Текст книги "На людях. Рассказы"

На людях
Рассказы
Чихнов

© Чихнов, 2024

ISBN 978-5-0062-3383-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«конфетка»

До Григорьевска 55 км – 1,5 часа на электричке. Раньше он часто ездил в Григорьевск на рынок за одеждой, из продуктов что купить, рынок большой, последнее время как-то стало недосуг: обленился, может, а тут собрался. Все хорошо, только вот туалет в Григорьевске то работал, то не работал, один раз он чуть в штаны не наделал, совсем было невтерпеж. Андрей, сосед, говорил, что это инконтин… енция. Энурез. Недержание. Ленька говорил, что это простатит и легко лечится «Простамолом», что по телевизору рекламируется. Дорогой. Он целый год пил «Простамол»: пользы никакой. Только потратился. Петрович, энергетик, сходить не мог: позывы были, а сходить – никак… Если на то пошло, уж пусть лучше будет инконтин… енция, чем закупорка, как у Петровича. Сходить можно и за углом, а вот когда сходить не получается – совсем плохо. Напротив магазина «Ткани», метров 400 от вокзала, был туалет, такой, не очень хороший в смысле санитарии, но до него еще надо было дойти, а это было непросто, когда приспичит. Тут как-то осенью поехал он в Григорьевск, в туалет на вокзале не сходил, торопился, понадеялся на туалет напротив магазина «Ткани», а туалет не работал. На рынке был туалет, это метров 500, но он уже терпеть не мог, зашел за гаражи… А что еще оставалось делать? Надо было как-то выходить из положения.

Вот уж вторую неделю температура воздуха держалась на отметке 24—28 градусов. Цвела черемуха. Тепло, как летом. Он в джемпере, пока дошел до вокзала, вспотел, но не возвращаться же домой переодеваться. Он хотел надеть футболку…

«С соседней станции вышел электропоезд №785 сообщением Даркон – Григорьевск, принимается на второй путь, будьте осторожны», – объявляла дежурная по станции. До Григорьевска было пять остановок – Жабино, Верхотурье, Утуг. Липовка, разъезд 130 км. Подошла электричка. Стоянка 2 минуты. «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Жабино». Электричка тронулась. Женщина справа кому-то все звонила. Мужчина впереди, уронив голову на грудь, дремал. Путейцы в красных жилетах. Вошла контролер, блондинка, в сопровождении двух, наверное, уж на пенсии, седовласых охранников в черном. Проверка билетов. Почти все окна в вагоне были открыты. Пуху, этакие белые парашютики, налетело… Страшно много. Он не хотел надевать джемпер: утром прохладно.

10 часов – не продохнуть, а что утром будет… Женщина справа все болтала по телефону. «…Двери закрываются, следующая станция Утуг». Еще остались две станции, разъезд и – Григорьевск.

В Григорьевске он первым делом пошел узнавать про туалет: работал, не работал. Туалет был платным – 15 рублей, коробок спичек. Кабинки. Туалетная бумага. Жидкое мыло. Воздушное полотенце. Даже уходить не хотелось.

Палило нещадно. Надо было надеть футболку, ведь хотел… Жара – как в июле. Кафе «Конфетка» вместо туалета напротив магазина «Ткани». Вот это номер! Был туалет – стало кафе. Так же, как в туалете, было две двери. В какую заходить? Ни графика работы кафе, ничего… Может, кафе закрыто. Прошло месяца два – чуть больше, с тех пор как последний раз он был в Григорьевске. Хороша «Конфетка»! Но вот дверь в кафе, где был мужской туалет, открылась, и вышла женщина средних лет, направилась в сторону рынка, оставив дверь открытой – заходи. Он зашел. Это была кухня. Кастрюли. Бачки. Теснота страшная – не пройти. На месте холодильника раньше были писсуары. Стенки в туалете все были в нехороших и не очень надписях: «Сходил в туалет – как заново родился, и снова можно есть, пить и веселиться». Тошнотворным был запах застоявшейся мочи. Он шумно втянул носом…

– Мужчина, вы не заблудились? Потеряли кого? – спросила одна из трех находившихся на кухне сотрудниц.

– У вас тут ни времени работы кафе. В какую дверь заходить?

– Вы правильно заметили, – согласилась женщина. – Исправимся. Проходите в зал.

Это из мужского туалета в женский, т. е. в зал, была дверь. Справа у стены стояли два стола, слева – стол. Вешалка для одежды. Свободного места немного. Меню. В основном это сладкие напитки, соки, мороженое, торты, булочки и, конечно, конфеты. Женщины притихли в ожидании заказа. Он ничего заказывать не стал: зашел посмотреть, что за «Конфетка»… «Сходить в туалет – как заново родиться, и снова можно есть, пить и веселиться». Чтобы снова сходить в туалет и заново родиться. Так жизнь и проходит.

Жара. Наверное, за 30. Лучше бы это был туалет.

Бабье лето

Она сидела у булочной. Рябина раскраснелась. Бесстыдница. Тополя – красавцы. Она еще сидела бы, если бы не надо было идти в садик за внуком. Она вышла на улицу Луначарского, прошла рынок, «Сантехнику»…

Мужчина с усталым, в глубоких морщинах, лицом, тяжело дыша, прошел. Погода как по заказу. Тепло. Через неделю, а то и раньше, пройдут дожди. Лист осыпется. Там и до холодов недалеко.

Мария Петровна, «поющая женщина», слов не было, один мотив, мурлыканье, вышла из универсама с полным пакетом продуктов. Петь Мария Петровна начала года три назад, может, и раньше, а так молча проходила. Вела здоровый образ жизни, следила за собой, выглядела намного моложе своих лет, не скажешь, что на пенсии. Молодец баба!

Неожиданно для себя она тоже запела, замурлыкала. Что за песня, она так сразу не могла сказать.

Мать с дочерью. Мать совсем плохая. Без дочери, наверное, шагу не могла ступить. Хорошо дочь рядом, помогала. А есть дети – на родителей ноль внимания. Федька, тракторист, Галька рассказывала, так кричит на мать, что на улице слышно. Никакого уважения к родителю. Уткнутся в телефон – и ничего больше не надо. На уме один интернет. Как так можно?

На детской площадке у 35-го дома женщины сидели, смотрели, как дети играют. Тоже строили из песка домики, баловались. Детсад, школа, замужество… Незаметно, по нарастающей. И вот уже внуки большие. Праправнуки. То болит, другое. Жизнь не стоит на месте. Годы – как приговор. Ничего не остается, кроме как смириться, принять за должное.

Небольшая облачность.

У Катерины было открыто окно.

– Привет.

– Привет.

– Тепло сегодня.

– Бабье лето.

Катерина тоже уже на пенсии. Молодая – красавица была. От парней отбоя не было. Запила. Замуж так и не вышла. Жила с матерью. Отец после развода уехал. Из дома Катерина почти не выходила: артроз коленного сустава; сидела все у окна, махала знакомым рукой.

– Как жизнь?

– Ничего.

– Береги себя.

– Ты тоже… не болей.

Вчера женщина с красными волосами рылась в мусорных баках и сегодня что-то искала. Мужчина из 35-го дома, напротив школы, Софья рассказывала, каждый день в пять часов утра ездил, проверял мусорные баки; набирал барахла, что и багажник не закрывался. Куда он все это свозил? В гараж? На дачу? Ладно бы бомж или пьяница какой, а то ведь непьющий. Женат. Она тоже в прошлом году проходила мимо мусорных баков у депо – ваза лежала. Хорошая, не битая. Она взяла: не пропадать же добру. Дома была ваза, но маленькая. На днях выносила мусор, радиоприемник лежал. Хороший, только батарейки не было. Она купила батарейку, вставила, и радиоприемник заговорил, и по утрам она теперь слушала новости.

Зоя Павловна, кассир, год как на пенсии, выгуливала собаку. Года три назад она в один день потеряла супруга, болел все, и дочь-наркоманку. Осталась одна. Другая бы на ее месте впала в депрессию или запила, она – выстояла. Молодец. Она тоже хотела завести собаку, только не знала, какой породы.

Людмила, одноклассница, куда – то пропала, не видно.

Внимательная женщина: не пройдет, не поздоровавшись, спросит, как здоровье. Верующая. Голубей все кормила на рынке. Уехала куда? Не собиралась.

Олега тоже не видно, ходил все с тростью, хромал.

Тополь у детсада поредел, осыпался.

– Баба, ты что так долго?

Столько времени прошло

Каждую субботу он ходил в частный сектор, недалеко, за вокзалом, за молоком. «Ты там, сын, приглядись к … – всякий раз говорила мать, провожая. – Хорошая девка. Самостоятельная, не балаболка какая. Одна дочь у Людмилы Петровны. Верная жена будет». Кто?.. Алиса, Зинаида, Алла… – никак он не мог вспомнить. Столько времени прошло. Мать Людмилу Петровну он помнил, а дочь как звать – забыл… Валентина? И она, и не она. Валентина была невысокого роста – подросток лет 14, не больше. Добрые с хитринкой глаза и эта улыбка… Кажется, Валентина что-то знала, о чем-то догадывалась, до поры до времени держала в тайне свой секрет, утаивала: «Потом, потом…» О чем догадывалась, что за секрет? Чего таиться? Не понимал он.

Он приходил, Валентина всякий раз мыла в тазике посуду, и, кажетс, я не было для нее ничего важнее посуды. Кто тогда заговорил, чья была инициатива, он не помнил. Это и не важно. Стали встречаться. Но все как-то несерьезно, как из-под палки, словно кто заставлял. Скоро отношения зашли в тупик, стало не о чем говорить. Тут он связался с Катериной, одноклассницей: Валентина отошла на второй план. Осенью он призвался в армию, был наводчиком в танковых войсках. Через два года демобилизовался. Были 90-е годы. Страшный дефицит. Ничего не купить, все по знакомству, из-под полы. За хлебом очередь до двери. Бардак!

Валентина работала в гастрономе продавцом в хлебном отделе. Он заходил – Валентина отворачивалась, знать не хотела. Он не навязывался: что было – то было. А что было? А ничего не было – пара-другая встреч. Ходили слухи, что гастроном покупает некий Свиридов, будет кафе.

На пасху он женился. Скоропалительной была свадьба. Были только свои. Скромно. Не с чего было шиковать: мать с отцом на пенсии.

Он работал водителем в пожарной части, заработок небольшой. У Катерины родители тоже люди были небогатые.

В первую брачную ночь Катерина устроила скандал: подушка не понравилась, жесткая. Женщина с характером. Да и он тоже был не лучше. Два сапогапара. Редкий день проходил без скандала. Никто никому не хотел уступать. После родов Катерина вроде как успокоилась – все с ребенком; потом опять – истерика… Где-то под Новый год, сыну было уже три, он не выдержал, предложил: давай разойдемся, ничего у нас с тобой не получается, зачем нервы трепать друг другу. Катерина промолчала, ничего не ответила. Он на следующий день подал заявление на развод. Разошлись. Сразу после развода он оформил кредит, купил квартиру. Месяц, больше, он приходил в себя, все не мог поверить, что нет больше ни жалоб, что надеть нечего, ни хлопанья дверью в сердцах, слез, угроз уехать к родителям… Пять лет он терпел, и вот она – долгожданная развязка. Случилось то, что должно было случиться.

Неделя не прошла с развода – Катерина уже ходила с Трошиным, знакомым ветеринаром. Мы изредка виделись: здравствуй – все наше общение, больше нам сказать друг другу было нечего.

Середина марта, гололед. Вчера он ходил на открытие магазина «Салатница» с низкими ценами недалеко, за кафе. «Салатница». Придумают. Цены действительно на 5—10% ниже, чем в универсаме. У пенсионера каждая копейка на счету. И что интересно: в «Салатнице» в ценнике не было копеек, 99, как в универсаме. Купил он апельсин, сыр. Сыр хороший, фермерский. И цена приемлемая. Сэкономил рублей 30 по сравнению с тем, если бы пошел в универсам. Кассир в «Салатнице» была копия Валентины… И роста такого же небольшого, и эта улыбка. Ну копия! Может, Валентины дочь? А почему бы и нет. Спросить. Но как: ты чья будешь? Он даже не знал настоящее имя Валентины, матери. «Так дочь или мать?» – терялся он в догадках. Есть люди похожи – двойники. Спросить? Испугался. Столько времени прошло.

В четверг он опять ходил в «Салатницу» за сыром. Хороший сыр. Фермерский. И цена невысокая. На кассе была женщина в очках в зеленой оправе. То ли в аппарате бумага закончилась, то ли еще что… – очередь встала.

– Анна! – позвала кассир.

Из молочного отдела вышла Анна – Валентина. Она быстро устранила неисправность, и очередь опять пришла в движение. Анна, Анна… Она, не она? Он никак не мог вспомнить. А если и она? Стоявшая в очереди впереди женщина с полной продуктовой корзиной, одного сахарного песку было пачек шесть, сардельки, морковь, сыр… Говорила подруге рядом:

– Ты думаешь, всегда будут такие цены? Подожди, через месяц-другой цены подрастут. Увидишь.

Он вышел, прошел метров пять, обернулся – в дверях стояла Анна, она же Валентина, дочь Людмилы Петровны.

Он ходил на рынок, зашел в «Салатницу» посмотреть, купить, может, что. За кассой стояла женщина в очках в зеленой оправе. Полки – полупустые, завоза не было. Морковь – плохая. Апельсины – с килограмм. Мед был, яйца…

Апрель. Тепло, как летом. Обычно он ходил в «Салатницу» до обеда, но смотрел футбол – пошел в третьем часу. В универсаме была капуста, но кочаны уж больно большие. За кассой опять была женщина в очках в зеленой оправе. Анны не было видно. Может, не заметил, немудрено: с ее-то ростом. Сыр подорожал на 5 рублей. На капусту, морковь, апельсины, яблоки цены были прежними.

Ходил он теперь в «Салатницу» после обеда. Работали две кассы. За первой кассой, у двери, стояла Анна, за второй, рядом, женщина в очках в зеленой оправе. Он взял морковь, в универсаме она была в два раза дороже, правда мытая, и прошел ко второй кассе. «Испугался? Не узнал?» – улыбалась Анна.

Если бы он тогда с Катериной не сошелся, ведь знал со школы, что девка она капризная. Анна спокойная. Не послушался мать. Мать плохого не пожелает. Если бы да кабы… Не любил он сослагательного наклонения. Есть то, что есть. Дома он опять засомневался – она, не она? Так похожа.

Подморозило. Зима давала о себе знать. Где-то в четвертом часу, пока помылся, побрился, он пошел в «Салатницу». Анна стояла за кассой, словно ждала: «Попался?» Он растерялся, направился было к выходу, вернулся. Можно было бы не и не ходить в «Салатницу» после наценки на фермерский сыр, он теперь покупал сметанковый сыр в универсаме, дешевле фермерского. И яблоки можно было бы в универсаме купить, правда на 15 рублей дороже.

– Пакетик не надо?

– Нет.

– 29 рублей.

«Пакетик не надо, пакетик не надо…» – никак он не мог успокоиться.

Прошла неделя. Он опять засобирался в «Салатницу» за огурцами, в универсаме они 160 руб., в «Салатнице» – 110. 50 рублей разница. У пенсионера каждая копейка на счету. После обеда надо было ехать на дачу, и он пошел в «Салатницу» после завтрака. Анна была на кассе. Он как чувствовал, не хотел идти. «Я уж думала, что ты больше не придешь, – улыбалась Анна. – Все сторонишься, словно мы с тобой не знакомы. Рассказал бы о себе. Как жизнь?» Что рассказывать? Жизнь как жизнь. Как у всех. А ты как? Замужем? Кольцо вон у тебя? «Была замужем». Что так? «Не сошлись характерами». Да… Столько времени прошло… «А ты все, как я погляжу, такой же: нисколько не изменился». И ты – как подросток, лет 14, не больше.

Во сне

– Сны, Сергей, – это переживания, реакция человека на внешние раздражители.

– Во сне человек отдыхает. Собирается с силами.

– Во сне человек живет и не живет: витает в облаках. Скажи, Сергей, чего больше во сне – правды или фарса, витания в облаках?

– 50 на 50.

– Это как в магазине, что ли: ни грамма лишнего? Ну ты, Сергей, загнул… 50 на 50.

– Во сне летают, – заулыбался Сергей.

– Ты летал?

– Нет.

– И я тоже не летал. Через четыре года на пенсию. Какие полеты. Молодые пусть летают.

– Ты, Николай, неплохо выглядишь для своих лет.

– Стараюсь. Утром я смотрел в интернете: по Геродоту, человек видит в снах то, о чем он думает в бодрствовании.

– Николай, может хватит уже?

– Не нравится? Сон – это наша вторая жизнь. Треть жизни человек проводит во сне, это 15—30 лет. Так что есть о чем поговорить.

– Надо сегодня лебедку закончить.

– Закончим. Не переживай. Сейчас покурим – и пойдем, – Николай все хотел бросить курить, но не получалось. – Ты, Сергей, часто видишь сны?

– Вижу.

– Я редко, а если и вижу – забываю.

– Я все помню.

– Что тебе сегодня снилось?

– Был я на даче.

– Что ты там делал? Ноябрь. На улице вон – метет.

– На даче тепло. Картошка только зацвела.

– Что ты там делал?

– Отдыхал. Пристал. У сестры есть сонник. Хочешь, принесу?

– Ты веришь в сны?

– Бывает, что и сходится. Например, жаворонок – к вестям; цифры – к болезни; деньги – новоселье.

– Говно – к деньгам.

– Да. А что?

– Ничего.

– Есть, Николай, еще и вещие сны.

– Есть и цветные. Ты видел?

– Нет.

– И я тоже не видел. Сны, Сергей, – это реакция на внешние раздражители, и ничего больше. Пошли работать.

– Пошли. Я где-то читал, что животные тоже видят сны.

– …Комары тоже.

– Пошел я за полумуфтой.

– Давай.

Николай плохо спал, в 12 часов проснулся и только под утро, когда надо уже вставать, задремал; во сне пил сок то ли яблочный, то ли морковный. Ленка, в прошлом супруга, вот уж лет десять, больше, прошло с развода, зачем-то накрошила в сок капусты. Он не сдержался: «Сучка!» – ударил. Стерва баба.

– Николай, иди сюда!

– Чего тебе?

Артист

До прибытия автобуса – полтора часа. Чтобы купить билет, надо было за час, а то и больше до прибытия автобуса занимать очередь. Последний раз он ездил в Карпино – было 6 билетов, очередь – человек 15. Шесть билетов – это еще ничего, а то 3—4 билета на весь Грант, поселок городского типа с населением 17 000 человек. Весной он в Карпино целый час простоял у кассы, был первым, а когда автобус пришел, кассир объявила, что билетов мало, женщины в приоритете. Он тогда не стал спорить: приоритет так приоритет. Домой он приехал только в 7 часов вечера, целый день на ногах, страшно устал.

Жарким был август. Днем температура воздуха не опускалась ниже 26—29 градусов. Он вышел из дома в восьмом часу. До вокзала было метров 400 – сразу за аптекой. Сосед Лобов, слесарь, похоже тоже направился на вокзал – нет.

Каждый год вокзал замазывали, красили, но лучше он не становился: через месяц-другой опять осыпалась штукатурка, и надо было опять замазывать. Часов на вокзале не было. Вокзал – без часов! Смешно. Можно было вместо ламп дневного света повесить люстру, сразу бы вид был другой. В Карпино большой вокзал, два зала ожидания, но ни буфета, где можно было бы перекусить, ни газет – почитать: одни кресла.

Женщина неопределенного возраста, блондинка; мужчина в солнцезащитных очках сидели у кассы, ждали автобуса. Он был третьим. Подошел мужчина в красной футболке, занял очередь. Он, чтобы не сидеть, не томиться, не ждать автобуса, вышел пройтись: пошел в парк, потом вышел к стадиону… Когда вернулся на вокзал, была уже очередь, человек 10. Было много молодежи. Касса еще была закрыта. Мать с дочерью-невестой, обе с лишним весом, встали в очередь. Дочь что-то все нашептывала матери, было не разобрать; мать только кивала. Щелкнула задвижка – касса открылась. Очередь пришла в движение.

– Пять мест, – предупредила кассир, женщина предпенсионого возраста с серьезным лицом.

Стало тихо. Мать с дочерью-невестой, с лишним весом направились к выходу. Их примеру последовал молодой человек с татуировкой на левой руке. Остальные чего-то еще выжидали – если только чуда: автобус не резиновый.

– У меня нет мелочи. Или платите картой, – выдала вдруг кассир.

Он не взял с собой карту: только 500 купюрой, надо было 120 рублей.

– Как нет мелочи?

– Я, по-моему, ясно сказала: нет мелочи. Что непонятного? Ищите мелочь.

– Но ее никто не терял, – начал он заводиться. – «Нет мелочи…»

– Мужчина, не мешайте работать. Отойдите.

В кафе за вокзалом можно было разменять деньги, но кассир ждать не станет.

– Возьмите, – подал мужчина в красной футболке мелочь.

Свет не без добрых людей. В прошлом году в Карпино у женщины не было денег на билет, карта оказалась заблокированной, он дал женщине деньги. В тот же день женщина вернула деньги, перечислила на телефон.

Автобус уже стоял. Он пошел в кафе разменять деньги – и скорей на автобус: еще немного – и опоздал бы; вернул мужчине в красной футболке долг.

…Кафе, универсам «Монетка», небольшой подъем, за поворотом автозаправка. Сидевшая справа через проход женщина долго шарила в сумке, что-то искала, нашла – банан; ела украдкой, чтобы никто не видел, съев, запила водой из бутылки; достала телефон и стала слушать музыку. Мужчина в красной футболке дремал.

Обратно он ехал без «приоритета», даже были свободные места.

«У меня нет мелочи. Или платите картой». А если нет карты – не ехать. Интересно. «У меня нет мелочи. Ищите мелочь». Но ее никто не терял. Хорошо мужчина выручил с мелочью. «У меня нет мелочи, – не мог он никак успокоиться. – Должна быть. Наверное, не с той ноги встала или супруг обидел. Хамка!»

Он уже подходил к дому – встретился мужчина средних лет, уверенный в себе, с приятной доброй улыбкой:

– Извините, пожалуйста. Это улица Сергеева, дальше – Мира? – приятный такой тембр.

– Да. – – Спасибо, – поклон – реверанс.

– Не за что.

Кто ты, мил человек? Наверное, из благополучной семьи. Родители души в сыне не чаяли. Окончил школу на «хорошо» и «отлично». Потом институт. Женился. Супруга – красавица. Хорошая хозяйка. Верная жена.

Жизнь не так проста, как кажется: хорошее и плохое – рядом. Порою доходит до абсурда: где плохое, там и хорошее. Гришка, одноклассник, поехал к матери в Сосновку на машине, спешил, не справился с управлением, врезался в отбойник. Сотрясение мозга, с позвоночником проблема; неделю был в коме, полгода – реанимация. Скучно было целыми днями лежать, Гришка стал писать рассказы, потом – роман. Стал известным писателем. Конечно, лучше бы он не торопился, ехал с оглядкой: господни пути неисповедимы.

Кто ты, мил человек? Артист? Поди еще заслуженный?