Текст книги "Монах и кошка (Кайдан)"

Норико хотела сказать ночью что-то важное. И ради беседы с девушкой монах околачивался вокруг дворцов довольно долго. Он надеялся, что Норико хоть что-то расскажет ему про ту ночь, когда он дрался с Рокуро-Куби.

Но когда Бэнкей выследил-таки девушку, она ему доставила немало хлопот.

Норико вынесла на прогулку госпожу кошку. Поскольку зверек не знал придворных порядков, то и лез на колени к госпоже Кокидэн, нисколько не задумываясь, сухие у него лапки или мокрые от растаявшего снега. Именно поэтому Норико, выходя из дворца с госпожой кошкой, искала островки подсохшей земли, где уже пробивалась молодая трава.

Увидев Бэнкея, она отступали на несколько шагов, вглядываясь, а потом зажала себе рот рукой. Норико уже поняла, что шуметь во дворце запрещается, даже если из-за угла появился странный монах, отрубивший голову безвинному старику гадальщику, а потом похищенный местными тэнгу прямо с веревками.

– Тихо, тихо… – зашептал Бэнкей, приближаясь к девушке, но стараясь при этом не глядеть ей в лицо. – Только не кричи! И не бойся! Я тебе ничего плохого не сделаю…

Норико в отчаянии озиралась. Поздно вечером вокруг дворцов, где жили дамы, слонялось немало придворной молодежи, не знающей, чем бы еще себя развлечь, и господ сопровождали слуги. Если бы сейчас показалась хоть одна такая компания, Норико позвала бы на помощь! Но все знали, что госпожа Кокидэн соблюдает последние Дни удаления от скверны, и ее дамы – с ней вместе. И молодые господа бродили у других дворцов – тех, где жили дамы, всегда готовые ответить на стихи, а то и принять ночного гостя.

– Мне нужно узнать от тебя нечто важное, Норико, – и, потупив глаза, монах приблизился к девушке. Норико же подхватила с земли кошку, собираясь, очевидно, при малейшей опасности, запустить ее в лицо монаху.

– Что ты хотела рассказать мне тогда ночью, когда я лежал связанный в повозке господина Фудзивара?

Норико ничего не ответила.

Бэнкей отступил.

– Ты боишься меня, – хмуро сказал он. – А я тебе желаю только добра. Может быть, ты в опасности. Может быть, ты видела что-то такое, что грозит тебе большими неприятностями. И не тебе одной, но и всем, кто был в ту ночь в заброшенной усадьбе.

Норико отвернулась и по-прежнему молчала, прижимая к груди госпожу кошку.

Бэнкей сообразил, в чем тут дело. Даже если сперва Норико и не поверила, что он убил гадальщика, то потом, когда он так непостижимо исчез из повозки, почти не оставив следов на снегу, она поняла, что ошиблась… Ведь ночью, разыскивая монаха, она его называла почтенным и благочестивым наставником. А сейчас, того гляди, завопит от ужаса.

Но на руках у нее удобно устроился, обняв ее лапками за шею, странный оборотень. И смотрел в лицо монаху круглыми глазами, слишком большими для изящной мордочки.

– Норико, ты знаешь что-то важное. Ты же искала меня! – твердил монах. – И не думай, пожалуйста, что я убил гадальщика. Зачем мне его убивать? Гадальщик погиб потому, что он связался с нечистью и сам стал зловредным чудовищем. Не я его убил…

Тут монах замялся. Если вдуматься, то ведь именно он оттащил тело Рокуро-Куби к яме и сбросил туда.

Очевидно, старенький настоятель знал точно, было ли это убийством, да и можно ли считать убийством уничтожение ночной нечисти. Бэнкей, откровенно говоря, засомневался в своей правоте.

Видя, что монах замолчал, девушка попыталась ускользнуть. Бэнкей стремительно заступил ей дорогу.

– Да не бойся же! – воскликнул он. – Как я могу тебя обидеть? Ты же мне в дочки годишься!

– У монахов нет дочек, – тихо, но очень упрямо возразила Норико. – И вообще никакой ты не монах!

– Это верно, дочки у меня нет, – согласился Бэнкей, – но я действительно монах. Ты разве не знаешь, что во многих монастырях есть отряды монахов-воинов? Вот я как раз такой монах. Поэтому я умею выпутываться из веревок, ходить по речному дну, даже ползать по потолку.

– Ты? Такой толстый? – Норико настолько изумилась, что заговорила нормальным своим голосом, а голосок у нее был громковатый.

– Нас называют жирными бездельниками, это правда, – усмехнулся Бэнкей. – Но вот ты, такая легонькая, не проползешь по потолку, а я проползу. Потому что я умею упираться руками и ногами в потолочные балки. И пальцы у меня очень цепкие.

Девушка посмотрела на Бэнкея с интересом.

– А ходить по воде ты тоже умеешь? – спросила она. И видно было, что девушка ждет утвердительного ответа.

– Нет, мои учителя меня этому не выучили, – с огорчением признался монах. – А я знаю, что есть такие умельцы. Но их учат мастерить какую-то особенную обувь, вроде варадзи, только вот такого размера.

Он развел руки чуть ли не на три сяку.

– Куда же ты подевался той ночью? – Норико все не могла обратиться к Бэнкею с тем почтением, которого требовал его сан, да и неудивительно – одет он был уже не в рясу, а просто в потрепанное платье слуги, да и руки прикрыл рукавами, чтобы его привычка к холоду не так бросалась в глаза.

– За мной друг пришел, – объяснил Бэнкей. – Повозка-то стояла у ограды. Я выпутался, а он меня там уже ждал…

Подробностей Бэнкей растолковывать не стал – решил, что девушке и такого объяснения хватит.

– Но если не ты убил гадальщика, то кто же? – вполне резонно спросила Норико. И Бэнкей понял, что пока не убедит ее в своей невиновности, она не расскажет, что такое видела ночью.

– Гадальщика убила его собственная злоба, – туманно ответил монах. – Больше я тебе сказать не могу, пока не узнаю, что ты мне хотела сообщить. Я не хочу зря тебя пугать.

– Ну и не надо, – обиделась Норико. – Ну-ка, пропусти! Как бы я госпожу кошку тут не застудила!

– Ничего твоей госпоже кошке не угрожает, – стараясь не выглядеть сердитым, сказал Бэнкей. – Я их навидался в Китае. Это у нас кошка – редкий и невиданный зверь, а там их предостаточно.

– Ты можешь мне сказать, кто убил гадальщика? – в упор спросила Норико.

– Могу. Но ты подумаешь, что я лгу, – честно объявил Бэнкей.

– По-моему, ты будешь лгать независимо от того, что я подумаю, – заметила девушка. – А я тебя еще почтенным наставником называла…

– Постой, Норико! – воскликнул монах, когда девушка резко повернулась и мелкими шажками, как прилично служанке из хорошего дома, заспешила прочь. – Постой!

И, забежав вперед девушки, остановил ее силой.

– Как тебе не стыдно! – укорила его Норико. – Ты же должен соблюдать свои десять запретов! А раз ты ко мне прикоснулся – выходит, ты вовсе не монах?

– Монах, – глядя в землю и опустив руки, сказал Бэнкей. – Но я должен знать, что случилось тогда утром, перед тем, как меня нашли в пустом водоеме с головой гадальщика на груди. Если это ты нашла меня – то, возможно, ты видела, кто сбросил меня туда, и тебе угрожает огромная опасность. А я не хочу тебе зла.

– Выходит, ты пробрался сюда и слоняешься между государевыми дворцами, чтобы спасти меня от какого-то зла? – в голосе Норико было явственное недоверие.

– Я не знаю, как объяснить тебе это…

Бэнкей, с одной стороны, знал, что незачем рассказывать женщинам про такие вещи, как поиск Пути. А с другой стороны – чем-то он должен был сейчас завоевать доверие Норико.

И тут он встретил взгляд кошки-оборотня.

Зверек глядел прямо ему в глаза, и Бэнкей мог бы поклясться – на миниатюрной мордочке играла неуловимая улыбка.

– Ты-то хоть на моей стороне? – взглядом спросил Бэнкей.

– Ты говори, говори, я тебя слушаю, – отвечал взгляд оборотня. – Мне нравится тебя слушать. А если ты скажешь то, чему я поверю, то я, возможно, помогу тебе…

– Чему же ты поверишь, любезная барышня? – едва заметно усмехнулся монах. – Что же это такое должно быть, чтобы поверила кошка, да еще кошка-оборотень? Хотя странный ты оборотень – я же пальцами чувствую нечисть, а ты не вызываешь во мне той дрожи и того холода… И ты привела меня тогда к Рокуро-Куби, чтобы я защитил от них молодых господ…

– Ты говори, говори, – молча попросила кошка, – а я буду слушать и, надеюсь, услышу то, что мне надо…

– Слушай, Норико, я попробую рассказать тебе, почему я желаю тебе только добра и готов защищать тебя от всей нечисти, сколько ее ни летает по ночам, – сказал Бэнкей вслух. – Я, видишь ли, не всегда был монахом. Когда-то я был в свите знатного человека, и мы вместе побывали в Китае. А потом он стал наместником в одной из северных провинций, и я поехал с ним вместе…

– Ты тоже жил на севере? – заинтересовалась Норико.

– Прожил несколько лет. Я водил отряд, мы воевали с варварами. Ты же сама с севера и знаешь, что это такое. Я расставлял в горах караулы и набрел на крошечное селение. Там жила община, которой правили старые ямабуси – раз уж ты северянка, то нет нужды объяснять тебе, кто такие Спящие-в-горах. Господин знал про эту общину и не преследовал ее, хотя ближе к югу им не дают спокойной жизни. Господин был очень мудр и много в жизни повидал… Кроме сюгэндзя, которые обучались тайным искусствам и охраняли селение, там жило несколько крестьянских семей. Уж не знаю, как получилось, что все они жили вместе и прекрасно ладили… И в одном дворе я увидел девушку. Ей было четырнадцать лет. Я часто смотрел сверху на этот двор и видел, как она готовит еду, как нянчит младших братишек, видел даже как-то ее за утренним умыванием…

– И не стыдно тебе было подглядывать? – возмутилась Норико, но не повернулась, не ушла, а присела на помост галереи.

– Я хотел на ней жениться, – объяснил Бэнкей. – Я только боялся… боялся ей не понравиться… Знаешь, она была похожа на тебя – росточка невысокого, волосы чуть ли не до пяток, щечки кругленькие, блестящая челка… Конечно, ей было далеко до дворцовых красавиц. Я и тогда это понимал. Я ждал, чтобы она немного подросла и повзрослела.

– А ты говорил с ее нянькой? – осведомилась Норико. – Была же в том доме какая-то старая женщина, которая передала бы девушке твое предложение?

– Была, да только я никак не мог решиться… А если решился бы – то не ходил бы сейчас с бритой головой, – признался монах. – Все было бы по-другому. Я уже попросил у господина разрешения жениться. Господин жил с семьей в хорошей усадьбе, он был настолько добр, что пообещал взять мою жену в дом, ты же знаешь, в усадьбах должно быть много женской прислуги. Госпожа и старшие дамы обучили бы ее всему, что нужно…

– Меня тоже сама госпожа обучала, пока была жива, – сказала Норико. – А потом, что было потом?

– Потом настал день, когда я занимался с молодыми воинами во дворе усадьбы, и вдруг прискакал гонец. Два отряда варваров вторглись в провинцию с гор. Мы сели на коней, разделились, господин сам возглавил один отряд, я повел второй, десяток мужчин на всякий случай мы оставили охранять усадьбу. Сколько можно было, мой отряд ехал верхом, потом мы оставили лошадей и пошли в горы пешком. Мы оказались возле того селения. Сюгэндзя защищали его изо всех сил. Мы сверху увидели, где они и где варвары. Сюгэндзя отступили к западной околице селения. Мы решили зайти с запада и юга, расстрелять варваров сверху из наших луков, а кто останется в живых – взять в плен. И мы действительно прикрыли отступивших сюгэгдзя своими стрелами.

– А девушка, что же было с девушкой?

– Ее захватили в плен. Когда я увидел, как отступающие варвары ведут с собой несколько девушек, в том числе и ее, я велел самым метким стрелкам пустить стрелы в горло похитителям так, чтобы не поранить девушек. И тут я совершил ошибку…

– Ты промахнулся? – взволнованно спросила Норико.

– Другое… Я не должен был сам стрелять в того варвара. Почему-то я решил, что обязан сам освободить девушку! – воскликнул монах, потряс сжатыми кулаками и бессильно уронил мощные руки. – Рука моя дрогнула… Одной стрелой я убил их обоих.

– И девушку? – не поверила ушам Норико.

– Она истекла кровью прежде, чем мы спустились в селение. Ей не было и пятнадцати…

Монах надолго замолчал.

– Твой господин должен был найти тебе другую жену, – рассудительно сказала Норико. – Он должен был дать тебе кого-нибудь из служанок в усадьбе.

– Он предложил любую. Я отказался.

– А напрасно, – совершенно по-взрослому заметила Норико. – Тебе нужно было просто поскорее получить другую женщину. А ты растравлял свои раны, пока не додумался пойти в монахи.

– Клянусь тремя сокровищами святого Будды, так оно и было, – пробормотал Бэнкей. – Сперва ямабуси и сюгэндзя не считали меня своим, хотя я никогда не обижал их и даже защищал селение. Потом было нападение… А после него старый ямабуси Одинокий Утес нашел меня на том дворе. Оказалось, я сидел под стеной хижины и смотрел на песок, а ее хозяин, отец девушки, боялся подойти ко мне. И никому про меня не сказал. Когда Одинокий Утес сообщил мне, сколько дней меня разыскивают в горах, я ему не поверил. Я полагал, что совсем недавно присел там и задумался. Голода-то я и не почувствовал…

– И влетело же тебе от господина… – прошептала Норико.

– Нет, – спокойно ответил Бэнкей. – Он же все знал. А теперь посуди сама – могу ли я желать тебе зла, когда ты так похожа на ту девушку?

– Не можешь, – уверенно сказала Норико. – А ты написал об этом стихи?

Монах уставился на девушку, как на привидение.

– Какие еще стихи? – изумился он.

– Знаешь, почтенный наставник, оказывается, по всякому случаю нужно писать стихи, – сообщила Норико и вздохнула. – Я сама это только здесь, во дворце, узнала. Ведь если так делает государь – значит, и нам тоже надо?

– Может, и надо, да только я за всю жизнь двух строчек не сложил, – признался Бэнкей. – Не мужское это дело.

И, вспомнив, что монаху не положено смотреть на женщин, он решительно отвернулся.

– А они тут пишут, пишут, сколько бумаги изводят! – пожаловалась Норико. – Только и знай – подавай им тушечницу, растирай тушь, бегай за веткой, чтобы привязать к ней послание! А сколько одежд они тут посланцам дарят! Принесет такой бездельник даме письмо от поклонника – а она ему на радостях дарит красивое женское платье! Ну, зачем этому бездельнику женское платье? Чтобы пропить в городском кабаке? А он перекидывает платье через плечо и уходит довольный!

– Это от безделья, – уверенно сказал монах. – Ну так как же, узнаю я, что ты хотела мне сообщить ночью на постоялом дворе?

– Сперва скажи, кто убил гадальщика, – потребовала девушка.

Она, пока Бэнкей рассказывал свою историю, придвигалась к нему все ближе. Теперь девушка вскочила с настила и стояла вплотную у него за спиной. По взволнованному голосу Бэнкей понял – теперь девушка поверит той страшной правде, которую он сообщит.

– Гадальщик был нечистью, которая называется Рокуро-Куби, – мрачно ответил Бэнкей. – Погиб он потому, что на нем лежало такое заклятие. Если тело Рокуро-Куби сдвинуть с места, пока голова летает и жрет человечину, то с рассветом это чудище погибает. Если признаться честно, то я сдвинул его поганое тело. Но плохо другое – их там, в заброшенной усадьбе было пятеро. Пятеро людоедов, Норико! С одним я справился. Четверо приехали в Хэйан вместе с молодыми господами Фудзивара и Минамото.

– Тот старик, которого я видела из носилок? – удивилась девушка.

– Старик, молодой человек и женщина. Может быть, ты видела женщину и можешь узнать ее в лицо?

– Нет, благочестивый наставник, – девушка опять легко пустила в ход привычное обращение. – Видимо, она села в свою повозку уже после того, как меня усадили в носилки с госпожой кошкой. Однако как это печально…

– Еще бы не печально… – проворчал монах. – Эта нечисть орудует теперь в Хэйане, и не добралась бы она до государева дворца! Ведь голове ничего не стоит перелететь через ограду!

– Я о другом… Как печально, что ты не женился на той девушке, – сказала Норико. – Ты ведь так любил ту девушку…

– При чем тут она?.. Это все было давно, и больше я ни о каких женщинах не помышлял…

– Больше ты ни о каких женщинах не помышлял… – повторил певучий голос.

Что-то в нем показалось Бэнкею странным.

Монах резко обернулся – и не узнал Норико.

Вроде бы только что перед ним стояла звонкоголосая круглолицая девушка в простом и опрятном, как положено дворцовой служанке, платье. Но лицо налилось испускающей свет белизной, черты его стали тоньше, нежные губы приоткрылись и тянулись к монаху. Это была Норико – и все же уже не Норико.

Юность этой женщины давно кончилась, ушла вместе с наивной прелестью полудетского лица. Она была сейчас такова, какой мечтает увидеть себя в зеркале любая из женщин, и в тринадцать лет, и в шестьдесят.

И не лунный же свет набросил на плечи красавицы несколько одеяний из прозрачного шелка едва уловимого весеннего цвета – цвета ивы, и не игра же теней вывела на китайской накидке, небрежно спущенной с плеч, легчайший узор!

Поверх невесомого шелка струились черные, как смоль, волосы, ниспадая до земли. С боков они были подобраны, открывая нежные щеки.

Главное же – на руках у красавицы не было более госпожи кошки! И нигде поблизости ее тоже не было.

– Норико? – изумленно спросил монах.

– Ах, как ты любил эту девушку, как ты ее любил… – повторяла красавица, протягивая к нему изумительной красоты руки.

И вдруг ее глаза широко распахнулись.

Бэнкей, проследив взгляд, резко повернулся – и увидел на краю крыши дворца Токадэн, возле украшающей угол кровли лепной рожи демона с разинутой пастью, черный шар.

Два злобных глаза сверкали из-под грязной повязки. Давно не стриженые волосы, которые повязка обжала на висках, торчали вверх, как метла. Рот растянулся до ушей, и Бэнкей явственно увидел, как блестят острые зубы…

Первым делом он прикрыл собой красавицу, особо не размышляя, кто это – Норико или оборотень. Посох его был далеко.

Страшная голова Рокуро-Куби не приближалась. Она только смотрела издали, очевидно, изучая обстановку.

Бэнкей соединил на груди руки. Нельзя было закрывать глаза – а ему так нужна была беспросветная тьма, чтобы в ней засветился и обдал жаром Пылающий меч Фудо-ме! Вдруг Бэнкей ощутил идущий сзади легкий холодок. Как будто две осторожные руки легли ему на плечи – и в плечах проснулась сила. Призрачные руки соскользнули до локтей.

Он понял – это поделился с ним своей жизненной силой оборотень.

Рокуро-Куби не двигался с места. Потом он медленно поднялся, проплыл над дорогой зеленой черепицей и перевалил за гребень крыши.

– Он следил за нами, – негромко сказал Бэнкей. – Он просто следил. Но теперь это чудовище знает, что мы встретились, и понимает, что мы говорили о Рокуро-Куби. И оно видело твое лицо… Если мы вдвоем обратимся к любому из чиновников государственного совета, вплоть до самого Левого министра, и расскажем о ночлеге в заброшенной усадьбе, нам поверят! Рокуро-Куби постараются уничтожить нас. Тебе ни в коем случае нельзя оставаться наедине. Постоянно будь среди людей! Как можно меньше выходи из дворца!

– О чем ты говоришь? – раздался за спиной у монаха звонкий голосок. – Почему я должна быть среди людей?

Бэнкей обернулся.

Перед ним стояла прежняя Норико, в простом платье, и держала на руках госпожу кошку.

– Ты ничего не видела? – резко спросил монах.

– Со мной творятся странные вещи, – призналась девушка. – Вот точно так же я вдруг ослепла и оглохла два дня назад, когда мне приказали отнести письмо. Мне показалось, что я сперва падаю, а потом лечу. Наверно, я больна. Может быть, ты разбираешься в болезнях?

– Немного, – сказал Бэнкей. – А тогда, когда меня нашли на дне водоема? Было с тобой что-либо подобное?

– Было, – призналась Норико. – Тогда было еще хуже. Оказалось, что я в таком состоянии вышла из усадьбы и дошла до водоема… Что же мне делать? Пригласить заклинателя злых духов?

– Пока не делай ничего, – велел Бэнкей, не пускаясь в объяснения, чтобы понапрасну не пугать девушку. – В твоем возрасте это случается порой. Ступай скорее во дворец и ложись спать. Все это происходит с девушками, когда они остаются наедине. Постарайся вегда быть на людях, а я посоветуюсь с мудрыми людьми и, возможно, принесу тебе амулет. Ступай, ступай, Норико…

– Разве ты ни о чем не хотел меня спросить? – удивилась она.

– Ты же мне сама только что сказала, что не видела и не слышала в заброшенной усадьбе ничего подозрительного. Ты просто ранним утром вышла на свежий воздух, дошла до водоема и увидела меня.

– Так оно и было, – согласилась девушка. – А знал бы ты, как я перепугалась! Я никогда еще не видела, чтобы взрослый мужчина лежал без сознания! И монаха без сознания я тоже не видела…

Бэнкей, почти не слушая ее, смотрел в глаза оборотня.

Госпожа кошка тоже глядела на монаха.

И он не столько увидел, сколько почувствовал – зверек тянется к нему всем своим пушистым горячим тельцем.

* * *

В четвертой четверти часа Собаки в дамских покоях дворца Кокидэн шла удивительная беседа – настолько странная, что собеседники сперва убедились, не подслушивают ли их слуги и служанки. Ибо речь шла о загадочных, более того – очень подозрительных событиях.

– Я решительно ничего не понимаю, – сказала госпожа Акико. – Да, недавно к нам привезли новую даму, но она еще до такой степени смущается, что появляется в покоях госпожи Кокидэн только поздно вечером или даже ночью. Ни с кем в переписку она еще не вступала. Да и неудивительно! Мы ей дали переписать несколько страниц нового романа – и почерком она вовсе нас не обрадовала. Впрочем, она еще молоденькая. Если будет старательно копировать чей-либо хороший почерк – чего-нибудь в жизни добьется.

– Та дама, с которой переписывается Минамото Юкинари, имеет красивый почерк, я бы даже сказал – почерк утонченный. Я нарочно взял с собой ее послания, чтобы вы посмотрели и сказал, кто их писал, – с этими словами Фудзивара Нарихира просунул стопку листков, завернутую в бледно-лиловый шелк и перевязанную нарядным шнурком, под церемониальный занавес, а госпожа Акико там ее приняла.

Некоторое время молодой придворный ждал ответа.

– Не знаю… – прошептала госпожа Акико. – Что касается почерка – вы правы, он прелестен. Но ни одна дама во дворце Кокидэн так не пишет. И еще могу вам сказать – я читала много писем, и любовных, и прочих иных, я ведь уже десять лет при дворе. Но ничего подобного не видела, а память на почерки у меня хорошая.

– С кем же переписывается Юкинари? – в изумлении спросил Нарихира. – Ведь он в кого-то влюблен, он просит о тайном свидании, если судить по стихам – то свидание скоро состоится! А теперь выясняется, что такой дамы во дворце Кокидэн нет!

– Похоже, во дворце завелась лисица, – пошутила госпожа Акико, – и она морочит господину Юкинари голову. Но если без шуток – я действительно не знаю, кто бы мог написать эти письма.

– Лисица? – и тут Фудзивара Нарихира вспомнил всю историю с госпожой кошкой. – Да, боюсь, что вы угадали – тут дело нечисто. До сих пор я только читал про оборотней, в которых влюбляются молодые люди. Неужели к Юкинари прицепилось такое несчастье?

– Погодите, погодите, – прервала его госпожа Акико. – Давайте разберемся как следует. Юкинари находит в каких-то очаровательных развалинах обрывок стихотворения. По двум строчкам он воображает себе, какая неслыханная красавица их сочинила.

– По двум с половиной, – буркнул удрученный Нарихира. – Говорил же я ему, что такие страсти к добру не приводят!

– И вот он находит эту красавицу во дворце Кокидэн. Более того – она пылает к нему теми же чувствами, что и он к ней. А вы почувствовали опасность для своего друга и хотите узнать, как зовут даму и хорошего ли она рода.

– Если только про оборотня можно сказать, что он хорошего рода! – сердито воскликнул Нарихира.

– Вот вы опять упоминаете нечисть. Вы действительно считаете, что Юкинари заморочила лисица, или привидение, или я уж не знаю что?

– Вы будете смеяться, но я сейчас действительно именно это и думаю.

– Тогда сделаем вот что, – решила госпожа Акико. – Я внимательно прочитаю все стихи. Допустим, кто-то из наших дам хочет сохранить тайну и дает стихи переписать кому-то совсем постороннему. Может быть, своей служанке…

– Ни за что не поверю, что у служанки может быть такой почерк, – возразил Нарихира. – Даже если она выучится женскому письму, никакого изящества в почерке не будет.

– Не перебивайте меня! – возмутилась госпожа Акико. – Я допускаю, что стихи переписывает некая сказочно одаренная служанка. Проверим сперва все обычные возможности, а потом уж перейдем к необычным. Так вот, я попробую понять, кто из наших дам вообще мог сложить такие стихи, не думая при этом о почерке.

– Попробуйте. Я-то этого знать не могу, в вашем дворце я переписывался только с Гэн-но-тюро. И кое-что мне показывали…

Он замялся, не желая называть молодых придворных, которые хвастались любовными письмами.

– Подождите. Я должна читать очень внимательно, не отвлекайте меня, пожалуйста, – попросила госпожа Акико.

Фудзивара Нарихира довольно долго просидел перед церемониальным занавесом. Он в подробностях изучил узор на рукавах китайской накидки и платьев госпожи Акико, проскользнувших под край занавеса. Это были крупные ветки глициний на шелке цвета спелого винограда. Нарихира оценил вкус придворной даме и в подборе оттенков верхнего и нижних платьев – пурпурного, двух белых и трех бледно-лиловых. Потом он долго разглядывал собственный веер, думая, какой рисунок заказать мастеру. От этих мыслей его отвлекло созерцание циновки, на которой он сидел – великолепной, плотно сплетенной зеленой циновки с широкой узорной каймой, какие постилают только для самых знатных персон. А госпожа Акико все читала письма.

– Господин Нарихира! – вдруг позвала она. – Мне кажется, я поняла, в чем дело. Никакой придворной дамы, которая влюбилась в вашего друга, попросту нет! А пишет ему одна из служанок.

– Какая странная мысль! – воскликнул Нарихира. – Уж не хотите ли вы сказать, что служанка сочиняет такие прекрасные стихи?

– Нет, конечно! – и госпожа Акико негромко рассмеялась. – Я хочу сказать другое – это довольно начитанная служанка, что во дворце совершенно неудивительно. Она не сочиняет стихов – она довольно удачно применяет к случаю стихи одной замечательной дамы, которая умерла много лет назад. Во всяком случае, больше ста лет…

– И кто же эта выдающаяся поэтесса? – осведомился Нарихира.

– Оно-но Комати! – с торжеством объявила Акико. – Я не виню вас за то, что вы не узнали ее стихов. Теперь молодые люди хуже знают литературу, чем даже десять лет назад. Но вы оценили их по достоинству – и это тоже замечательно. Послушайте, какие великолепные строки!

И она прочитала:

– Все говорят, что очень долги ночи Порой осенней. Это лишь слова. Нам стоит встретиться – И сна не знают очи, И не заметим, как придет рассвет.

– Стихи действительно замечательные… – пробормотал Нарихира. – Как это я мог их не узнать!

– А прочитайте другие! – госпожа Акико подсунула под церемониальный занавес листок белой с легким узором бумаги, по которому стремительными ручейками неслись вниз причудливые строки:

– Предела нет моей любви и думам, И даже ночью я к тебе иду. Ведь на тропинках сна Меня не видят люди, Никто меня не станет укорять!

– Неудивительно, что юный Юкинари поддался этому очарованию, – сказала она, дав Фудзивара Нарихира время оценить стихи. – Ответьте мне лишь на один вопрос…

– Охотно отвечу.

– Была ли между ними… – госпожа Акико замялась, но все же спросила вполне открыто: – …любовная близость?..

– Я полагаю, что нет. И теперь никакой близости уже не будет, – твердо отвечал Нарихира. – Я еще допускаю случайную связь с женщиной низкого происхождения где-нибудь в дороге, на постоялом дворе… такова мужская натура… Но в государевом дворце, где столько родовитых красавиц? Это было бы уж вовсе нелепо!

– Жаль мне бедную девушку, – госпожа Акико вздохнула. – Она очень находчиво заморочила голову вашему другу. И некоторые стихи из тех, что вы принесли, мне незнакомы. Может ли такое быть, чтобы дворцовая служанка выучилась стихосложению?

– Вы слишком высокого мнения об этой служанке. Мало того, что почерк у нее превосходный, так она еще и стихи начала писать? – искренне удивился Нарихира. – Признайтесь, вы ведь немало лет провели во дворце, прежде чем ваш поэтический дар проявился полностью?

– Немало, – согласилась придворная дама, – и много значило то, здесь есть у кого поучиться. Я бывала в обществе замечательных поэтесс. Хотя, знаете ли, я поняла одну вещь – чтобы по-настоящему прославиться, нужно написать роман. Стихи помнят два-три дня, даже если сам государь удостоит их вниманием. А романы читают долго.

– Наши дамы только этим и занимаются, – согласился Нарихира. – Сами пишут, сами читают. Однако вернемся к служанке, хотя я и прошу прощения, что занимаю вас таким низменным предметом. Вы можете выяснить, кто эта девушка?

– Если вы поможете мне. Через кого ведется переписка? Кому ваш друг передает свои послания и от кого получает ответы?

– Ну, эта особа вне всяких подозрений! – рассмеялся Нарихира. – Не помню, как ее зовут, и не обременять же память такими именами… Ее привезли вместе с кошкой…

Тут Нарихира опять вспомнил странную историю с оборотнем.

– Девушка, которая смотрит за кошкой? – уточнила госпожа Акико.

– Ну да, она же передает и мои письма госпоже Гэн-но-тюро.

Фудзивара Нарихира понимал, что если не рассказать госпоже Акико про оборотня, она воспримет любовное приключение Юкинари как нечто крайне забавное, и не более того. А если рассказать – первым делом дойдет до госпожи Кокидэн, или, что еще хуже, до ее отца, господина министра. В конце концов, Нарихира и Юкинари выбрали из двух одинаковых зверьков госпожу кошку и привезли ее в Хэйан лишь на основании слов какого-то бродячего жирного бездельника. И хотя Нарихира собирался показать ее в столице какому-нибудь заклинателю с безупречной репутацией, да так и не собрался.

Сперва был день Крысы, когда все выезжали в луга собирать молодые травы и молиться о долголетии, а потом придворных ждал пир во дворце Дзидзюдэн. Почти сразу же за ним следовал пятый день первой луны – день повышения в ранге высших чиновников, что тоже влекло за собой пиры и увеселения. А седьмой день первой луны – и вовсе великое празднество Белых Коней, которых положено торжественно проводить мимо государя со всевозможными церемониями. Не успеет молодой придворный прийти в себя после этого события – его окружает толпа стариков, желающих, чтобы за них накануне одиннадцатого дня первой луны замолвили словечко. Старикам хочется получить во время Весеннего назначения хорошую должность в провинции, и они готовы лебезить даже перед самыми юными придворными дамами. И сколько же это вызывает смеха!

А когда и это развлечение само собой иссякает, то извольте готовиться к песенным шествиям, сперва мужскому, а потом и женскому… И при всем этом молодому человеку приходится находить время для занятий с наставником стрельбой из лука, потому что сразу после шествия – целых три дня состязаний.