Текст книги "И малое станет большим, и большое – малым"

О нас никто не собирался думать. В регионах, в республиках, в городах, в селах народ, оказавшийся на краю экономической пропасти пытался самостоятельно выжить, как мог.

Это было страшное время, потому что было временем перемен. Так трудно еще не было. Мы с соседкой, Анной Ивановной, обсуждали происходящее, она не понимала, почему ей, родившейся в 1912 году сейчас было страшнее, в годы войны. «Это не потому, что я тогда была глупее, чем сейчас, но объяснить свой страх не могу,» – говорила она тогда. Меня осенило: «Анна Ивановна, тогда Вы ждали светлого будущего, Вам обещали, что «враг будет разбит, победа будет за нами, а нам сейчас говорят, что будет еще хуже, нужно затянуть пояса и никто не знает, когда этот период закончится и кому нужно бить морду».

Словно, кто-то нам хорошо позавидовал, наложил на всех китайское проклятие: «Чтоб ты жил в интересные времена!» Самые отчаянные покидали насиженные места и ехали на север, в Питер, в Москву, которая для них оставалась столицей, «сердцем» большой, уже несуществующей, Родины. Остальные оставались на своих местах.

«Сандугаш, что ты мне посоветуешь? Куда идти работать, может у тебя есть какие вакансии на примете?» – задала я соседке, волновавший меня вопрос. «Нет,» – отрицательно замотала головой девушка, – «завтра возьмешь газету и начнешь обзванивать. Здесь каждый сам за себя.» «Хорошо» – спокойно ответила я. Второй вопрос, который интересовал Сандугаш, судя по тому, как все притихли и не только ее: «Муж у тебя есть?» «Нет, я уже восемь лет вдова» – сказала я.

В разговор вступила соседка, которая сидела напротив: «Меня зовут Марина, я из Чувашии и у меня самая распространенная в мире фамилия – Кузнецова.» «Сколько у тебя детей? Они тоже приедут в Москву?» – спросила Марина. «Двое, они уже студенты, пока остались в Оренбурге, потом посмотрим,» – рассказывала о детях я. «Сюда едут в основном одиночки. У меня тоже двое, они остались с матерью. Муж пил и нигде не работал, терпела его долго, «до поры, до времени», после одного случая погнала его «поганой метлой» – начала свою историю Марина. «Ты нам не рассказывала. Что это за история? – заинтригованно спросила Сандугаш, сев поудобнее.

Женщина рассказывала нам о другой своей жизни, которую иногда выпускала в свою новую реальность: «Ой, мы тогда в Козловке жили, я торговала на рынке мясом, он дома сидел с детьми, им было три и четыре года, они – погодки. Пока он спал перед телевизором, эти две маленькие «шкоды» достали у него спички из кармана и устроили пожар, они подожгли подушку отца, потом загорелся палас. Что же сделал этот падла? Он прибежал ко мне на рынок с телевизором в руках, оставив детей одних в горящей квартире. Вынес самое ценное для него – телевизор! Спасибо соседям, они и огонь потушили, и пожарных вызвали, и детей забрали, после этого видеть его не хочу!» «А сколько ты уже в Москве? – поинтересовалась я. «Три года уже». – ответила Марина.

«А ты давно приехала?» – задала я вопрос другой соседке.

«Меня Вера зовут. Я уже здесь почти десять лет. Марина говорит одиночки едут, а у меня хороший муж, но не от него я уехала из Луганска в Москву» – с грустью вспоминала Вера. «Тебе пришлось это сделать?» – любопытствовала я. Вера продолжала: «Меня тогда назначили директором одного из крупных магазинов Луганска, я с радостью согласилась, мне было тогда тридцать два года, была наивной дурочкой. Думала, „горы сверну“, возомнила себя самой умной, хваткой, гордилась, что оказали доверие. А меня тогда просто назначили, для того, чтобы потом подставить, „повесить“ на меня долги, причем очень круглую сумму, по тем временам. Когда прокуратура начала разбираться во всем, я почувствовала неладное, и тут же свалила в Москву, оставив мужа и детей.»

«Все пути ведут в Москву» – задумчиво произнесла Марина, вспоминая истории разных людей, которых пришлось повстречать здесь за три года.

Вере хотелось закончить свое повествование: «А муж мой приехал за мной, сейчас он дачу одной состоятельной семьи охраняет. Я езжу к нему в выходные, у них же и подрабатываю, убираюсь на даче, готовлю их семье, когда они приезжают. Теперь я – домработница с высшим торговым образованием». Грустно вздохнули еще несколько человек, мне же вспомнилась казахская пословица, которую я пересказала девочкам: «У нас говорят: «Работать – не стыдно, стыдно – не работать». Есть еще одна пословица: «Хоть под хвостом у осла мой, но деньги зарабатывай, только милостыню не проси!» «Слава Богу, у вас есть работа, девочки!» – сказала я. «Не волнуйся, и ты найдешь,» – успокаивала меня Марина.

Второй день прошел безрезультатно, я обошла все палатки, магазины, кафе, рестораны на стадионе «Лужники» и во всем районе вокруг него. Когда вернулась в квартиру, Одил встретил меня настороженно, с вопросами: «Как сходила? Устроилась? У тебя есть деньги в запасе? Если за следующий месяц не сможешь заплатить, то тебе придется уйти». Не глядя ему в глаза, сдерживая свое раздражение, ответила ему: «Это только первый день. Что ты паникуешь раньше времени?» «Вон Диляфруз уже 4 месяца сидит без работы, хорошо хоть сын работает» – не унимался таджик. Меня это начинало выводить из себя. «В отличии от меня, она – не россиянка, и образования у нее нет» – обрубила его стенания я. Одил, уходя в свою комнату, ехидно добавил: «Посмотрим, что у тебя получится».

Вечером того дня парни из соседней комнаты, работавшие грузчиками на «Лужниках», приходили раньше других жильцов, их рабочий день обычно начинался в 4 утра. Девочки, с которыми мы жили в одной комнате, были еще на работе, а мы с Кариной, которая недавно вернулась с занятий, болтали на школьную тему. В комнату постучался и тут же вошел молодой человек, его звали Чори. «Здравствуйте, как Ваши дела? Вы нашли работу?» – спросил он. «Пока ищу» – с грустью отвечала я. «Я думаю, что найдете, Вы – грамотная, да еще россиянка» – успокаивал меня молодой человек. «Да, буду искать дальше, Вы же смогли найти работу. Я хотела бы спросить об одном, только не обижайтесь на меня. Вы все говорите с сильным акцентом, в школе учили русский язык?» – проснувшаяся во мне журналистка уже брала интервью у трудового мигранта. Чори рассмеялся, но охотно ответил: «Нет, очень мало слов знал, когда Союз развалился, русский язык у нас не был. Я, когда приехал, работал сначала стройка. Мужики перед обедом отправил меня за хлебом, сказали, купить 14 булка хлеба. Пока дошел до киоск, забил слово „четырнадцать“, но вспомнил „пятнадцать“. Пришел и продавщицу просиль положить в пакет 15 штук, потом убрать одна. Она сразу понял, что я не знал слово и смеялся». Тут расхохотались и я, и Карина, дверь в комнату была открыта, другой парень из соседней комнаты, услышав рассказ Чорибоя, тоже пришел пообщаться с нами. Бобур рассказал, как он изучал русский язык: «А у меня тоже был такой история. Мне тоже отправили магазин дядя, купи, гаварит курица, Я пришел супрмаркыт, курица не нашель, искаль, искаль магазин, не вижу курица. Нашель яйца, взяль один и гавару продвец: „Где его мама?“ Он смеялься, чуть пол не падал». «Ой, это очень смешно, ребята!» – вытирая слезы от смеха, я сомневалась в том, что это было с ним, а не анекдот. Мне показалось, что Бобур пошутил, для того, чтобы нас с Кариной рассмешить.

Тут в комнату заглянул еще один мальчишка, тоже грузчик по имени Хуррам и спросил: «Дана-хон, мне званиль брат, просиль приехать к нему, он работат стадион СИСКА, Вы не знаит, где это?» «Чувствую, вечер юмора продолжается, еще раз скажи название стадиона,» – давясь от смеха, попросила его я. «СИСКА» – громко повторил парнишка. Все присутствующие уже валялись, дергаясь в конвульсиях, я была в их числе. «Не могу понять, повтори еще раз» – пропищала я от смеха. Хуррам смущенно стоял и ждал. Я прокручивала в голове варианты разных слов, похожих на «сиска»: соска, суска, сыска, цыска, ЦСКА. «Ура, кажется этот стадион называется – ЦСКА. Спроси у него название станции метро, а там уже будешь искать Ц-С-К-А!» «А вообще, ребята, не обижайтесь на меня за смех. Вам простительно, вы приехали из другой страны, и делаете успехи, учите язык. Есть те, кто живет в России всю жизнь и говорит с акцентом, мой свекор, например. Однажды, он рассказывал моей маме, что лечится от своих болезней „женщином“, я обалдела от услышанного. Ведь я так и подумала сначала, что женщиной человек лечится, а потом оказалось, женьшенем. Или на свадьбе своей дочери он решил блеснуть красноречием, поздравить молодых по-русски, и сказал: „Дорогие дети, поздравляю вас с законным браком и дарю вам спальный гарнитур. Пусть он вам будет пухом!“ Это он перевел пожелание с казахского, которое в оригинале звучит так: „Пусть он будет для вас мягким и удобным, как перина из лебяжьего пуха!“ Все, сидящие за столом, после его слов, кто поперхнулся, кто подавился, а потом все смеялись.» – рассказывала всё это ребятам я, стараясь перед ними загладить вину за свой невинный смех.

В прихожей послышались голоса, вернувшихся с работы, девочек, в квартире стал собираться народ. Вдруг, в этой шумной суете, прозвучал, непохожий на предыдущие, настойчивый звонок. Кто-то долго и требовательно нажимал на кнопку. Всем становилось тревожно. Дверь все-таки открыли и в прихожей зазвучал непривычно громкий, сочный баритон без акцента. Незнакомец поздоровался. Народ затих и насторожился. Карина тут же юркнула за штору, успев, сказать: " Это участковый! Хорошо, что мама пока не пришла». Громкий голос участкового командовал: «Все с паспортами выходите в прихожую! Не прячьтесь! Я все равно буду обходить все комнаты», – интонация напомнила мне сцену из старого фильма про концлагерь, в которой таким же тоном отдавали приказы заключенным. «Я – россиянка, нахожусь в своей стране и мне бояться нечего!» – с этими мыслями, вышла в прихожую. Там уже выстроилась толпа мигрантов, рослый участковый восседал на стуле. Жильцы, покорно, подходили с документами. У него в руках уже была солидная кипа их паспортов, собрав которые, он встал и собрался выходить. «Вы не имеете права забирать у нас документы, это незаконно. Верните немедленно мой паспорт!» – возмутилась я. Разозлившийся страж порядка прошипел мне в лицо: «Здесь закон – это я. Придешь в участок вместе со всеми, там и поговорим.» «Верните мой паспорт!» – требовала я, но меня никто не слушал, участковый вышел. Соседи молча одевались, и один за другим понуро следовали за ним, эта картина напомнила мне о «гамельнском дудочнике», который под звуки своей дудочки, сначала очистил город от крыс, а когда с ним не расплатились, увел городских детей. В полицейском участке стояла толпа мигрантов, нерешавшихся первыми зайти в кабинет. Пришлось это сделать мне.

«Почему вы забрали мой паспорт?» – решительно вопрошала я, уверенная в себе и своей правоте. Игнорируя меня и мой вопрос, разглядывая какие-то бумажки, задал вопрос полицейский: «С какой целью приехала в Москву?» «Во-первых, прошу обращаться ко мне на „Вы“. Я – россиянка, имею право свободно передвигаться по своей стране, а Москва – столица моей Родины. Собираюсь найти здесь работу!» – раздраженно говорила ему я. Словно, не слушая и не слыша меня, продолжал задавать вопросы участковый: «Кто ты по профессии?» «Почему Вы со мной продолжаете говорить на „ты“? У меня два высших образования. Между прочим, я – педагог и журналист, и требую к себе уважения» – вновь воспитывала его, проснувшаяся во мне не вовремя, училка.

Оторвавшись от листка, он внимательно посмотрел на меня, и уже потеплевшим голосом заговорил: «Ну, извините… Журналистов тут до фига, а педагогов не хватает, советую идти в школу. У себя в Оренбурге кем работали?» «Учителем – двадцать лет и год была редактором газеты» – отрапортовала я. «Почему здесь оказались? Мало платили? Или „разгонять тоску“ приехали?» – лукаво улыбаясь, спросил мужчина. «У меня восемь лет назад умер муж. Есть двое детей, которые учатся в институте. На учительскую зарплату двух студентов не потянуть, вот и приехала в столицу. Мне не до веселья, но и тосковать было некогда.» – с грустью произнесла я. «Сможешь заплатить мне две с половиной?» – вкрадчиво спросил собеседник. Интуитивно почувствовав его глубоко спрятанную под грубую форму полицейского, доброту, которая уже давно не давала о себе знать, с тех самых пор как он стал УЧАСТКОВЫМ, я расслабилась.

Участок в Москве для некоторых полицейских, это не просто работа, а хороший бизнес, приносящий ежедневный доход от гастарбайтеров, от предпринимателей и прочих источников, и даже от таких россиян, как я. Эта должность некоторых развращала.

Решив перевести наш разговор на юмор, сказала: «За эти деньги, я в своей оренбургской степи воробья до смерти загоняю! Если честно, то у меня нет денег, отдала на билет, за квартиру, купила проездной и оставила немного на еду». Участковый улыбнулся, он уже и не ждал от меня их: «Хорошо, пока не возьму с тебя, чуркам ничего не говори, скажи, что заплатила. Ты же не глупая женщина и понимаешь, что я не один с этого имею…» «Хорошо, не скажу» – согласившись, я покинула его кабинет. Узбеки тут же спросили меня, взял ли участковый с меня денег или нет. Мне пришлось им соврать.

На следующее утро, девочки, как обычно, собирались на работу. Я лежала на своем месте, не мешая им. Соседка-узбечка, работавшая в кафе помощником повара, сказала, что хозяин ищет еще одну работницу, и оставила мне адрес кафе.

Немного погодя, я пошла искать его на территории стадиона «Лужники», а когда нашла, то подошла к хозяину – азербайджанцу и спросила у него про вакансию. Мужчина был, примерно, моим ровесником, следы прежде роскошной шевелюры кучерявились вокруг большой лысины, полное лицо блестело от выступавшего через поры жира, шеи не было, на его тучном теле выпирал большой живот, толстые ножки – столбики завершали картину. «Ти кто по нации? Документи нармалны? Что умеешь?» – спросил азербайджанец. «Я – казашка, россиянка, с документами проблем нет. В общепите не работала, но готова научиться, согласна даже мыть посуду» – глядя в глаза, тараторила ему я. «А-а-а, не подходит!» – растягивая слова, говорил самодовольный азербайджанец. «Почему? Вам не нужен честный, старательный работник?» – удивилась его отказу я. Почесав в затылке, он нехотя, отвечал на мой вопрос: «Нэ, дела не в этом, ты же – россиянка. Мы не берем россиян. Ты придешь суда, а потом права будэш качать. Узбеки, таджики, киргизы – мне лучше. Они не ругаются, молча работают. Россияне мне не надо, они любят скандал!». Этими, казалось, негрубыми словами, он словно вышвырнул меня из своего кафе.

Идя по узенькой улочке от «Лужников», после такого разговора, показалась странной моя находка. На асфальте сиротливо лежал маленький флаг Российской Федерации, выброшенный после очередного футбольного матча. Своей никомуненужностью он был похож на меня, и потому мы оба встретились на этой улице, холодные и замученные. Бережно подобрав его, я принесла триколор в квартиру и повесила над своим изголовьем. Соседи-мигранты с удивлением наблюдали за моими действиями.

Было уже поздно, многие укладывались спать. Я лежала на своем месте, рядом с Сандугаш, которая отсыпалась в свой единственный в неделю выходной. Мне было тревожно. «Ничего не получается, денег осталось, как „кот наплакал“, но в деревню не вернусь!» – думала я. Стало очень жалко себя, детей. Безрадостные перспективы будущего пугали. В них я видела себя несчастной, грязной, оборванной, в толпе бомжей, роющейся вместе с ними в вонючем мусорном контейнере. От таких мыслей стало муторно. Лежа на своем матрасе, стараясь не привлекать к себе внимания, горько заплакала в подушку. От моих всхлипываний проснулась Сандугаш и толкнула в бок: «Не реви, Москва слезам не верит!» Меня это быстро успокоило, да и жалеть себя – это не в моих правилах.

В прихожей послышались крики и плач. Все выскочили из своих комнат. Абдувакиль бил свою жену Матлюбу. Все происходило, как в немом кино. Периодически были слышны глухие звуки и тихие охи Матлюбы.

Женщина сидела в углу прихожей, смиренно принимая сыпавшиеся удары, спрятав лицо в колени, закрывая голову тонкими, как у подростка, ручками. Кулаки Абдувакиля опускались на почти неслышно всхлипывающую жену.

Все мужчины молча наблюдали в прихожей за происходящим, женщины тоже вышли из своих комнат и стояли, «набрав в рот воды» рядом с мужьями.

Не выдержав этой безмолвной экзекуции, я перехватила руку Абдувакиля и закричала на него: «Прекрати ее бить, иначе, я вызову полицию!» «Уйдите, я не посмотрю на Ваш возраст, ударю и Вас» – гневно сверкая глазами, крикнул он мне в ответ. Сделав шаг вперед, и перейдя на спокойный тон, сказала ему: «Попробуй! Я нахожусь в своей стране, а ты сядешь в тюрьму в чужой. В отличии от других, я не побоюсь вызвать полицию, и не позволю тебе бить женщину».

Мужчины не хотели проблем с полицией и быстро успокоили Абдувакиля. Один из ребят по имени Рашид подошел ко мне и спросил: «Зачем Вы вмешиваетесь в их семейные дела? У нас так не принято». «А у нас не принято стоять в стороне, когда совершается преступление. Это что же, по-вашему, надо было допустить, чтобы он ее убил, или сделал инвалидом? У нее в Таджикистане осталось двое детей, которые ждут свою маму живой и здоровой. Вам их не жалко?» Инцидент был исчерпан, все разошлись и успокоились.

Женщины долго не могли успокоится, каждая вспоминала свое, кого-то били мужья, у кого-то битыми были соседки, примеров для обсуждений хватало. Раньше всех ложилась спать Катерина, полная женщина без комплексов. Над ней была протянута бельевая веревка, на которой прямо над головой каждый вечер сушились панталоны огромного размера. Рядом с Катей лежала ее подружка Вера, которая пока еще не спала и продолжала общаться с нами. Вдруг, неожиданно, во сне Катя начинает громко издавать неприличные звуки. Это был не единичный звук, а канонада. Комната заходилась от еле сдерживаемого хохота. Вера заступилась за подругу: «Девки, хватит ржать, шкурка – она короткая, тут закрываешь (она показала на глаза), а там открывается». Восемь человек в тот вечер умирали в комнате не только от смеха.

Заканчивалась первая неделя поисков работы. По объявлению в газете, предварительно созвонившись, я отправилась в туристическое агентство. В кабинете сидел менеджер компании, мужчина лет тридцати. «Здравствуйте, это я Вам сегодня звонила. Вы мне сказали, чтобы к Вам подъехала,» – приветствовала опешившего менеджера я. «Вы – Дана? Педагог, журналист? Но Вы нам не подходите, извините» – растерянно лепетал он. «Но по телефону Вы так не говорили. Наоборот, приглашали и сказали, что есть работа и я смогу приступить. В чем дело? Или Вам не подходят нерусские?» – задала ему свой вопрос, что называется, «в лоб». «Да, в компанию берут специалистов только со славянской внешностью. Я – просто менеджер по персоналу, простите,» – глядя на свои руки, сказал молодой человек. «Россия – многонациональное государство, то, что Вы сейчас говорите – это дискриминация, нарушение моих конституционных прав!» – нервно говорила я. «Это не мои требования, у меня есть начальство. До свидания!» – выходя из-за стола, и указывая рукой на дверь, говорил менеджер.

В подавленном состоянии я не заметила, как дошла до моста, соединявшего Воробьевы горы и Лужники. Сначала пошла по нему, по пешеходной дорожке, вдоль железной дороги, соединявшей две станции метро. Справа от меня через каждые три минуты проносились электрички. Остановившись на его середине, я задумалась о своей никчемной жизни. Кроме меня, никого здесь не было.

Плача от усталости, от жалости к себе из-за усталости от безрезультатной беготни в поисках работы, от голода, потому что последние деньги потратила на покупку проездного и пополнение баланса на телефоне, чтобы быть на связи с детьми. Благо, я уже отдала Одилу за проживание в следующем месяце и мне не придется пока скитаться на улице.

Несколько минут назад мне позвонила дочь и спросила: «Мама, ты нашла работу?» «Нет, пока не нашла. Но… доченька, вроде наклевывается что-то» – уверенно отвечала ей я. «Мама, у тебя остались еще деньги?» – продолжала спрашивать с пристрастием моё солнышко. «Да, Лаура, не волнуйся, пока есть» – твердо, но уже с трудом сдерживая сдавливающий ком в горле, отвечала дочери ее непутевая мать. Дети меня уже успели удочерить, и заботились обо мне. Лаура по-матерински спросила: «Ты кушала сегодня?». Этот вопрос «выбивал почву» у меня под ногами. Я испугалась, что не смогу дальше скрывать от дочери свое состояние, поэтому решила свернуть наш разговор: «Доченька, мне звонят, вдруг это по поводу работы, давай позже тебя наберу». Быстро отключив телефон, я разрыдалась в голос, коря себя за все: за то, что продала дом, оставив детей без своего жилья; за то, что не смогла им обеспечить хороший достаток, за то, что не смогла купить квартиру в Оренбурге и они теперь снимают комнату, за то, что уехала в Москву, оставив их одних, за то, что выбрала им безответственного отца, за то, что не уберегла его от аварии.

Стоя над рекой, я задавала себе почтигамлетовские вопросы: Зачем я живу? Что я могу им дать? Почему испытания одно за другим сыпались на меня? За что мне это? Жить, или не быть?

Тут я посмотрела с моста вниз, на Москву – реку… там были ответы на все мои вопросы и решение всех проблем… Я задумалась… В моей голове мелькнула мысль: «Лучше вообще не жить, чем так!» Дежа вю! Это мне напоминает что-то. Но, что?

Затуманенным взором я поглядела по сторонам, прощаясь с этим жестоким миром. В памяти всплывал День независимости России 2000-го года, когда я в один день со страной стала независимой женщиной. Со смертью мужа цепь обязанностей и обязательств перед ним спала с моих плеч, но легче мне не становилось.

Еще в школьные годы мы ждали двухтысячный год, мечтали его встретить, хотели заглянуть в далекое будущее.

В восьмидесятые годы, в пионерском лагере «Артек», нам предложили поучаствовать в конкурсе проектов «Мир в двадцать первом веке», в рамках которого мы придумывали невероятные проекты школ, домов на дне океана, в космосе. Мы фантазировали о транспорте будущего, одежде, рисовали лица счастливых людей, живущих там, в далеком двухтысячном. Наконец, наступил этот самый загадочный и долгожданный год, но… Ничего подобного нет, не было даже радостных лиц. Для меня он стал годом перемен, принесшим горе, печаль и страх. Мое воображение уже не рисовало счастливых картинок, как тогда. Там был только густой чернильный туман неизвестности и тревоги.

Глядя на речной лед, я видела свой дом, после похорон мужа. В зале шептались недовольные родственники покойного, винившие в его смерти меня. Они задержались в моем доме, чтобы сказать что-то важное.

Когда-то мой отец после смерти брата так же собрал всех родственников, он при всех сказал снохе: «Гульнара-дочка, запомни, ты – член нашей семьи. Ты всегда можешь обратиться к любому из нас, каждый придет на помощь. Ты молода и когда-нибудь выйдешь замуж, мы, все равно, останемся твоей семьей, это ничего не изменит».

Может быть не так, но что-то похожее надеялась услышать в этот момент от них я, но мой свекор сказал иначе: «Дана, я собрал здесь всех родственников, чтобы при всех сказать: Рассчитывай только на себя! К нам не обращайся! Все проблемы решай сама!»

Воспитанное во время школьных бойкотов самообладание помогло мне собраться духом и хладнокровно выдать ему свой ответ: «Ваш сын шесть лет пил и нигде не работал. Все проблемы за эти годы я решала одна. Спасибо ему, что приучил меня к этой самостоятельности, готовил к одинокой жизни. Если я до сих пор к вам не обращалась, то теперь не волнуйтесь, ни с одной просьбой к вам не придем ни я, ни мои дети. Все мы, всего лишь, гости на этой земле и друг для друга. Придет время, когда мы, кто раньше, кто позже, окажемся в другом мире и встретимся с покойными. Что тогда вы все скажете своему сыну, брату? Он, наверняка, спросит у вас: помогали ли его семье?»

Родня уходила, перешептываясь, опустив головы и отводя глаза. Мои подруги убирали со стола, мыли посуду. Я с каменным лицом стояла в прихожей, провожая гостей. Как только все вышли, мне захотелось уединиться, чтобы дать волю своим чувствам. Никто не должен был видеть мою слабость, мои слезы.

Я прошла на веранду дома, это было подобие мансарды. Три стены были застекленными. На окнах висела плотная тюль. Из-за больших окон веранды, вся улица была как на ладони, но не было видно того, кто находился внутри. Вдоль стен стояли две лавки, стол, шкаф. Закрывшись от всего мира на маленький крючок, я сидела на лавке и, кусая губы, беззвучно рыдала над своим горем, над своей судьбой.

В далеком восемьдесят восьмом году многие газеты печатали примитивные гороскопы, мои подружки-девчонки вычитали, что у нас с мужем идеальная совместимость знаков: тигр и лошадь, козерог и дева, это было отчасти правдой: у нас была гармония в сексе, мы понимали друг друга с полуслова, но… не было ЛЮБВИ. Мы жили под одной крышей, но поврозь. Не то, чтобы мы ставили перед собой разные цели, один из нас их имел ее, другой «плыл по течению». Как мне сказала одна соседская бабушка в день похорон: «Бог так и соединяет людей, как ремешок и пряжечку. Ты – пряжечка цепляешься за жизнь, хочешь что-то в ней изменить, а он – прицепившийся к тебе, ремешок, просто болтался на тебе. Но, увидев, что он тянет на дно, Бог избавил тебя от твоего „ремешка“. Теперь, дочка, тебе придется научиться жить без него. Не ты – первая, не ты – последняя, справишься!».

Мне оставалось одно – прекратить страдать и собраться духом, хотя, в этот момент, я ощущала себя бесконечно одинокой и очень слабой.

Огромная ответственность давила мне на плечи, мне было очень страшно за будущее своих детей, в голове крутилась куча вопросов: Как жить? Как поднимать детей? Хватит ли у меня сил на все это? Если дочери смогу что-то подсказать, посоветовать, чему-то ее научить, что я могу дать сыну? Как мне воспитать в мальчике мужчину? На лавке лежал журнал «Лиза». Для того, чтобы успокоиться, начала листать его. Мною в нем были уже разгаданы все сканворды, но в середине находилась вкладка с текстом, на которую я раньше не обратила внимания. Там была напечатана статья о Тамерлане и Чингисхане.

Когда я начала читать, мне показалось, что авторы написали ее специально для меня. Удивляясь этому, я мысленно проводила параллель: «Тимуру скоро исполнится десять лет и его имя не случайно созвучно с именами Тамерлана, и Чингисхана, которого называли еще Тимуджин. Они, как и он, лишились своих отцов в возрасте десять лет. Какие из этих мальчиков МУЖЧИНЫ получились!!! Их матери смогли это сделать, и я смогу!» – взяв себя в руки, вытерев слезы, я вернулась в дом.

Этими полководцами я восхищалась еще в детстве по книгам. Уже в Москве, мне довелось посмотреть китайский сериал о Чингисхане. Тогда, погрузившись в эту историю, я снова переживала острые для себя моменты. Они возвращали меня в мою историю, перекликавшуюся с той, которая была на экране. Также как и меня, родственники бросили мать Чингисхана с детьми, оставив на произвол судьбы вдову с малышами в степи. В этих лицах китайских актеров, игравших родню Тимуджина, я узнавала многочисленных родственников своего мужа, с такой же бессердечностью предававших память покойного, отвернувшихся от нас в самый трудный период.

После похорон я оказалась один на один со всеми своими проблемами. Трижды мне снился один и тот же сон, в котором видела у своей кровати мужа. Он приносил каждую ночь комплект постельного белья, чтобы расстелить его нам на двоих. Три ночи, ругаясь, прогоняла его от себя. В каждом сне слышала чей-то знакомый голос, который мне советовал не соглашаться с ним, и не ложиться вместе. От ужаса, я три ночи просыпалась в холодном поту. «Я ненавижу тебя, уходи, ты мне всю жизнь испортил. Не приходи больше! Я не пойду с тобой никуда!» – кричала я ему каждую ночь.

На четвертый день у меня начал болеть желудок. Было ощущение, что он горел огнем, и я пошла в амбулаторию. Это был конец августа, канун моего тридцати четырехлетия и начало учебного года. Фельдшер была многодетной матерью и не хотела, чтобы школа начинала год без учителя, поэтому в район меня не отправила и решила меня лечить сама. Она поставила мне диагноз – «гастрит», и нагрузив меня таблетками, предложила полежать дома. Ее лечение мне не помогало.

Мертвенно-бледным лицом, окончательно обессилевшая, я встретила ее в своей квартире, лежа на диване. «Надя, ты не отправила меня к врачу, сейчас мне намного хуже. Что будем делать?» – задала я вопрос фельдшеру. Растерянная и напуганная увиденным, женщина сказала: «Ой, тебе срочно нужно ехать в райцентр, я тебе ничем уже не смогу помочь. Скорую у нас ограбили, воры украли двигатель. Тебе нужно найти машину, или идти на дорогу и ждать там попутку. Медлить нельзя!» Так и вышло, на попутной машине я добралась до райцентра.

Как тень я вошла в кабинет хирурга. На приёме сидел Марьин, известный в поселке ростовщик. Его бизнес успешно процветал. Из окна он задумчиво наблюдал за строительством своего большого особняка, не обращая на меня никакого внимания.

Я пыталась своими вопросами вывести его из глубокого раздумья, привлечь его внимание, но, моя персона была не такой интересной, как его дом. Поэтому, не осматривая, не сделав даже пальпацию, он приказал медсестре отвести меня в гнойную палату. Я осмелилась напомнить ему: «Вы не поставили мне диагноз! Почему я должна идти в гнойную палату?» «У Вас гастрит, завтра Вас оттуда отведут в терапию» – сделал свое медицинское заключение доктор. Не слушая меня больше, он встал из-за стола, и уходя бросил медсестре: «Уведите больную!» И, вскоре, забыл обо мне и о мужчине, которого привезли передо мной со станции. Он выпал из проходившего поезда, который у нас не останавливался. При нем не было документов, а без полиса никто не пошевелился его лечить. Мужчина не приходил в себя, он тихо оставался лежать на носилках, на которых занесла его бригада скорой помощи.

На следующий день он умер в коридоре, а я лежала на кровати в палате терапевтического отделения с землистым цветом лица. Заступившим на смену доктором, оказалась Наталья, моя давняя знакомая, увидев меня она удивленно воскликнула: «Привет, ты в мою смену помирать собралась, что-ли?» «Здравствуй, Наталья Александровна! Мне действительно сейчас очень плохо, я говорила Марьину, но он даже не осматривал меня. Сначала он отправил в гнойную, а потом – сюда.» «Ты ела сегодня?» – спросила Наталья. «Даже не пила ничего» – отвечала ей я. «Вот и хорошо, пойдем на УЗИ!» – и врач спешно повела меня в поликлинику. Там выяснилось, что у меня в желчном пузыре образовался один-единственный камень, который забил желчный проток. Врач-диагност предупредила нас, что пузырь вот-вот может лопнуть. Наталья «потащила» меня обратно в хирургию.