Текст книги "Безымянные Истории. Том 1"

Друг

Ты слышишь меня? Подойди к окну. Прошу, не отворачивайся. Выгляни наружу. Ты увидишь меня.

Вот так. Теперь я тебя вижу. Ты плачешь… опять. Почему? Что случилось?

Выйди ко мне. Я помогу. Укрою. Выслушаю, если захочешь говорить… Конечно, милая, я подожду. Главное – спускайся.

Я скучал. Иди ко мне. Я здесь. Я рядом. Дай мне обнять тебя. Прошу, не дрожи. Не плачь. Я с тобой…

Идем…

Тебе холодно? Уверена?! Хорошо. Поверю.

Забудь про проблемы. Я здесь. Я с тобой.

Видишь – на улице ни души. Наверное, боятся меня. Потому что даже те, кто оказываются на улице, торопятся прочь… В дома. Под мнимую защиту стен. Подальше от меня.

А ты… Ты никогда не боялась меня. Ты любишь меня.

Прости. Наверное, я наскучил тебе… Неужели еще нет?

Конечно… я помню – если что случится, ты уйдешь. Ты всегда уходишь, если тебе что-то не нравится. Только от меня не уходишь. Хотя мы и не можем быть вместе. Прости за прямоту, но нам не суждено. Мы принадлежим разным мирам, понимаешь?

Прошу, не надо больше слез. Ты ведь знаешь – я не покину тебя. Мы останемся добрыми друзьями, как всегда.

Вот так. Успокойся. Мне не нравится видеть твои слезы. Но я всегда готов тебя утешить. Хотя предпочел бы видеть улыбку на твоем лице. Улыбнись. Разве ты не чувствуешь, как я нуждаюсь в этом?! Прошу тебя, не хмурься. Не плачь. Ну, хоть попробуй…

Можешь даже не говорить – лишь послушай меня. Просто молчи и слушай. Говорить буду я. Даже не говорить – шептать.

Ты слушаешь?!

Прости. Глупый вопрос – ты всегда слушаешь… Так слушай… я спою тебе…

Девушка, тихо всхлипывая, брела по узкой асфальтовой дорожке парка. Ее одежда прилипла к стройному телу, волосы повисли сосульками, промокшие ноги в кроссовках шлепали по лужам. Но горечь девушки рассеивалась – она слушала тихий шепот-песнь дождя, и затихающее рокотание грома.

Одинокая фигурка девушки удалялась от жилых домов, и чем дальше она шла, тем более размытой казались ее очертания. Вскоре ни один из людей, живущих в многоэтажных домах, и не подумает, что под таким ливнем может кто-то гулять…

Разговор

Тихо шелестел теплый летний ветер в кронах деревьев, что-то шептала мягкая изумрудная трава. Девушка сидела на земле, опираясь спиной о ствол дерева и смотря в небо.

– Не делай этого. – чуть хрипловатый, умудренный опытом голос раздался за ее плечом. – Это не поможет тебе. Поверь мне.

– Мне кажется, что это поможет мне забыть его… Может, уйдет эта боль… – девушка ощущала в груди пустоту, и кто-то острыми когтями царапал ее душу.

– Она не уйдет. Она станет лишь сильнее. – он говорил с ней спокойно, словно она была ему если не женой, то, хотя бы, дочерью. Хотя на самом деле он считал ее своей Сестрой. А что делают для сестер братья? Помогают…

– Я не могу забыть его. – прошептала, с трудом сдерживая слезы, девушка.

Теплое солнце светило с чистого неба, в парке было много гуляющих, но она не замечала людей – они были слишком далеко.

– Ты не сможешь его забыть. – сказал ее собеседник. – Такова ты… твое сердце… твоя душа…

– Почему ты думаешь, что мне не следует делать этого?

– Потому что знаю каково тебе. Я ощущаю твою боль и печаль – ведь ты касаешься меня. Мне достаточно прикосновения, чтобы почувствовать что на душе у человека. Такой души, как у тебя, я не встречал… Встречали иные, как я… Мы всегда ищем… таких, как ты…

– Почему? – едва слышно сорвалось с губ девушки.

Листва над ее головой зашумела громче, и сильнее задул теплый ветер, небо быстро потемнело – неведомо откуда взявшаяся туча скрыла ярко светившее солнце. Девушке показалось, что сама природа хотела что-то сказать ей.

– Ты поймешь… со временем. – слова давались ему с трудом. – Но сейчас пойми другое. Ты нужна кому-то в мире… Ты нужна и ему…

– Ты не можешь знать этого… – девушка ощутила подступающие к глазам слезы.

– Я верю… и ты тоже должна верить.

– Я уже не знаю чему верить… кому… – девушка запнулась, торопливо коснулась ладонью собеседника, словно боялась, что он возьмет и уйдет от нее, обидевшись на ее слова. – Прости, я не…

– Не хотела… – мягко перебил ее он. – Я знаю. Не волнуйся. Я все понимаю.

– Я такая эгоистка… прости, что прихожу к тебе лишь затем, чтобы рассказать тебе весь негатив…

Солнце вновь мягко засветило с голубого, чистого неба. Собеседник девушки тихо, по-доброму, рассмеялся, а потом заговорил:

– Я всегда готов выслушать тебя. Тем более, что ты не только негативом делишься, но и позитивом… Вспомни – сколько раз ты пела мне и моим друзьям?! Сколько раз ты улыбалась нам?! Ты помнишь?!

– Неужели… вы слушали? Наблюдали?!

– Мы всегда слушали и наблюдали за тобой…

Девушка смущенно опустила взгляд. Какое-то время царило безмолвие – собеседники молчали. Но природа продолжала шептать и шелестеть листьями и травой. Где-то в отдалении кричали птицы и шумела вода.

– Ты любишь его. – тихо подал голос собеседник девушки, и та даже дрогнула от неожиданности.

– Да… – она пристыженно сгорбилась, внезапно ощутив себя какой-то наивной дурочкой.

– Тогда все будет хорошо.

Девушке показалось, что он коснулся ее плеча, но это оказался лишь сдернутый ветром с ветви листок.

– Мне пора… – дрогнувшим голосом сказала девушка.

– Знаю.

Девушка тяжело вздохнула.

– Не делай глупостей… – голос ее собеседника заставил ее обернуться. – Я всегда смогу выслушать тебя. Даже когда буду спать.

– Когда ты заснешь… я буду шептать тебе…

– Я услышу.

– Знаю.

– Не сделаешь того, что задумала до прихода ко мне?

Девушка с болью отвела взгляд:

– Ты отговорил…

– Вот и хорошо. Ты должна жить. Все образумится. Я уверен в этом. Ты должна обдумать все сказанное сегодня…

– Спасибо, что выслушал.

– Всегда готов помочь, Сестра…

– До скорого… – девушка подавила в себе слезы и направилась прочь.

За ее спиной оставался умудренный долгой жизнью Слушатель, который каждый день слушал и наблюдал, однако редко с кем общался. Многие просто не видели в нем собеседника. А ему так часто было одиноко – как и его редким друзьям. Благо, хоть с ними он мог иногда переброситься парой слов. Хотя с ними не было так интересно общаться, как с этой девушкой.

Девушка приостановилась и обернулась, поглядев на своего собеседника. Высокий, статный, красивый… он, все же, был тем, кем был. И между ними ничего не могло быть, кроме этих долгих разговоров.

Зимой, когда он уснет, она все равно придет к нему. И хоть раз, но проберется сквозь сугробы и обнимет холодное, промерзшее тело. И, возможно, он ответит ей тихим, сонным бормотанием.

А пока… он стоял полным сил, с густой кроной изумрудной листвы.

Девушка, возможно, никогда не узнает его настоящего имени. Или, узнав, попросту не сможет выговорить его. А он… для него она навсегда останется Сестрой.

Мягко улыбнувшись могучему дереву, девушка направилась домой.

Весть

Девушка медленно шагала по дорожке из асфальта, тянущейся вдоль берега водоема. Сумерки вечера только начали сгущаться, однако на улице уже почти никого не было, не смотря на погожий день. Приятная прохлада и легкий ветер дарили отдых истерзанному дневным зноем телу, и теперь девушка наслаждалась тишиной и спокойствием. Над ее головой шелестели листья, у берега тихо шепталась вода, едва слышно пели на ветерке травинки. Девушка прислушалась к мелодии ветра, и ей показалось, что она слышит гул земли – ровное биение сердца Природы.

Ветер резким порывом взметнул ее волосы и бросил их в лицо, но девушка лишь улыбнулась.

– Услышь меня, ветер… – прошептала она. – Возьми мои слова… Лети туда, где мой любимый… Передай ему, что я люблю и жду его… Люблю… и жду…

Ветер усилился, и громче зашелестели кроны деревьев. Недалеко от берега шумной стаей снялись с поверхности воды утки. Вероятно, птиц спугнул яростный порыв ветра.

Девушка тихо вздохнула, и направилась дальше, удивляясь тому, что, оказывается, стояла на месте, пока произносила свою просьбу, обращенную к стихии.

Сильный ветер плотным потоком устремился вверх и на запад, оставляя парк в тишине и спокойствии. А потом порыв ветра затих и оставил лишь ленивый, едва заметный ветерок задумчиво перебирающий листья деревьев и травинки на земле…

Художник

Он был великолепным художником. И он питал к портретам такую страсть, рисуя их с особой воодушевленностью и красотой, что каждое его произведение было шедевром изобразительного искусства. Однако он не отображал человека так, как он выглядел – его кисть рисовала то, что было скрыто в человеке.

Стоило ему вглядеться в мужчину или женщину, и перед его глазами представал истинный облик стоявшего перед ним…

Кто-то получал от этого мастера картину с изображением акулы, грозно скалящейся на зрителя. Другой человек – изображение затаившейся в складках батиста ядовитой змеи. Третий – картину мощного медведя-шатуна, стоявшего над телом убитого охотника…

Кого-то забавлял его подход к картинам. Но многим он не нравился. И правда – кому понравится быть бесформенной медузой или мерзким червяком?!?

А ведь художник рисовал то, что видел внутри человека. И не мог заставить себя рисовать что-то иное. В такие моменты его руки становились самостоятельными, и творили, творили, творили… Он мог писать картину часами, днями… и подчас не останавливался, пока не закончит.

Для художника это было смыслом жизни – донести до людей то, что было у них внутри. Но мало кто понимал истинную цену его полотен.

Однажды он рисовал богатую женщину – она запомнилась ему тем, что абсолютно ничего из себя не представляла, хотя и видела себя очень важным человеком. Когда она ему позировала для наброска, с которого он начинал работу, он больше часа стоял неподвижно перед холстом, смотря на нее. Она не была слишком терпелива, но, все же, сидела на месте, понимая, что художнику важно настроиться на написание картины. Но он вовсе не настраивался. Он просто не знал как изобразить ЭТО. Она была никем, и ничем. Без своих денег она была пустым местом. Эта женщина, считающая себя одаренной, на самом деле ни за что не смогла бы самостоятельно заработать и цента.

В конце концов, он нанес практически невидимый контур ее фигуры и лица на полотно и выгнал ее вон, пообещав отдать полотно через неделю. А когда она явилась на его порог за своим портретом, он вручил ей абсолютно белый холст. Первый шок сменился гневом, и женщина обрушилась на художника, но он, не теряя самообладания, спокойно показал ей на картину, красивыми словами объясняя ей, что надо уметь смотреть и уметь видеть… А потом он поднес картину к окну, и на просвете стало видно великолепно изображенную женскую фигуру – почти незаметную, но вполне изысканную.

– Ах, какая прелесть! – тут же воскликнула дама, забыв про ярость. – Какое находчивое решение! Как оригинально! Сокрытая картина! Вы гений! Гений!!!

И, поцеловав его в щеку, она расплатилась с ним, оставив в полтора раза больше оговоренной суммы, и направилась прочь, довольная картиной.

Художник безразлично пожал плечами – а как еще изобразить пустое место?! Белым холстом. Она только и умеет, что сорить деньгами. А толком из себя ничего не представляет, бедняжка… Он никогда не думал много о том или ином клиенте – они интересовали его только во время написания самой картины, не более. Когда картины забирали, он почти совершенно забывал про них.

Его всегда ждали иные творения. Он писал портреты не только богатых, но и вполне нормальных людей, со средним заработком и обычной жизнью.

Нелюдимый и, часто, угрюмый, художник иногда забирался на крышу своей студии и подолгу разглядывал небо, стараясь не смотреть на людей. Ему хватало того, что он рисует их портреты. Он даже не рекламировал свою студию – к нему приходили по рекомендациям друзей и знакомых, побывавших у него и заказавших свои портреты. Иногда – из-за какой-нибудь крохотной статьи в газете, написанной про его творения не смыслящим в этом деле журналистом.

Ему было все равно что о нем думают. Для него было главным – творить и пытаться открыть глаза людей на то, что скрыто в их душах.

Однажды к нему в дверь позвонил молодой мужчина. Открыв ему, художник несколько секунд изучал его взглядом, и тихо пригласил внутрь.

– Садитесь. – коротко бросил он мужчине, и тот, растерявшись, какое-то время стоял на входе; художнику даже пришлось добавить. – Входите и садитесь. Детали обсудим чуть позже.

Молодой человек замялся и молча вошел, повинуясь приятному баритону мастера. Несколько минут спустя он, все такой же растерянный, уже сидел перед художником, который с вдохновением делал набросок на холсте.

Несколько часов спустя художник отпустил мужчину, однако снова принялся за работу. Картина рисовалась легко, как бы самой собой, да к тому же он никогда не видел такого. Впервые на его картине не было зверя или чудовища – кисти рисовали человека. Привлекательного мужчину высокого роста, почему-то верхом на вороном коне, и облаченного в средневековые латы рыцаря. Серые глаза воина были и решительными, и нежными – словно он не был псом войны, грубым и жестоким. Вместо этого, смотря на этого рыцаря, казалось, будто он – настоящий защитник Чести и Истины. Чуть улыбнувшись, художник прозвал молодого человека Ланселотом, продолжая изображать все новые и новые детали. Его самого поразило то, что выходило из-под его рук.

И, все же, когда полотно было закончено, он долго стоял напротив нее и смотрел, изучая ее взглядом. Чего-то в ней не хватало. Срок, назначенный молодому человеку, еще не подошел, и художник вполне мог бы заняться новой картиной. Если бы был кто-то, кого надо было бы нарисовать.

И, словно бы по мановению руки невидимой музы, сопровождающей его по жизни, на следующий день на пороге его студии появилась молодая женщина – даже, еще девушка. Не красавица, и все же…

Художник ощутил румянец на своих уже немолодых щеках.

– Я бы хотела… – стесняясь, начала девушка, но мастер жестом пресек ее слова.

– Садитесь, скорее… я должен ухватить музу… быстрее… – и он принялся в исступлении делать набросок картины.

Девушка так и не успела ничего толком объяснить, как художник уже работал над ее обликом, таким привлекательным и таинственным…

Когда он закончил, он внезапно понял, что эта картина настолько же не завершена, как и его предыдущая. Он в изумлении изучал взглядом воинственную фурию, которая вышла у него – великолепные латы со сложным рисунком на нагрудной пластине, аккуратно убранные в косу волосы, отливающие рыжим, серо-зеленые глаза. Выправка настоящего воина, суровая красота настоящей валькирии, готовой идти на риск ради… ради любви.

Художник широко распахнул глаза – незавершенность этой картины была ключом к ее пониманию. Он мгновенно нашел картину того молодого мужчины, которого он нарисовал за день до этого. Поставив полотна рядом, он задумчиво скрестил руки на груди и долго стоял перед ними.

Воин верхом на вороном коне – спокойный стратег, великолепно знающий когда и куда наносить удар. Воительница на таком же вороном жеребце, только ее конь привстал на дыбы, словно она посылает его в бой. В ее правой руке меч, поднятый над головой…

За обеими фигурами – солдаты, но какие-то расплывчатые, будто бы не важные. И правда – не важен антураж. Важны Он и Она. Они вместе. Потому что картины были – одна продолжение другой.

– Вместе… – сорвался тихий шепот с губ художника.

Они должны быть вместе.

За всю его практику он впервые написал людей людьми, а не животными или аморфными монстрами. Эти двое были особенными. В них было то, чего не было в других. В них все еще жили понятия Чести и Свободы. Несмотря на то, что в облике девушки проскальзывали черты кошки, она была Человеком. И молодой мужчина тоже был таким Человеком. Они оба были достойны друг друга.

Художник закрыл лицо руками. Если иные и не поняли его картин – эти, без сомнения, поймут.

На бледном лице немолодого мужчины, всегда рисовавшем лишь то, что сокрыто в душах людей, появилась широкая улыбка. Он был рад, что эти двое пришли к нему. И, более того, он был уверен – когда они придут за картинами, они столкнутся в дверях его студии. Ну а там… все пойдет так, как написано у них на судьбе…

Бездыханная

Девушка шла размеренно и осторожно. Но по большей части она заботилась не о каждом последующем своем шагу, а о… дыхании. Она давно заметила, что дышать ей нет никакой необходимости – она была живой, хотя многие часы могла не выдавать признаков дыхания.

Это было несомненным плюсом – у нее не возникало одышки, она могла сколько угодно долго находиться под водой или в месте, где обычный человек задохнулся бы от испарений, газов или нехватки кислорода.

То, что для остальных было естественным, этой девушке было абсолютно ненужным. И ей приходилось симулировать дыхание, насильно вгоняя воздух через ноздри в легкие. Ведь наряду с плюсами, у этой ее особенности был огромный минус – люди, замечавшие ее необычность, паниковали и боялись ее.

А она… Больше всего она боялась находиться среди друзей долгое время – например, ночевать у кого-нибудь в гостях. Ведь увидев ее спящую, они могли запросто перепутать ее с мертвой… И из-за глубокого осознания этой проблемы, у девушки родился страх, что когда-нибудь она очнется заживо погребенной – в заколоченном гробу под толстым слоем земли…

Этот страх разрастался с каждым годом и ко дню ее двадцать пятого дня рождения он вдруг стал какой-то навязчивой идеей. Она изучила все доступные ей медицинские справочники, искала любое упоминание о подобном заболевании, но все было тщетно. Врачи не замечали в девушке ничего странного – она старалась «дышать» при каждом осмотре. Но как только выходила за пределы кабинета, то грудная клетка вновь успокаивалась и становилась неподвижной. Девушке ведь попросту не нужен был кислород, хотя анатомически она вовсе не отличалась от остальных людей.

Оставаясь наедине с собой, она давала своему телу отдохнуть от симуляции дыхания, и подолгу лежала, уставившись в потолок своей комнаты или на небо сквозь широкое окно спальни.

В такие моменты она размышляла о многом, что представлялось ей странным или интересным. Она любила читать про аномальные явления, частью которых являлась сама, но иногда эти праздные мысли оборачивались совсем иной стороной, и она задумывалась о своем будущем. Она не могла толком найти себе возлюбленного из-за того же страха быть обнаруженной «мертвой» и из-за того заживо погребенной. Или, что еще хуже, заживо анатомированной. Ведь в сегодняшнем мире тела умерших людей зачастую подвергаются вполне нормальной и законной процедуре вскрытия. Понятное дело, что она такое вскрытие не переживет.

Девушка с ужасом думала о том, что могла бы очнуться в морге от боли сделанного ей патологоанатомами надреза. Очнуться, чтобы умереть от полученных повреждений…

И, все же, она находила в себе силы и желание просто жить и наслаждаться жизнью.

Она любила кататься на лодке, и потому нередко брала на прокат крошечный катер, чтобы выехать на озеро и отдохнуть от суеты города, от людей и от того, что ей приходилось симулировать дыхание.

Вот и в тот прекрасный летний день она тоже взяла лодку для водной прогулки и как всегда отправилась на середину озера, где никто не мог бы ее потревожить.

Как только она отключила мотор, и дала легким волнам нести ее суденышко куда им вздумается, она растянулась на дне лодки, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, и незаметно для самой себя задремала.

Лодка, одиноко дрейфующая по озеру, давно протекала. Хозяин лодочной станции небрежно залатал ее в прошлый раз, и в этот раз она не выдержала нахождения на воде. Вскоре утлая лодчонка потонула вместе с незадачливой спящей пассажиркой…

Позже водолазы нашли тело и удивлялись его состоянию:

– Она казалась попросту спящей… укрытая водорослями, она была так… умилительна… – говорил позже один из водолазов, достававший утонувшую девушку из воды. – Это так ужасно, видеть такое прелестное создание в лапах безжалостной смерти…

* * *

Девушка чуть дрогнула от прохлады, пошевелилась и осознала, что ей слишком тесно. Сознание не желало просыпаться, но девушка усилием воли заставила себя разлепить сонные глаза. Оказавшись в абсолютной тьме, она напрягла память и попыталась вспомнить где находится. Теснота сковывала ее тело до боли в суставах, и девушка попробовала потянуться, однако ей это не удалось – тело со всех сторон было окружено прочными стенками. Впрочем, стенки эти на ощупь оказались обитыми чем-то мягким, видимо, какой-то тканью…

Девушку на несколько мгновений парализовало от ужасной догадки, и она принялась старательно изучать поверхность окружающих ее стен.

За тонкой, но достаточно мягкой тканью ощущалась чуть шершавая поверхность. Запах, исходящий отовсюду, подсказал ей, что это древесина.

– Боже, я же в гробу! – едва шевелящимися губами произнесла она и принялась колотить по крышке, пытаясь или пробить ее, или заставить кого-нибудь услышать ее зов.

Она кричала долгие часы, пока не охрипла, а руки не превратились в кровавое месиво разбитых костяшек и лопнувшей кожи. Ее могли бы услышать даже сквозь слой рыхлой холодной земли, но никто не услышал. Потому что на дворе стояла глубокая ночь…