе нужно поспать.

– Спасибо, папа, – сказала Шана, однако сказала она это не своему отцу.

Это был Арав.

Девушка сидела на пеньке, глядя на проходящих мимо путников. Ночью зрелище было сюрреалистическим – фары машин арьергарда освещали их сзади, и каждый лунатик отбрасывал длинную тень, подпитывающую тех, кто шел впереди. (У Шаны возникало жутковатое ощущение, будто она смотрит на ряды надгробий, хотя девушка не могла точно сказать почему. Она щелкнула несколько снимков, и нечеткое зернистое изображение лишь укрепило этот образ.) Отец снова был впереди в «Звере» – он сделал крюк, чтобы выбросить мусор и обогнать путников, и занял место во главе стада. Мимо шли путники, а за ними следовали пастухи, хотя в этот поздний час – а время было уже за полночь – многие устроились на ночь спать. Или в своих машинах и жилых фургонах, или в мотелях, гостиницах, кемпингах, домах знакомых, родственников и прочих добрых самаритян.

Сотрудники ЦКПЗ по большей части также разъехались по своим делам. Шане было известно, что кое-кто из них спал в большом прицепе. Внутри имелось несколько коек, в том числе две в «спальне» – выпирающем вперед тесном козырьке, который вызывал клаустрофобию.

Однако Арав остался – хотя Шана узнала об этом только сейчас, когда он подошел к ней. В руках у него были два стаканчика, над ними плясал пар. Когда Арав подошел ближе, девушке в лицо ударил аромат…

Солоноватый привкус умами[59]59
  Умами – вкус глутамата натрия, характерный для блюд японской и китайской кухни.


[Закрыть]. Очень хорошо знакомый. Шана его сразу же узнала.

– Лапша быстрого приготовления, – сказала она, произнеся эти слова как спиритическое заклинание.

– А у тебя талант, – улыбнулся Арав. – Тебе можно было бы работать полицейской ищейкой. – Сказав это, он смущенно поморщился. – Так, подожди. Извини. Я вовсе не хотел сказать, что ты собака.

– Лучшим извинением будет, если ты дашь мне один стаканчик.

– Я для того их и принес. – Арав протянул один стаканчик Шане, и исходящий от него пар окутал ее лицо. – Ничего такого, но я увидел тебя здесь, а за последние два дня… – Известно ли ему про ее мать? Про пакет с пробиркой? Блин! – Я решил, что ты будешь рада. Да и на улице становится прохладно. Извини, я просто разогрел в микроволновке.

– Чувак, блюда из микроволновки – это как раз то, от чего я тащусь! – Взяв стаканчик, Шана отпила глоток. Горячо, но ей было все равно. – В старших классах я была… ну… очень озабочена. Каждое утро мне не хотелось идти в школу. И не то чтобы в школе было плохо, просто две девицы издевались над моими волосами, и еще мне не хотелось брить ноги… в общем, не знаю, одно слово – старшие классы. Меня тошнило от школы. И по утрам я испытывала просто мегатошноту, понимаешь? Не могла ничего есть. Ни яичницу, ни овсянку – бе-е, все вызывало у меня отвращение. Но моей матери пришла в голову мысль – наверное, отчасти потому, что она была в отчаянии, а может быть, она сказала это в шутку, но, так или иначе, однажды мать сказала: «Чудесно, я приготовлю тебе корейскую лапшу, если ты ее съешь». Мать приготовила ее, и я ее съела. И мне стало чуток лучше. После чего на протяжении трех лет лапша была моим ежедневным завтраком. – Она хлебнула еще. – О господи, выходи за меня замуж!

– Это ты мне или лапше?

– Обоим. У нас будет – ну, свободный брак или как там это называется. – Шана сидела на пне, но пень был большим – он остался от здоровенного дуба. Она указала на место рядом с собой. – Не желаешь сесть?

Пожав плечами, Арав сел. Ночной воздух остывал, но бедро Арава оказалось теплым.

Какое-то время они молча ели лапшу, чавкая и хлюпая бульоном. Вокруг был слышен лишь размеренный глухой топот шествия путников.

– В тот вечер ты круто себя проявила, – нарушил молчание Арав.

– Ты о чем?

– Спасла того мальчишку.

– А, это… Ну да.

У Шаны не было такого чувства, что она кого-то спасла. Да, мальчишка остался в живых. Но какая жизнь ему теперь предстоит? И не то чтобы она думала, что лучше бы ребенок погиб вместе со своими родителями, но… теперь у него не было ничего. Эта глупая женщина, не отпускавшая своего мужа. Даже несмотря на то, что его трясло все сильнее и сильнее… Шана стряхнула с себя эту мысль. Даже просто прокручивая случившееся в голове, она почувствовала отвращение к лапше, а это будет непростительной ошибкой.

– Совсем не так круто, как та дородная дама, которая завалила того типа в толпе. Господи, у долбаного козла был пистолет… Говорят, он собирался стрелять в путников.

– Эта женщина – она была самым настоящим чудовищем. Знаешь, она теперь здесь. По-моему, классная тетка. Кажется, раньше служила в полиции. – Арав тыльной стороной ладони вытер с подбородка капельки бульона. – Говорят, стрелок действовал в одиночку, но я в этом не уверен. Такие типы никогда не бывают одиночками, согласна? Их беспокоит усиление радикальных настроений среди нас, людей с темной кожей, но никто не вспоминает о том, что среди белых такое случается гораздо чаще. Это какое-то безумие.

– Точно. Есть люди – самый настоящий мусор, и они находят другой такой же мусор и вместе образуют большую свалку. Интернет здорово упростил эту задачу.

Опять чавканье и хлюпанье. Шана быстро расправилась с лапшой.

К этому времени мимо них уже прошла половина лунатиков. За вчерашний день их число увеличилось еще на двенадцать человек. День за днем в ряды путников вливались все новые и новые люди. Одних сопровождали пастухи, другие приходили одни. Кто-нибудь из ЦКПЗ – иногда Арав – переписывали вновь прибывших.

– Тут еще один момент, – вдруг сказал Арав. – А что произойдет, если выстрелить в одного из них? Я вовсе не собираюсь это проверить – но воткнуть иглу в тело не получается. Разрезать кожу ножом – тоже. А что будет с пулей?

– Я об этом не думала… Ты полагаешь, они пуленепробиваемые?

Скорчив гримасу, Арав пожал плечами:

– Нет. Но я говорю так только потому, что пуленепробиваемых людей не бывает. Такого… такого просто не может быть. Но опять же, не бывает, чтобы кожу нельзя было проткнуть иглой. Это какая-то бессмыслица. От начала и до конца. Полный бред. У нас есть кое-какие теории, но нет ничего, чтобы эти теории подкрепить.

Однако Шана еще не могла отойти от первой части его рассуждений.

– Хорошо, но если они действительно пуленепробиваемые – это же непонятно что.

– Они не могут быть пуленепробиваемыми. Это немного напоминает мне неньютоновскую жидкость. Представь себе клейстер из кукурузного крахмала и воды, в соотношении два к одному. Получится сырое месиво, это жидкость, однако в некоторых случаях оно ведет себя как твердое тело. Если шлепнуть по нему ладонью, это будет все равно как если шлепнуть по кожаному сиденью машины или по батуту. Если же надавить на него медленно или ткнуть пальцем, клейстер превратится в жидкость – палец в него погрузится. Очевидно, что кожа лунатиков не такая – я вовсе не хочу это сказать. Но встает вопрос – быстролетящая пуля пробьет кожу или, наоборот, с легкостью отлетит от нее? Мы не знаем. И этот опыт никто не собирается ставить.

– Все это полная задница.

– Меня не покидает беспокойство, – с жаром произнес Арав. – У меня такое чувство, будто это пожирает меня изнутри.

Шана шумно вздохнула.

– Черт возьми, и у меня тоже.

– Я узнал про твою мать. Я тебе сочувствую.

– Да. Мне просто страшно, что Несси во главе всего этого. Нас уже обвиняют в том, что это началось из-за нас. Приходится постоянно отвечать журналистам, что мы не желаем с ними разговаривать. Но в интернете уже обсуждаются теории заговоров. Я больше не заглядываю в социальные сети. На «Фокс ньюс» какие-то идиоты называют нас террористами. Не знаю. Все это противно. Очень противно.

– Я стремлюсь сосредоточиться на повседневных делах. Заниматься тем, что в моих силах. А на все остальное не обращать внимания. И дарить себе вот такие мгновения.

– Это здорово.

И тут Шана сделала то, что не должна была делать.

Она отставила пустой стаканчик.

Протянула руку.

Взяла руку Арава в свою.

И просто подержала ее.

– Я старше тебя, – сказал Арав.

– Через пару недель мне исполнится восемнадцать. И мы в Индиане, где, по-моему, для добровольного согласия достаточно двенадцати лет – какое-то варварство. – Она смущенно кашлянула. – Э… я вовсе не хочу заняться с тобой сексом и все такое, твою мать.

– Да, хорошо, потому что… знаешь… Да.

– Да.

Молчание растянулось подобно ириске.

– Не то что я этого не хочу, – вдруг выпалил Арав. – Я имел в виду другое. Я просто хотел сказать, что мне уже двадцать пять…

– Да… нет… понимаю… точно…

– Точно.

– Вот и хорошо.

Шана сглотнула комок в горле. Пространство снова заполнилось тишиной.

– Я видел, ты иногда фотографируешь, – сказал Арав.

Вместо ответа Шана навела на него свой телефон и сделала снимок. Вспышка была отключена – Шана не любила снимать со вспышкой, фотографии получались слишком вычурными, безвкусными, – поэтому Арав вышел на снимке в виде неясной тени. Был виден только его силуэт, однако Шане это понравилось. Очень понравилось.

– Это всё глупости, – смущенно промолвила она.

– Ты этим хочешь заниматься?

– Я не думаю о том, чем буду заниматься. Просто фотографирую.

– В таком случае, возможно, это как раз то, чего ты хочешь. – Арав сжал ей руку. – Тебе нужно фотографировать больше. Обязательно что-нибудь получится. И тебе станет лучше. Не знаю. То, что мы видим здесь, Шана… я не знаю, что это такое, но это что-то из ряда вон выходящее. И это должен документировать кто-то помимо телевидения.

– Ты полагаешь, этим должна заняться я?

– Да.

– Ну хорошо.

– Вот и отлично.

* * *

Какой бурный выдался день! После утренней проповеди – интервью с Хирамом Голденом, и, как оказалось, этот человек привык брать быка за рога. Меньше чем через два часа интервью уже было выложено в интернет, и Мэттью начал получать новые запросы. Все хотели услышать то, что он думал о путниках, начиная от упавшей звезды из Откровения и кончая тем, что говорилось в Библии насчет эсхатологии[60]60
  Эсхатология – религиозное учение о конечных судьбах мира и человека; различают индивидуальную эсхатологию, т. е. учение о загробной жизни единичной человеческой души, и всемирную эсхатологию, т. е. учение о цели космоса и истории и их конце.


[Закрыть], и так далее и тому подобное. В конце дня Мэттью отвезли в студию «Фокс ньюс» в Индианаполисе, где его записали для вечернего выпуска новостей.

Самое главное, все это время Мэттью чувствовал себя как в своей тарелке, словно жизнь священнослужителя наполнила его знаниями и зарядила энергией. Он сознавал, что ему представилась возможность обратиться к огромному количеству людей, многократно превышающему число прихожан его маленькой церкви.

«Нужно будет поблагодарить за это Озарка Стоувера», – мысленно взял на заметку Мэттью.

И, разумеется, Бога.

(Мэттью укорил себя за то, что поставил Бога на второе место, но затем успокоил себя мыслью о том, что Всевышнего, очевидно, следует благодарить за все, посему об этом можно даже не говорить.)