Текст книги "Путь сердца"

Глава 11

Джейн покорно ждала на супружеском ложе. За спиной высилась гора тщательно уложенных подушек и подушечек. Тончайшее, невесомое пуховое одеяло слегка укрывало ноги. Белая кружевная сорочка – Мег назвала ее «неглиже» – вряд ли могла по праву носить название одежды. Едва заметные бретельки оставляли открытыми и плечи, и руки, а кружевной корсаж даже не пытался прикрыть грудь. Спереди вырез завязывался кружевной лентой, и Мег настолько ослабила бант, что он лишь подчеркивал соблазнительную свежесть кожи и заманчивость чистой линии груди. Полупрозрачная ткань не оставляла воображению ни капли свободы.

Джейн хотелось надеть что-нибудь более скромное, однако Мег даже слышать ничего не захотела, заявив, что лорд Уэссингтон – настоящий светский лев и обладает огромным опытом любовных утех, а потому молодая супруга должна с первой минуты учиться завоевывать и удерживать внимание и интерес к собственной персоне. Сердце неуемно трепетало, а тело горело от нетерпеливого предвкушения тех событий, которые должны развернуться, едва граф выйдет из своей комнаты и переступит порог супружеской спальни.

Мег старательно готовила госпожу к ответственному событию: заказала ванну, тщательно и любовно расчесала волосы. И сами приготовления, и сопутствующие разговоры ясно показали, что незамужняя камеристка далеко не понаслышке знает о тайном общении мужчины и женщины в тишине будуара. Расчесывая, припудривая, умащивая и освежая нежными духами, Мег ни на минуту не прерывала рассуждения о том, что именно может спросить Уэссингтон и какой ответ порадует его больше всего.

Джейн, однако, удалось уловить лишь половину сложных, витиеватых инструкций Мег, но зато она получила ценные сведения относительно собственных рук и губ. Теперь же, оставшись в одиночестве в тишине спальни и с трепетом ожидая появления супруга, Джейн поняла, что верная горничная старалась снять напряжение, облегчить груз неизвестности. Все происходящее оказалось куда серьезнее, чем можно было предположить.

– Ничто не проходит даром, – шепотом успокоила себя юная супруга. – Все, что случится, непременно принесет пользу.

Пока что замужество казалось лишь надежным билетом к возвращению домой.

Наконец ручка двери повернулась, и сердце забилось еще быстрее: Уэссингтон торжественно переступил порог спальни. Граф только что вышел из ванны. Свежий, одетый в новый халат, он выглядел таким высоким, таким красивым, таким представительным. И он был ее мужем! Казалось почти немыслимым, что этот импозантный мужчина связал с ней свою жизнь.

Темно-зеленое бархатное одеяние было схвачено в талии плетеным поясом. Ткань настолько плотно облегала фигуру, что трудно было ожидать под ней наличие белья. Судя по всему, граф предпочитал одаривать любовью без назойливой помехи, которую представляла собой одежда, а это означало, что уже после первой ночи Джейн предстояло узнать о нем больше, чем Элизабет узнала о супруге после двух долгих лет замужества. Смелая мысль показалась одновременно заманчивой и пугающей.

Граф вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Филипп пришел босиком, и Джейн почему-то вдруг подумала, что впервые видит мужские ноги – прежде перед ней никогда не открывались даже ступни. Однако, заметив, что муж поймал любопытный взгляд, Джейн скромно перевела глаза на одеяло.

Уэссингтон, в свою очередь, не отрываясь, смотрел на молодую жену. Сидеть в своей комнате, готовясь к первой встрече, оказалось поистине мучительно. Одна лишь мысль о девочке и предстоящей ночи рядом с ней волновала и возбуждала до безумия. И вот наконец миг настал!

Малышка оказалась несказанно прелестной.

Роскошные каштановые волосы свободными волнами спускались по спине и плечам и своевольно стекали на постель. Нежный румянец волнения согревал щеки, а молочно-белая кожа сверкала в отблесках свечи. Тонкая высокая шея плавно, женственно переходила в округлые плечи. Волшебно тонкая талия перетекала в стройные бедра, таинственно скрытые одеялом.

Глаза дарили изумрудный свет, и граф вспомнил, как мысленно сравнивал их с сияющей в солнечном свете летней лужайкой. Не находя в себе смелости поднять взгляд, Джейн смотрела на покрывало, нервно водя пальцами по гладкой шелковистой ткани. Красавица слегка дрожала, и трудно было сказать, чем именно вызвана дрожь – прохладным воздухом комнаты или волнением предстоящей встречи. Скорее всего подействовало и то и другое.

Филипп едва сдерживался. Хотелось застонать. Хотелось обнять, встряхнуть это чудное видение, как можно крепче прижать к себе. Хотелось ворваться в святая святых стремительно безжалостно глубоко, ни на мгновение не задумываясь о причиненной боли. И в то же время хотелось ласкать медленно и нежно, чтобы показать, насколько восхитительной, чудесной невообразимо сказочной может быть любовь. Хотелось снова и снова, всю ночь напролет постигать эту юную женщину Дерзко и смело. Мягко и нежно.

Даже прожив десять жизней, трудно было представить, что брак по расчету мог подарить столь прелестную подругу. Воздушное создание выглядело поистине безупречным. Любой нормальный мужчина, не утративший здравого рассудка, с восторгом ловил бы каждое мгновение встречи. Филиппа же мучил отчаянный страх, а это означало, что с рассудком далеко не все в порядке. Неужели так оно и есть?

– Здравствуй, Джейн, – негромко приветствовал граф, впрочем, в тишине, которую нарушало лишь потрескиванье поленьев в камине, голос показался Джейн оглушительным. Она едва заметно вздрогнула, на мгновение прикрыв глаза.

– Добрый вечер, лорд Уэссингтон. – Казалось, она не в силах даже посмотреть на супруга.

Сердце билось слишком сильно, нервы натянулись до предела. В последние несколько недель Джейн поддерживала самообладание, убеждая себя, что должна пройти весь назначенный Гименеем путь ради Грегори и отца. Но сейчас, когда настал ответственный момент, неожиданно для себя самой она осознала, что до сих пор не совсем верно оценивала ситуацию. Проблема заключалась в том, что обратного пути просто не существовало.

Уэссингтон стал ее законным мужем, и это означало, что отныне ему дано право делать с молодой женой все, что угодно, а ей оставалось лишь соглашаться. Разум утверждал, что необходимо пройти по опасной дороге до самого конца и узнать, что же, в конце концов, происходит в спальне под покровом ночи.

Мег уверяла, что Уэссингтон обладает богатым сексуальным опытом (правда, горничная не сообщала, откуда ей это известно, а Джейн стеснялась спросить), а потому нежно и искусно поможет ей перешагнуть порог между девственностью и женственностью. Джейн ждала важного шага с нетерпением и готовностью, надеялась, что утрата невинности окажется не испытанием, а радостью. Не сжиматься от страха перед неотвратимым, а приветствовать любимого с широко раскрытыми объятиями – вот что означала для нее ночь наедине с красивым, желанным супругом.

Тишина и уединение спальни сулили нескончаемые открытия и безграничные радости. Джейн вполне могла их получить, если бы удалось призвать к сотрудничеству собственное тело. Воздух в комнате почему-то внезапно исчез – даже дышать стало трудно. Привести в действие легкие удалось лишь усилием воли. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Внутренние команды должны были помочь восстановить темп дыхания, однако толку от них оказалось немного.

Филипп внимательно смотрел на юную жену. За две последние недели он сотни раз проигрывал в уме события сегодняшнего вечера. Что следует сказать. Что следует сделать. Как именно предстоит себя вести. Какие слова ободрения и симпатии необходимо произнести. Хотя детали подвергались бесконечным и безграничным изменениям, финал оставался одним: Джейн предстояло стать настоящей женщиной, истинной супругой; ему же предстояло получить несказанное наслаждение.

Ни один из витиеватых сценариев, которые бесконечно сменялись в богатом, изощренном воображении, не готовил графа к тому действу, которому предстояло произойти в ночной тишине. Он, Филипп Уэссингтон, опытный сердцеед и ненасытный любовник, испытавший страстные ласки женщин всех возможных нравов, характеров, возрастов, стилей и размеров, вовсе не собирался одаривать любовью собственную молодую и на редкость красивую жену.

Да, он познал немало юных, свежих женщин. Среди них попадались и девственницы. Некоторые пылкие особы воображали себя горячо влюбленными лишь потому, что раз-другой дарили ласки и получали ласки в ответ. Неопытные подруги просто не осознавали, как мужчины воспринимают интимную близость. Поэтому в глазах некоторых из них свидание приобретало невероятную важность и выходило за все разумные пределы. Молодые женщины начинали мечтать о любви, преданности и счастливом конце красивой истории.

Филипп не верил ни в одну из этих сказок и не хотел разжигать подобные чувства в молодой жене. Граф просто собирался спокойно продолжать заниматься собственными делами – без тех неизбежных глупостей, которые порождает так называемая «супружеская любовь». Джейн не обладала богатым жизненным опытом светских дам, а потому никогда не смогла бы понять, как мало на самом деле означал акт физической любви.

Если он будет ласкать молодую жену именно так, как должен и в глубине души страстно желает, если будет добр и мягок, любвеобилен и нежен, она непременно придаст его действиям слишком глубокий смысл. Это читалось и в смятенном выражении ярких зеленых глаз, и в легкой дрожи в плечах и руках – юная супруга с нетерпением и волнением ожидала приближения мужа-любовника.

Филиппу хотелось бы свалить тяжесть принятого решения на Маргарет, хотелось бы иметь возможность сказать себе, что все это делается лишь для того, чтобы избежать дальнейших скандалов с любовницей. Однако правда заключалась вовсе не в этом. Печально, но на сей раз взбалмошная Маргарет оказалась права: Джейн непременно воспылает самыми искренними чувствами. Близость и зависимость, которые она обязательно ощутит, перерастут собственные границы и превратятся в новое огромное переживание, способное затмить все на свете. Она непременно захочет получить настоящего мужа, истинного, любящего отца своим детям. Филипп же понятия не имел, как исполнить подобное экстравагантное желание, да и вовсе не стремился к этому.

Если даже где-то в самом дальнем уголке разума и притаилась мысль об опасной возможности самому влюбиться в молодую жену, лорд Уэссингтон решительно отказывался к ней прислушиваться. Джейн была прекрасна, казалась доброй, милой и искренней. Граф сознавал, что сочетание подобных качеств в одном образе – явление исключительно редкое. Позволь он себе хоть немного расслабиться, приблизиться к чистому сердцу и впечатлительной душе, прочная ледовая броня, в которую он с таким тщанием годами заковывал собственное сердце, начнет постепенно, капля за каплей, таять. Он боялся узнать, что же скрывает привычная ледовая оболочка.

Чтобы не испугать девушку, Филипп спокойно подошел к кровати и присел на самый край. Джейн все еще нервно перебирала покрывало. Чтобы остановить навязчивое движение, он крепко сжал маленькие изящные руки. Пальцы оказались холодны как лед. Едва ощутив прикосновение, Джейн подняла глаза. Изумрудный взор одарил Филиппа таким искренним, неподдельным чувством, что граф едва не застонал.

– Простите, – почти шепотом произнесла девушка. – Почему-то вдруг стало ужасно страшно.

– Не бойся. Все закончится очень быстро.

– Правда? – Признание показалось несколько странным Мег уверяла, что первая интимная встреча продлится всю ночь, а возможно, перейдет и в завтрашний день. – Сколько же?

– Всего лишь несколько минут. Будет немножко больно, но совсем недолго.

Джейн недоуменно кивнула. Странно. Получается, что кто-то из двоих – или горничная, или супруг – заблуждается относительно предстоящего события.

– Может быть, снять сорочку?

Искренне стремясь помочь, но не зная, как это лучше делать, Джейн потянула розовую ленточку на груди. Филипп тут же остановил:

– Не надо, так тоже очень хорошо.

Он снова взял жену за руку, не позволяя развязать бант. И вновь прикосновение к гладкой нежной коже отозвалось острой болью во всем теле и едва не вызвало стон. Сердце Джейн стучало так отчаянно, что на шее заметно пульсировала вена. Пришлось собрать всю волю, чтобы не наклониться и не прижаться губами к живой мерцающей точке. Граф выпустил руку Джейн из своей и на несколько мгновений прикрыл глаза, пытаясь обуздать волны всесильного желания. Джейн посмотрела на него прямо и пристально.

– Что-то не так?

– Нет-нет, Джейн, все замечательно.

– Так почему же вы так странно на меня смотрите? Может быть, дело все-таки в сорочке?

Граф молчал, не находя подходящих слов: как объяснить девочке, насколько она хороша, изысканна и привлекательна?

Расстроенная, в полном недоумении, Джейн попыталась встать с постели.

– О, я знаю, что неправильно оделась. Простите, сэр. Позволила Мег убедить себя в том, что следует выбрать именно эту ночную рубашку. Наверное, она слишком смела, слишком откровенна…

Филипп обнял Джейн за талию и бережно удержал, не позволяя подняться с кровати.

– Сорочка просто замечательная, Джейн. Очень красивая. И ты сама необыкновенно красива.

Джейн залилась румянцем. Разве могла она представить, что простой комплимент из уст джентльмена вызовет такое искреннее волнение, такой трепет?

Ее волосы разметались по подушке пышным каштановым веером. Все краски мгновенно проявились и засияли: губы пылали алым огнем, глаза светились изумрудными искрами. Кружева сорочки плотно облегали тело, изящно обрисовывая нежную округлость груди. Филиппу отчаянно хотелось склониться и вдохнуть исконный аромат женщины – хотя бы сквозь ткань. Однако Филипп не сделал и этого.

Единственное удовольствие, которое он себе позволил, – медленно провести рукой по лицу Джейн, чтобы почувствовать каждый выступ, каждую впадинку, каждую черточку. И в это время она легко прикоснулась губами к ладони. Зачем? Он не хотел поцелуев!

Рука спустилась ниже. Сначала на шею, задержавшись немного дольше, чем требовалось, чтобы почувствовать биение пульса.

Потом ладонь переместилась на грудь, гладя, повторяя линию за линией, наслаждаясь формой, размером и весом. Испытание продолжалось до тех пор, пока Джейн не осмелела настолько, что накрыла руку мужа своей – тепло маленькой руки лишь усилило напряжение.

Истинная дочь Евы. Под чутким руководством она очень скоро превратится в страстную, пылкую любовницу. Какое мучение сопротивляться этой непосредственной, самой природой дарованной привлекательности!

Мысль словно обожгла, и Филипп резко отдернул руку.

Джейн со страхом ждала предстоящих событий, однако и яркая внешность супруга, и удивительно деликатные манеры, и осторожные, но такие нежные ласки воспламенили живое воображение. Даже взгляд графа казался реальной, ощутимой силой и оставлял на коже след, подобный горячему прикосновению. От этого напряженного, требовательного созерцания становилось одновременно и жарко, и холодно.

В тот момент, когда ладонь мужа гладила лицо, Джейн ощутила характерный запах, присущий лишь одному-единственному мужчине на свете, и глубоко вдохнула. Какая-то древняя, почти звериная часть ее существа узнала этот запах. Казалось, она искала его всю жизнь и сейчас, едва обретя, не хотела и не могла отпустить. Ах, если бы можно было удержать ладонь и навсегда сохранить в себе волнующий аромат! Но увы, разве такая вольность допустима? Пришлось ограничиться одним лишь легким поцелуем в ладонь.

Филипп, казалось, заметил прикосновение губ и резко убрал руку от лица – всего лишь для того, чтобы одарить своим прикосновением шею и грудь. Да, грудь почти молила о внимании и ласке, готовая отдать всю женственность и чистую красоту. Джейн даже закусила губу, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся из сокровенных глубин существа чувственный стон.

Напряжение возросло до такой степени, что Джейн не выдержала и сжала запястье супруга, изо всех сил пытаясь оказаться еще ближе. Да, рука ответила на призыв, но лишь на мгновение. А дальше… дальше ничего! Это казалось поистине несправедливым.

Пальцы мужа легко скользили по животу, и Джейн пришлось бороться со страстным желанием снова нетерпеливо сжать лишившую душевного равновесия руку и вернуть ее туда, куда призывал внутренний огонь. Ничто не могло быть приятнее, чем прикосновение к груди теплой, чуть шершавой ладони.

Рука Филиппа скользнула по ее бедрам и ногам. Джейн сжала бедрами волнующую руку. Тело подсказало, что вот так, ответив на ласку, можно хотя бы немного снять напряжение.

И снова, так же как минутой раньше, стоило лишь Джейн показать, что прикосновение не оставляет ее равнодушной, рука отпрянула, словно испугавшись. Неужели супруг боится ответной ласки? Может быть, она ведет себя неправильно? Может, надо сидеть неподвижно и не позволять себе никаких нежностей, даже самых скромных? О, как нестерпимо осознавать собственное невежество, непонимание запутанных правил любовной игры!

Филипп поднял голову и снова встретил взгляд юной жены. Зеленые глаза смотрели печально, даже виновато. Не в силах отказать себе хотя бы в кратком наслаждении, граф коснулся губами живота. Поцелуй получился легким, почти невесомым. Потом Филипп потерся щекой о тонкое кружево, со сладким и в то же время мучительным удовольствием ощущая терпкий, чуть пряный аромат. Теплое прикосновение щеки не осталось без ответа: Джейн положила руку на темные волнистые волосы Филиппа и нежным, интимным движением пропустила густые пряди сквозь пальцы. Она сделала это так, словно ласка была хорошо знакома и повторялась тысячу раз; словно двое давно любили друг друга и безошибочно понимали язык нежности; словно их любовь оставалась единственной на свете.

Хватит! Филипп отодвинулся от жены стремительнее, чем сам того хотел, и резко выпрямился.

– Что случилось, сэр? Я поступила неправильно?

– Нет-нет, Джейн. Не волнуйся. Все прекрасно.

– Нет, все-таки что-то не так. Взгляд выдает ваши мысли. Если бы вы только подсказали верный путь, я тотчас бы все поняла.

Филипп вспомнил встречу в гостиной арендованного дома. Это случилось две недели назад. Джейн легко, естественно отзывалась на каждое движение, на каждое прикосновение! И сейчас все повторилось – она снова вела себя так, словно давным-давно знала и отлично понимала мужа. Иногда Филиппу казалось, что она осознает его настроение лучше, чем он сам. В глубине души Филипп остро переживал груз одиночества – наследство долгих лет, проведенных без близкого человека, печальный результат того горького времени, когда и он никому не был по-настоящему нужен, и его самого никто искренне не интересовал.

И вновь родилось ощущение важности происходящего. Вот здесь, прямо на глазах, возникало что-то свежее, живое. Если хватит смелости, можно попытаться поймать и чувство, и отношение.

А что, если все-таки сбросить искусственно созданную броню? Что, если позволить себе насладиться?

Нет, нет и нет. Лучше вернуться к исполнению долга и как можно быстрее покончить с неловким, щекотливым делом.

Джейн лежала тихо, едва дыша. Каждый звук казался многократно усиленным. Каждое движение супруга выглядело чрезмерным, преувеличенным. Ощущалась некая дисгармония, но ведь граф уверял, будто точно знает, что следует делать. Снова движение и прикосновение. Колено между бедер. Потом второе. Упругие волосы, чуть грубоватые на нежной коже. Ладони, осторожно раздвинувшие ноги.

Филипп прикрыл глаза, пытаясь справиться с мучительным вожделением. Даже тех скупых ласк, на которые он отважился, оказалось достаточно, чтобы тело юной супруги с готовностью раскрылось навстречу любви – оно почти требовало дойти до последнего предела.

Он перевернул Джейн на живот.

– Нет, Уэссингтон, нет. Пожалуйста, только не так. – Джейн задвигалась, заерзала, пытаясь освободиться из унизительного плена. Но ничего не получилось. Наступление неумолимо продолжалось. Тогда она взглянула через плечо.

– Я хочу вас видеть!

Графа неудержимо влекло исполнить просьбу. Неведомая сила приказывала перевернуть прелестное создание на спину. Любить так, как он мечтал с первой встречи, вот уже две недели. Целовать пухлые чувственные губы. Ласкать восхитительную юную грудь. Впитывать вкус и аромат тайны – бутона и лепестков женственности. Но позволить себе несказанное удовольствие он просто не мог, не имел права. Один-единственный поцелуй, одно-единственное ласковое прикосновение, и он пропал.

– Но так получится быстрее. И не слишком больно. Доверься мне.

Джейн не отводила изумрудных глаз. Казалось, мучительный, неотвратимый взгляд сверлил насквозь. Господи, как же он ненавидел эти прекрасные, внимательные, безжалостные глаза! Ненавидел за то, что они умели проникать в самую сердцевину его черной души.

– Ну что же, если вы так настаиваете… – все-таки согласилась юная супруга и наконец отвернулась, уткнувшись лицом в подушку. В тот же момент муж продолжил наступление. Давление в развилке ее бедер становилось все отчаяннее. Напряжение неумолимо росло.

– Расслабься, Джейн.

– Не могу. Простите, пожалуйста.

Разве можно расслабиться с таким ужасным ощущением между ног? Чего хочет от нее этот грубый человек?

– Не извиняйся. Ты ни в чем не виновата.

Филипп прижался еще сильнее и остановился, понимая, что достиг предела.

– Вздохни поглубже.

Сделал паузу, ожидая, когда можно будет продолжить атаку.

– А теперь медленно-медленно выдыхай.

Джейн послушалась. Воспользовавшись неизбежной свободой выдоха, муж совершил решающее, самое резкое движение и преодолел барьер. К чести юной жены, она даже не вскрикнула.

Филипп и сам не ожидал, что настолько возбудится. Женственная плоть оказалась узкой и скользкой. Жар страсти вышел из-под контроля, и Филипп уже не мог совладать с желанием.

Он начал движение медленно, постепенно повышая темп и ускоряя толчки. Напряжение возрастало до темноты в глазах, до умопомрачения. Наконец тело напряглось в последний раз.

Все это время Джейн лежала неподвижно и очень тихо, впитывая столь странные, непривычные, болезненные ощущения.

Неожиданно тело супруга обмякло, и Джейн почувствовала на себе его вес, тяжело вдавивший ее в постель. Поначалу казалось, что Филипп умер, но постепенно проявилось ровное, сильное биение сердца, странным образом пересекающееся с тем ритмом, который создавало ее собственное тело. Может быть, он просто уснул? Или потерял сознание от усталости? Дышать почти не удавалось, и Джейн внезапно испугалась, что задохнется, так и не дождавшись помощи. Собравшись с духом, Джейн ткнула локтем туда, где, по ее мнению, должно было находиться сердце Филиппа.

– Сейчас же слезьте с меня, негодяй! Быстро!

Филипп перекатился на бок. Однако едва он протянул к молодой жене руку, та отскочила на другую сторону кровати, в самый дальний угол. А потом сделала то, что так хотелось сделать все это ужасное время, показавшееся вечностью: прижала колени к груди и крепко-накрепко обхватила их руками. Едва заметно покачиваясь, беззвучно заплакала.

Безмолвие комнаты угнетало. Почему этот отвратительный человек не ушел сразу, как только покончил со своим грязным делом? Ощутив движение, Джейн вздрогнула: неужели он снова собирается напасть? Одно лишь резкое движение, одно прикосновение – и она его убьет! Да, убьет – прямо здесь, на этом мерзком брачном ложе. И если за преступление ждет казнь через повешение, рано утром с легким сердцем сама пойдет навстречу палачу. Сейчас графиня Джейн Уэссингтон чувствовала себя бесконечно обиженной, оскорбленной, поруганной, издерганной, избитой. И совсем-совсем заброшенной, одинокой, никому не нужной. Такой нелюбимой, какой она не чувствовала себя ни разу за всю свою девятнадцатилетнюю жизнь.

Обидчик коснулся ее спины, и Джейн резко вздрогнула.

– Не смейте ко мне прикасаться!

Филипп смотрел на сжавшееся в углу кровати жалкое создание. Пытаясь защититься, Джейн инстинктивно приняла позу еще не родившегося младенца. Плечи дрожали от беззвучных, бессильных слез. Он, конечно, принял правильное решение, сознательно отказавшись от эмоциональной любовной сцены. Но если это так, то откуда же взялось изнуряющее чувство вины и стыда? За все время тесного общения с женщинами еще ни с одной он не обращался так грубо, бесчувственно, безжалостно.

– Лучше было сделать это именно так.

– Для кого лучше? – уточнила Джейн и горько рассмеялась. – Я была уверена, что вы действительно знаете, как все должно случиться, и сумеете надежно провести меня по правильному пути. Да, я оказалась самой безнадежной дурочкой на свете.

Упрек в недостаточном владении техникой любви показался очень обидным.

– Поверь, Джейн, я знаю, как любить женщину. Но для нас обоих лучше не испытывать друг к другу нежных чувств.

– О да, лорд Уэссингтон. – Голос молодой супруги зазвенел от обиды. – Избави вас Бог проявить ко мне хоть каплю доброты и участия. Я всего-навсего ваша жена. Не удивительно, что мужчины так носятся с идеей сохранения девственности вплоть до этой ужасной брачной ночи. Неужели хоть одна девушка согласилась бы выйти замуж, если бы знала, какой жуткий опыт ее ожидает?

Слезы, еще недавно почти незаметные, превратились в бурный водопад, и сдержать их было уже невозможно. Но позволить этому зверю увидеть, как она плачет? Ни за что на свете!

– Оставьте меня.

– Джейн, мне кажется, нам необходимо кое-что обсудить.

– Сейчас у меня нет ни малейшего желания разговаривать, а тем более выяснять отношения. Если в вашей душе теплится хоть искра совести, то вы сию же минуту уйдете.

– Джейн… – Граф снова попытался взять бедняжку за руку, все еще не теряя надежды объяснить, почему сделал то, что сделал. Увы, слова казались бесполезным пеплом. Разум твердил, что поступок верен и логичен, однако сердце решительно отказывалось с этим соглашаться. Душа разрывалась на части. Да, он жалок и достоин презрения. – Я хочу… – Чего же он хочет?

– Уходите. Уходите быстрее. Прекратите эту пытку. – Немного поколебавшись, Уэссингтон встал.

– Может быть, позвонить и позвать Мег?

– Только не это! Невозможно допустить, чтобы кто-нибудь увидел меня в этом ужасном состоянии!

Филипп запахнул халат и шагнул к соединяющей спальни супругов двери. Малышка выглядела такой несчастной, одинокой и заброшенной! Такой обиженной и даже израненной! И все это натворил он, он один. Так хотелось сказать и сделать что-то единственно верное, но как же понять, в чем именно заключается это важное «что-то»?

– Спокойной ночи. – Не дождавшись ответа, граф Роузвуд вышел из комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь.

Напряженно и тревожно Джейн дождалась тихого щелчка – наконец-то муж ушел. Помедлила еще несколько минут, просто чтобы удостовериться, что он не вернется. Потом почти упала на пол, в тусклом мерцании свечи пытаясь нашарить ночной горшок. Он попался под руку в последний момент. Казалось, рвота будет продолжаться вечно. Не имея сил встать или хотя бы ползком добраться до постели, бедняжка стащила на пол одеяло. Вот так, забившись в самый дальний угол спальни, свернувшись калачиком, измученная, одинокая, брошенная и испуганная, она и заснула.