Текст книги "Собачий кайф"

Глава третья

Сменялись дни, тучи уплыли, и над улицами города засияло солнце. Друзья в свободное от работы время вырывались на улицы и в парки города, чтобы потренироваться в навыках рисования. Лёгкие, но меткие линии хорошо передавали плавные движения фигур людей, изгибы деревьев и кладки узорчатых домов. Возвращаясь в квартиру, Андрей приступал к натюрмортам, домашнему интерьеру. На листах бумаги он запечатлел сорванные ромашки в бутылке из-под вина, рядом с которыми лежали кухонный нож да скалка, сидящую на матраце белую кошку, которая смотрела на летящих птиц за широким окном, нарисовал свою спальню со всех возможных ракурсов и изобразил светящуюся красным цветом лава-лампу, которая отдавала тёплые блики на стену, картину с цветком и полку с книгами. В общем, за последние полторы недели Андрей отрисовал всё, что только можно было отрисовать в его маленькой квартире. За день до экзамена, с самого утра, Андрей решил сходить в гости к Дмитрию, не забыв прихватить с собою паспорт.

Дима жил в четырёхэтажном общежитии вместе с младшей сестрой и матерью, а так же с таксой Кнопой. Квартира была небольшая: одна комната – зал, где спали мать Белькова и его сестра, другая – каморка, где жил Дмитрий, которая в то же время была и ванной комнатой. У подъезда расселись жители первого этажа – азербайджанцы; самый главный из них был худощавый Надир. Он глухо сидел на героине, зрачки его всегда были сужены, а фиолетовые точки от уколов на руках и ногах он даже не скрывал.

– Э-э, чего до сих пор не подстригся, ш-шакал? – Грозно произнёс он и чуть привстал. Двое его близких друзей зашевелились, заговорив на своём языке. Остальные ехидно посмеивались.

– Да что-то времени всё никак не найдётся… – замямлил Андрей.

– Да что ты говоришь, дарагой! – Надир сплюнул зебак, схватил юношу за плечо и звучно проговорил ему в ухо, – ещё раз увижу твою морду и да Аллах будет мне свидетелем – р-разорву тебя, суку, на части…

Произнеся это, Надир вдруг добродушно рассмеялся и смех его эхом прошёлся по компании. Надиру нравилось приставать к прохожим, которые, по его мнению, не могли дать обидчику сдачи.

– Да прахади, прахади, чего стоишь…

Но особенно Надир любил щекотать нервы Андрею, хотя Диму не трогал, потому что тот жил с ним в одном доме; он считал юношу «братом по несчастью».

Дверь подъезда была выбита то ли жильцами общежития, то ли их друзьями с месяц назад, и никто так и не взялся ставить новую. Войдя внутрь, Андрей вдохнул кислый запах помойки и спирта, смешанного с ароматом жареной картошки из соседней квартиры. На втором этаже молча курили подозрительные люди в спортивных костюмах, сверкая алыми разбитыми казанками. Вот и заветный третий этаж. Звонок в дверь.

Послышался собачий лай, и Дима открыл дверь. Дома никого не было – мать на сутках, сестра после школы должна была гостить у бабушки.

– П-привет, проходи. – Сказал Дима, пока Андрей разувался в общем коридоре, затем прошёл в покои и, заламывая руки, продолжил, – ну, волнуешься перед экзаменами? Я т-тоже… вдруг там внеконкурсных мест б-будет мало? Н-надо будет порисовать, что ли… к экзамену п-поготовиться.

– Ну, как знаешь.

– Тогда порисую вечерком и…

– А может, стоит отвлечься? – Перебил его Андрей. – Я с собой кое-что принёс… – И достал из паспорта две марки ЛСД.

Дмитрий думал-думал, а после озорно улыбнулся.

– Держи. – Сказал Андрей и протянул другу марку.

Кнопа с интересом глядела на двух друзей. Закинув марку под язык, Волынский улегся на кровать и принялся разглядывать светло-зелёные стены зала, белую деревянную дверь, за которой виднелся край ванны и шкаф с одеждой – комната Димы, затем перевёл взгляд на рыбок, что бездумно плавали в небольшом прямоугольном аквариуме и снова посмотрел на стену. И так по кругу. В это время Дима сидел за компьютером матери и поочерёдно включал разную музыку. Треки «Дельфина» сменялись группами «White Stripes» и «Doors», за ними следовали песни «АукцЫона»…

Спустя несколько минут, Андрей приметил, что солнечный луч, пробившийся сквозь прорезь волнистых штор, стал отдавать подозрительно кисло-жёлтым цветом. «Непорядки», – подумал он.

– Дим, ты тоже это видишь?

– Ч-что именно?

И Андрей рассказ ему о странном солнечном луче.

– Д-да нет, вс-сё с ним нормально… – промолвил Дмитрий.

Он поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате, о чём-то думая. Мысли в его голове ускорились, ножом они резали сознание Димы. Это его испугало, и он прилёг на кровать рядом с другом, чтобы притупить поток мыслей.

Андрей разглядывал шевелящиеся узоры на стенах, и, от пёстрых бликов и звонкого пения птиц за окном, ему стало радостно и тепло на душе. Он еле как подошёл к компьютеру и попытался набрать на клавиатуре группу «Dead Can Dance», но буквы вдруг ожили и запрыгали с одной клавиши на другую, Андрей по памяти натыкал название и быстрёхонько добавил его в плейлист. «Отлично!», – Обрадовался он.

Дима тем временем растёкся поперёк кровати. Ему казалось, что на него надвигается нечто непонятное. Стены вдруг завибрировали, под шторой всё полыхнуло дьявольски красным цветом, словно открылся портал в ад. Из отверстий в розетках выползали переливающиеся фракталами змеи. Извиваясь, они скатывались по стене прямо к кровати, отдавшись общему ритму вибраций стен и шума из красного ада. Дима не мог и не хотел даже пошевелиться и змеи, шипя, спиралью проползли по его рукам и скрутились под футболкой в области груди в ледяной клубок.

Андрей погрузился в музыку, он закрыл глаза и увидел, как она сияет разными кислотными цветами, из фракталов собиралась цельная, поражающая воображение движущаяся картина. Сначала это был просто сосновый лес, но затем в нём появились многоголовые красно-коричневые добродушные звери, у них были глаза словно озёра, носы, как у собак, под их лапами трещали и подпрыгивали красные блестящие глазастые ракушки. Где-то вдалеке слышались смутные людские стоны – должно быть, это Дима. Затем всё изменилось. Наступила ночь, лес полыхнул пламенем и красно-оранжевый дым, клубясь, улетучивался в лунное небо, стянутое тучами. В страхе звери побежали из леса, где-то вдалеке, горящие кислотными цветами, со скрежетом ломались деревья. Послышался ужасающий громкий рёв и осатанелый топот ног. Нечто наступало всё ближе и ближе. Через несколько секунд из горящего леса вышло оно, внушающее страх и ужас. У него было несколько пар запачканных кровью ног, которые стояли на загнивающих и горящих трупах зверей и людей, тело было тёмно-синим, с эрегированным членом, множество левых рук держали копья, топоры, мечи, а множество правых – держали оторванные человеческие скорченные от ужаса головы и длинные арканы. За спиной существа развевался кровавый плащ. Около десятка трёхглазых голов яростно и оскалено смотрели в душу Андрея, словно испытывая его на прочность, и самая злостная, самая мерзкая голова была бычья. Широкими ноздрями она выпускала жаркий пар, её рога направились в сторону парня, ноги и руки чудища были готовы к атаке… Нечеловечьим голосом оно что-то неразборчиво произнесло, отчего юноше стало, мягко говоря, не по себе.

Андрей в ужасе открыл глаза и наваждение пропало. Но осталось чувство неизбежной кончины, чувство того, что его собираются убить, раскромсать на части. Он посмотрел на Диму: всё виделось зернистым, дрожащее лицо то и дело изменялось, изредка, когда он сворачивался на кровати, обхватив колени руками, светились ярким зелёным цветом его глаза. Вдруг он резко встал и злостно выпалил:

– Андрюх… я такое осознал! У-уходи прочь! Пр-роваливай, я тебе говорю! Кыш! – И замахал руками.

Но друг не сдвинулся с места.

– Уход-ди, говорю, пшёл! – Яростно завопил он, и закусал ногти.

Затем разъярённый Дима ринулся к двери, что вела к коридору общежития и, забыв, как она открывается, попытался её выломать. Такса от испуга залаяла, где-то снизу зашевелились соседи, послышался свирепый рык Надира.

Андрей в панике заметался из комнаты в комнату, не зная, где спрятаться. Повсюду разносился странный еле слышный шёпот, да и птицы уже не пели – они кричали ему о скорой гибели. Казалось, вот-вот и ему настанет конец. «Точно, точно, да, я спрячусь тут!», – подумал он и забежал в комнату Димы, закрыл дверь на щеколду и опёрся на неё спиной. За дверью слышались несвязные крики и визг.

– Всё пр-пропало, всё п-пропало… Анд-дре-е-е-е-ей, прости! П-прости, прости, прос-сти, прости-и-и! – И он исступлённо застучал в дверь, затем принялся её пинать. Кнопа, скуля, скреблась в другой комнате.

Андрей похолодел от страха. «Меня убьют, точно убьют… не открывать… нельзя». Взглядом он отыскал ножницы. «Острые, это хорошо», – облегчённо подумал юноша. Но стоило ему опуститься на корточки, чтобы подобрать их, как Дима выбил дверью щеколду и бухнулся на своего друга. Кнопа, испугавшись, шарахнулась от хозяина и спряталась под кроватью в зале.

– Ага-а, попался, с-сука! – Заорал он принялся со всей силы бить по лицу Андрея. Но, увидев, что из носа товарища фонтаном забрызгала и запузырилась алая кровь, Дима вдруг ужаснулся и быстро забормотал:

– Во-Волынский, прости, п-прости, прос-ти, ну пожалу-у-уйста-а-а! – Он схватил друга и затряс его за плечи.

Андрею показалось, что ему только что выбили все зубы и теперь он не может говорить. Он взбесился, и страх сменился сумасшедшей агрессией. Испачкав кровью лицо Димы, который не переставал его трясти, а так же пол и свою одежду, он вывернулся из объятий и опрокинул друга на спину. Мыча и сморкая из носа кровь, Волынский треснул его по подбородку. Глаза парня закатились, казалось, он потерял сознание.

В это мгновение Диме причудилось, будто ему поломали все кости на лице, и что одна из костей попала ему в пах. Когда он открыл глаза, Волынский молча лежал на кровати и смеялся, смотря телевизор.

– Ч-чёрт, чёрт, ч-чё-ёрт! – Воскликнул Дмитрий, зашёл в зал и начал раздеваться.

Андрей широкими зрачками удивлённо смотрел на то, как друже раздевается догола.

Тот нервно глядел по сторонам, затем удалился в свою комнату.

– Д-да ч-то же это… – доносилось в другом конце квартиры. – Агрх-х… кхе-кхе-кхе…

Послышались стоны, а затем всё умолкло. Тишина давила на Андрея. «Почему он замолчал?..». С опаской он прошёл в комнату друга и увидел его лежащего на кровати с затянутым шарфом на шее. Одной рукой Бельков держался за край ткани, а свободной – за пах. Друг лениво открыл веки и еле слышно произнёс:

– Это… ох… енно…

– Ну, не знаю. – Сухо ответил Волынский, вытирая с лица кровь.

Друзья уже могли отличать галлюцинации от реальности и если не контролировать, то предугадывать их. Обоим хотелось уединиться, никого не видеть и не слышать.

Андрей решил оставить голого друга в одиночестве и, минуя ошарашенных соседей, он побрёл по кислотным вечерним улицам в сторону дома. Разноцветными огнями сверкал сумеречный город, юноша видел всё в совершенно иных красках, с другого, более широкого и глубокого ракурса. Ему казалось, что всё в этом мире живое, даже то, что не дышит, что всё имеет свой вес и своё сознание. Что его жизнь, нет, жизнь любого отдельно взятого человека подобна… взмаху крыла бабочки. «Кажется, об этом писали азиаты?..».

– Ох…

«…Нужно что-то после себя оставить, обязательно, хотя бы добрую память в людских сердцах… да!». Однако ловить хмурые и удивлённые взгляды прохожих Волынскому было очень неприятно, казалось, люди читают его мысли, комментируют их, смеются над его детскими рассуждениями. Андрею хотелось поскорее попасть домой, к своей любимой кошке и попытаться уснуть.

Следующим утром Волынский чуть было не опоздал на вступительные экзамены. Зрачки его были расширены, а под глазами красовались жирные фиолетовые круги. Любовь к жизни резко сменилась депрессией и апатией. Андрею неуютно было находиться в компании людей и, пока все поступающие знакомились, юноша отгородился ото всех и, пряча глаза от солнца, сел под тенью дерева напротив здания художественного училища. Ему не хотелось что-либо делать, нет, он просто был не в состоянии что-то сделать, а рисовать – тем более. «Всё кончено, я всё завалю…», – мрачно подумал он.

На крыльцо вышли преподаватели и объявили о начале вступительных экзаменов. По фамилиям они называли абитуриентов и отправляли их группами по кабинетам. Между тем, один из них объявил о двух внеконкурсных местах на бюджетное обучение, в которых уже числились:

– Бельков Дмитрий Сергеевич и Буженинова Карина Владимировна, вы должны прийти первого сентября в актовый зал, где вам всё расскажут…

Эта новость ножом резанула сердце Волынского. «Ты даже не явился сюда, но уже поступил… ах, друже, похоже, мы будем видеться гораздо реже…», – после чего Андрей поплёлся в кабинет со своей группой, медленно раздвинул мольберт, вяло достал краски и кисти, прикрепил выданный преподавателем лист и попытался приступить к написанию натюрморта. Каждый мазок акварелью давался ему с трудом, голова болела от вчерашней драки и гудела от переизбытка мыслей, он не чувствовал, он думал. «Как же мне сейчас плохо… чёртов идиот! Вот надо было ему подсунуть эти марки, чёрт, чёрт, чёрт!..».

Прошло около восьми часов. Ребята положили готовые работы на преподавательский стол. И не выполнил задания лишь один человек – Андрей. «Я не сдал живопись… по рисунку и композиции я уже не вытяну достаточно баллов… к чёрту всё». Трясущийся и напряжённый от огорчения, он покинул здание и побрёл в сторону небольшого озера в лесу, которое было неподалёку. «Утоплюсь, я утоплюсь, точно… какой же я дурень… студентки! Ага, губу раскатал…».

По пути Андрей позвонил другу и сказал: «Ты поступил». После чего телефон сразу отключился – села батарея.

Разглядывая пышные берёзы и вслушиваясь в чириканье птиц, Волынский шёл по лесу и его душевное состояние постепенно приходило в норму. Он свернул с широкой раскатанной машинами дороги на более узкую, протоптанную людьми, которая вела к озеру.

Оно было не большое, но очень живописное, в центре его располагался островок, усыпанный малиновыми кустами. На краю крутого склона, где уселся Андрей, спиралью извивался тонкий ствол ивы, опустившей тяжёлые ветви к гладкой воде. А на укутанном перистыми облаками небе тускло светило рыжее солнце. «Да уж… и плевать, что с последним, августовским, потоком я пролетел… может, не всё так уж и плохо? Поработаю с год другой, поднаторею да поступлю в училище. Ну, а с Димой видеться-то всё равно будем – в одном городе живём как-никак… ой, что это?..».

На другом берегу вдруг показалась тёмная тонированная иномарка. Из неё вылез худой смуглый мужчина, его чёрные очки блеснули на солнце, и он вынул телефон. Во время разговора по мобильнику, он вдруг достал что-то тёмное, похожее на оружие и то разглядывал его, то махал им, то прицеливался в пассажирское окно. Закончив говорить, мужчина облокотился на машину и закурил.

Это заинтриговало Андрея, и он стал пристально наблюдать. Что будет дальше? А дальше было вот что: примерно через двадцать минут к иномарке подъехала «Лада» и из неё вышел небольшой пузатый мужичок. Он что-то отдал владельцу иномарки (по всей видимости, деньги), после чего дверь тонированной машины открылась и из неё вышла маленькая девочка с длинными волосами и белом платье. Мужичок ласково приобнял её и аккуратно усадил в свою машину. Иномарка отъехала, и ребёнок с мужчиной остались одни.

Издалека юноша не видел всего того, что творилось в машине. Он только приметил, что её слегка потряхивало, а из открытой форточки изредка виднелась маленькая худенькая детская ручонка.

«Ах вы, суки! – Андрей встал на ноги и заметался из стороны в сторону, – что же делать, что делать-то?..».

– Уроды, сволочи! – Вырвалось у него.

«Он ведь где-то рядом, у него есть оружие, чёрт его побери!.. Точно, нужно позвонить в полицию…». И Волынский нашарил в карманах свой телефон. «Точно… разряжен». Со злости он хотел было бросить его в воду, как с другого берега послышался шум мотора. В муках и терзаниях он был вынужден досматривать горькую сцену до конца…

Только иномарка сравнялась с другой машиной, девочка вылезла, утирая кулачком лицо, в свободной руке она держала что-то круглое, похожее на большой леденец. Кажется, она плакала. «Лада» уехала, и смуглый мужчина пихнул девочку в шею и затолкнул в иномарку. Затем скрылся из виду и их автомобиль.

«Ужасный, просто ужасный день, – промелькнуло у Андрея в голове, – я не хочу больше подобного видеть, я так ничтожен… так бессилен перед этим смрадом… я в нём повяз». Слёзы наворачивались на его глазах.

Грустный и расстроенный он вернулся домой. Бездумно парень покормил кошку, бросил в угол художественные принадлежности и улёгся на кровать. «Я ничего не смог сделать, боже… какой же я слабак, я дерьмо! Подлый трус, трус, трус… я ведь был другим, когда со мной была она, её зелёные глаза, ласковый смех… губы… Тоня…».

Глава четвёртая

После ухода Волынского Дима надел домашние штаны и бухнулся на кровать. «Чё-ёрт, что это была за хрень?..». В руке он держал альбом с рисунками. Галлюцинации были не такими сильными, и Бельков мог управлять ими. Напрягаясь, – он мог их усиливать, или наоборот – сводить на нет, расслабляясь. Раскрыв перед собой альбом, он завис над рисунком. Это были его первые пробы пера, парень любил заниматься медитативным рисованием – «Зентагл» и «Дудлинг», так, ради интереса. Узоры то смешивались с мелкими мордашками и фигурами зверей и насекомых, то вдруг шевелились и играли семью цветами кислотной радуги. От ярких цветов Диме резало глаза. Он продолжал смотреть на то, как узоры превращались в крутящиеся шестерёнки, с них капало фиолетовое масло, капли летели вниз, на усики летающих пчёл и бабочек. Мелкие травинки развеивались на ветру, поблёскивая кисло-зелёными и кисло-жёлтыми цветами. Он моргнул, и рисунок вновь стал блеклым и чёрно-белым. «А теперь ещё раз…». И, после того, как Бельков сконцентрировался на картине, всё вновь пришло в движение и обрело цвета. Узоры сложились в чешую громадного алого дракона, который был настолько гигантский, что даже не вмещался в рисунок. Страница альбома показалась Диме порталом в другой мир, где витали огнедышащие змеи, смешные маленькие бабочки и толстые неуклюжие шмели. Дракон вдруг расправил крылья и удалился вниз, становясь всё меньше и меньше для Дмитрия. А потом взлетел, повернувшись своей огромной мордой с клыками и длиннющим языком на юношу. Он громко рыкнул, и, собрался было выстрелить шквалом сине-рыжего огня, но в тот же миг Бельков в ужасе захлопнул альбом.

«Нет, лучше не играть с этим», – раскинул он и облокотился спиной о стенку.

Дима кое-что осознал, но пока не мог это сформулировать. «Как же мне теперь с этим жить? Смотреть людям в глаза, говорить с ними и знать… знать это. Уж лучше помереть прямо здесь… всё так… глупо?». С подобными мыслями он просидел до позднего вечера, пока не пришла мама с сестрой.

– Димушка! Чего не встречаешь? Я вот гостинцев вам с сестрой купила. – Ласково заговорила мама. – Ну, Лиза, похвастайся теперь…

– А я бабушкин портрет нарисовала сегодня! – Радостно воскликнула девочка. – Вот только он у неё остался…

– Ну, это ничего, Дима её завтра после экзаменов навестит и посмотрит твой рисунок. Да же, сына?

Дима отстранённо лежал на кровати, словно опавший жухлый осенний лист. Ему было противно слышать их голоса, противно было слышать уменьшительно-ласкательные в его сторону…

– Чего молчишь? – Не унималась мама. Она вошла в комнату и увидела спящего сына в постели. – Тьфу ты, хоть бы разделся… Тише, Лиз, твой брат спит, завтра у него важный день…

– Хорошо-о.

Дима, конечно, не спал, в голове он перебирал события минувшего дня и пытался всё расставить по полкам. «…Зачем жить в страданиях и вечных мучениях? Нет, конечно, изредка судьба преподносит нам подарки, счастливые минуты, дни, но потом всё вновь по-старому – сплошное дерьмо. И итог у всех один, кем бы ты ни был, хоть президентом, святым или бандитом – помрёшь и зароют тебя в землю, будешь гнить, поедаемый червями. Тьфу! Это всё какая-то ошибка, я не должен был рождаться! Зачем мать рожала нас с сестрой, если знала на что обрекает нас?..

Придерживаться воздержания? Стать аскетом?.. Умереть?.. Чёрт его знает…».

Кнопа запрыгнула Диме в ноги и свернулась в калач, напоминая собой длинную кручёную колбасу.

«Кнопа-Кнопа… как хорошо тебе живётся. И не знаешь ты, что такое смерть, радуешься жизни, спишь да кушаешь…», – затем Дима, словно под дуновением ветра, взлетел ввысь, к потолку, и плавно осел за компьютерным столом, он принялся было играть в игру «Skyrim», которую в шутку называл «Скурим», но тут же перехотел. Посмотрел в окно, а там – такие же старые советские четырёхэтажные общежития, такие же скудные комнаты, как и у него и почти такие же печальные жильцы, наркоманы, пьяницы. Скрипучие качели во дворе да старые покосившиеся деревянные лавки, с которых ещё до заката солнца сбежали старики. Высокие берёзы понемногу готовились к зимней спячке, высасывая из листьев зелёные соки. На угол соседнего дома мочились смеющиеся и шатающиеся гопники. «Так и живём», – заключил Бельков.

– Дима, а ты что ночью гремел, не спал что ли? – Спросила мама у сына перед уходом на работу.

– Д-да спал я, с-п-ал… – солгал Дмитрий, лёжа на кровати. – Давай, и-иди, а то на работу опоздаешь…

Нахмурившись, мать покинула квартиру и наказала сыну выгулять собаку. Следом за матерью поспешила и сестра, опаздывая на занятия. Дима остался один. Но ехать на экзамены он был не в состоянии, да ему и не хотелось туда являться. «Плевать, поступлю, не поступлю, какая разница? Лучше посплю». И, распластавшись на кровати, он уснул.

Однако спал юноша не долго – через несколько часов он проснулся от скрежета и собачьего воя. Бедняжке Кнопе захотелось в туалет.

– Агрх… Кнопа… – сонно пробормотал он, вспомнив о наказе матери, затем оделся, быстро накинул на собаку ошейник и отправился гулять.

Хозяин с таксой обошёл двор общежитий, после чего вывернул на тротуар и решил походить по городским улицам. Солнце резало Дмитрию глаза, и оттого он смотрел себе то под ноги, то на счастливую Кнопу.

Вдруг раздался телефонный звонок. На экране мобильника засветилось имя «Андрей В.». Дима мгновенно взял трубку:

– Алло.

– Ты поступил…

– Отлично! А т-ты, ты сдал?.. – Но вместо ответа послышались прерывистые гудки.

Гонимый мыслями, хмурый Бельков свернул в незнакомый двор и, устав от ходьбы, присел на зелёную лавку, и о чём-то долго думал. Он не замечал, как собака молящими глазами пыталась сказать ему, что уже нагулялась и хочет домой, он не замечал и девушки с русыми растрёпанными волосами, сидящей рядом с ним под сиренью. Девушка увлечённо читала произведение в электронной книге, и в свою очередь, не примечала своих новых соседей. Изредка она поправляла то свои очки, то клетчатую юбку. Начитавшись всласть, она вдохнула аромат сирени, послушала воробьиное чириканье и пение ласточек в небе, после чего оторвала взгляд от книги и огляделась по сторонам.

Перед девушкой сидел хилый на вид невысокого роста патлатый рыжий юноша. Насупившись, он глядел на свои истоптанные чёрные кеды.

– У тебя, кажется, собака домой хочет. – Произнесла она и вытащила Дмитрия из круговорота мыслей.

– А?.. разве?.. – И он взглянул на Кнопу. – К-кнопа, Кнопа, тык… ты домой хочешь?

Собака заскулила и ткнулась вытянутой мордочкой в ноги юноши.

– Ахах, как мило… – радушно засмеялась девушка, – тебя как звать?

– Дима.

– Очень приятно – Лена, – и они пожали друг другу руки.

Затем она повернулась, чтобы положить книгу в сумочку, и ненароком оголила шею, на которой красовалась татуировка.

– Это скрипичный к-ключ?

– Ну да.

– Я, кажется, где-то т-тебя видел… – силясь вспомнить, проговорил Дмитрий. И через пару секунд воскликнул:

– К-конечно! Ты же на пианино играла!

У Лены от стеснения выступил румянец на щеках.

– Да, есть за мной грешок такой. Друзья тащат пианино куда-нибудь, а я на нём играю… В основном произведения Шопена. Моё самоё любимое у него – «Вальс До Минор номер семь».

– Хм… ну, по-понятно. – Перебил девушку Дмитрий. – П-приятно было познакомиться, но Кнопа хочет домой. Давай, может, ещё встретимся? Только в другой обстановке, в другое время.

– Да, давай, – смущаясь, согласилась Лена.

Дима обменялся с девушкой номерами телефонов и пошёл в сторону дома. Радостная Елена, попрощавшись с юношей, отправилась по своим делам.

Оставив собаку дома, Дмитрий пошагал до ближайшей пивнушки, чтобы купить себе сигарет и разливного пива.

На этот раз, в пивном магазине помимо двух знакомых пьяниц, обсуждавщих семейные дела, обитал ещё и «молодняк» в тренировочных костюмах и солнцезащитных очках. Выставив пальцы веером, они на блатном жаргоне болтали о чём-то пустячном и, как им казалось, очень смешном и интересном. К счастью для Димы, они не обратили на него никакого внимания. Беспрепятственно он купил всё, что было нужно, и направился домой. «Экзамен должен был закончиться, – думал он, – сдал он или не сдал?.. Один я долго в училище не протяну… торчков там много».

Дмитрий не любил пить в одиночестве, считая это уделом алкашей, и потому, придя домой, он налил пиво в две большие кружки и уселся за стол в зале. В ожидании он лукаво взглянул на своего питомца – ушастая такса, зализавшись, от скуки обернулась в сторону хозяина. Но, увидев два стакана на столе, сразу всё поняла – с радостным лаем запрыгнула на колени Белькова и жадно залакала хмельной напиток.

– Ох-х, т-ты какая умница. Т-твоё здо-здоровье, Кнопа!..

Напившись до отвала, шатающаяся такса брыкнулась под стол и тут же уснула. Слегка поддатый Дмитрий удалился в свою комнату и принялся переписываться в соц. сети и слушать музыку. Но что-то в нём скреблось, будто он чего-то не сделал. «Да что же это?.. хм… что же я ещё должен был сделать… – пытался вспомнить он, но затем сдался, – да к чёрту, значит не так важно, раз забыл. Покайфовать что ли?»

Бельков встал из-за стола, достал свой любимый шарф и туго обвязал им шею. «Ну, в путь!». В течение нескольких секунд он, кряхтя, сдавливал сонную артерию, пока не потерял сознание от удушья… Вновь ему снились причудливые сны и виделись скользящие неуловимые образы. Но стоило ему прийти в себя, как всё в миг забылось, остались только тёплые чувства да состояние лёгкой эйфории. Дмитрий блаженно лежал на кровати и пытался собраться с мыслями. «В который раз пытаюсь уловить неуловимое, что происходит со мной, когда я в отключке? Почему всё так быстро забывается?.. странно. Но это приятно, очень».

Однако долго лежать ему не пришлось. Через некоторое время из школы вернулась Лиза. С самого порога она затрещала о своих подругах и о мальчугане, что к ней приставал…

– …А я ему-у ка-ак треснула! – Воскликнула она, зайдя к нему в комнату.

– Д-да что ж т-ты так кричишь! – Подскочил Дима.

– Ой, извини… – и продолжила, – а он взял и пожаловался нашей классухе, нет, ну ты представь? – Лиза ожидала реакции брата, глядела в его сторону. Но тот молча смотрел в экран монитора. – В общем… Александра Сергеевна написала мне в дневник замечание и сказала, чтоб мама явилась в школу…

– К-короче, попала ты. – Лениво рассудил Бельков.

– Ага-а… ну, посмотрел мою картину? – Резко сменила тему маленькая Елизавета.

– К-какую?

– Да которую я рисовала-а, Господи… ты к баб Миле ходил вообще?.. – И, услышав отрицательный ответ, Лиза потребовала от брата срочной явки у бабушки, пока не стемнело.

– …Она пирожки сегодня испечь хотела, просила, чтоб ты зашёл… забыл, что ли?

«Ну точно, забыл!».

– Хорошо, с-сейчас пойду…

Сестра пошла в соседнюю комнату, разложила на столе тетради и учебники, и случайно упёрлась ногой во что-то тёплое и мягкое.

– Кнопа, уйди. Ты мешаешь! Кыш отсюдова…

До девчонки донёсся лишь громкий храп. У края стола Лиза приметила две кружки и, понюхав их, крикнула обувающемуся брату:

– Ах ты!.. Ты опять мою Кнопу спаиваешь?!

Последовал вкрадчивый ответ:

– Д-да.

– Ну сколько можно, Дима-а?! Я всё маме расскажу!..

Но Дмитрий уже закрыл дверь на ключ и вышел из дома. Прошёл мимо тёмных автомобилей и раззадоренных азербайджанцев. И, как ни странно, никто из них с Бельковым не поздоровался. «Вот и хорошо», – воодушевился он.

Солнце уходило в закат, оставляя на окнах многоэтажек красно-рыжие блики. По дворам стайками бегали собаки, стращая дворовых котов, гуляли матери с колясками, мужчины крутились около своих машин, ребятня игралась на детских площадках – всё было как и обычно.

Дима подошёл к небольшому одноэтажному дому-общежитию. Вокруг него криво тянулся старенький тёмный забор с калиткой. Бельков открыл калитку и постучался в стеклянное окно. Штора приоткрылась, и Дмитрий увидел счастливое лицо своей бабушки. Та быстро открыла дверь и впустила внука.

– Чего так долго-то, Дмитрушка? Пирожки уже подостыли маленько… Ну, в училище поступил, касатушка?

– Да, баб, п-поступил… – вяло ответил он.

– А чего хмурый такой? Случилось что? Ой, да и глаза у тебя какие-то краснючие… – Продолжала неугомонная бабушка Мила.

– Н-не знаю, не выспался н-наверное… Да б-баб, вроде и поступил я, а всё равно не то что-то.

– Ну, это ничего-о! Вот у тебя как учёба начнётся, так жизнь и наладится. И друзья новые время скрасят, и занятия тебя отвлекать будут от дум всяких…

– Это т-точно, – неохотно согласился он.

Поняв, что внук не в духе, бабушка не стала дальше осыпать его вопросами, а вместо этого включила музыку по радио и, улыбаясь, принялась подпевать:

– На-адежда – мой компас земной, а удача – награда за сме-елость…

Это немного разрядило негативную волну в душе Димы. Забыв на время о плохих мыслях, он принялся уплетать вкусные пирожки с яйцом.

– Может, молочка налить? – Предложила бабушка.

– Н-не откажусь.

Наевшись до отвалу, Дмитрий оценил рисунок своей младшей сестры.

– Че-черты она хорошо уловила, м-молодец. Мне к-кажется, если б Лиза тоже училась в художке – рисовала бы лучше меня… – хмуро выдавил он из себя.

– Да ладно тебе, Дим, не горюй уж так. Живи да учись себе, не думай ни о чём…

– Это как-то г-глупо – ни о чём не думать. – Перебил бабушку Дмитрий.

Затем баба Мила снарядила своего внука двумя большими пакетами с тёплыми пирожками, упаковкой сыра, бутылкой молока и пачкой нарезанного ломтями хлеба и отправила его обратно домой.

– Ну, ты заходи ещё, внучок! – Крикнула бабушка Диме вдогонку.

– К-конечно, баб.

Скромная семья Бельковых обрадовалась щедрым гостинцам своей дорогой бабушки. Мама Дмитрия на скорую руку приготовила вкусный ужин и в тесном кругу девушки рассказывали о том, как прошёл их день. Лиза призналась матери о замечании в дневнике.