Текст книги "От мыса Головнина к Земле Александра I. Российские кругосветные экспедиции в первой половине XIX века"

За право попасть в состав участников экспедиции развернулась настоящая борьба. Вместе с Лаперузом в плавание на фрегатах «Буссоль» и «Астролябия» (командир – капитан 1-го ранга Поль Антуан Флерио, виконт де Лангль) отправились ботаник, физик и метеоролог Робер де Ламанон, физик и минералог Жан-Андре Монже, биолог Жозеф Гюг де Буассье де Ламартиньер, математик и астроном Жозеф Лепот Дажеле, участвовавший в экспедиции Керклена де Тремарека в 1773–1774 гг.[74]74
  На назначении Дажеле настоял сам король Людовик XVI по предложению видного ученого-математика и офицера флота, инспектора военно-морского судостроения шевалье Жана-Шарля де Борда и рекомендации астронома Жозефа Жерома де Лаланда.


[Закрыть], и математик Луи Монж, брат знаменитого Гаспара Монжа. Во время снаряжения экспедиции де Лаперуза, Дажеле и Монж преподавали математику в Парижской военной школе[75]75
  Chuquet A. La jeunesse de Napoléon. Brienne. Paris, 1897. P. 198, 416.


[Закрыть], в которую в октябре 1784 г. поступил один из лучших выпускников Бриеннской кадетской школы 15-летний Наполеоне Буонапарте – «невысокий молодой брюнет, печальный, хмурый, суровый, но при этом резонер и большой говорун»[76]76
  Цит. по: Тюлар Ж. Наполеон, или Миф о «спасителе» / пер. с франц. А.П. Бондарева; вступ. ст. П. Левандовского. М., 2017. С. 36.


[Закрыть]. Прекрасные математические способности, выдвинувшие нелюдимого корсиканца в число «лучших математиков школы»[77]77
  Лас-Каз, граф. Мемориал Святой Елены, или Воспоминания об императоре Наполеоне. Кн. I. М., 2014. С. 92.


[Закрыть], казалось бы, предопределили его будущее – королевский флот[78]78
  Инспектор королевских военных школ шевалье де Керальо, расположенный к Наполеону и порекомендовавший его к поступлению в Парижскую военную школу, охарактеризовал своего протеже следующим образом: «Крепкое сложение, отличное здоровье; послушный характер; кроток, честен, благороден; поведения безупречного; постоянно отличался прилежанием к математике; знает недурно историю и географию; очень слаб в изящной словесности. Будет превосходным моряком».


[Закрыть]. Дажеле, прекрасный рассказчик, любил вспоминать о своем плавании в далеких морях и целые уроки рассказывал о поисках таинственной Terra Australis Incognita, а завороженные его повествованиями слушатели готовы были отправиться бороздить моря по первому зову. В классе профессора Монжа тогда вместе с Бонапартом обучались и другие кадеты, видевшие свое призвание в службе на флоте: Деру Дарбо, Леон-Шарль де Лёр Виль-сюр-Арк, Анри-Рене-Мари Пико де Пикадю. И конечно, заклятый ненавистник корсиканца Луи Эдмон Антуан Ле Пикар де Фелиппо, с которым они, согласно легенде, так яростно колошматили друг друга ногами под партами, что сидевший между ними Пико де Пикадю, не выдержав такой «бомбардировки», вынужден был убежать со своего места[79]79
  Как и большинство учившихся с Наполеоном, Ле Пикар де Фелиппо (01.04.1767–1799) эмигрировал во время революции и сражался в «Армии Конде», прославившись похищением в 1798 г. из тюрьмы Тампль коммодора Сиднея Смита. После этого легендарного побега он перебрался в Турцию и руководил артиллерией и фортификационными работами в крепости Сен Жан д’Акр во время осады ее войсками генерала Бонапарта. Скончался в Акре от чумы. Пико де Пикадю, барон Герцогенберг (1770– 15.02.1834) также эмигрировал, обосновался в Австрии, сражался против Наполеона, дважды попадал в плен и оба раза был отпущен. После падения империи возглавлял кавалерийскую школу Марии-Терезии в Вене и скончался в чине фельдмаршал-лейтенанта австрийской армии (см. подробнее: Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 26). В 1793 г. эмигрировал и де Лёр де Виль-сюр-Арк (06.01.1768–20.01.1820), двоюродный брат маршала Мармона; в 1801 г. он возвратился во Францию и служил в императорской армии (Chuquet A. La jeunesse de Napoléon… Р. 396; http://racineshistoire. free.fr/LGN/PDF/Le%20Lieur.pdf).


[Закрыть]. Все они мечтали отправиться со своими преподавателями в экспедицию, но в состав прошел только Дарбо[80]80
  Chuquet A. La jeunesse de Napoléon… Р. 224; Bartel P. La Jeunesse inédite de Napoléon, Paris, Amiot Dumont, 1954. Бонапарту не суждено было стать военно-морским офицером: проникнутый духом протекционизма и семейственности, верный кастовым традициям, Французский флот редко давал места небогатым корсиканским дворянам; к тому же во время обучения Наполеона скончался его отец Карло Бонапарте (24.02.1785), и ставшая вдовой мать Наполеона, Летиция Бонапарт, напуганная стремлением сына поступить на флот, настояла на том, чтобы Наполеон, на плечи которого легло содержание семьи, поступил в артиллерию.


[Закрыть].

Лаперузу не удалось выполнить инструкции короля. Последнее сообщение, полученное в Париже 5 июня 1789 г., было написано им 26 января 1788 г. Лаперуз сообщал о трагедии, разыгравшейся на острове Мауна в архипелаге Мореплавателей. Во время набора пресной воды произошла случайная стычка с туземцами, и командир «Астролябии» Флерио де Лангль с 11 моряками погиб. Больше известий от Лаперуза не приходило, его корабли исчезли[81]81
  Луи Монжу посчастливилось остаться в живых – из-за морской болезни его высадили на острове Тенерифе. Спасся и дядя будущего строителя Суэцкого и Панамского каналов Фердинанда де Лессепса молодой тогда дипломат Жан-Батист Бартельми де Лессепс (27.01.1766–26.04.1834), бывший французский вице-консул в Кронштадте, взятый в экспедицию в качестве переводчика с русского: Лаперуз отправил его с Камчатки в Версаль с донесениями, картами и материалами экспедиции. Проехав всю Сибирь и Европейскую Россию, Лессепс прибыл в Версаль 17 октября 1788 г.


[Закрыть]. Начавшаяся меж тем во Франции Революция отодвинула на неизвестное время подготовку спасательной экспедиции, которая вышла в море только летом 1791 г. Ее возглавил контр-адмирал Жозеф Антуан де Брюни, шевалье д’Антркасто (1739–1793), но поиски пропавшей экспедиции не дали результатов. Судьбой экспедиции живо интересовалась вся Франция. В январе 1793 г., приговоренный к смертной казни Людовик XVI, садясь в повозку, чтобы ехать на эшафот, спросил палача: «Нет ли вестей о Лаперузе?» Вестей не приходило до 1827 г., когда ирландец Питер Диллон, а вслед за ним французский мореплаватель Жюль Себастьен Сезар Дюмон-Дюрвиль, нашли на острове Ваникоро в гряде Соломоновых островов разбитые остовы кораблей экспедиции. Поиски продолжаются до сих пор. В мае 2005 г. возле Ваникоро был обнаружен обломок секстанта, на одной из планок которого удалось прочесть выгравированную надпись «Mercier»: по инвентарной описи «Буссоли», на ее борту находился взятый из Королевской военно-морской академии секстант, изготовленный «господином Мерсье́». В 2011 г. были найдены останки одного из участников экспедиции – предположительно самого Дажеле – доставленные во Францию и захороненные в замке Бреста, откуда экспедиция отправилась в плавание. Однако точные обстоятельства гибели Лаперуза и его спутников остаются невыясненными[82]82
  Gaziello C. L’Expédition de Lapérouse, 1785–1788. Réplique française aux voyages de Cook. Paris, 1984; Jacob Y. L’énigme Lapérouse. Paris, 2001; Pons A. Lapérouse. Paris, 2010; Лаперуз Ж.Ф. де Г. Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии» / пер. с франц. и коммент. А. Петросян. М., 2014.


[Закрыть].

На фоне английских и французских кругосветных плаваний незаслуженно отступили в тень результаты испанских экспедиций, возглавляемых Алехандро Маласпиной (1754–1810), тосканским аристократом из боковой ветви фамилии Эсте, получившим военно-морское образование в Испании и стремительно ворвавшимся в плеяду великих кругосветных мореплавателей. По замыслу просвещенного монарха Карла III, лелеявшего мечту возродить былую военно-морскую мощь королевства и воссоздать великую испанскую заморскую империю, Маласпина возглавил два кругосветных плавания: в 1786–1788 гг. он ходил к Филиппинам на фрегате «Астреа» и вернулся через Атлантический океан, обойдя вокруг света, а в 1789–1794 гг. вместе с другим капитаном, доном Хосе де Бустаманте-и-Герра, на корветах «Дескубиерта» («Открытие») и «Атревида» («Отвага») совершил долгое плавание по Тихому и Атлантическому океанам. Это второе путешествие было подготовлено и оснащено в лучших традициях эпохи. Вместе с моряками в плавание отправились ботаник Луис Нее, натуралисты Антонио Пинеда и выдающийся чешский ученый Таддеус Хенке, хронист и рисовальщик Томас де Суриа, а также художники Хосе де Посо, Хосе Гиа и Фернандо Брамбила, оставившие прекрасные зарисовки, иллюстрирующие быт индейцев Аляски. В задачи Маласпины входили не только научные исследования, в том числе и поиски Северо-Западного прохода. По заданию правительства он должен был обстоятельно проанализировать политическое состояние заморских колоний Испании. Результаты оказались далеки от тех, которых ждали в Мадриде. Человек новой формации, Маласпина пришел к выводу о необходимости предоставить Новой Испании, Перу и Ла-Плате независимость, образовав из них заморскую конфедерацию, связанную с Испанией торговыми и военными договорами. В разгар Французской революции либеральные предложения Маласпины не нашли поддержки у пришедшего к власти короля Карла IV, решительного противника всяких новых идей: в ноябре 1795 г. мореплаватель был арестован по обвинению в подготовке государственного переворота, лишен чинов и брошен в крепость Сан-Антон в Корунье. Публикация его карт была запрещена[83]83
  «Наверное полагают, что ничто иное побудило гишпанское правление к сему жестокому поступку, как боязливый страх, чтоб чрез обнародования его открытий на северо-западных берегах Америки не познакомить и других наций с сими берегами, что со временем казалось быть вредным выгодам гишпанцев», – писал И.Ф. Крузенштерн Н.С. Мордвинову 17 августа 1802 г., строя надежды, что российское правительство возьмет на себя миссию ходатайствовать перед Мадридом об освобождении «сего славнаго навигатора» (РГАВМФ. Ф. 204. Оп. 1. Д. 55. Л. 1). Бумаги и карты Маласпины были обнаружены испанским исследователем М. Фернандесом де Навареттой в Архиве Дирекции гидрографии в Мадриде и опубликованы в 1885 г.


[Закрыть]. Находясь в заключении, Маласпина работал над обобщением результатов своих экспедиций, занимался также философией, эстетикой и литературной критикой[84]84
  Black J., Manfredi D. A Biography of Alexandro Malaspina. Malaspina UniversityCollege. URL: https://web.archive.org/web/20070626181753/http://web.mala.bc.ca/black/amrc/index.htm?Biographies/AMBIO.HTM&2


[Закрыть]. В 1802 г. за него вступился сам Наполеон Бонапарт. По его настоянию Маласпина был освобожден из тюрьмы и выслан в Италию с запретом возвращаться в Испанию. Остаток жизни легендарный мореплаватель прожил в маленьком городке Понтремоли в Тоскане, где и умер в 1810 г.

В немалой степени благодаря кругосветным плаваниям Европа открывала глобальный мир и начала де-факто доминировать во всех частях света. Превращая всемирную историю в историю европейской цивилизации, Запад устанавливал культ «европоцентризма», тем самым переосмысляя и европейскую, и общемировую историю. Организация кругосветных экспедиций стала одним из ключевых факторов в становлении европейского «превосходства». Подобный результат достигался благодаря тому, что западноевропейские военно-морские державы, сосредоточившие в своих руках обширные сырьевые, производственные, финансовые и человеческие ресурсы, сумели использовать передовые военные и научные технологии, превратив плавания вокруг света в один из центральных и самых притягательных «брендов» европейской культуры, подняв тем самым престиж Запада до недосягаемых высот. Триумфально устанавливая идею европейской исключительности, кругосветные плавания продемонстрировали миру яркие примеры государственной мудрости, предпринимательской энергии, научной изобретательности и человеческих страстей, позволив одновременно и самим европейцам увидеть остальной мир и сравнить его с Европой.

Россия вступает в Большую игру

Изучение геополитических аспектов мировой политики всегда предполагает выход за рамки традиционных методов исследования дипломатии и международных отношений и обращение к широким пластам культурных, социальных и собственно географических факторов. Если исходить из того, что геополитика представляет собой специфический социокультурный и исторический дискурс, формируемый интересами политики, экономики, культуры и идеологии, то органическая взаимосвязь между отдельными его компонентами, хоть и не всегда отчетливо прослеживается, но гипотетически вполне предсказуема[85]85
  Фуко М. Власть и знание // Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М., 2002; Фуко М. Археология знания. СПб., 2012: Ashley R.K. The geopolitics of geopolitical space: towards a critical social theory of international politics. Alternatives. 1987. Vol. XII. № 4. P. 403–434; Dalby American security discourse: the persistence of geopolitics // Political Geography Quarterly. 1990. Vol. 9. P. 171–188; O’Tuathail G., Agnew J. Geopolitics and discourse: practical geopolitical reasoning in American foreign policy // Political geography. 1992. Vol. 11. № 2. P. 190–204.


[Закрыть]. И, разумеется, лучше всего осведомлены об этом представители властных элит, которым часто приходится действовать словно бы по наитию. Пребывая под бременем новой, постоянно обновляющейся и противоречивой информации, испытывая давление меняющихся и «мутирующих» идей, «дирижеры» геополитики часто вынуждены принимать решения, не вполне отчетливо представляя, что в реальности происходит. В связи с этим важно осознавать, в какой степени «творцы» геополитики испытывали влияние современных им представлений об окружающем мире, впитывавших в себя разнообразные элементы политической мифологии, устоявшиеся географические заблуждения и культурные стереотипы.

Особо отчетливо давление подобного рода факторов проявлялось в вопросах безопасности имперских морских границ, в зонах отдаленной океанской периферии. Запутанная и туманная пространственная картина мира в век Просвещения, с его гигантскими лакунами на картах Америки, Африки, Азии и Океании, сводили к минимуму возможность отделить достоверное от легендарного и воображаемого. В результате авторы геополитических стратегий становились невольными «жертвами» искаженной информации о мире: «научных» гипотез, непроверенных слухов, рассказов «очевидцев», аналитических записок и колониальных проектов. Каждый из этих каналов информации, разумеется, «работал» на своем «поле», прямым или косвенным образом оказывая влияние на тех, от кого зависело принятие соответствующих внешнеполитических решений.

В подобной гуманистической практике проявлялось все величие века Просвещения, одним из ключевых аспектов которого выступала принадлежность научного сообщества к единой «Республике ученых», идеалом которой выступали свобода распространения знаний и обмен научной информацией. Для многих «граждан» этого космополитичного научного сообщества, искавшего единство «круга земного», национальные границы словно бы утрачивали свое значение. И Кук, великий первооткрыватель неизвестных областей Мирового океана, неожиданно послужил образцом того, насколько по-разному претворялись на практике идеологические платформы Просвещения. Его последнее, третье плавание проходило в самый разгар Войны за независимость США. Франция поддержала американских сепаратистов, однако в отношении британской научной экспедиции под руководством Кука придерживалась иной позиции. Король Людовик XVI, отдавая дань тому, что экспедиция Кука «содержит огромную пользу всем народам», распорядился не трогать корабли знаменитого путешественника, предоставив ему возможность безопасно возвратиться в Лондон и завершить научную работу. В соответствии с распоряжением статс-секретаря по военно-морским делам А. де Сартина от 19 марта 1776 г., направленным командирам всех французских военных кораблей, капитана Кука следовало «почитать мореплавателем союзной державы или нейтральной»[86]86
  Киппис Э. Подробное и достоверное описание жизни и всех путешествий славнаго англинскаго мореходца капитана Куцка. Ч. 1. СПб., 1790. С. 229, 230.


[Закрыть]. В сходном духе повел себя и посол Соединенных Штатов во Франции Бенджамин Франклин, направивший 10 марта 1779 г. обращение ко всем командирам американских вооруженных судов, ведущих военные действия против Великобритании. В нем Франклин сообщал о скором возвращении в европейские моря судна под командованием знаменитого мореплавателя и первооткрывателя капитана Кука. Подчеркнув значение экспедиции для совершенствования «географических знаний, способствующих взаимоотношениям между удаленными нациями, великий ученый и философ рекомендовал командирам в случае встречи с кораблем Кука «не рассматривать его в качестве врага». Обращаться с капитаном Куком и его людьми, истинными «друзьями рода человеческого» следовало со всей любезностью и доброжелательством, ничем не препятствуя его немедленному возвращению в Англию[87]87
  The Papers of Benjamin Franklin / ed. Barbara B. Oberg. New Haven, London, 1992. Vol. 29. P. 86, 87.


[Закрыть].

Философию «Республики ученых» разделяли далеко не все. Рекомендации Франклина не вызвали энтузиазма среди депутатов II Континентального Конгресса; не встретили они одобрения и в Мадриде, где были крайне встревожены появлением Кука возле испанских тихоокеанских границ. Перед европейцами представал фактически неизвестный Тихий океан, превращавшийся в арену глобального геополитического противостояния, основными игроками которого выступали Великобритания, Франция, Нидерланды, Испания и Россия. Уже был недалек тот час, когда Великобритания потеряет Североамериканские колонии, и, ощущая необходимость активизации экспансии, Лондон разворачивался от Атлантики на восток. Британской империи были необходимы базы на Фолклендских островах, рассматриваемые как «ворота в Тихий океан». Великобритания стремилась также овладеть опорными пунктами в Южных морях, в первую очередь островом Таити. Контроль над этими пунктами позволил бы выстроить новую логистическую ось торгового и военного транзита в Ост-Индию, проходившую через мыс Доброй Надежды и остров Святой Елены, своего рода «атлантический Гибралтар».

Геополитические замыслы Британской империи в отношении Тихого океана строились в расчете на уязвимость испанского «Mare Clausum», закрытого «Испанского озера» с тысячью вулканических и коралловых островов, запертого с запада Филиппинскими островами, а с востока – массивом Американского континента. Однако в Южных морях Лондону пришлось считаться с серьезными противниками – извечным конкурентом – Францией, а также Португальской и Нидерландской империями, владеющими Суматрой, Малайзией и Индонезией. С севера же простирались загадочные северные области, о которых в Европе имели совершенно смутные представления в силу того, что в российских правящих кругах по-прежнему тщательно следовали заветам соблюдения секретности, идущим из Петровской эпохи.

В документах второй половины XVIII в. требования соблюдения секретности встречаются сплошь и рядом. В основе их лежал указ от 13 января 1724 г. «о делах, которые тайности подлежат в государственных делах, онаго отнюдь в партикулярных писмах ни к кому не писать, ниже к тому от кого отправлен кроме настоящих реляций; а ежели какое препятствие от кого в том или ином будет его делу, то писать вольно, куда за благо кто рассудит, только упоминая о врученном ему деле генерально, от чего оному повреждение есть…»[88]88
  РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 408. Ч. I. Л. 412.


[Закрыть]. Выдержанные в подобном духе монаршие указания вполне укладывались в традиции мировой имперской геополитики, один из основополагающих принципов которой заключался в том, чтобы тщательно оберегать государственные интересы и скрывать «секреты» державного мореплавания.

Однако эпоха Просвещения предъявляла особые требования к интеллектуальной собственности человечества. Окружающий мир рассматривался как объект познания и сфера приложения человеческого разума, и потому не мог быть закрыт для пытливых интеллектуалов из-за деспотической воли самодержавной власти. Отдаленная же тихоокеанская периферия Российской империи попала в эпицентр стратегических и научных исканий, вынеся проблему «государственных тайн» в контекст географического освоения неизвестных земель. В результате заявления о секретах мореплавания звучали диссонансом общему просветительскому настроению и противоречили духу вестернизации Российской империи. В «Наказе Уложенной комиссии» 1767 г. Екатерина II провозгласила, что «Россия есть Европейская держава», однако неоспоримость данного постулата на фоне постоянных требований секретности подрывала международный имидж империи. Сомнению подвергалась и искренность курса правительства на «открытость» империи для европейской картографической науки. С одной стороны, перед глазами просвещенной Европы открывались грандиозные свершения российского землеописания, демонстрировавшие масштабы интеллектуального движения страны на поприще первооткрывательства, делавшие ее достойным и равноправным участником «Республики ученых». Еще совсем недавно таинственное и необозримое российское пространство оказалось размечено и структурировано на «Атласе Всероссийской империи» (1730-е), «Атласе Российском» (1745) и «Генеральной карте Российской империи, по новейшим наблюдениям и известиям сочиненной» (1776). Результаты широкомасштабных обследований различных областей России, предпринятые под контролем Академии наук в 1768–1774 гг., появились в виде публикаций на немецком, английском, французском и русском языках.

При этом обширная территория Российского государства сама в определенной степени выступала объектом географических открытий, проводимых западноевропейской наукой! И полномасштабное изучение ее периферийных зон вкупе с публикацией научных компендиумов неминуемо влекло за собой вопросы: так ли велика в действительности протяженность российских побережий и не пытается ли российское правительство при помощи ангажированного научного сообщества скрыть истинное состояние своих морских владений, «отпугнуть западные морские державы» и заставить их держаться подальше от территорий, столь мало известных миру, в первую очередь тихоокеанских арктических областей[89]89
  Кюнцель-Витт К. В поисках Северо-Восточного прохода… С. 163, 164; Рычаловский Е.Е. Северо-Восточная Азия и Северо-Западная Америка в трудах Г.Ф. Миллера // Век Просвещения. Вып. 5: География эпохи Просвещения: между изображением и реальностью. М., 2015. С. 91–94.


[Закрыть]. Информация об отдаленных владениях в Тихом океане, предоставляемая Петербургом в «открытый доступ», оказывалась далеко неполной. Карты и описания, попадавшие в Европу, составляли малую часть «коллекций» планов и чертежей, которые хранились в ведомственных архивах и не подлежали использованию. Предоставляли их по особому распоряжению, вручая командирам морских экспедиций вместе с выписками из «журналов разных морских и сухопутных путешествователей по помянутым местам»[90]90
  РГАВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 408. Ч. I. Л. 290–292; Ф. 172. Оп. 1. Д. 408. Ч. II. Л. 334–335.


[Закрыть].

Вынужденные противоречия обнаруживаются и в текстах правительственных инструкций. Широко задуманные комплексные программы изучения экономических и географических параметров органично вписывались в правила «секретной» игры. В преамбуле, например, высочайшего секретного указа 1764 г. по Камчатской и Шпицбергенской экспедициям оговаривалось, что к организации их правительство подтолкнули известия «о преполезном открытии доныне неизвестных разных островов». Далее оговаривалось, что «оное обретение зделано людьми, морскаго знания и науки не имеющими, которых описания и примечания не столь достаточны, чтоб всю могущую пользу приобрести можно было». Исправить же положение могла экспедиция, во главе которой были бы поставлены высокообразованные офицеры и штурманы, однако осуществлять экспедицию следовало «секретным образом»[91]91
  РГАВМФ. Ф. 227. Оп. 1. Д. 21. Л. 1.


[Закрыть]. Механизм секретности был предусмотрен и в инструкциях Джозефу Биллингсу: «Как скоро прибудете в Петербург имейте собрать к себе всех команды вашей, как офицеров, так и нижних чинов, и тайно наистрожайше притвердить им, что может також и пред отправление в экпедицию сделать, дабы никто из них и ни под каким видом, под опасением строжайшаго наказания никому и ничего из приподлежащаго сей экспедиции об открытиях или произшествиях сего похода не раскрывал ниже объявлял… до тех пор, когда благородно будет ея императорская величество о том повелеть дать знать»[92]92
  Там же. Ф. 172. Оп. 1. Д. 408. Ч. I. Л. 386, 387.


[Закрыть].

Придерживаясь подобного курса, правительство Екатерины II фактически дискредитировало программу европеизации, так как одним из ключевых ее аспектов выступала принадлежность научного сообщества к единой космополитичной «Республике ученых», для «граждан» которой «не существовало национальных границ в том, что касалось распространения знания, идеалом была свобода обмена научной информацией»[93]93
  Гузевич Д.Ю., Ржеуцкий В.С., Талалай М.Г. Семья Делиль // Иностранные специалисты в России в эпоху Петра Великого: Биографический словарь выходцев из Франции, Валлонии, франкоязычных Швейцарии и Савойи. 1682–1727 / под ред. В.С. Ржеуцкого и Д.Ю. Гузевича; при участии А. Мезен. М., 2018. С. 217.


[Закрыть]. Кроме того, верность доктрине секретности, вполне, разумеется, объяснимая с точки зрения государственных интересов, позволяла подвергать сомнению права российского правительства на территории, о которых не было открыто объявлено, тем самым предоставляя возможность для вмешательства в незакрепленное правовыми установлениями и не зафиксированное на международном научном уровне, и, следовательно, никому не принадлежавшее арктическое пространство.

Британское же правительство в данном вопросе располагало действенными средствами давления. Важнейшим рычагом геополитического проникновения выступала идеология terra nullius, «ничейная земля»[94]94
  Gosden C. Archaeology and Colonialism: Cultural Contact from 5000 BC to the Present. Cambridge, 2004. Р. 25–30; Mattingly D.J. Imperialism, Power, and Identity: Experiencing the Roman Empire. Princeton, 2013.


[Закрыть], ярым проводником которой выступал мореплаватель Джемс Кук. Термин «terra nullius» переосмысливал привычную для римского права юридическую норму «ничейной земли», буквально применяемую в отношении «не принадлежащей никому территории». В кодексах международного права XVIII в. ее привычно использовали как средство для массового захвата «нулевых» областей, находившихся вне привычных рамок цивилизации. Населявшие их народы не знали частной собственности и нарушали «силу естественного закона», обязывавшую граждан возделывать доставшиеся им земли. Тем самым территории, на которых они обитали, признавались открытыми для колониального вмешательства и установления европейских законов[95]95
  Эткинд А. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России / авториз. перевод с англ. В. Макарова. М.: Новое литературное обозрение, 2013; Балаклеец Н.А. Terra Nullius и отношения власти в социальном пространстве // Вестник Томского государственного университета. 2015. № 396. С. 38–42.


[Закрыть]. Принцип terra nullius, корнями уходивший в библейское понимание сотворения земли «из ничего», получил новое прочтение, соединившись с идеями, обосновывавшими капиталистический порядок: трудовой теорией собственности, разработанной Уильямом Петти, успешно примененной при экспроприации земель в Ирландии, идеей «tabula rasa» («чистая доска») Джона Локка и постулатами теории физиократов, полными скепсиса в отношении прав на безлюдные территориальные массивы сообществ дикарей, которые не обеспечивают разумное ее возделывание[96]96
  Pagden A. Lords of all the world: ideologies of empire in Spain, Britain and France, c. 1500 – c. 1800. New Haven: Yale University Press, 1995; Arneil B. John Locke and America: The Defense of English Colonialism. Oxford, 1996; Armitage D. John Locke, Carolina, and the two treatises on Government // Political Theory. 2004. № 5. P. 602–627; Boucher D. The Law of Nations and the doctrine of Terra Nullius // War, the State, and international Law in seventeenth-century Europe / ed. by Olaf Asbach and Peter Schröder. Burlington, 2010.


[Закрыть]. Новый взгляд на сущность собственности, которая должна принадлежать тому, кто увеличивает ее стоимость, позволил подвести теоретическую базу под идеи европейского колониализма, связав в одно целое идеологию имперского проникновения, постулаты христианского богословия, доктрину цивилизаторской миссии европейца и идеи расового и социального превосходства[97]97
  Bauman W. Theology, Creation, and Environmental Ethics: From Creatio Ex Nihilo to Terra Nullius. London: Routledge, 2009; Hendlin Y.H. From Terra Nullius to Terra Communis: reconsidering Wild Land in an Era of conservation and indigenous rights // Environmental Philosophy. 2014. Vol. 11. Issue 2. P. 141–174. URL: https://www.academia. edu/9952295/From_Terra_Nullius_to_Terra_Communis_Reconsidering_Wild_Land_ in_an_Era_of_Conservation_and_Indigenous_Rights (дата обращения: 15.11.2018).


[Закрыть].

К числу подпадавших под действие принципов terra nullius «дефектных» территорий, существование которых «нарушало» естественный порядок вещей, попадали области, населенные народами, не способными ими разумно распорядиться. «Их неустойчивое проживание в этих обширных областях, – как утверждал швейцарский юрист и дипломат Э. де Ваттеля, – не может считаться подлинным и законным обладанием; и европейские народы, слишком стесненные у себя дома, находя землю, в которой дикари не имели никакой специальной нужды и которой они не пользовались действительно и непрерывно, могли законно овладеть такой землей и установить в ней колонии»[98]98
  Ваттель Э. де. Право народов, или Принципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов / пер. с франц. М., 1960. С. 170.


[Закрыть]. В первую очередь, «в прицеле» последователей доктрины terra nullius оказались восточные области Северной Америки и Южная Америка, населенные индейцами, а по мере проникновения европейцев в Тихий океан – Австралия, Новая Зеландия, Океания и северо-западные районы Северной Америки.

Джемс Кук оказался одним из первых европейских мореплавателей, вступившим в эти девственные регионы, и неукоснительно следовал принципам terra nullius, зафиксированным в секретных статьях предоставленных ему правительственных инструкций: «Вы должны также с согласия туземцев при надлежащих обстоятельствах (выделено нами. – Д. К.) вводить во владение от имени короля Великобритании страны, которые будут вами открыты и которые не были открыты и не посещались раньше [подданными] других европейских держав, и оставлять у обитателей предметы, которые являлись бы свидетельствами и признаками вашего пребывания у них. Если же вы откроете необитаемую страну, вы должны ввести ее во владение его величества, установив знаки в качестве первооткрывателей и первовладельцев»[99]99
  Кук Д. Третье плавание… С. 45.


[Закрыть].

Действуя в соответствии с данными предписаниями, Кук присоединил к сфере британских интересов Северный остров Новой Зеландии. 31 января 1770 г. мореплаватель установил в самой высокой точке острова в проливе Королевы Шарлотты (сегодня: пролив Кука) столб с британским флагом и вступил в официальное владение островом. За здравие ее величества офицеры Британского флота распили на холме бутылку вина. Пустой посудой они великодушно одарили местного вождя. Патриарх уже ранее «удостоился» награды в виде трехпенсовика и гвоздей с вырезанными на них королевскими стрелами; теперь, получив в придачу еще и стеклянную бутылку, он удалился восвояси, чрезвычайно собой довольный. 22 августа 1770 г. Кук продолжил свои «победы» – подойдя к крайней точке восточного побережья Новой Голландии (Австралии), он объявил все побережье британским владением под названием Новый Южный Уэльс и поднял на берегу британский флаг.

Однако в северной части Тихого океана его сценарий неожиданно провалился. 19 июня 1778 г., когда «Резолюшн» и «Дискавери» проходили возле острова Унимак, на берегу неожиданно появилось каноэ с алеутами. Вели себя туземцы весьма необычно: «Индеец… стал объяснять что-то знаками, и при этом он снял шляпу, кланяясь на европейский лад; такое поведение побудило наших людей бросить ему конец, и индеец привязал к нему небольшой оловянный ящичек, или коробочку. После этого он еще что-то сказал, и, делая нам разные знаки, туземцы отошли от кормы и покинули “Дискавери”. Никто не подозревал, что в ящичек что-то вложено; когда же каноэ ушли, его совершенно случайно открыли и обнаружили клочок бумаги, сложенный и аккуратно помещенный в него. На этой бумаге было что-то написано на русском языке (так было предположено), и словам предшествовала дата – 1778 год. В самом же тексте был упомянут 1776 год, и это все, что можно было понять из записки, так как никто ни на “Дискавери”, ни у нас не мог ее прочесть»[100]100
  Там же. С. 339, 610; Федорова С.Г. Первое поселение русских на Уналашке и Дж. Кук // Новое в изучении Австралии и Океании: Сб. статей / под ред. К.В. Малаховского. М.: Наука, 1972. С. 228–232; Свет Я.М. Новые данные о пребывании на Камчатке третьей экспедиции Дж. Кука (1779 г.) // Новое в изучении Австралии и Океании: Сб. статей / под ред. К.В. Малаховского. М., 1972.


[Закрыть]. Содержание записки осталось загадкой. Сначала британцы подумали, что ее написали какие-то русские, потерпевшие неподалеку крушение; затем предположили, что автором письма является некий русский торговец, который вручил бумагу индейцам для передачи ее «первому, кто посетит данное место», что они, казалось бы, и сделали. Вряд ли только англичане могли предположить, что алеут продемонстрировал им расписку о получении ясака, составленную русскими промышленниками на острове Унимак.

21 июня к британским судам подошло еще одно каноэ. Приплывший на нем алеут снял шляпу и «поклонился таким образом, как это сделали те, кто посетил “Дискавери”». Вывод британцев был очевиден: «Русские должны иметь сношения и торговые связи с этим народом». Бросилась в глаза европейская одежда индейца: на нем были надеты зеленые матерчатые штаны, рубаха из кишок и куртка из черного сукна. С собой он привез серую лисью шкуру и гарпуны на обмен, и беспрестанно прихлебывал какую-то жидкость из принесенного с собой «пузыря»[101]101
  Кук Д. Третье плавание… С. 341.


[Закрыть]. Алеут также показывал записку на русском языке, и после того как его одарили подарками, ушел, низко кланяясь.

В октябре 1778 г., совершив полярное плавание в Чукотском море, Кук вернулся к Алеутским островам. В гавани Самгунудха на острове Уналашка, где он пробыл более трех недель, он часто встречался с местными жителями, обменивая табак на сушеную лососину, пока в четверг, 8 октября, не получил в дар от алеутов «ржаной каравай, или пирог, в форме сахарной головы с начинкой из отличной лососины с перцем». Куку была также передана записка на непонятном языке. «Мы, однако, не сомневались, что дар этот исходит от русских, живущих по соседству, и тем же путем послали нашим неизвестным друзьям несколько бутылок рома, вина и портера, полагая, что эти напитки будут для них отраднее всего»[102]102
  Там же. С. 389.


[Закрыть]. Кук не ошибся. 10 октября на корабль явилась делегация «меховщиков» со стоявшего на якоре в русской фактории судна. Они оказались людьми весьма сведущими в географии и «охотно давали мне все сведения, в которых я нуждался». Один из них, Петер Нат. Реубин, оказался хорошо образован в навигации, а также поведал Куку, что, будучи еще подростком, плавал с самим Берингом[103]103
  Там же. С. 389, 390.


[Закрыть].

15 октября прибыл новый гость. Им оказался «здешний начальник», воспитанник Иркутской «навигацкой» школы Герасим Григорьевич Измайлов, прекрасный знаток северных морей[104]104
  Маркова-Двойченко Е. Штурман Герасим Измайлов // Морские записки. Нью-Йорк, 1955. Т. 13. № 4. С. 14–27.


[Закрыть]. В своем рапорте от 20 апреля 1779 г., направленном в контору над Петропавловским портом, Измайлов докладывал, что находился в торговой поездке по островам, когда получил известия о приходе англичан, плавающих на двух кораблях «с острову Лондона». Он с «крайним поспешанием» направился на Уналашку: «Находился треть и сутки на главном карабле, называемом “Разулушан”, командир в ранге полковника именем Демерскук, а на другом карабле “Эскавре”, командир в ранге майора Чир Тлярк… а при отбытии своем поручил г-н камандор конверт, о котором крайне просил, чтоб переслать по надписи, и кланялся в поес. И я просил г-на командора, чтоб пожаловал для сочинения всего ихнова плавания, ибо он пожаловал мне карту сверическую… в знак своего милосердия г-н командор пожаловал по должности моей для усмотрения высоты солца квандрант, а также и своей шпагой»[105]105
  Русские экспедиции по изучению северной части Тихого океана во второй половине XVIII в.: Сборник документов. М.: Наука, 1989. С. 181.


[Закрыть].

Известия о появлении Кука на севере Пацифики вызвали в Петербурге эффект разорвавшейся бомбы, путь к русским владениям для иностранцев теперь оказался открыт[106]106
  Свет Я.М. Новые данные…; Svet Y.M., Fedorova S.G. Captain Cook and the Russians // Pacific Studies. 1978. № II. P. 1–19; Gibson J.R. The significance of Cook’s third voyage to Russia tenure in the North Pacific // Pacific Studies. 1978. № I. P. 119–146; Armstrong T. Cook’s reputation in Russia // Captain Cook and his time / ed. by Robin Fisher and Hugh Johnston. Vancouver, 1979. P. 121–128; Werrett S. Russians responses to the voyages of Captain Cook // Captain Cook: explorations and reassessments / ed. by Glyndwr Williams. Woodbridge, 2004. P. 179–197. Не меньшую обеспокоенность проявила и Испания, на протяжении последних лет активно закреплявшая свои позиции на Тихоокеанском побережье и снарядившая в эти районы экспедиции под командованием Хуана Переса (1774), Бруно де Эсеты (1775) и Игнасио де Артаги и Басана и Хуана Франсиско Бодега-и-Куадры (1779) (Bobb B.E. The Viceregency of Antonio Maria Bucareli in New Spain, 1771–1779. Austin, 1962; Kendrick J. The Men with Wooden Feet: the Spanish Exploration of the Pacific Northwest. Toronto, 1986).


[Закрыть]. Стремясь сохранить под контролем ситуацию на отдаленной тихоокеанской периферии, русское правительство пришло к выводу о необходимости начать пересмотр взглядов на секретность. В первую очередь следовало, основываясь на идеологии первооткрытия и «terra nullius» («ничейной земли»), официально «застолбить» тихоокеанские владения, юридически закрепив права на эти территории, а затем основать на островных территориях постоянные поселения русских в Америке[107]107
  См. подробнее: Федорова С.Г. Первое поселение…; История Русской Америки (1732–1867): в 3 т. Т. 1. Основание Русской Америки (1732–1799) / отв. ред. акад. Н.Н. Болховитинов. М., 1997. С. 102; Гринёв А.В. Аляска под крылом двуглавого орла (российская колонизация Нового Света в контексте отечественной и мировой истории). М., 2016. С. 166.


[Закрыть].