Текст книги "Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»"

Чарльз Дарвин
Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

Переводчик БЕКЕТОВА Елизавета Григорьевна (1834–1902) – русская переводчица, дочь путешественника Г. С. Карелина, бабушка А. А. Блока

© Оформление А. О. Муравенко, 2023

© Издательство «Художественная литература», 2023

Между строк

По завершении наполеоновских войн приоритеты флота Великобритании сместились с военных в сторону торговли. В этом плане особый интерес представляла Южная Америка, поэтому возникла необходимость в создании точных карт материка. Продолжая старую борьбу с некогда могучей Испанией, Великобритания в первой трети XIX века решила использовать внутренние исследования в латиноамериканских республиках, которые недавно объявили себя независимыми.

Первой задачей дорогостоящей экспедиции на корабле «Бигль» была детальная съемка восточных и западных берегов Южной Америки и прилегающих островов. На основе этой съемки экспедиция должна была составить точные морские карты, которые бы облегчили плавания кораблей в здешних водах. Из пяти лет плавания «Бигля» большая часть времени была потрачена именно на эти исследования. Капитан Фиц Рой доставил в Адмиралтейство более 80 карт разных частей побережья и островов, 80 планов бухт и гаваней с указанием всех якорных остановок и 40 рисунков-пейзажей посещенных мест.

Вторая задача заключалась в создании цепи хронометрических измерений в последовательном ряде точек вокруг земного шара для точного определения их меридианов. Именно для этого «Бигль» и должен был совершить кругосветное путешествие.

В ходе путешествия «Бигля», продлившегося без малого пять лет, экспедиция достигла Южной Америки, обогнула ее, останавливаясь во многих странах континента, затем двинулась к Галапагосским островам и Таити, а оттуда – к Австралии и Новой Зеландии. В Индийском океане обследованы Кокосовые острова и Маврикий, затем – остановка у южной оконечности Африки (мыса Доброй Надежды), и «Бигль» вновь направился к Южной Америке, после чего вернулся в Великобританию.

В состав команды, кроме капитана – руководителя съемочных работ, вошли: два лейтенанта, штурман, врач, десять офицеров, боцман, сорок два матроса, восемь юнг, инструментальный мастер, художник и чертежник А. Эрл, миссионер Р. Метьюс и три туземца, возвращавшиеся из Англии на Огненную Землю.

И… еще один человек, ставший впоследствии самым знаменитым из всех путешественников «Бигля»: Чарльз Роберт Дарвин.

Ранее в Кембридже студент Дарвин познакомился и подружился с профессором ботаники, преподавателем Джоном Генслоу. В июне 1831 года Генслоу узнал, что Адмиралтейство ищет неоплачиваемого натуралиста в экспедицию к берегам Южной Америки. Будущий создатель теории естественного отбора с восторгом принял предложение. Адмиралтейство вполне устраивало то, что юноша готов ехать за собственный счет. Оно вообще-то не особенно ратовало за присутствие ученого на борту «Бигля»: на этом настаивал капитан корабля Фиц Рой, веривший, что у Огненной Земли и в Южной Америке экспедиция откроет залежи полезных ископаемых.

Знали бы адмиралы, что плавание «Бигля» войдет в историю только благодаря присутствию на борту 23-летнего «начинающего натуралиста»!

За время экспедиции Чарльз Дарвин собрал данные, которые объясняют закономерности географического распространения флоры и фауны в соответствии с природными зонами: от экваториальной до субантарктической.

«Бигль» вернулся в Лондон 2 октября 1 936 года. С этого времени Дарвин начинает систематизировать, обобщать и анализировать собранные материалы. Свои выводы обосновывает в фундаментальных трудах по зоологии, биологии, геологии.

Занятия наукой молодого Чарльза Дарвина только начинались. А кругосветное путешествие на паруснике «Бигль» позже он назовет самым важным событием в его жизни.

Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»

Меры длины, используемые Чарльзом Дарвином в своем путешествии

Дарвин в своем «дневнике» обращается к английской системе мер и весов, а температуру же приводит по Фаренгейту. В настоящем издании для удобства читателей градусы Фаренгейта сведены к градусам Цельсия.

Остальные меры можно перевести в метрические, обращая внимание на следующие таблицы:

Меры длины и поверхности:

Лье (или лига) = 4,8 км

Миля английская = 1,6 км

Миля морская (или узел) = 1,85 км

Миля географическая = 7,4 км

Фадом (или фатом) = 1,9 м

Ярд = 0,9 м

Фут = 0,3 м

Дюйм = 2,5 см

Линия = 2,5 мм

Акр = 0,40 га

Меры веса и объема:

Центнер = 50,8 кг

Стон = 6,35 кг

Фунт = 0,45 кг

Унция =28 г

Галлон =4,5 л

Пинта = 0,66 л

Глава первая
Сант-Яго – Острова Зеленого мыса

Порто Прайа. – Рибейра Гранде. – Атмосферная пыль. – Повадки морского слизня и каракатицы. – Скалы Святого Павла. – Своеобразные накипи. – Насекомые – первые поселенцы островов. – Фернандо Норонья. – Байа. – Полированные скалы. – Иглотел. – Нитчатки и инфузории. – Причины окрашивания моря.

«Бигль», флота ее величества десятипушечный бриг, под командою капитана Фиц Роя, дважды пытался выйти из гавани, но каждый раз сильный юго-западный ветер принуждал его возвратиться. Наконец 27 декабря 1831 года он отплыл из Девонпорта.

Целью нашей экспедиции была съемка карт Патагонии и Огненной Земли, уже начатая капитаном Кингом в 1826 году. Мы должны были снять берега Чили, Перу и некоторых островов Тихого океана, а также произвести ряд хронометрических измерений вокруг земного шара.

Шестого января мы достигли Тенерифа, но высадиться нам не дали, опасаясь, как бы мы не завезли на берег холеры. На следующее утро восходящее солнце показалось из-за зубчатых берегов острова Гран Канария и внезапно озарило перед нами Тенерифский пик, между тем как низменные части острова всё еще были скрыты легкими облачками. То была заря первого из многих чудесных дней, которых я никогда не забуду.

16 января 1832 года мы бросили якорь у Порто Прайа на Сант Яго, главном острове архипелага Зеленого мыса.

С моря окрестности Порто Прайи представляют унылый вид. Вулканический огонь прошедших веков и жгучий зной тропического солнца сделали почву во многих местах совершенно бесплодной. Местность постепенно поднимается плоскими уступами, на которых то тут, то там выделяются конические вершины с тупыми верхушками, а далее горизонт окаймлен неправильною цепью более высоких гор. Весь этот пейзаж, затянутый легким, обычным в здешних местах, туманом, чрезвычайно любопытен; впрочем, человек, только что попавший прямо с моря, и притом впервые за свою жизнь, в рощу из кокосовых пальм, едва ли может отдавать себе отчет в чем-либо, кроме испытываемого им счастья.

Остров сам по себе, может быть, и очень неинтересен, но на человека, привыкшего к одним только английским пейзажам, вид страны, совершенно бесплодной, производит впечатление сурового величия. На обширных равнинах, покрытых лавою, едва можно отыскать какой-нибудь листик, а между тем там умудряются пастись козы и даже несколько коров. Дождь идет редко, но в году есть один короткий промежуток времени, в течение которого бывают сильные ливни. После этих ливней из каждой трещины выступает легкая зелень, которая вскоре засыхает, – этим естественным сеном и питаются животные.

В эпоху открытия острова ближайшие окрестности Порто Прайи были покрыты деревьями, но их безрассудно уничтожили, и это повлекло за собою почти совершенное бесплодие. Широкие плоскодонные долины, из которых многие лишь на несколько дней в году служат ложем для стока воды, одеты зарослями безлистых кустов.

Немного живых существ обитает в этих долинах. Самая распространенная здесь птица – зимородок; он смирно сидит на ветвях клещевины и оттуда по временам стремительно налетает на кузнечиков и ящериц. Его перья очень ярко окрашены, но не так красивы, как у европейского вида, от которого он сильно отличается и полетом, и образом жизни, и выбором места обитания; здешний зимородок живет, по большей части, в самых сухих долинах.

Один раз я поехал с двумя офицерами в Рибейра Гранде – селение, расположенное на несколько миль к востоку от Порто Прайа. Вплоть до долины Святого Мартина местность мрачная и угрюмая, но в долине протекает маленький ручеек, и вокруг него разрослась роскошная растительность. За час мы достигли Рибейра Гранде и очень удивились, увидав развалины обширной крепости и собора. Прежде этот городок был главным городом острова; теперь же вид у него довольно печальный, но зато живописный. Мы взяли в проводники чернокожего падре, а в переводчики испанца, который служил в войсках во время войны за независимость, и пошли осматривать город.

Самым интересным зданием в Рибейра Гранде оказалась одна старинная церковь. Раньше тут хоронили губернаторов и военных правителей архипелага. Некоторые из надгробных памятников относятся к XVI столетию. В этом уединенном месте одни только геральдические украшения напоминали нам о Европе. Церковь, или часовня, образует одну из сторон четырехугольника, в середине которого растет большая роща бананов. По другой стороне этой площади помещается богадельня, там живет человек двенадцать бедняков очень жалкого вида.

Мы вернулись в гостиницу обедать. Толпа мужчин, женщин и ребятишек, черных как уголь, собралась поглазеть на нас. Проводники наши были люди веселые, и, что бы мы ни говорили и ни делали, они разражались самым искренним смехом.

Перед отъездом из города мы посетили собор; он, кажется, не так богат, как церковь, но зато славится маленьким органом, который издает удивительно неприятные звуки. Мы дали чернокожему падре несколько шиллингов, причем проводник-испанец похлопал его по голове и сказал: «В сущности, цвет его кожи не составляет большой беды». Затем мы возвратились в Порто Прайа так быстро, как только могли бежать наши пони.

В другой раз мы ездили в селение Сан Доминго, лежащее почти в центре острова. Мы проезжали по небольшой равнине, на которой росло несколько невзрачных акаций; постоянный пассатный ветер согнул их верхушки довольно странным образом – некоторые из них торчали под прямым углом к своему стволу. С северной стороны направление ветвей было на северо-восток, с южной – на юго-запад; эти естественные флюгеры показывают преобладающее направление и силу пассатных ветров.

На здешней каменистой почве езда не оставляет почти никаких следов, поэтому мы сбились с пути и нечаянно проехали в Фуэнтес. Мы заметили это только тогда, когда доехали до самого местечка, и были рады своей ошибке: Фуэнтес прехорошенькое селение, орошаемое ручьем, где процветает, кажется, всё, кроме того, что должно процветать, то есть кроме населения. Черные ребятишки, совершенно голые и необыкновенно жалкие, таскали вязанки дров чуть не с себя ростом.

Недалеко от Фуэнтеса мы видели большую стаю цесарок, штук до пятидесяти или шестидесяти. Они были крайне пугливы и не подпускали нас к себе. Цесарки бегали, подняв головы кверху, точно куропатки в дождливый сентябрьский день, и когда мы погнались за ними, они тотчас же обратились к помощи крыльев.

Сан Доминго поражает своей красотой, по правде сказать, неожиданной: ведь остальные части острова выглядят довольно угрюмо. Селение расположено на дне долины; долина окружена высокими зубчатыми стенами наслоившейся лавы. Черные скалы резко отделяются от роскошной свежей зелени, разросшейся по извилистым берегам прозрачного ручья. Случайно мы приехали туда в какой-то большой праздник, и селение было полно народа. На возвратном пути мы обогнали человек двадцать черных девушек, одетых с большим вкусом; черная кожа и белоснежные платья резко выступали из-под огромных пестрых платков. При нашем приближении все они остановились и, разостлав свои платки на дороге, запели с большим увлечением дикую песню; во время пения они отбивали такт, хлопая себя по ляжкам. Мы бросили им несколько монет, они приняли их с радостными криками и зашумели еще больше, когда мы поехали дальше.

Раз утром было как-то особенно ясно; отдаленные горы резко вырисовывались на тяжелой гряде темно-синих облаков. Я подумал, что воздух насыщен водяными парами. Однако на деле оказалось обратное. Гигрометр показывал необычайную сухость воздуха, и в то же время непрерывно сверкали молнии. Разве не удивительно видеть столь необыкновенную прозрачность воздуха при такой погоде?!

Обыкновенно же воздух здесь туманный, потому что насыщен тончайшей пылью, которая даже попортила наши астрономические инструменты. Я собрал немного этой тонкой коричневой пыли. Оказалось, что она состоит главным образом из инфузорий с кремнистыми панцирями и из кремнистых частей растительной ткани. В пяти пакетиках, которые я послал в Англию на исследование, было найдено не менее шестидесяти семи различных органических форм. Инфузории, за исключением двух морских видов, все оказались обитателями пресных вод.

Я прочел не менее пятнадцати различных описаний пыли, упавшей на корабли, плававшие далеко от берегов в Атлантическом океане. Судя по направлению ветра, можно с уверенностью сказать, что вся эта пыль идет из Африки, и всё же в той пыли, которую я посылал на исследование, не было найдено ни одной африканской инфузории, зато в ней нашли два вида инфузорий, живущих только в Южной Америке.

Пыль эта падает в таком количестве, что грязнит всё на корабле и засыпает глаза; иногда она до того затемняет воздух, что корабли садятся на мель. Нередко случалось, что эта пыль падала на корабли, находившиеся даже более чем за тысячу миль от африканских берегов.

В пыли, собранной на корабле за триста миль от берега, я, к моему удивлению, нашел кусочки камня величиной в одну тысячную долю квадратного дюйма. После этого нечего удивляться распространению в воздухе гораздо более легких и мелких спор тайнобрачных растений.

Самый интересный отдел естественной истории Сант Яго – это его геология. При входе в гавань вы замечаете в стене береговых утесов совершенно горизонтальную белую полосу, идущую на несколько миль вдоль берега на высоте около сорока пяти футов над водой. При исследовании этого белого слоя оказывается, что он состоит из известняка, в котором находится множество раковин; из них все, или почти все, и теперь еще живут на соседнем берегу. Слой этот покоится на древних вулканических породах, и был залит потоком базальта, который, по всей вероятности, излился в море в то время, когда белый раковистый известняк лежал на дне морском. Интересно проследить изменения, которые горячая лава произвела в этой рыхлой массе, местами превратив ее в кристаллический известняк, а местами в плотную пеструю породу. Там, где известняк подвергался действию расплавленной массы, он образовал пучки изящных, лучеобразно расположенных волокон. Слои лавы наклонными площадками постепенно возвышаются к центру острова, откуда первоначально потекли расплавленные потоки. В исторические времена, насколько мне известно, ни в одной из частей Сант Яго не проявлялось вулканической деятельности. Лишь крайне редко удается обнаружить остатки кратеров на верхушках многочисленных пепельных холмов красного цвета, но на берегу можно еще различить следы последних потоков лавы. Скалы, образованные ими, ниже, чем те, которые были образованы раньше. Так высота этих утесов служит грубым мерилом древности потоков.

Во время нашей стоянки я наблюдал нравы некоторых морских животных. Большой морской заяц встречается здесь очень часто. Этот слизняк имеет около пяти дюймов длины; цвета он грязно-желтоватого с пурпуровыми жилками. По обеим сторонам его нижней поверхности находится широкая перепонка; по-видимому, иногда эта перепонка играет роль вентилятора, который гонит воду по спинным жабрам или легким животного. Питается этот слизняк нежными морскими водорослями, растущими в мутной мелкой воде между камнями; мне случалось также находить в его желудке мелкие камешки, каку птиц. Если потревожить животное, оно выбрасывает очень яркую пурпуровую жидкость, которая окрашивает воду на целый фут в окружности. Но у него есть и другой способ защиты – на поверхности его тела выделяется едкое вещество, причиняющее острую боль тому, кто до него дотронется.

С большим любопытством наблюдал я также за нравами каракатицы. Каракатицы очень часто встречаются в лужах, остающихся после отлива, но поймать их совсем не легко. С помощью своих длинных ног и присосков они могут втягивать свое тело в чрезвычайно узкие щели, и нужна большая сила для того, чтобы их оттуда вытащить. Бывало, что каракатица с чрезвычайной быстротой бросалась с одной стороны лужи в другую, задом вперед, и окрашивала воду темно-коричневыми чернилами. Эти животные спасаются еще тем, что изменяют свой цвет, подобно хамелеону. В этих превращениях они, по-видимому, сообразуются со свойствами почвы, над которой проходят; в глубокой воде их общий оттенок коричнево-красный, а на суше или в мелкой воде желтовато-зеленый. При более внимательном осмотре тело каракатицы оказалось серым, испещренным множеством ярко-желтых крапинок; серый цвет делался то гуще, то светлее, а крапинки то исчезали, то появлялись вновь. Изменения эти происходили так, точно по телу животного беспрерывно проходили облака, оттенок которых изменялся в пределах от гиацинтового до каштано-коричневого. Под действием гальванического тока каракатица почти совершенно чернела; то же явление, но только в меньшей степени, можно было вызвать, царапая ее иголкой.

Каракатицы изменялись в цвете и тогда, когда они плавали, и тогда, когда неподвижно лежали на дне. Меня очень занимали различного рода уловки, к которым прибегала одна каракатица, желая укрыться от меня; она, казалось, вполне понимала, что я за ней наблюдаю. Некоторое время она оставалась неподвижной, потом украдкою, точно кошка за мышью, подвигалась на дюйм или на два; по временам она изменяла свой цвет. Так она добралась до более глубокого места и тогда внезапно рванула вперед, а чтобы скрыть нору, в которую спряталась, оставила за собой густую струю чернил.

Пока я разглядывал морских животных, держа голову на высоте двух футов от лужи и ее каменистого берега, мне в лицо несколько раз ударяла струя воды; струя била снизу и сопровождалась легким треском. Сначала я не мог понять, в чем дело, но потом догадался, что моя каракатица, забравшаяся в норку, давала мне оттуда знать о себе. Не подлежит сомнению, что каракатицы обладают способностью выбрасывать из себя воду, и мне даже показалось, что они умеют довольно верно прицеливаться, направляя на цель трубку или сифон, расположенный на нижней стороне их тела.

Каракатицы не могут свободно ползать по суше, потому что им трудно нести голову. Я заметил, что та каракатица, которую я держал в своей каюте, излучала в темноте легкий фосфорический блеск.

Скалы Святого Павла. – Издали кажется, что эти скалы искрятся белым цветом. Такое впечатление возникает отчасти из-за огромного скопления помета (гуано) морских птиц, отчасти же из-за твердого, блестящего, отливающего жемчугом вещества, которое как бы приросло к поверхности скал. Слой этого вещества не толще одной десятой доли дюйма. Под лупой видно, что это странное вещество состоит из множества тончайших пластинок и содержит много органических частей. Вероятно, вещество это не что иное, как тот же птичий помет, но подвергнутый действию дождя или морских брызг.

Под небольшими накоплениями гуано на острове Вознесения и на островках Аброльос я нашел несколько тел, ветвящихся, как сталактиты, и образовавшихся, по всей вероятности, таким же образом, как и та белая пленка, которая покрывает скалы Святого Павла. Общий вид этих ветвистых тел так напоминает некоторые виды тайнобрачных растений, что недавно, при беглом просмотре моей коллекции, я не сразу заметил между ними разницу. Шаровидные оконечности ветвей имеют вид жемчужин; они покрыты как бы зубною эмалью, но так тверды, что царапают стекло. Замечу мимоходом, что на берегу острова Вознесения, в одном месте, где накопилось огромное количество раковистого песку, на утесах, омываемых приливом, образовалась накипь, представляющая большое сходство с теми мхами, которые часто встречаются на сырых стенах. Поверхность пластинок имеет очень красивый цвет; те части, которые образовались при полном освещении, то есть на открытых местах, черны, как смоль; те же, которые затемнены выступами скал, – серые. Я показывал образцы этой накипи многим геологам, и все они полагали, что она вулканического или огненного происхождения. Своей твердостью, полупрозрачностью, гладкостью и, наконец, неприятным запахом накипь эта чрезвычайно напоминает раковины морских моллюсков; сходство это увеличивается и тем, что она обесцвечивается под действием паяльной трубки. Кроме того, известно, что у моллюсков те части раковины, которые заслонены от света мантией животного, бывают бледнее, чем те, которые подвергаются полному действию света; точно то же замечается и в этой накипи. Если мы вспомним, что известь, фосфорнокислая или углекислая, входит в состав твердых частей (костей и раковин) всех животных, то накипь эта – мертвое органическое вещество, переработанное неорганическими силами, – покажется очень интересной в физиологическом отношении.

На острове Святого Павла мы нашли только два вида птиц – глупыша и нодди. Первый представляет собою вид буревестников, второй – вид крачек (морских ласточек). Обе птицы очень смирны, бестолковы и до такой степени не привыкли к посетителям, что я мог бы перебить их сколько угодно моим геологическим молотком. Глупыш кладет яйца на голые камни утеса; крачка вьет очень простое гнездо из водорослей. Около многих гнезд мне случалось находить по маленькой летучей рыбке, которую, вероятно, приносил самец для своей подруги. Любопытно было наблюдать, как крупный и проворный краб, живущий в трещинах утеса, быстро похищал положенную у гнезда рыбку, пока взрослые птицы были отвлечены нашим появлением. Сэр У. Саймондс, один из немногих людей, побывавших здесь, рассказывал мне, что сам видел, как крабы таскали из гнезд даже птенцов и пожирали их.

На всем островке нет ни одного растения, даже лишайника; тем не менее здесь водятся насекомые и пауки. Следующий список исчерпывает, я думаю, наземную фауну; муха, живущая на глупыше, и клещ, вероятно, занесенный сюда птицами; маленькая коричневая моль, которая питается перьями; жучок и мокрица, обитающие под пометом, и, наконец, множество пауков, которые, я полагаю, пожирают этих мелких спутников и прислужников морских птиц. По всей вероятности, так часто повторяемое описание того, как на вновь образовавшихся коралловых островах Тихого океана сначала появляются стройные пальмы и другие благородные тропические растения, потом птицы и, наконец, человек, – не вполне точно; боюсь, что поэтичность этого описания сильно пострадает, если я скажу, что первыми поселенцами на вновь возникшей из океана земле должны быть пауки и паразитические насекомые, питающиеся перьями и грязью.

В тропических морях малейшая скала, вокруг которой всегда размножается бесчисленное множество водорослей и сложно организованных животных, поддерживает также существование огромного количества рыбы. Наши рыболовы, выезжая в лодках, постоянно воевали с акулами, которые бросались на их добычу. Я слышал, что одна скала, лежащая в нескольких милях от Бермудских островов и притом на значительной глубине, была открыта именно потому, что по соседству от нее заметили много рыбы.

Фернандо Норонья. 20 февраля. – Насколько я мог определить в течение тех немногих часов, которые мы здесь провели, остров этот вулканического происхождения, но возник он, вероятно, очень давно. Самую замечательную его особенность составляет конический холм около тысячи футов вышиною; верхняя часть этого конуса необыкновенно крута и с одной стороны выступает над своим основанием. Скала состоит из отдельных неправильных масс, напоминающих столбы. Глядя на эти отдельные массы, можно подумать, что они еще в полужидком состоянии были внезапно выброшены вверх. Однако на острове Святой Елены я убедился, что некоторые столбы, почти такой же формы и такого же состава, образовались из расплавленных пород, влившихся в более рыхлые слои, которые таким образом послужили формами для этих гигантских обелисков. Весь остров покрыт лесом, но из-за крайней сухости климата растительность здесь далеко не роскошная. На середине горного склона столпились большие столбообразные утесы, обнесенные какими-то напоминающими лавры деревьями и украшенные другими деревцами, на которых было множество красивых пунцовых цветов без единого зеленого листочка; всё вместе это выглядело очень живописно.

Байа, или Сан Сальвадор. Бразилия, 29 февраля. – День прошел восхитительно. Но и это слово слишком слабо, чтобы выразить чувства натуралиста, который впервые попадает в бразильский лес. Изящество трав, необычайность паразитических растений, красота цветов, глянцевитая зелень листьев, а главное – общая царская роскошь растительности привели меня в восторг. Самой удивительной смесью звуков и безмолвия охвачены тенистые части леса. Насекомые гудят так громко, что гул этот слышен с корабля, стоящего за несколько сот ярдов от берега, а вместе с тем кажется, что в чаще леса царит полная тишина. Человеку, который любит естественную историю, такой день приносит наслаждение, и более глубокого наслаждения он не испытает никогда.

Пробродив несколько часов по лесу, я пошел было к месту высадки, как вдруг меня настигла тропическая гроза. Я попытался укрыться под деревом; оно было такое густое, что обыкновенный английский дождь никогда не пробил бы его листвы, но здесь уже через несколько минут по стволу бежали потоки. Именно этой силе дождя и следует приписать богатство зелени, одевающей почву даже в самых густых лесах; если бы здешние ливни походили на дожди умеренного климата, то большая часть воды поглощалась бы или испарялась, не успев проникнуть в почву. Сейчас я не буду описывать отрадную картину этого чудесного залива – на обратном пути мы заходили в него еще раз, и у меня будет случай поговорить о нем.

Скалы, расположенные вдоль бразильского берега, по крайней мере, на протяжении 2000 миль, а также те, которые встречаются глубоко в стране, все принадлежат к гранитной формации. Формация эта занимает такую громадную площадь, что об ней нельзя не задуматься.

Большинство геологов полагает, что граниты образовались из расплавленных масс путем кристаллизации под высоким давлением. Происходил ли этот процесс в глубине океана, или же превратившиеся в гранит массы были первоначально покрыты слоистой породой, которая впоследствии исчезла? Можно ли допустить, чтобы какая бы то ни было сила, если она не действовала почти бесконечно долго, была в состоянии обнажить гранит на протяжении многих тысяч квадратных лье?

Неподалеку от города, в том месте, где ручей впадает в море, я наблюдал явление, о котором писал Гумбольдт. При порогах великих рек – Ориноко, Нила и Конго – сиенитовые скалы одеты черным веществом и как будто отполированы графитом. Слой этот чрезвычайно тонкий и состоит из окисей марганца и железа. На Ориноко это явление замечается на тех скалах, которые периодически омываются водой, и только в тех местах, где течение всего сильнее; индейцы говорят: «Скалы черны там, где воды белы». Слой, покрывающий сиенит, здесь не черный, а ярко-коричневый, и состоит, по-видимому, из одних только железистых веществ. По образчикам невозможно представить себе эти темные, как бы обожженные скалы, горящие на солнце. Они встречаются только в местах, доступных приливу, и так как ручеек сбегает вниз тихо, то полировка производится здесь, вероятно, прибоем.

Однажды я с удовольствием наблюдал за поведением пойманного у берега иглотела. Эта рыба имеет очень растяжимую кожу, и всем известна ее удивительная способность раздуваться почти в шар. Если вынуть ее из воды на короткое время и потом погрузить обратно, то она поглощает большое количество воды и воздуха. При этом иглотел надувается как шар, а так как кожа на его брюхе гораздо шире, чем на спине, то она и растягивается гораздо сильнее, и рыба переворачивается спиною вниз. В таком положении иглотел может не только двигаться вперед по прямой линий, но и повертываться в любую сторону. Поворачивается он с помощью одних только плавников, а хвост его остается в бездействии. Когда тело сильно раздуто, жаберные отверстия лежат над водой; но струя воды, засасываемая ртом, постоянно проходит через них.

Пробыв в таком состоянии некоторое время, иглотел сильным движением выпускает из себя воду и воздух. Он может выбрасывать больше или меньше воды, и поэтому надо думать, что эта рыба глотает воду для регулирования своего удельного веса. У иглотела есть несколько способов защиты. Иглотел, которого я наблюдал, очень больно кусался и выбрасывал изо рта воду на довольно большое расстояние. При этом он издавал странный звук, двигая челюстями. Когда иглотел раздувается, сосочки, покрывающие его кожу, напрягаются и становятся колючими. Если взять эту рыбу в руки, из кожи ее живота выделяется волокнистое вещество ярко-карминового цвета. Этим веществом я окрасил слоновую кость и бумагу так прочно, что они до сих пор сохранили свой цвет во всей его свежести. Я не знаю ни состава, ни назначения этого вещества. Один натуралист рассказывал мне, что он нередко находил живого вздутого иглотела, плававшего в желудках акул; он говорил также, что иногда иглотел освобождается из своей темницы, прогрызая не только стенки желудка, но и самые бока акулы, которая от этого погибает. Кто бы мог подумать, что такая маленькая, мягкая рыба в состоянии уничтожить огромное хищное чудовище?!

18 марта. – Мы отплыли из Байи. Несколько дней спустя, неподалеку от островков Аброльос я обратил внимание на красновато-бурый оттенок моря. Оказалось, что вся поверхность воды была покрыта как бы кусочками мелко нарубленного сена с зазубренными кончиками. То были крошечные цилиндрические нитчатки, собранные в связки или пучочки, от двадцати до шестидесяти штук в каждой связке. Эти же самые нитчатки покрывают огромные пространства в водах Красного моря, откуда и произошло его название. Количество их должно быть громадно; наш корабль проходил через несколько таких скоплений, из которых одно занимало в ширину около десяти ярдов, а в длину по крайней мере две с половиной мили. Почти в каждом описании мало-мальски продолжительного путешествия говорится об этих нитчатках. Кажется, всего чаще они встречаются в водах, окружающих Австралию. Капитан Кук, описывая свое третье путешествие, говорит, что моряки называют их морскими опилками.