Текст книги "Слезы небес"

Глава 13

Когда я пришел в себя в больнице, рядом со мной сидела Элли. Заплаканное лицо. Дрожащие губы. Она прижимала лед к моей щеке. Элеанор, тоже с распухшим лицом, сидела напротив, держа за руку мою мать.

Меня мутило, перед глазами все плыло, голова раскалывалась от боли. Последнее, что я помнил, – это рука Элли, сжимавшая мою руку, когда я стоял между ней и ее отцом. Мистер Билли стеклянной банкой сломал мне челюсть, и, чтобы я мог закрывать рот, меня пришлось прооперировать.

Когда я пытался говорить, то мычал нечто нечленораздельное, отчего Элли вся сжималась и начинала плакать еще больше. Я жестом попросил дать мне блокнот и попытался выразить свои мысли с помощью ручки и бумаги, хотя и это было непросто, так как у меня был сломан сустав среднего пальца на правой руке. Тем не менее я нацарапал: «молочный коктейль?»

Элли улыбнулась, и слезы, застывшие в уголках ее глаз, покатились по щекам. После двух молочных коктейлей она свернулась рядом со мной калачиком и уснула.

Все это время Бобби молча сидел в углу моей палаты. Он не проронил ни единого слова. Позднее я узнал, что он оттащил от меня мистера Билли и откусил ему кончик уха. Чем и объяснялся здоровенный синяк под глазом у Бобби и странная форма уха у мистера Билли.

Когда я спросил у матери про ссадины на костяшках пальцев, миссис Элеанор сказала, что я содрал кожу, взбираясь на решетку с разводным гаечным ключом в руке. Когда мистер Билли накинулся на меня, я этим ключом выбил ему передние зубы и, прежде чем он оглушил меня, как следует врезал ему под дых.

Мистер Билли провел девяносто дней в тюрьме. Это его несколько отрезвило, но никак не повлияло на висевший на нем долг, о котором, правда, никто, кроме него самого, не знал. Домой он вернулся, поджав хвост, но восстановить разрушенную семью было уже невозможно. Если девочка родилась на свет с пустотой в сердце, которую может заполнить только отец, то сердце Элли закрылось навсегда. Миссис Элеанор была сыта такой семейной жизнью по горло. Мистер Билли переехал в один из домиков на территории их гостиницы и оттуда помогал жене вести бизнес.

Официального развода не было, но я сомневаюсь, что между супругами сохранились хоть какие-то теплые чувства.

Эти события и переживания по их поводу вбили клин в отношения между мной и Бобби. Мы очень быстро начали понимать, что мир, в котором мы живем, ценит рыцарей, штурмующих замки. Они получают за это в награду прекрасную даму.

Бобби был обычный мальчишка, такой же, как и все мы. Ему тоже страстно хотелось быть рыцарем. Просто это было ему не дано. И когда он делал попытки хоть чего-то добиться, ему быстро напоминали, как позорно он облажался и каких блестящих успехов достиг я. Я сравнивал себя со всеми. Он себя ни с кем не сравнивал. Я постоянно старался «быть лучше, чем…». Бобби старался быть «вместе с…».

В 1964 году на экраны вышел рождественский мультфильм «Рудольф, красноносый северный олень». Он прекрасно иллюстрировал нашу жизнь.

Я был тем самым молодым олененком, демонстрировавшим другим оленятам, как высоко я умею прыгать и насколько я храбр в драках. «Ну, давай, попробуй… ну, попробуй… ну, подойди…» Бобби, напротив, оказался изгнан на Остров Негодных Игрушек[10]10
  Так назывался спектакль американского хореографа Стивена Петронио.


[Закрыть].

Бывало, лежа ночью, я слушал, как Бобби плачет во сне. Мы, конечно, были очень разными, но одно объединяло нас – боль гнездилась у нас обоих в самом сердце. Я лечил свою лекарством состязаний. Скоростными автомобилями. Напускной храбростью.

Бобби лечил свою воздержанием от насилия. Между тем пропасть между нами продолжала расти. Бобби завел дружбу с местными ребятами. Отверженными, которые приняли его в свою среду.

Я же начал встречаться с девушкой.

Глава 14

Слава «Голубого торнадо» гремела по всему западному побережью Флориды более шести десятков лет. Стены ресторана были увешаны фотографиями Элли и ее матери со знаменитыми актерами. Держа путь из Калифорнии в Европу, те останавливались перекусить в «Голубом торнадо» и прогуляться по пляжу, который большинство туристических журналов окрестило самым красивым в США.

Въехав на парковку, я обнаружил, как сильно все изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Ресторан выглядел так, словно он не работал вот уже несколько месяцев. Заколоченные окна и двери, выцветшая и облупившаяся краска и полдюжины знаков «Вход воспрещен». Все это вместе взятое свидетельствовало о том, что Элли уже не подает посетителям восхитительные морепродукты и вряд ли будет это делать в ближайшее время. Мы с Роско обошли вокруг – один внимательно вглядывался, второй принюхивался, но, кроме нескольких следов, ведущих мимо ресторана к пляжу, не обнаружили никаких признаков жизни.

Пунктирная линия ржавых гвоздей – вот и все, что осталось от пятидесяти с лишним скамеек для пикников, которые когда-то стояли на верандах. В полу отсутствовала пара досок, и в зияющих дырах виднелся песок. Глубокие отпечатки – единственное, что напоминало о шестидесяти креслах-качалках, которые в свое время стояли вдоль всей передней веранды, чтобы как-то облегчить томительное ожидание, длившееся в среднем около двух часов. Из потолочных балок одиноко торчали ржавые крюки с проушинами, на которых когда-то болтались качели. Окно выдачи было забито листом фанеры, на котором кто-то написал голубой краской из баллончика-распылителя: «Не входить! В нарушителей будут стрелять!» Заглянув в боковое окно, я с удивлением обнаружил, что кухня пуста и из нее вывезено все оборудование. Либо украли, либо распродали. Не осталось ничего. Ни холодильника. Ни плиты. Ни раковины. Ни гриля. Лишь болтались обрубленные вытяжные трубы. Лохматая электропроводка. Обрезанные водопроводные трубы. На противоположной стороне кто-то пробил в кухонной стене дыру такой величины, что в нее запросто мог бы въехать грузовик.

Я вернулся в свой мотель, расположенный примерно в миле оттуда.

В окна моего номера на втором этаже задувал приятный морской бриз, и из них на несколько миль в обоих направлениях открывался великолепный панорамный вид на побережье. На ужин мы с Роско разделили упаковку венских сосисок, банку сардин и пачку соленых крекеров. В девять часов я вытащил кресло на балкон, приставил его к стене рядом с кондиционером, сел, закинул ноги на перила и стал созерцать волны, бившие о берег внизу подо мной. Я настроил радиоантенну, постарался уменьшить помехи и попробовал набрать ее номер, но сигнал был слишком слабым. Пройдет несколько минут, и он станет сильнее. В Калифорнии еще только шесть часов. Я проверил сахар, вколол несколько кубиков инсулина и прислонился затылком к бетонной стене.

По мере того как ее шоу набирало популярность, Сюзи начала проявлять все большую инициативу. Лет десять тому назад она организовала студию в сарае своей калифорнийской фермы, к северу от Малибу. Она вела ночные радиошоу, созерцая красоту Тихого океана. Очень даже неплохо. Она ставила своим слушателям приличную подборку из музыкальных произведений всех известных жанров. И люди настраивались на ее волну; им нравился ее хрипловатый голос – успокаивающий, полный понимания и сочувствия и при этом на редкость живой. И они звонили ей, задавали наболевшие вопросы, зная про ее редкостный дар выслушать собеседника и дать ему мудрый совет. Учитывая свойственный ей стиль, ее интимную манеру общения, как будто она готова вот-вот заключить вас в объятия, неудивительно, что многие слушатели предлагали ей выйти за них замуж. Они делали ей предложение в эфире, а она смеялась им в ответ и продолжала свою игру, еще глубже проникая им в душу и пытаясь выяснить, какую же пропасть в своей душе они пытаются заполнить таким предложением. Она была неподражаема.

Если вы слушали ее достаточно долго, вы непременно должны были узнать ее собственную историю. Можно было просто купить ее ставшую бестселлером автобиографию. Сюзи была голубоглазой красавицей, дочерью вьетнамской модели, влюбившейся в рядового американского солдата. Считалось, что тот погиб где-то в Юго-Восточной Азии. Сюзи никогда не видела его, пилота вертолета ВМС США. Совершенно случайно получилось, что она стала выразителем чаяний целого поколения, когда почти два десятка лет назад открыто заговорила о вставленной в рамочку телеграмме и сложенном флаге, который ее мать в течение многих лет после его смерти держала на супружеской кровати, с того края, где когда-то спал отец Сюзи.

Ее поиски правды начинались с простого вопроса:

– Привет, меня зовут Сюзи. Знает кто-нибудь, что случилось с моим отцом?

Никто не знал. Даже военные. Первоначально он числился как пропавший без вести. Но со временем его статус изменили на «погибшего в ходе военных действий» по причинам, которые Сьюзи не объяснили.

Так, пытаясь выяснить истину, она и создала свою передачу.

Ее личностный подход к ведению передачи притягивал слушателей. Тысячами. Постепенно то, что началось как поиск правды одного человека, переросло в мантру целого поколения. Аудитория Сюзи росла, росла и преданность аудитории своему кумиру. По мере того как число слушателей Сюзи расширялось, расширялся и фокус ее передачи. От пропавшего без вести отца к поиску пропавших детей, далее к помощи женщинам и детям, оказавшимся в сетях сексуального насилия, и, наконец, к помощи наркозависимым. Основной целью Сюзи стало возвращать людям утраченных ими любимых.

Из нее получился бы прекрасный врач. Она не боялась с риском для жизни бежать по минному полю. Но ежегодно, в ноябре и июне, в День ветеранов и в День независимости, Сюзи неизменно чествовала военных. Она просила бывших солдат звонить, делиться своими историями или попросту излагать в эфире свои пожелания и просьбы. Она делала что угодно, лишь бы разговорить их. Большинство просило исполнить классический рок шестидесятых и семидесятых годов, отдавая предпочтение таким группам, как «Линэрд Скинэрд» и «Криденс Клируотер Ривайвл», но находились и любители Дженис Джоплин.

Сюзи была регулярным почетным гостем на Неделе байкеров в Дейтоне и на ежегодной Поездке к Стене, когда двести тысяч затянутых в черную кожу, татуированных мужчин со всех концов США съезжались в Вашингтон на своих ревущих железных конях. Она регулярно высказывалась в новостных сетях по поводу любых вопросов, имеющих отношение к ветеранам. Фактически стала рупором молчаливого поколения – тех, кто прошел войну, кому лгали, кто погиб или пропал без вести, не вернулся домой, и на кого по возвращении всем было наплевать, и кто, пройдя через все это, не сказал ни единого слова.

Сюзи Тру стала известна как «голос безгласных».

Неким парадоксальным образом она стала главным связующим звеном в том мире, где все связи были оборваны. Посредством писем и звонков Сюзи помогла многим женам и детям узнать истинную историю гибели или исчезновения их мужей и отцов в стране, расположенной за двенадцать тысяч миль от их родины. Увы, судьбу своего собственного отца она так и не смогла выяснить. Но в тех, что привыкли к стоическому молчанию, ей удалось пробудить такую любовь к себе, что огромное число слушателей клялись ей в вечной верности и готовы были умереть за нее. И когда появлялись скептики, которые подвергали критике ее методы, темы и ее принципиальное нежелание «оставить все это в прошлом, наконец», тысячи поднимали свой голос в защиту Сюзи. Кроме того, они любили Сюзи за еще один ее редкий дар. Некоторые люди обладают способностью раз увидев, никогда не забывать лиц. Сюзи никогда не забывала и не путала голоса. Стоило какому-то парню позвонить ей всего один раз, чтобы попросить исполнить песню или отправить поздравления с днем рождения боевому товарищу, связь с которым он потерял, или рассказать историю о собаке, спасенной в деревне, а год спустя он звонил опять, Сюзи встречала его своим певучим голосом, произнося:

– О, да ты тот самый Боб из Топики. Служил в третьем подразделении военного спецназа. Два срока. В семьдесят первом. Или в семьдесят втором? Потерял ногу в туннеле в штыковой схватке. Так?

Многие байкеры, отправлявшиеся в Вашингтон, наклеивали на свои мотоциклы стикеры с надписью «Сюзи – в президенты».

Сюзи обладала удивительной способностью вызывать доверие у любого человека на другом конце телефонной линии. Благодаря своей популярности она обрела уникальную способность разгадывать загадки, какие не могло разгадать правительство. Солдаты, от которых отвернулась страна, пославшая их в кровавую мясорубку, а затем, после их возращения, наплевавшая на них, утратили всякое доверие к власти. Иное дело Сюзи. Она была одной из них.

Одной из отверженных и забытых. Благодаря этому доверию она завела ценные контакты в Лэнгли и в Пентагоне с самым высоким уровнем секретности. И из этих источников она получала достоверную информацию, которой снабжала тех, кто в ней очень нуждался. Это также позволило ей выводить на чистую воду проходимцев, стремившихся нажиться на недавно обретенном Америкой сочувствии к своим солдатам.

Возможно, это был ее главный талант – уличить лжеца на расстоянии трех тысяч миль. Учуяв что-нибудь подозрительное, она обращалась к своим секретным контактам. Ей требовалось всего несколько часов, в крайнем случае день, чтобы открыть всему миру истинную историю жизни такого лжеца. Несколько раз она заставала такого подонка врасплох и публично раздевала его в эфире перед всей Америкой. Зная об этом таланте Сюзи, редко кто осмеливался дурачить ее.

«Солдат обмана» – явление совсем не новое. Ему уже многие столетия. Трусы, отсиживавшиеся в кустах, возвращались с флагом победителя на плечах. Но в «постиракской» ситуации и в запоздалом сочувствии Америки к мальчишкам, которых она слишком рано заставила стать мужчинами, находилось все больше и больше желающих рассказать неслыханные ранее истории об ужасах войны и героизме. И поскольку многие ловкачи и уклонисты, сжигавшие свои повестки, бросавшиеся гнилыми фруктами и плевавшие сквозь ограду тренировочных лагерей, теперь пытались просить прощения за свое прошлое у целого поколения, подобные истории редко подвергались сомнению. Представить доказательства беспримерного героизма ни у кого не просили. Особенно у тех, кого посылали убивать желтолицых и узкоглазых.

Требовать подобные доказательства считалось не только недостойным, но и бессмысленным: ведь с тех пор прошло столько десятилетий. Как возможно их представить? Вьетнам был так давно, да и расположен он практически на другом краю земли.

И если голос Сюзи был сексуален и соблазнителен и вызывал множество самых разных ассоциаций, она была невысока ростом – не выше пяти футов четырех дюймов, зато весила почти 280 фунтов – доказательство того, что некоторые люди носят свою боль не в себе, а на себе.

Сюзи посвятила многие годы поиску ответа на загадку – что случилось с ее отцом. Ей звонило множество ветеранов – кто-то из искреннего желания помочь, кто-то просто лгал, чтобы ее утешить. Увы, ничто из сказанного не подтвердилось. Одна телестудия взялась вести поиски и даже отправила во Вьетнам съемочную группу. Результатом работы стал часовой документальный фильм. Правда, более чем за два месяца поисков так и не было найдено ничего сверх того, что знали только ястребы и черви.

Бирка с ошейника собаки отца, его часы и Библия, которую ее мать подарила ему, так и не были обнаружены.

За последнее десятилетие Сюзи укрепила свой статус голоса забытого поколения. Благодаря теле– и радиоэфиру ее имя, лицо и голос стали своими практически в любой семье. Сюзи знали все. Ее полагалось видеть, с ней следовало считаться, к ее голосу – прислушиваться, с ее словами – соглашаться. Кроме всего прочего, она также была мастерица обниматься. Она была готова обнять любого. Люди выстраивались в очередь, чтобы сняться с ней и обнять ее – женщину такой величины, что они с трудом могли обхватить ее талию.

Довольная своим призванием и карьерой, она перенесла свое шоу на дороги Америки. Раз в месяц передача «По дороге с Сюзи» транслировалась из разных концов страны, начиная со скамейки в парке на Кони-Айленде или конной прогулки в Вайоминге и заканчивая рыбацкой лодкой на Аляске или домом на колесах во Флориде. Члены ветеранских семей, желающие рассказать что-то интересное из их жизни, писали или звонили ей, сообщали о военных приключениях или героических поступках своих близких, и съемочная группа Сюзи решала, куда ей ехать в следующий раз. В каждом таком месте она проводила день, два или три, и постепенно у нее рождалась история человеческой жизни, которую с нетерпением ждала вся остальная страна. Эти люди, заплеванные и оболганные, молчавшие на протяжении десятилетий, теперь понемногу раскрывали перед всеми свои истории.

Исцеление приходит с возможностью рассказать и быть выслушанным. Возможно, в этом и заключалась основная заслуга Сюзи.

Я слушал ее с балкона своего номера в мотеле. С некоторыми из звонивших Сюзи шутила, с другими заводила доверительную беседу и, наконец, в полночь завершила свою передачу. Я выключил приемник и стал смотреть на отражение луны в воде. Ночь была тихой.

Почти никаких волн. Легкий бриз. Нежные объятия родного острова.

На южном конце пляжа, медленно бредя по песку, появилась фигура. Путь ее был извилист. Влево, вправо, снова влево. Подойдя совсем близко, фигура вдруг начала скакать, словно белка. Метнувшись налево, она что-то подобрала, затем бросила. Затем прыжок вправо, пробежка вперед и вновь прыжок, снова влево.

Я не видел Элли много лет, но даже в темноте ее нетрудно было узнать. Определенные образы никогда не уходят из памяти, как бы вам ни хотелось стереть их и подавить. Она металась по пляжу, спотыкаясь. Отчаянно. Устало. Едва держась на ногах. Один раз она упала и лежала несколько минут, но затем, не имея сил встать на ноги, с трудом поднялась на колени. Через несколько минут, словно морская черепаха, передвигаясь ползком по песку, она снова упала, на сей раз совсем близко от воды. Волны набегали на ее ноги. Когда они докатились до плеч, она подняла голову, с огромным трудом поднялась, обхватила себя руками, словно защищаясь от сильного холода, и, сделав три шага, снова упала.

Мы с Роско вышли на песчаный берег. Я поднял ее и понес к мотелю. Она промокла вся с ног до головы и, пока ползла, ободрала ладони. Я принес Элли в свою комнату, снял с нее мокрую одежду и положил на постель, накрыв одеялами. За все это время она даже на миг не пришла в себя.

Неужели она шла пешком всю дорогу от места катастрофы? – подумал я. И пока я сидел и смотрел на нее, несколько мыслей пронеслись в моей голове. И первой была мысль, что лежащая передо мной женщина совсем не та девушка, которую я когда-то знал.

Глава 15

Когда рассвело, я вытащил одежду Элли из сушильного автомата, сложил и положил рядом с ней на кровати, сопроводив запиской:

Уехал на поиски кофе и пончиков,

Джозеф.

Я также не стал будить Роско, свернувшегося калачиком в углу ее кровати. Сначала я съездил за несколько миль южнее, перекусить на заправке, где кроме бензина продавались пончики. Когда я поднял рычаг и вставил наконечник шланга в бок моего грузовичка, чтобы наполнить бак, ко мне вышел парень со стаканчиком кофе в одной руке и двумя пончиками в другой – в шлепанцах и в шортах с обтрепанными краями. Рубашка расстегнута, под ней – загорелая до черноты кожа. Верхняя губа вымазана глазурью. В общем, типичный местный.

– Доброе утро, – поздоровался я.

Он посмотрел на мои каролинские номера.

– А вы издалека. – Его слова прозвучали как приглашение.

Я ладонью вытер с лица пот.

– У вас тут что, вообще не бывает зимы?

Он закончил запихивать в рот пончик и ответил с набитым ртом:

– Можно сказать, не бывает. Тут у нас круглый год жарища, сначала как в Африке, потом как в Мексике, потом чуть прохладнее, как в Никарагуа, а потом снова как в Сахаре.

– А где тут у вас можно поесть?

Еще один кусок пончика переместился в рот.

– Нигде.

Я помахал рукой над головой.

– А как же эти вывески?

Куском пончика он указал на север.

– Вон там, называется «Голубой торнадо». Когда-то был лучший ресторан во всей Флориде. Кормили так, что пальчики оближешь. Легендарное место.

– Вы там бывали?

– Когда-то у меня даже была своя кабинка, – улыбнулся он.

– Что же произошло?

Он указал четвертушкой пончика на юг.

– Вы проехали частичную причину по пути сюда.

– И что это такое?

– Видите тот тягач, застрявший на скалах?

– Вижу.

– Его водителем был муж хозяйки. Ее звали Элли. Красивая была женщина.

Я дождался, когда он сделает глоток из стаканчика.

– Раздрай в семье – раздрай в семейном бизнесе. Хозяйка не смогла выплатить долг. Банк конфисковал собственность.

– А что стало с женщиной?

– Работает официанткой в Апалачиколе.

Это известие меня слегка задело. Я закрутил на бензобаке крышку и вернул на место шланг. Мой собеседник без всяких наводящих вопросов продолжил:

– Его вечно где-то носило.

У меня возникло чувство, что мой новый знакомый рад выступить в роли местного краеведа. Похоже, на пенсии ему было скучно.

– Он делал деньги, лишь когда крутил баранку, и поэтому пропадал месяцами, – вытащив из седельной сумки своего байка сигару длиною в фут, мой собеседник обрезал оба конца и с поразительной ловкостью ее зажег.

– Не желаете? – предложил он мне.

Я покачал головой.

– Никогда не был любителем.

Байкер с восхищением посмотрел на сигару.

– Гаванская. Мне их достает один мой приятель, – сообщил он. Затем сделал затяжку, выдохнул дым и продолжил свой рассказ. – Да… А жаль.

– Жаль? – переспросил я, покачав головой.

– У нее была та же штучка, что и у полковника Сандерса[11]11
  Харланд Дэвид Сандерс, более известный как Полковник Сандерс, – американский ресторатор, основатель сети ресторанов быстрого питания.


[Закрыть].

– В смысле, свой собственный коронный рецепт? – усмехнулся я.

– Отведав ее жареных креветок, вы бы трахнули даже собственную мать.

– Такая вкуснотища?

За длинным вдохом последовал медленный выдох.

– Честное слово. Еще какая!

Я забрался в свой грузовичик и опустил стекло. Я знал ответ, но мне была интересна его реакция. Я прищурил один глаз.

– А хаш-паппиз?[12]12
  Маленькие шарики из обжаренного кукурузного теста.


[Закрыть]

Он оседлал свой гигантский «Харлей», опустил на глаза солнечные очки и покачал головой.

– Словами не опишешь. Там надо было бывать, – он положил руки на бензобак и молча уставился на дорогу.

Я помахал ему и покатил на север. Жуя пончик.

Держа в руке стаканчик кофе, я сел рядом с кроватью Элли. Ее пальцы по-прежнему сжимали мою записку. Где-то в одиннадцать часов она пошевелилась и посмотрела на меня. Ее взгляд скользнул по моему лицу, комнате и собаке у ее ног. Я, задрав ноги, сидел в изножье кровати. С карточкой и карандашом в руке.

– Привет, – прошептала она.

Я разогрел ее стаканчик с кофе в микроволновке и протянул ей.

– Привет.

Она сидела несколько минут, мелкими глотками пила кофе и смотрела на меня.

– Я вчера вечером ездил в город и увидел, как ты бродишь по пляжу. Ты потеряла сознание… – начал было я. – Вон там, – я указал пальцем.

Она посмотрела на океан, затем на юг.

– Спасибо.

Я коснулся ее ноги.

– Элли, честное слово, я понимаю, каково тебе сейчас.

Она кивнула, и по ее щеке скатилась слеза. Затем она посмотрела на часы.

– Сделаешь мне одно одолжение?

– Любое.

Она вытерла лицо.

– Мне нужно съездить в похоронное бюро, договориться о…

Она не закончила. Я похлопал ее по ноге.

– Я отвезу тебя.

Элли смотрела в окно, куда-то на воду.

– Я должна выбрать гроб, но… я понятия не имею, что я в него положу.

Я промолчал. По ее лицу скатилась еще одна слеза. Она покачала головой.

– Мои последние слова… Я наговорила ему всяких гадостей. Поэтому…

– Эй, прекрати! – попытался я ее остановить.

Элли высморкалась.

– Я сказала, что ненавижу его, что он может проваливаться к дьяволу. А потом повесила трубку. – Она посмотрела мне в глаза. – Это были мои последние слова.

Роско подбежал к ней и положил голову ей на бедро. Я не стал ее прерывать. Пусть выговорится.

– Наш брак с самого начала был неудачным, но… Джейк провел за рулем четыре дня подряд. Пытался сделать тягач своим домом. Судя по состоянию его тела…

Ее руки дрожали. Она покачала головой.

– Не торопись. Сначала сделай что-то одно, потом берись за другое. – Я встал и указал на ее одежду. – Мы с Роско подождем на улице. – Я положил на прикроватный столик карточку с ее портретом. – Мой грузовик припаркован тут рядом.

И мы с ней поехали в похоронное бюро. Там нас встретил один чувак, Остин Уолш. Я знал еще по школе, но потом не видел самое малое лет сорок. Он унаследовал семейный похоронный бизнес и делал на нем хорошие деньги для себя и своей семьи. Увидев, как Элли выходит из моего грузовичка, он встретил нас у дверей. С брюшком, лысый, с вкрадчивыми нотками в голосе, – похоже, он был мастером своего дела. Проведя нас внутрь, он выразил Элли свое глубокое соболезнование, после чего мы минут пять поговорили о том о сем. Затем он провел нас в магазин. Вдоль стены выстроился десяток гробов, разных сортов дерева и отделки.

Элли прошла между ними, трогая пальцами дерево и атласную обивку. Спустя четверть часа, так ничего и не выбрав, она повернулась ко мне.

– Что скажешь?

К несчастью, у меня имелся опыт по части гробов. Я указал на массивный, строгий гроб со стальными ручками. Что касается цены, то она была где-то посередине ценового диапазона.

Остин кивнул.

– Отличный выбор, – тихо произнес он. – Моя любимая модель.

Элли подошла к гробу и несколько секунд смотрела на него.

– Да, этот подойдет.

– Элли, – обратился к ней Остин, – учитывая, что произошло, особой бумажной канители не будет. Мы в любую минуту будем к твоим услугам.

Она поняла его с полуслова.

– Завтра не слишком рано?

Остин покачал головой.

– Нет. Без проблем. Я все сделаю сам.

Она поблагодарила его, и мы вернулись к моему грузовику, где потом сидели, глядя через лобовое стекло, как над местом аварии поднимается черный дым. Она повернулась ко мне. Ее верхняя губа дрожала.

– Могу я попросить тебя?..

– Разумеется.

Ее взгляд скользнул вверх по столбу черного дыма.

– Ты не съездишь со мной? Было слишком жарко и…