Текст книги "Собачий кайф"

Глава семнадцатая

В на следующий день, в понедельник, Андрей пропустил работу и рассказал Телагину о том, что произошло. Тима был потрясён и разрешил взять отгул. Ближе к вечеру юноше позвонил следователь и попросил явиться в отделение полиции чтобы прояснить ситуацию.

В кабинете сидело несколько сотрудников, отчего Волынский конфузился, рассказывая о произошедшем. Следователь осыпал вопросами парня и всё сошлось к тому, что Андрею пришлось рассказать о друге всё, с самого их знакомства. Юноша рассказывал всё, что знал и помнил, конечно, утаивая некоторые моменты, связанные с наркотиками. Когда Волынский закончил, прошло около двух часов.

– Хм… интересно, интересно… Ну, что ж. Распишитесь здесь и здесь, а тут напишите: «С моих слов записано верно, мною прочитано».

Следователь протянул юноше четыре исписанных листа формата «А4» и ручку. «Вот уж не думал, что наша жизнь уложится на сухих четырёх листках», – подумал Волынский, расписался и написал то, что продиктовал следователь.

– Ну, на этом всё… сочувствую твоей утрате, парень, – произнёс полицейский. – А теперь иди и отдохни.

– Х-хорошо…

Волынский вернулся домой в ужасном настроении. Он не хотел никого видеть и о чём-либо говорить. Усталым взглядом Андрей сверлил потолок. «Во мне дыра, это точно… большая чёрная дыра», – думал он. Вместе с Дмитрием умерло что-то и в душе Андрея. А думать о Марье было ещё тяжелее… однако он не изменил своих намерений. Мысли, которые он вынашивал ежечасно в течение стольких дней, созревали и формировались в нечто большее, большее, чем само «я» юноши и, казалось, ещё чуть-чуть и они выльются в действие. Волынский боялся этого и старался отложить идеи в чёрный ящик, но с каждой мыслью о Дмитрии всё вновь всплывало, подобно гробам в затопленных заброшенных кладбищах.

Два дня юноша провёл как во сне. Заставил его пробудиться утренний звонок, но уже не Телагина, а матери Белькова, тёти Оли.

– Здравствуй, Андрей, сегодня у нас поминки намечаются… приезжай в прощальный зал к двенадцати дня, адрес я тебе сообщением сброшу…

– Хорошо, тёть Оль… обязательно приеду.

Юноше было тяжело ехать туда одному, и потому он попросил Телагина составить компанию.

Посредине зала стоял небольшой красный гроб, в котором лежало бледное покрытое трупными пятнами тело. Если бы не знакомые плач и стоны бабы Милы, Волынский мог подумать, что ошибся адресом и приехал на чужие похороны. Некогда рыжие волосы Дмитрия потускнели и стали длиннее обычного, веки глубоко впали в глазницы, ногти на руках были не стрижены. Легко узнаваемым остался лишь вздёрнутый тонкий нос. Под бледными, почти алюминиевыми ногами Белькова лежали алые розы. Андрей остолбенел.

– Кажется, у меня дежавю, – пробормотал он Телагину.

– Ч-что?.. Не думай об этом, Андрюх…

В зале висел запах тлеющего тела, смешанного с запахом нафталина и ароматом благовоний. Слева и справа от гроба люди удобно расположились на скамьях. Некоторые из присутствующих закрывали лица платками, потому что трупный запах преобладал над остальными ароматами и щипал нос, резал глаза. Тишину изредка разрывали короткие женские всхлипы и плач. Волынскому стало дурно, а Телагина чуть не стошнило – зажав рот и нос руками, он выбежал подышать на улицу, где курили незнакомые мужики.

Андрей поздоровался с матерью друга и сел напротив гроба. Лиза, не понимая, что происходит, тихо плакала и со страхом смотрела на то, как рыдающая бабушка держит старшего брата за скрещенные руки.

То и дело подходили незнакомые люди и клали к ногам усопшего по розе, с горечью осматривали тело и уходили прочь. Было там и несколько общих одноклассников, но, к облегчению Волынского, никто из них его не заметил. Надышавшись сопревшим воздухом, Андрей не выдержал и вышел на улицу, к Телагину.

– Это… это просто жесть, – твердил ошарашенный Тима. – Если вот это – смерть, то я не хочу её видеть… н-не хочу, чтобы она наступала. Я хочу жить, чувак! Это ужас… Дай мне закурить, скорее.

– Держи…

– А ведь я поначалу обижался на тебя, – говорил он и жадно вдыхал дым, – что на работу не приходишь и прочее, но теперь я догнал. Прости меня, за непонимание ситуации. Можешь отдыхать хоть неделю, хоть две… пока не успокоишься.

– Спасибо. И спасибо за то, что согласился приехать…

Не успел Андрей договорить, как в прощальном зале раздался дикий старческий вопль – это бабушка Мила упала на колени, схватившись за гроб внука. Объявили, что время прощания с умершим подошло к концу.

– Один бы я это не вывез… – договорил юноша и повернулся к распахнутым дверям зала.

Мужчины вынесли на плечах гроб и положили его в катафалк. Люди разделились на тех, кто едет в дом бабушки Милы на поминки и тех, кто поедут в катафалке, чтобы проводить почившего в последний путь. Тётя Оля подошла к парням и спросила, поедут ли они с ними.

– А куда? – Спросил Волынский.

– В крематорий…

– Да, поеду. А ты, Тим?

– Нет… прости, дружище, но мне слишком тяжело…

– Хорошо, я понимаю… тогда до встречи.

– До встречи.

Волынский уселся в газель вместе с родными и близкими Дмитрия, его ноги упёрлись в гроб. Трупный запах и запах нафталина разъедали нос и кололи глаза, юношу затошнило, а подруга тёти Оли даже потеряла сознание. Каждая секунда в катафалке приравнивалась к вечности. Находиться там было невыносимо и физически, и психологически. На улице как назло стояла тёплая погода и тело издавало дурные запахи всё сильнее…

Наконец, машина заехала на территорию крематория. Людей высадили на аллее, вдоль которой рядком стояли огромные чаши для праха. В конце дороги возвышалась гигантская статуя с ангелом-хранителем, склонившимся перед распятием.

Катафалк с гробом покатил внутрь здания, а маму Дмитрия позвали сотрудники для заполнения бумаг. Местность, на которой располагалось предприятие, была огромна и, на удивление юноши – ухожена. У входа в крематорий была небольшая площадка (на ней, наверное, проводились обряды для усопших), к которой вели дугообразные лестницы. Само здание походило на полукруглый дворец. Толстые потолки поддерживались кариатидами, стены были выкрашены в мягкие оранжево-чёрные и белые цвета, а на золотом куполе красовалась ещё одна статуя – девушка с крыльями, держащая над головой факел.

Юноша прошёлся по парку скорби, разглядывая изваяния ангелов и большие урны. Недалеко от парка были колумбарные ниши. Высотой они были с трёх-четырёхэтажное здание. Андрей разглядывал алые и тёмно-зелёные баночки с прахом, небольшие фотографии умерших людей. В основном это были старики, которых кремировали ещё во времена СССР.

Умиротворённая обстановка крематория на некоторое время вселила спокойствие в душу Андрея. Юноше показалось, что он прикоснулся к вечному. В те минуты, когда он рассматривал фотографии и урны внутри ячеек, Волынский взглянул с другой стороны на кончину лучшего друга. «Это и со мной произойдёт, рано или поздно, но произойдёт… стоит ли этого так бояться?».

К тому времени тётя Оля освободилась и пошла навстречу Андрею. Только сейчас он заметил, как сильно она изменилась. На краях глаз и в уголках губ затаились морщины. Взгляд был обречённым, печальным. Смерть сына сломила её и состарила на несколько лет.

– Ну, сейчас приедет мой знакомый и отвезёт нас к бабушке… помянем Диму…

Через несколько минут на территории крематория появилась чёрная иномарка. Мать Дмитрия, её подруга, Андрей и бабушка уселись в машину и поехали на поминки.

Глава восемнадцатая

Поминки прошли за поеданием кутьи с блинами. Все отчего-то молчали, что усугубляло и без того мрачную обстановку. Волынский (как и мать с бабушкой) в отличие от гостей, к еде не притронулся. Почувствовав неловкость, зависшую в зале, разговор попыталась завязать подруга тёти Оли.

– Ой, баб Мил, какие у вас шторки красивые. Давно их повесили?

– Ч-что? Повесили?.. ах, да… в магазине «Всё для дома» купила пару недель назад.

– Ну понятно… я может там тоже что-нибудь себе куплю.

Вновь настала напряжённая тишина. Постепенно гости и дальние родственники Бельковых стали расходиться. Последним ушёл давний друг тёти Оли; перед уходом он посчитал нужным сказать хоть что-нибудь ободряющее…

– Ну, это ничего… кхм… первый блин комом… теперь делай упор на своей дочке…

Ольга ошарашено посмотрела на него. Жестом она показала гостю где находится выход.

В небольшом доме осталось четыре человека – Андрей, бабушка Мила, Лиза и её мама. Какое-то время баба Мила грустно смотрела в окно. Светило тёплое апрельское солнце, птицы громко чирикали и вили себе гнёзда в цветущих кустах сирени. Через пару минут Лизе позвонила подруга и предложила встретиться. Тётя Оля отпустила свою дочь и, как только та захлопнула дверь, бабушка вдруг разразилась.

– Это ты, ты во всём виновата! Сама ребёнок ещё, и воспитать нормально никого не можешь!

– Мам… ты что? мама…

– А что, я не права? Как он до такого додуматься только мог! Боже мой… это же позор! Позо-ор…

И бабушка зарыдала. Тётя Оля обняла её и тоже заплакала. Андрею стало не по себе.

– И-извините… я пойду, пожалуй… – произнёс он и, пошатываясь, направился в прихожую. Наспех оделся и, попрощавшись с Бельковыми, вышел на улицу.

Пройдя пару кварталов, он наконец дозвонился до Ивана. Рассказал ему, что произошло с их общим другом и сказал, что желает «кое-что» приобрести.

– Во дела… Ну, давай я вечером заеду, скажи адрес… угу, угу… понял. Деньги с собой возьми. Отбой.

Мрачный Волынский направился к дому, где жила Марья. Слабо он постучал в окошко, и деревянная дверь открылась.

– Вы чего? Бабушка скоро прийти должна…

– Я ненадолго… Расскажи мне поподробнее про Надира… пока есть время.

– Ну-у… я даже не знаю, с чего начать…

И Марья рассказала Андрею, что он «работает» с друзьями, один высокий и бородатый – Ахмед, а другой среднего роста, с бритой головой и щербиной – Муса. Волынский напряг память и вспомнил двоих, что сидели рядом с Надиром у входа в подъезд. Втроём они работают, по сменам. Самый добрый из них – Муса, он заботится о девочках, иногда дарит им сладости и одежду. Ахмед русский язык знает плохо и потому постоянно молчит. Надир же держит детей в страхе и всеми силами старается их контролировать.

– Как-то так… если вкратце…

– Хорошо, спасибо тебе, Марья.

– А что?

– Ты уже думала, как будешь жить без них?

– …хм… ну, да. Как и все мои одноклассники.

– Хорошо… ладно, Маш, прощай. У меня ещё дела есть…

– До свидания.

Юноша побрёл в сторону своего дома. В памяти он перебирал события минувших дней. «Боже мой, да что это за жизнь такая! Должен же хоть кто-нибудь это остановить…».

Поднявшись в комнату, он вновь накатил стопку. И принялся пересчитывать накопившиеся деньги в ожидании Ивана. Наконец, раздался звонок телефона и Волынский спустился к выходу.

– Ну что, поехали? – Спросил Ваня, как только Андрей сел в машину.

– Поехали.

– Как всё произошло?

– Собачий кайф, – хмуро произнёс Волынский.

– Несчастный случай или суицид? Хм… если самоубийство, да ещё и без записки – то вообще мужик.

– Ну, ох… еть теперь.

– Да ладно, не расстраивайся так. Знал я одного буддиста с Качканара. Говорили с ним много на тему смерти и прочего. Не стоит так переживать по этому поводу, скоро он найдёт себя и переродится в кого-нибудь…

– В кого же?

– А это уже зависит от того, о чём он думал перед смертью, как жизнь прожил. Может, в бабочку, может, в дерево, не знаю. Сложно тут всё… я не смогу тебе это раскидать по полкам. В нирвану, конечно, не попадёт, но переродиться – раз плюнуть.

– Ну, спасибо, успокоил, – съязвил Волынский. Но Иван на это даже не обратил внимания.

– Так, дальше пешком пойдём. Готовь деньги. Хватает?

– Да. Всё уже считано-пересчитано.

– Отлично, отлично.

Дом, где продавали оружие, был недалеко от въезда в посёлок. Ребята позвонили в звонок и двери тут же открыл парень в шапке и спортивных штанах. Он пламенно поздоровался с Иваном и крепко пожал руку Волынскому.

– Ага, ну, проходите в гараж, осмотритесь. Сейчас приду.

Гараж был забит оружием и патронами. Были и винтовки, и двустволки, пистолеты и автоматы. Андрею приглянулся пистолет марки «ТТ». Стоило взять его в руки, как юноша сразу забыл об остальном оружии.

– Вот его… беру.

Подошёл знакомый Ивана, в той же чёрной шапке.

– Ох, как быстро. Хороший выбор. Только аккуратнее с ним будь, бывали случаи самострела, когда был патрон в патроннике. С магазином там что-то… но пистолет хорош.

Парень вкратце рассказал о пистолете, показал, как за ним нужно ухаживать, как он собирается и разбирается.

– Ну, ещё кобура есть. Патроны-то нужны?..

– Да, давай и кобуру, и две обоймы патронов.

– Отлично… так… держи.

Отдав парню деньги, Андрей взял пистолет и всё остальное,.

– Угу… угу, хватает. Ну, счастливо! И забудь про это место.

Всю обратную дорогу Андрей и Иван молчали. Каждый был погружён в свои обременяющие думы.

– Ладно, может, ещё встретимся, товарищ. – Произнёс Иван, родства своего не помнящий, когда они подъехали к дому Волынского.

– Да, бывай.

И Андрей быстрым шагом направился в свою квартиру.

***

Целую ночь юноша не спал, он упивался мыслью о том, что собрался совершить. Планы на будущее и учёба его больше не волновали, о Тоне он тоже, казалось, забыл. Парень впал в состояние лёгкого безумия. Волынский много репетировал, как будет доставать пистолет, как будет прицеливаться… «Прямо как в фильме «Таксист», – думал он. И следующим утром надел кобуру, зарядил пистолет и отправился к общежитию.

Волынский ждал, долго ждал, облокотившись на лавочку. Наконец, вышел Надир. «Нет… где ещё Ахмед и Муса?..». Надир закурил сигарету и уселся на ступени. Следом за ним вышел бородатый Ахмед и они стали о чём-то говорить. Жертва позвонила кому-то по телефону и примерно через пятнадцать минут подъехала чёрная иномарка, которую юноша видел с другого берега в тот злосчастный день. Из машины вышел, судя по всему, Муса. В волнении, Волынский направился к трём товарищам. Когда он вывернул на них с боку лестничной площадки, произошло непредвиденное – пистолет выстрелил. И попал юноше в ногу. От боли он застонал. Азербайджанцы встрепенулись и с опаской стали подкрадываться к ворошиловскому стрелку. Надир полез за пазуху.

Но Андрей не растерялся. Превозмогая боль, он вынул из дырявой кобуры пистолет как раз в ту секунду, когда Надир и его друзья подошли к юноше на расстояние вытянутой руки. Нацелившись в лоб главного из них, парень нажал на курок. Глаза Надира покосились, и тот упал ничком, над его бровями появилась красная кровоточащая точка. Убийца переключился и на оставшихся двоих. Ахмед попытался было убежать, но схлопотал пулю в спину, следом отправился на тот свет Муса, получивший выстрелы в шею и живот. Хромая, хлюпая кровью, Андрей подошёл к Ахмеду и добил его выстрелом в затылок. Юноша с натугой выдохнул и упал на ступени. Он подкурил сигарету и осмотрел три трупа. Стыд, совесть и отчаяние подступили к его горлу. «Убил, Господи!.. Я убил их…».

Мысли Волынского вдруг сбились в кучу. После выкуренной сигареты юноше легче не стало, только сильнее закружилась голова, кровь из раны не переставала струиться. Казалось, сознание покидало его. «Убил… убил… убил… – крутилось в голове, – не хочу тут находиться… идти, нужно идти… да-а…». Андрей бросил пистолет куда подальше и, превозмогая боль, поднялся. «…Подальше от смрада, от смерти…».

Волынский, припадая на ногу, брёл по безлюдной кленовой аллее. Молодые деревья расправили ветви в разные стороны, пытаясь обнять юношу. Андрей опёрся о клён и взглянул на бледно-голубое небо – недалеко от полупрозрачной луны догорали мутные звёзды. По улице расстилался густой туман. Но сейчас природа волновала парня меньше всего. «Что же я натворил? Что?.. Господи, как я хочу обратно в деревню, к своей семье! К Тоне!.. – Из последних сил он вцепился в кору дерева и принялся её целовать, – ах, как я люблю тебя, милая моя Тоня, как люблю… а теперь либо помру собакой, прямо здесь, либо меня посадят… Что я наделал? Что наделал?.. Убийца!.. Убийца-а…».

В горьких слезах, обессиленный, Волынский пошатнулся и упал на асфальт. Он мучился и стонал, извивался от нестерпимой боли, кровь из раны всё лилась. Перед глазами юноши множились чёрные пятна, закладывало уши. Чувство скорой гибели не покидало его…

Когда Андрею показалось, что ещё чуть-чуть и он потеряет сознание, перед ним возник светлый образ Марьи. Девочка была счастлива.

– Спасибо! Спасибо-о Вам, дядя! – Воскликнула она, по-доброму улыбнулась и склонилась к парню. – Теперь я свободная! Сво-о-о-бодная!..

Глаза юноши заблестели. Андрей хотел было протянуть ей руку, но невыносимая боль сковала члены, и он только судорожно вздохнул.

– Ой, дядь, а Вы устали, смотрю… – Любовно проговорила девочка, чем немного успокоила парня, – устали ведь, да? Ну ничего… закройте глазки, а я вам мотив какой-нибудь напою… Хорошо?

Волынский покорно сомкнул веки. Наступила бархатная тьма… И, прежде чем сознание насовсем покинуло юношу, до него донеслась еле слышная, до боли знакомая мелодия. Та, которую он когда-то услышал в подземном переходе вместе с другом – «Вальс До Минор №7».

Лето, 2017г.