Текст книги "Пределы реформ. Министерство внутренних дел Российской империи в 1802-1881 годах"

Прояснить данную проблему, прочитывая коллизии 60-х – 70-х в контексте конца 50-х, довольно сложно: в силу того, что в 1858–1861 годах еще не существовало земств, отстаивание гражданской власти против учреждения временных генерал-губернаторств представляется прогрессивным. Впоследствии (с 1864 по 1878 год) и Валуев, и Тимашев также предпринимали попытки укрепить гражданские власти и контроль МВД над губерниями, однако же исследователи рассматривают их политику как направленную на обеспечение полного контроля центральной власти над земствами, новоявленными судебными органами и губернскими служащими прочих министерств [Starr 1972: 330–342; Yaney 1973: 328–347; Веселовский 1909–1911, 3: 119–140]. Если вкратце – политика МВД того времени по усилению власти гражданских губернаторов представляется триумфом бюрократической централизации. И хотя политика Ланского и Валуева, вероятно, рождалась из совершенно различных настроений, на практике разница между «децентрализацией» первого и «централизацией» второго была невелика. Ланской и его подчиненные мало верили в российское губернское общество, и особенно в местное дворянство, намереваясь, по сути, так перестроить существующий государственный аппарат, чтобы провести необходимые социальные и экономические реформы сверху.

Свой державнический дух и настроенность против нобилитета Ланской выказал, сделав все, что было в его силах, чтобы всячески уволить от деятельного участия в выработке освободительного законодательства вызванных в Петербург представителей губернского дворянства. Он также предписал губернаторам запретить обсуждения крестьянского вопроса на дворянских собраниях. В красках рисуя образ преследующей лишь собственные классовые интересы тайной дворянской оппозиции освобождению, Ланской умело подыгрывал опасениям Александра по отношению к политическим амбициям знати и олигархии, укрепляя таким образом его решимость[179]179
  [Field 1976: 173–232, 265–323, 614; Emmons 1968: 209–318].


[Закрыть].

Подобная же тактика просматривается и в записке Ланского от 31 августа 1859 года[180]180
  «Секретное мнение министра внутренних дел, по поводу врученной ему государем записки В. Апраксина, 31-го августа 1859 года» хранится в ЦГИА СССР. Ф. 982. Оп. 1. Д. 97. Л 47–59. Также см. «Из записок» (Русская старина. СПб.: Б. и., 1899. Т. 98, С. 106–108).


[Закрыть]. Министр парировал появившиеся в печати намеки помещиков на то, что им будут дарованы политические права, предупреждая Александра о необходимости сильной державной власти для сдерживания подобных притязаний. Так, Ланской писал: «…мои сношения, как официальные, так и частные, убеждают меня, что дворянство в общей массе не может и не должно мечтать о представительном правлении, как совершенно противном и нашим нравам, и степени образования, и коренным государственным интересам»[181]181
  Тамже. С. 107.


[Закрыть]. Далее он распространялся по поводу аристократической чванливости и любви властвовать, предостерегая императора о том, что члены губернских комитетов уже видят себя в качестве представителей местного дворянства, пытаясь организовывать депутатские собрания. Подобные их чаяния министр полагал основанными сугубо на преследовании сословных интересов; вдобавок к тому европейские примеры доказали, что вопрос выкупа (за освобождение) может быть разрешен «властью одного [лишь] правительства». Нынешнее положение России Ланской сравнивал с историческим примером Англии во время реформы Роберта Пиля, утверждая, что дворянство может только выиграть в результате освобождения крестьян, понимают ли это сами землевладельцы или нет, поскольку цена их имений возрастет, а уездная жизнь устроится «на более рациональных основаниях». Несомненно, утверждал он, необходима административная реформа, однако же среди главных виновников расстроенного состояния провинций были выборные судейские и полицейские чиновники из дворян. Заключил Ланской указанием на то, что низкий уровень развития общества препятствовал конституционному строю, а потому «всякая малейшая уступка» в этом направлении «была бы несовместима с достоинством верховной власти». Двусмысленность весьма удачная и явно намеренная – Александр вернул записку с собственноручной карандашной пометой: «…все здесь изложенное совершенно согласуется с моими собственными убеждениями»[182]182
  Там же. С. 108–113.


[Закрыть].

Наконец, 19 февраля 1861 года освобождение крепостных крестьян официально началось [Field, 356–357]. Для Ланского и МВД принятие закона являлось лишь мимолетным триумфом: тут же следом маячило невероятное количество связанных с проведением реформы проблем, вкупе со всевозможными социально-экономическими вопросами, которые требовали вдумчивого решения. Ланской сумел сохранить достаточное доверие к себе царя, поручившего ему проведение освободительной реформы, но расположить Александра и к другим идеям министерских реформаторов ему было уже не под силу. Когда закон был уже окончательно принят, Александр решил сделать примирительный шаг навстречу дворянству, чья гордость и интересы были уязвлены принятой реформой[183]183
  Воспоминания Д. А. Милютина цитирует Зайончковский в биографическом очерке о Валуеве в его дневнике [Валуев 1961, 1: 28].


[Закрыть]: в апреле 1861 года император отправил уже семидесятичетырехлетнего к тому времени Ланского и Милютина в отставку. Александр чувствовал, что требуются свежие люди, не запятнанные порой весьма горьким опытом последних четырех лет; к тому же он всегда питал недоверие к Милютину[184]184
  Александр с неохотой согласился назначить Милютина товарищем министра в 1858 году, поскольку того уже считали радикалом как при дворе, так и в среде высшего чиновничества. Так что Ланскому пришлось немало потрудиться, чтобы убедить царя в необходимости Милютина для выработки освободительного законодательства. Александр одобрил кандидатуру Милютина, но лишь в качестве «временно исправляющего должность» товарища министра. См. [Leroy-Beaulieu 1884: 52–54; Милютина 1899: 56–64].


[Закрыть]. Ланскому был пожалован графский титул, вскоре после чего в январе 1862 года он умер[185]185
  РБС, 10: 72–73.


[Закрыть].

Как бы то ни было, Ланской оставил по себе немалое наследие, на многие годы утвердив свое понимание обязанностей министра и огромной власти, лежащей на МВД в качестве институционального основания самодержавного правительства. Он весьма удачно занял министерское кресло – как раз в тот момент, когда МВД укрепилось в организационном плане и сформировалось новое поколение юных (и в ряде случаев весьма дальновидных) министерских дарований. Как министр Ланской хорошо понял важную взаимосвязь между ведомством и его сотрудниками, а также и то, каким образом в условиях самодержавия можно достичь политических целей. То был урок, не прошедший даром для последующих министров внутренних дел вне зависимости от их политических взглядов и воззрений на будущее России.

Петр Александрович Валуев (1861–1868)

Карьера П. А. Валуева – одного из одареннейших, но вместе с тем и наиболее загадочных государственных деятелей дореволюционной России – длилась без малого полвека, с 1834 по 1881 год. Он занял министерское кресло вскоре после провозглашения Манифеста в феврале 1861 года и руководил МВД до 1868 года, когда его противникам из высоких кабинетов и придворных гостиных удалось наконец организовать его отставку[186]186
  Подробнее о его карьере см. биографический очерк Зайончковского [Валуев 1961, 1: 1754]. Также см. [Knutson 1970]. Вместе с тем, обе работы довольно поверхностно трактуют мысли и поступки Валуева. Его послужной список находится в ЦГИА СССР. Ф. 1162. Оп. 28а. Д. 66; Ф. 1284. Оп. 76. Д. 70. Наиболее важным источником о жизни и карьере Валуева является его многотомный дневник, охватывающий период с 1845 по 1884 год; см. [Валуев 1891:70; Валуев 1919:167–182,339-349,603–616; 71:71–82,265–278,547-602; 72: 139–154, 393–459; Валуев 1961]. Также в архивах находится множество дополнительных и до сих пор не опубликованных материалов.


[Закрыть]. Став министром, Валуев отвечал за внедрение освободительных положений и разработку законодательства о создании земских органов местного самоуправления. Словом, он возглавлял МВД в судьбоносную постосвободительную эпоху, исполненную новоявленных обязанностей и чаяний. Именно он руководил передачей цензуры и множества прочих функций МВД, при этом последовательно и решительно защищая правительство и самодержавную власть от различных – мнимых и вполне реальных – угроз.

Александр II питал безмерное уважение к государственному опыту и профессионализму Валуева, с 1861 по 1881 год принимавшего участие в решении буквально каждого сколь-нибудь важного внутриполитического вопроса. Уход с министерского поста в 1868 году был лишь временной заминкой, не удалившей его от деятельного участия в правительственной работе: подобно многим отставным министрам, Валуев по-прежнему оставался уважаемым членом Государственного совета. Впрочем, уже в 1872 году Александр вновь предложил ему вернуться на ответственную должность во главе Министерства государственных имуществ, которым он управлял вплоть до 1879 года, когда был назначен председателем Комитета министров. Кроме того, с 1872 по 1881 год Валуев возглавлял две важные комиссии: о положении сельского хозяйства в России (1872) и по вопросам о найме рабочих и слуг (1875). Оба учреждения имели существенное политическое значение и были тесно связаны с планами графа П. А. Шувалова об устроении в законодательном процессе умеренной формы представительства[187]187
  О важности «валуевских комиссий» см. [Чернуха 1972а; Чернуха 19726].


[Закрыть].

Также Валуев председательствовал или участвовал во множестве «особых совещаний» в течение 70-х годов, и особенно в «кризисный» период с 1878 по 1881 год, когда требовалось сформулировать ответ государства на террористические нападения и прочие угрозы общественному спокойствию. Именно на совещаниях под управлением Валуева в 1879–1880 годах были приняты столь чрезвычайные меры, как учреждение временных генерал-губернаторств (в апреле 1879 года) и Верховной распорядительной комиссии (в феврале 1880)[188]188
  [Татищев 1903, 2: 544–573; Зайончковский 1964: 58-147]. См. журналы ряда совещаний за 1878–1880 годы (ЦГИА СССР. Ф. 908. Оп. 1. Д. 395).


[Закрыть].

Несмотря на то что он пылко защищал самодержавие и примат верховной власти, Валуев также был весьма острым критиком самодержавной системы и в целом современного ему поколения русских общественных деятелей. Как автор он был весьма плодовит: из-под его пера в изобилии выходили всевозможные записки и меморандумы, дневниковые заметки, колонки и целые статьи для газет и журналов и даже романы с мистическими трактатами. Вместе с тем, столь обширное опубликованное и архивное наследие Валуева до сих пор не было вполне проанализировано, и природа его политических устремлений по-прежнему представляется неясной. Мы можем лишь повторить вслед за П. А. Зайончковским, что «политические воззрения П. А. Валуева весьма сложны. [Он] никогда не примыкал целиком ни к одной из правительственных группировок: ни к либеральным бюрократам – сторонникам буржуазных преобразований, ни к реакционерам-крепостникам»[189]189
  Зайончковский П. А. Валуев. Биографический очерк, см. [Валуев 1961,1:28].


[Закрыть]. Собственно, Валуев питал мало иллюзий в отношении гибкости самодержавия, умении его подстроиться к вызовам посткрымской эпохи и к закату александровского правления всё более и более пессимистично оценивал шансы режима на выживание. Зная, что теперь самодержавию требовалось проводить политику иного типа, дабы заручиться общественными и экономическими силами, угрожавшими обрушить жестко выстроенную систему, унаследованную от Николая I, Валуев также сознавал, что сама природа русского самодержавия и министерской власти противодействовала образованию необходимой для этого политической атмосферы.

Несмотря на то что современники видели в Валуеве нового защитника дворянства, отстаивающего их интересы в постосвободительную эпоху, и критика «крестьяноцентричной» политики МВД при Ланском, Милютине и прочих так называемых прогрессистах, его взаимоотношения с нобилитетом были чрезвычайно сложны и никогда не доходили до безоговорочной поддержки[190]190
  К примеру, в 1866 году Валуев добился закрытия и роспуска Петербуржского губернского земского собрания ввиду излишне активных политических притязаний; см. [Татищев 1903, 2: 17–18].


[Закрыть]. Валуев всегда яростно противостоял поместной олигархии, не допуская даже самых умеренных форм конституционализма и большинства подобных инициатив, предлагаемых дворянскими или иными социально-политическими кланами. Подобные шаги могли лишь ослабить государство и правительство, а потому допускать их было нельзя.

Валуев ясно понимал политические проблемы, с которыми пришлось столкнуться самодержавию при Александре II, и потому в 1863 году внес предложение о преобразовании самодержавной политики, отталкиваясь от образования земств. В качестве первого шага Валуев предлагал реформировать Государственный совет с целью обеспечения хотя бы минимального совещательного участия в законотворческом процессе представителей заинтересованных и ответственных общественных групп[191]191
  Вполне вероятно, что Валуев рассматривал данную идею уже в конце 50-х. См. [Валуев 1961: 34–37; Knutson 1970: 272–290; Захарова 1968: 44–55]. Текст проекта см. [Берманьский 1905: 225–233].


[Закрыть]. Эти новые участники Государственного совета должны были быть избраны из членов земских управ и наделялись сугубо консультативными полномочиями. К намеченной тогда, в 1863 году, цели – расширению политических границ русского самодержавия – Валуев последовательно стремился и словом и делом вплоть до 1881 года. Этим вопросом он занимался и на посту министра внутренних дел, и в бытность младшим соратником партии Шувалова, и после – в 1879–1880 годах, когда проект 1863 года был вновь поднят, отклонен и наконец вовсе отодвинут в сторону аналогичным проектом, в 1881 году составленным Лорис-Меликовым. Валуев предполагал создание активного правительства, которому удалось бы заручиться поддержкой оппозиции и «встать во главе социального движения». Он считал, что, «подобно европейским правительствам», России также нужна форма представительства, но он был уверен – или, по крайней мере, считал необходимым заверить в том царя, – что участие представителей «не наносит никакого удара полновластию государя»[192]192
  Создание земств Валуев связывал с описанными преобразованиями в Государственном совете. Он утверждал, что, несмотря на чрезвычайную важность земской реформы, ограничиваться ею нельзя, поскольку в одиночку земствам не под силу решить проблемы, встававшие перед режимом, – таким образом, чтобы самодержавие устояло, правительство должно предвидеть проблемы и заранее принимать надлежащие меры для их решения. См.: Валуев П. А. О внутреннем состоянии России (26 июня 1862) – опубликовано в [Гармиза 1958:3].


[Закрыть].

Подобные попытки построить эдакую «квадратуру круга» в виде усиления политического участия среди элементов самодержавной системы иллюстрируют дилемму, с которой сталкивались все наиболее прозорливые государственные деятели дореволюционной России. Дела и идеи Валуева помогают лучше прояснить всю сложносочиненность и обоюдонаправленность внутренней политики самодержавия в Александровскую эпоху, также проливая свет на дальнейшую судьбу царской России после 1881 года. Восхождение Валуева по карьерной лестнице, самые причины назначения его министром внутренних дел и употребление министерских полномочий – все это представляет весьма содержательный контраст с его предшественником Ланским.

Валуев родился 22 сентября 1815 года в Москве в старом дворянском роду, уходящем корнями по крайней мере в XIV столетие, и получил превосходное домашнее образование[193]193
  Биографические данные мы даем по биографическому очерку Зайончковского (см. [Валуев, 1961,1:17–54]) и служебной сводке, хранящейся в ЦГИА СССР. Ф. 1284. Оп. 76. Д. 70.


[Закрыть]. В 1831 году он поступил на государственную службу в канцелярию московского генерал-губернатора и уже в следующем году успешно выдержал экзамен на чин, предписанный законом Сперанского от 6 августа 1809 года. Его головокружительный карьерный взлет начался, когда юношу и его товарища на одном из московских балов приметил император Николай I, определивший обоих в I отделение С. Е. И. В. канцелярии. Его первый брак с дочерью поэта князя Вяземского Марией позволил заручиться связями со многими влиятельными вельможами и петербуржскими писателями. Среди последних был и Пушкин, который будто бы даже списал с Валуева Гринева для своей «Капитанской дочки». В эти же ранние столичные годы он принадлежал к группе молодых офицеров, чиновников и университетских выпускников, именовавших себя Кружком шестнадцати[194]194
  Одним из (а вполне возможно, и зачинщиком) этих Les seize – 16 был М. Ю. Лермонтов. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Молодые люди регулярно собирались на квартире то одного, то другого, за ужином и сигарой ведя непринужденную и подчас далеко заходящую беседу, не слишком опасаясь николаевской тайной полиции. Итак, уже в 30-е годы Валуев привлек внимание царя и других влиятельных персон. Однако при всех многочисленных полезных знакомствах собственного капитала или имения у него не было. Он был одним из тех знатных юношей, для которых государственная служба являлась необходимостью, дающей как средства к существованию, так и общественный статус. Отсутствие у него богатого наследства вкупе с непростым характером всегда удерживало его на известной дистанции[195]195
  О «своем месте» сам Валуев замечал в [Валуев 1961, 2: 415], что таковое было «по обыкновению вдали от почетной массы». – Примеч. пер.


[Закрыть] от аристократии, что в бытность министром обернулось ему на руку, поскольку обвинить его в заискивании у знати было невозможно[196]196
  В одной из недавних работ Валуев все же оказался приписан к аристократической партии министров эпохи Великих реформ, противопоставляемых группе более бедных и менее значимых карьеристов. Это утверждение основано на ошибочном представлении о реальном социальном и экономическом положении Валуева, а также на некритическом принятии на веру обвинений современников о том, что он якобы кичился социальным положением; см. [Bennet 1973: 126–127].


[Закрыть].

Карьера Валуева отличалась от Ланского и его предшественников по ряду важных моментов. Во-первых, Валуев родился позже – в 1815 году (Ланской – в 1787-м), – а следовательно, должен быть отнесен к юному поколению русских чиновников, чья карьерная молодость и становление пришлись исключительно на царствование Николая I. Во-вторых, он обладал надлежащим профессиональным опытом, подготовившим его к задачам, с которыми ему пришлось иметь дело на посту министра: на протяжении четверти века он деятельно занимался законодательными и исполнительными проблемами в связи с губернским населением и хозяйством, а также подготовкой административной реформы. В 1836 году он приступил к работе по кодификации законов, в ходе которой имел непосредственное общение с руководившим процессом Сперанским, фактически заложившим фундамент того ведомства, которое Валуеву позже предстояло возглавить. К тому же благодаря работе со Сперанским он познакомился с традицией творческой и критической бюрократической мысли, воплощением которой являлся Михаил Михайлович. Стоит также отметить и многолетнюю службу Валуева в Прибалтике, где он занимал различные приближенные к центру исполнительной власти посты и приобрел ценный опыт в управлении крупной географической областью. Так, с 1845 года он состоял при рижском военном генерал-губернаторе, где большая часть работы осуществлялась без петербуржского посредства, воспитывая тем самым в чиновнике самостоятельность и инициативность – редкие качества для столичных бюрократов старшего поколения [Lincoln 1975: 308–323; Зайончковский 1978: 106–142]. Непосредственное знакомство с немецкими институциями и общественным устройством во время долгой службы в Прибалтике снабдило Валуева своего рода эталонным образцом для сравнения с Россией. Знание же отличной от русской институциональной организации весьма углубило его понимание проблем русской системы, и на протяжении всей своей службы Валуев стремился прояснить связь между европейской историей и событиями современной России.

Помимо этого, до назначения министром внутренних дел Валуев пять лет был гражданским губернатором в Курляндской губернии, а после возглавлял два департамента Министерства государственных имуществ при М. Н. Муравьеве. Проницательное перо[197]197
  К тому времени Валуев уже написал записку «Дума русского», которую отправил в том числе и Константину Николаевичу. – Примеч. пер.


[Закрыть] и умелое решение служебных задач привлекли к нему внимание влиятельных особ, близких ко двору (вроде великого князя Константина Николаевича, великой княгини Елены Павловны и князя В. А. Долгорукова), и к концу 60-х Валуев стал уже незаменимой фигурой для министерства Муравьева. Все указывало на то, что Валуеву уготовано министерское кресло: к 1859 году он был уже тайным советником (чин III класса), одним из наиболее высокопоставленных чиновников Империи, – редкому директору департамента удавалось достичь подобных высот.

Назначение Валуева министром внутренних дел отражало перемены, произошедшие как внутри русского чиновничества, так в министерском правительстве. Валуев не являлся ни личным другом государя, ни человеком, аффилированным с придворными или высшими министерскими кругами. Пусть в известной мере его назначению и способствовали граф В. Н. Панин, князь Долгоруков, Муравьев и, несомненно, великий князь Константин Николаевич [Валуев 1961, 1: 104], как их рекомендации, так и одобрение Александра проистекали из демонстрируемых Валуевым профессиональных способностей и выражаемых политических воззрений, особенно по крестьянскому и дворянскому вопросам [Starr 1972: 178–179].

При этом Валуев был весьма амбициозен. После отставки в 1858 году А. И. Левшина он вступил в прямое соперничество с Николаем Милютиным за пост товарища министра внутренних дел. И действительно, в марте 1859 года – незадолго до того, как царь наконец уступил просьбам Ланского и назначил Милютина временным товарищем министра, – петербуржские слухи упорно прочили на этот пост именно Валуева. Дневниковые записи 1859–1861 годов нередко выражают его недовольство ролью подчиненного Муравьева в Министерстве государственных имуществ и отсутствием независимости. В январе 1861 года князь Долгоруков способствовал назначению Валуева управляющим делами Комитета министров, а уже в следующие пару месяцев пошли разговоры, что он станет следующим министром то ли финансов, то ли государственных имуществ [Милютина 1899: 59–64; Валуев 1891: 48, 140–152, 273; Валуев 1961, 1: 103].

Назначение Валуева в апреле 1861 года министром внутренних дел с удалением из ведомства Ланского и Милютина было обдуманным шагом Александра навстречу уязвленному освобождением крестьян нобилитету. Сам Ланской прошения об отставке не подавал. Когда освободительное законодательство было должным образом подготовлено, Александр рассудил за лучшее устранить обоих руководителей, прямо ассоциировавшихся с триумфом министерской бюрократии в Редакционных комиссиях. Проведение же процесса освобождения царь был склонен вверить Валуеву, чью кандидатуру поддерживало и дворянство, которому, по сути, было отказано в сколь-нибудь значимом участии в предшествовавшей законотворческой работе. По выражению П. Д. Стремоухова, тогдашнего нижегородского губернского предводителя дворянства (впоследствии занимавшего в валуевском МВД ряд высоких должностей), «назначение Валуева… [явилось] одним из признаков поворота во внутренней нашей политике, в смысле более внимательного отношения к дворянству и к его интересам».

Впрочем, ошибочно полагать, что единственным фактором, определившим назначение Валуева, была его позиция относительно дворянства и освобождения. Предстояла еще гигантская работа по урегулированию отношений между помещиками и крестьянами, а равно и множество прочих кропотливых задач. Репутация Валуева как конструктивного критика существующих государственных и общественных институтов и вместе с тем блестящего и энергичного руководителя, несомненно, оказала влияние на выбор Александра. Особенно учитывая столь близкую ему идею о «преобразованиях сверху», не потерявшую привлекательности и в 1861 году. На первом же приеме Александр объявил своему новому министру о том, что желал бы «порядка и улучшений, которые ни в чем бы не изменили основ правительства»[198]198
  [Валуев 1961, 1: 104].


[Закрыть]. То есть уже с самого начала Валуев столкнулся с традиционной для его ведомства дилеммой: каким образом следует сочетать «порядок и улучшения», не подрывая при этом «основ» самодержавного правления? Найденное же Валуевым решение данной дилеммы определит всю дальнейшую историю МВД в постосвободительную эпоху.

Подобно Ланскому и Перовскому, Валуев прекрасно осознавал чрезвычайное влияние своего ведомства, позволявшего ему с полным правом участвовать в самодержавной политике. Но министерские обязанности он понимал куда шире простой организации работы МВД и свое положение употреблял для формирования целостной внутренней политики государства. Как-то в беседе с князем Долгоруковым Валуев определил русское самодержавие как «министерскую олигархию», и в роли подобного «олигарха» ему практически не было равных. Он был куда деятельнее Ланского[199]199
  Которого ко времени отставки за глаза титуловали «старцем». – Примеч. пер.


[Закрыть] и не дозволял своим помощникам и директорам департаментов проявлять излишнюю инициативу ни в общеполитических вопросах, ни даже во внутриминистерских делах. Валуев стремился запечатлеть свое политическое видение во всем облике МВД, ожидая, что его взгляды разделят и высшие министерские чины. Он был чрезвычайно плодовит на проницательные меморандумы и законопроекты и собственноручно составил множество важных программных документов МВД. На высших министерских должностях в головном ведомстве он желал видеть людей компетентных, верных и политически благонадежных. Собрав под своим началом тихих консерваторов, Валуев радикально переменил всю политическую направленность и облик министерства, еще недавно представлявшегося убежищем прогрессистов в духе Милютина. Да Валуев и не сработался бы со столь активным в слове и деле помощником, каковым являлся Милютин, вне зависимости от его конкретных политических взглядов. Это видно из назначения товарищем министра А. Г. Тройницкого, которому была отведена относительно скромная роль в валуевском министерстве[200]200
  Их переписка содержит множество ценнейших сведений о той эпохе, см.: П. А. Валуев и А. Г. Тройницкий Ц Русская старина. 1899. Т. 99. Июль. С. 225–240; Август. С. 467–480; Сентябрь. С. 697–706; Октябрь. Т. 100. С. 231–239. Служебная сводка Тройницкого хранится в ЦГИА СССР. Ф. 1162. Оп. 6. Д. 555. Также см. [Никитенко 1955, 3: 76].


[Закрыть]. Что, конечно, отнюдь не означает, что Валуев не прибегал к помощи служащих канцелярии, чиновников для особых поручений или директоров департаментов, – однако же свои обязанности они исполняли в строгом соответствии с политическими взглядами и устремлениями самого Валуева. Он был человеком феноменальной работоспособности, чьи министерские будни, подробно отраженные в дневниках, свидетельствуют о все возраставшей нагрузке, возлагаемой на плечи министров, а равно и об их ключевой роли в функционировании самодержавной системы. Типичный рабочий день Валуева включал заседания Государственного совета, затем Комитета министров, Польского и Кавказского комитетов, а кроме того, целый ряд всевозможных особых совещаний, законотворческих комиссий и тому подобных собраний. Удивительно, как Валуеву вообще удавалось выкроить время, чтобы заниматься внутренними делами еще и самого МВД, так что в этом отношении вклад министерских чиновников трудно переоценить.

Валуев прекрасно понимал, каким могуществом облечена министерская бюрократия: царская власть была ограничена (пусть и не всегда предсказуемым образом) нетривиальностью государственных задач, решение которых требовало чисто бюрократических навыков, а также организационным влиянием министерской олигархии. Валуев считал, что история творится глубинными, безличностными силами, которые после Крымской войны еще более огранили самодержавную власть. По его выражению, царь мог росчерком пера отменить любой закон, но был не в силах хоть на копейку изменить курс рубля на петербуржской бирже[201]201
  Валуев утверждает, что прямо заявлял о том же Александру II в августе 1861 года. См.: Граф П. А. Валуев о положении России в 1882 году // Минувшие годы. 1908. № 10. Сентябрь. С. 25–31.


[Закрыть]. Однако же, будучи министром, Валуев отлично понимал, что без внятной поддержки со стороны царя о вершинах самодержавной политики можно было и не мечтать. Кроме того, существенное значение имела поддержка коллег-министров и прочих влиятельных государственных деятелей. Дневники отражают чуть ли не одержимость Валуева, с одной стороны, царским одобрением деятельности МВД, а с другой – тем, что он расценивал как недальновидность, некомпетентность и недобросовестность высших сановников империи, бок о бок с которыми ему приходилось работать. Если Ланской был всей душой предан делу освобождения и других преобразований, то Валуев применял все свое политическое чутье к спасению самодержавия от угрожающих сломить его внутренних слабостей и внешних сил. Благодаря этому он оказал на будущее МВД куда большее влияние, нежели Ланской.

Политические воззрения Валуева позволяют лучше уяснить эволюционные процессы внутри самодержавия и МВД после 1861 года. Его идеология представляется весьма удобной точкой отсчета для сопоставления точек зрения по самым разным вопросам прочих высокопоставленных русских чиновников: Валуев был равноудален как от «просвещенной» партии (великого князя Константина Николаевича, Милютина, Головина и даже Лорис-Меликова), так и от ригористичных консерваторов, вроде графа Д. А. Толстого или К. П. Победоносцева. Валуевская ниша располагалась где-то в середине разномастного русского политикума, но этот «просвещенный консерватизм» существовал отнюдь не в безвоздушном пространстве[202]202
  Выражение «просвещенный консерватизм» принадлежит, вероятно, Д. А. Милютину; см. в биографическом очерке Зайончковского [Валуев 1961,1:42].


[Закрыть]: невзирая на блестящие аналитические выкладки и инновационные программы, новые вызовы 60-х годов, вкупе с традиционным наследием самодержавных институций и политики, утвердили его поборником неколебимой автократии с опорой на прочное и лишь несколько им пересмотренное представление о «министерской», административной власти. И в этом смысле напряженность валуевской мысли с точностью отражает напряжение, встроенное в идеологию и институциональную структуру МВД.

Уже с первых лет своей службы Валуев зарекомендовал себя пылким критиком самодержавной системы, доставшейся Александру II от отца. Составленная им в 1855 году записка «Дума русского» почти сразу привлекла внимание великого князя Константина Николаевича и великой княгини Елены Павловны [Валуев 1891: 349–360]. Константин Николаевич даже издал циркуляр для своих подчиненных по Морскому министерству, содержавший выдержки из валуевской критики. Так, обращаясь к причинам поражения России в Крымской войне, Валуев задается следующим вопросом: «…благоприятствует ли развитию духовных и вещественных сил России нынешнее устройство разных отраслей нашего государственного управления?» – на который тут же дает неутешительный ответ:

…отличительные черты [нашего государственного управления] заключаются в повсеместном недостатке истины, в недоверии правительства к своим собственным орудиям и в пренебрежении ко всему другому. Многочисленность форм подавляет сущность административной деятельности и обеспечивает всеобщую официальную ложь. Взгляните на годовые отчеты. Везде сделано все возможное; везде приобретены успехи; везде водворяется, если не вдруг, то по крайней мере постепенно, должный порядок. Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды или полуправды, – и редко где окажется прочная плодотворная польза. Сверху блеск; внизу гниль[203]203
  [Там же: 354].


[Закрыть].

В «Думе русского», а после еще и в записке от 2 октября 1856 года, поданной им – тогда губернатором Курляндской губернии – в Комиссию о губернских и уездных учреждениях (занимавшуюся вопросами уменьшения корреспонденции и упрощения процедур), Валуев хлестко проходился по формализму, чрезмерной централизации министерской системы и недостатку единства между институтами правительства и его верхушкой[204]204
  См.: Материалы, собранные для Высочайше учрежденной Комиссии о преобразовании губернских и уездных учреждений. Отдел административный (Ч. I. Отд. 4. С. 197–206); [Валуев 1891: 355–356; Starr 1972: 179].


[Закрыть]. Валуев утверждал, что чрезмерная централизация подавила взращивавшийся Сперанским департаментализм, подразумевавший независимость различных административных инстанций, наделенных равно легитимными полномочиями. Но и в 50-е годы Валуев уже тщательно отделял децентрализацию министерских полномочий и самодержавную власть: последняя для него как была, так и осталась неприкосновенной. Говоря же о недостатке единства, он с негодованием указывал на то, что министры были склонны «действовать, по возможности, особняком», не поддерживая начинаний друг друга и не преследуя общих целей, но лишь «ревностно применяясь к правилам древней системы уделов»[205]205
  Валуев неоднозначно относился к министерской децентрализации, поскольку чиновникам среднего и низшего звена недоставало компетенции. Существующая система централизации не удовлетворяла его главным образом тем, что была неэффективной: на непосредственное рассмотрение министру передавалось такое количество важных вопросов, что он был просто не в состоянии принять все необходимые решения, которые тогда принимались директорами департаментов или столоначальниками (в чьих способностях принимать подобные решения Валуев, очевидно, сомневался). Предполагалось, что министр должен принимать все важные политические решения, – и именно в таком духе Валуев пытался руководить МВД во время своего семилетнего пребывания на министерском посту. См. [Валуев 1891: 355; 1961,1: 100,120–121].


[Закрыть].

Характерно, что подобной критической позиции в отношении самодержавия как системы государственного управления Валуев неизменно держался и на протяжении последующих 25 лет. Так, уже в 1882 году он писал: «…мои коллеги и я были les grandes do-mestiques, а не les grandes serviteurs de letat…» — то есть не «государственными», но сугубо «государевыми» слугами. Положение министров он характеризовал как «азиатское, полурабское или первобытно патриархальное, с условиями времени несовместимое отношение государственных слуг к государю, – не столько по формам, сколько по привычкам и понятиям»[206]206
  [Валуев 1908: 29–30]. См. также [Валуев 1961, 1: 74, 98-102, 144; 2: 48].


[Закрыть].

Своих коллег по цеху Валуев критиковал за неспособность преодолеть рамки своих сугубо институциональных интересов, шире взглянув на важные политические вопросы. Безотносительно того, что себя Валуев изображает в самом выгодном свете, всегда готовым подставить плечо, его наблюдения за характером политики в высших правительственных кругах многократно подтверждаются источниками[207]207
  См., например, [Никитенко 1955, 3: 1-17, 48, 90–92; Милютин 1950, 3].


[Закрыть].

Политическая мысль Валуева в значительнейшей степени опиралась на примеры, почерпнутые как из русской, так и из европейской истории. Скажем, фигуры Николая I и Петра Великого являлись ключевыми для его понимания самодержавия и роли государственной власти в эпоху после освобождения крестьян. Николаевское время представлялось Валуеву эпохой застоя, неведения о стихийных исторических силах перемен, шовинизма и слепого антизападничества. Он нередко нападал на бездумных консерваторов, славянофилов и «политических старообрядцев», которых ассоциировал с азиатскими, темными силами допетровской России. Валуев откровенно презирал шовинизм и вдохновленную подобными настроениями внешнюю политику. Все это определило его умеренную позицию по польскому вопросу и строгую оппозицию русскому вмешательству на Балканах в конце 70-х годов[208]208
  [Валуев 1908:28; Валуев 1961,1:71,206–211; 2:102,363–364; Валуев 1891: 5-22].


[Закрыть].