Текст книги "Чародеи и чародейки на Руси (сборник)"

Действительно, когда сенат приступил к рассмотрению и исследованию «часто помянутых червяков», которые присланы были «как не ложные о тех чародейственных порчах доказательства», дьявольские червяки оказались запечатанными «казенною устюжской провинциальной канцелярии печатью». Вскрыли печать и нашли, что дьявольские червяки – «не иное что, как засушенные простые мухи, которые женка Федосья Мезенцева, чтобы, с одной стороны, удовольствовать требование судьи майора Комарова, а с другой, чтобы избавить себя от больного истязания, наловив в избе той бабы, где она под караулом содержалась, ему представила, а он, как видно, сам столько же суеверен и прост был, что распознать их с червяками не мог, но как такие представить в высшее правительство не устыдился».

Затем сенат объясняет «начало всего сего сумасбродного дела и такового же по оному следствия», что совершенно почти тождественно с такими же сумасбродными делами, которые производились в Саратове; о мнимых чародеях и чародейках Прасковье Козыревой, Аграфене Безжуклой, Аграфене Семавской, Иване Полякове и купце Даниле Смирнове. В наших делах о чародеяниях все принимали участие – и бабы, и попы, и лекаря, и чиновники. В сенатском деле – тоже: «нисколько беспутных, как выражается сенат, девок и жёнок, притворяясь быть испорченными, по злобе и в пьянстве выкликали имена вышеобъявленных несчастных людей (т. е. мнимых чародеев), и при том называли мужчин батюшкою, женщин же матушкою; соседи, услышав о том, приступили к ним с угрозами, чтоб они в тех порчах признались добровольно, потом пришли cотские, кои, не удовольствуясь угрозами, стали их сечь и мучить». Боясь пытки в городе, которою угрожали мнимым чародеям, они объявили себя колдунами. Их привезли в город и стали допрашивать под плетьми. Боясь разноречить, мнимые чародеи и под плетьми показали то же, что показывали прежде, справедливо опасаясь передопросов и новых пыток. «Вот первоначальное основание!» восклицает сенат: «вот все доказательства колдовства их, по которым присутственное место оных бедных людей в чародействе изобличенными признало, яко действительных чародее к к жестокому наказанию осудило безвинно. В то же самое время (продолжает сенат), когда ложь, коварство и злоба кликуш торжествовали над невинностью», не только оставлены они без всякого истязания, которого, однако ж, как сущие злодейки, они достойны, но тем же самым дана им и другим полная свобода и впредь производить бесстрашно таковые же злодейства».

Сенат, однако, определил мнимых чародеев освободить, кликуш высечь плетьми публично на мирском сходе, а судей их – воеводу Дмитриева, товарища воеводы Комарова и секретаря – отрешить от должности и никуда не принимать[14]14
  Поли. Собр. Зак., Т. XIX 13427.


[Закрыть].

Так мало-помалу то плетьми, то логическими убеждениями вытеснялись из русского народа безобразные cyeвeрия древней Руси, или – так как в сущности это одно и то же – эпические отношения к природе и к явлениям жизни. Правда, эти эпические суеверия перешагнули и в девятнадцатый век и стоят рядом как с земскими, так и с новыми судебно-мировыми порядками, однако, молодое поколение русского народа, воспитываемое в новых школах, имеет уже несколько более широкое мировоззрение, чем секунд-майор Комаров, воевода Дмитриев и другие подобные им русские чиновники конца XVIII и начала XIX века, принимавшею мух за дьявольских червяков.

Впрочем, мы позволим себе впоследствии, на основании более новых архивных дел, показать, насколько древние верования продолжают идти рука об руку с новыми порядками, коими мало-помалу обставляется общественная жизнь русского народа, и как современные «лихие бабы» из более высших слоев русского общества продолжают направлять наши общественные порядки на стезю старых суеверий.

_{К о н е ц.}

Мнимые видения и пророчества

Бытовые очерки XVIII века.

В каждой исторической эпохе наблюдаются явления, до некоторой степени только ей свойственные и заметно отличающие ее от других эпох. Это те явления, которые характеризуют робою рост общественной мысли: явления эти могут быть очень мелкие, почти совсем ничтожные; но из совокупности их и из сопоставления с другими явлениями часто возникает представление о целой эпохе, облик которой как бы сам собою выступает среди этих мелких деталей.

Предлагаемые здесь бытовые очерки, выхваченные из русской жизни XVIII века и сохраненные архивами, мы надеемся, достаточно объяснять рядом повторяющихся, почти тождественных явлешй, как медленно совершался у нас росте общественной мысли даже после того, как ей дан был сильный толчок событиями, приготовившими переход России к новой, так сказать, европейской жизни.

I. Корнилка-пророк

25-го января 1701 года из Преображенского приказа в Приказ земских дел был прислан стрелец Мишка Балахнин, который обвинялся в том, что разглашал о каком-то Корнилке-пророке.

В письменном извете, поданном стрельцом Мишкою, значилось:

«Суздальского уезду, вотчины Ивана Кулова, деревни Рогатины, дворовый человек Корнилка Фадеев, будучи на пустоши Агапихе, говорил многие сбивательные вещи к воинственному делу и смертные часы: в кое время кому умереть узнавает многим людям в предбудущие годы, за десять лет и больше, и эти сбывательные вествовательные слова над многими людьми сбывались».

Что же это за «сбивательные вествовательные слова»?Давно когда-то, когда стрелец Мишка был в деревне Рогатине и вместе с другими сельчанами «сено в стоги ставили на пустоши Агапихе», случился тут и Корнилка.

– Оглянись назад, – сказал Корнилка Мишке.

Тот оглянулся. На березовом пне бегал человек «в образе Корнилки». Из дела не видно – сам ли это Корнилка очутился на березовом пне и бегал по нем, или это был только «образ Корнилки. Но только этот «образ» оказался пророком.

– Азов будет взят в пятницу, – говорил этот пророк: – а племянник твой, Мишка, – Ивашка умрет через пять лет.

Потом Корнилка принес кисть рябины и подал ее Мишке.

– На, ешь рябину.

Стрелец начал есть.

– Не ешь, Мишка, – останавливал его бывший тут же на работе крестьянин: – Корнилка положил в кисть ящерицыно жало.

Какое у ящерицы жало – это ведомо, вероятно, одному только Мишке.

– Как я съел кисть, – говорил Мишка в приказе: – стала мне, Мишке, быть тоска и нашел туман.

А Корнилка-пророк не унимался.

– Ступай в Харьков жить, Мишка, – говорил он: – коль будешь там жить, государю царю Петру Алексеевичу и царевичу Алексею Петровичу будет жить по 90 лет, а не пойдешь в Харьков – им, государям, век мал будет.

Началось «дело». Еще бы – ведь, глупый стрелец говорил «государево слово». Притащили припутанных к этому делу Корнилку-пророка и других свидетелей. Начались допросы, передопросы, очные ставки, путешествия в застенок, «пристрастие» с дыбой и кнутом – всё как следует.

Оказалось, что бедному Корнилке было всего двенадцать лет, когда он, по показанию стрельца Мишки, якобы пророчествовал о взятии Азова, о том, что если болтуна Мишку пошлют в Харьков, да еще наградят за его вранье, то государи будут жить до 90 лет, а не наградить Мишку, и «им, государям, век мал будет». Мнимый пророк, конечно, показывал, что он ничего подобного не говорил. Свидетели тоже не подтвердили вранья глупого стрельца, и злополучный Мишка вместо Харькова пошел в Сибирь, в Даурские остроги, да еще «был бит батогами нещадно».

Видно, что бедный стрелец Мишка жил преданиями доброго старого времени, когда при благодушном царе Федоре Алексеевиче, а кольми паче при «тишайшем» родителе его, за такие пророчества мнимых пророков за святых почитали и всяким добром ублажали. Но Мишка жестоко ошибся. Известно, что когда святейший синод преподнес государю Петру Алексеевичу «докладные пункты», из коих в пункте 10-м вопрошал синод: «когда кто велит для своего интересу или суетной ради славы огласить священникам какое чудо (или пророчество) притворно и хитро через кликуш, или через другое что или подобное тому прикажет творить cyeвepиe», то блаженный и вечной славы достойный памяти его императорское величество на это собственноручно написал: «Наказанье и вечную ссылку на галеры с вырезанием ноздрей».

Так-то промахнулся и стрелец Мишка с пророком Корнилкою. Корнилку отпустили, а Мишку отослали в Даурские остроги «на вечное житье».

II. Огненный змий о семи главах

Это было в 1728 году. Знаменитый Феофан Прокопович, архиепископ новгородский, доносил правительствующему синоду, что содержавшийся в Москве в келейной конторе «по некоторому делу» села Валдая поп Михаил Иосифов объявил, что когда он содержался по тому же делу в новгородском архиепископском доме, при разряде, в конторе раскольнических дел под арестом, то приходил к нему келейник Иаков Алексеев и говорил ему такие слова: «что-де было ночью на небе видение, якобы летал над новгородскою соборною церковью змий огненный о семи главах, который взялся от Ладоги и вился-де над тою церковью и над домом нашим (Феофана Прокоповича, архиепископским) и над Юрьевым и над Клопскими монастырями, а потом полетел к Старой Русе. И в том-де будет как дому, так и монастырям не без причины; которое-де видение и многие граждане видели, а кто именно – того не сказал».

Само собою разумеется, что раньше этого донесения синоду, когда Феофану Прокоповичу доложили только об этой болтовне про «огненного змия», он тотчас же велел раз следовать – что и как. В новгородскую консисторию полетел указ: «вышеозначенного келейника Иакова о вышепоказанном видении допросить обстоятельно, и если дойдет до телесного розыска («телесный розыск» – хорошее выражение для пытки), то отослать к мирскому суду, куда надлежит».

Началось «дело об огненном змие». Взяли к допросу и попа Михаила, и келейника Иакова. Последний запирался. Он твердил, что «никогда у него, Иакова, с ним, попом, таковых речей ни о каком видении нигде не бывало и ни от кого о том не слыхал, а все-де то показано им, попом, на него, Иакова, напрасно».

Взялись за попа.

– Слышал ты от него таковые речи?

– Подлинно слышал, токмо не в раскольнических дел конторе.

– А где же?

– В луковной палате, в которой я тогда содержался под арестом.

– А для чего ты прежде не то показал?

– А то я показал беспамятством своим.

Свели допрашиваемых на очную ставку. Бились, бились с ними – каждый стоит на своем: «Ты сказывал?» – «Нет, не сказывал».

«А и с очной ставки как он, Яков, так и объявленный поп говорили те же речи и подписались в том между собою ведаться гражданским розыском».

А гражданский розыск – это уже пытка, застенок.

Что же это заставило попа выдумать такую небылицу о «змие»? А что он сам выдумал её – в этом едва ли может быть сомнение. Он, как видно из дела, был под судом «по некоторому делу», сидел под арестом и в Новгороде, и в Москве. Сначала его судили в Новгороде, потом перевели в Москву – и опять судят «по тому же некоторому делу». И вот, тут, сидя под арестом, он додумывается до «огненного змия о семи главах» и плетёт уже на Новгород: «там-де «не говорили о «змие», когда я там сидел и судился». И кто же говорил? – Какой-то Яков, «келейник судьи архимандрита Андроника». В этом, кажется, и вся разгадка: судил его, вероятно, этот самый Андроник… Так вот и надо насолить ему «огненным змием», хоть через его келейника. А что значит, что змий вился над новгородским собором да над архиепископским домом, да над монастырями Юрьевым и Клопским, а потом полетел к Старой Русе – это-де пускай сами судьи раскусывают, да на ус себе мотают…

И вот, преосвященный Аарон, епископ корельский и ладожский (не даром и «змий взялся от Ладоги»), в консистории которого, в Новгороде, производилось следствие о таинственном «змие» и шли допросы попа Иосифова и обвиняемого им судейского келейника Якова, доносят Феофану Прокоповичу, что оба допрашиваемые уперлись на своих прежних показаниях и требуют «гражданского розыска» – а этот «розыск», конечно, зацепит и других… Всем им думает насолить попавшийся «по некоторому делу» злополучный поп.

Получив это доношение епископа Аарона и новгородской консистории, Феофан Прокопович обо всем доносит синоду, руководствуясь заключением Аарона и консисторского доношения: «А понеже-де, когда оной Яков отошлется по силе того нашего прежнего определения к гражданскому суду, тогда-де для надлежащих при том доказательств и очных ставок востребуется, может быть, и оный поп Михаил. Но без нашего определения отсылать его, попа, в гражданский суд опасно, и требуют на то нашей резолюции. Того ради, сим предложив вашему святейшеству, требую на вышеобъявленное благорассмотрительные от святейшего правительствующего синода резолюции. Вашего святейшества нижайший послушник, смиренный Феофан, архиепископ Новгородский».

Удалось ли, однако, попу Михаилу насолить «огненным змием» кому он хотел насолить, – из дела не видно.

III. Тотемский праведный Ной.

21-го июля 1735 года, в городе Тотьме[15]15
  Город в России, основан в 1137 году, административный центр Тотемского муниципального района Вологодской области.


[Закрыть], на крыльце Тотемской воеводской канцелярии сидел тотемский Окологородской волости, крестьянин Степан Харинский. У Степана было дело в канцелярии; а так как наш мужик вообще недолюбливает всякое приказное дело даже теперь, – а тогда он и подавно ненавидел и боялся воеводских ярыжек, – то Степан и находился в мрачном расположении духа. Но это бы еще ничего. Только на него вдруг нашел дух пророчества.

– Сего лета в Тотьме будет мор на людей, – сказал он сидевшим тут же на крыльце мужикам и канцелярским сторожам.

– Что ты! какой мор?

– Мор на людей, и вымрут все люди, и останусь я один.

– Как же так? С чего это?

– Так… А в Вологде весь скот выпадет, – продолжал тотемский Ной.

На Ноя сейчас же, конечно, донесли канцелярским ярыжкам тотемские Булюбаши[16]16
  Здесь в значении «доброхоты».


[Закрыть]. Воеводская канцелярия тотчас же донесла о глупых словах мужика тайной канцелярии, как о государственном преступлении. Умны же были, значит, и тогда охранители!

А бедный Ной уже сидел под арестом.

10-го апреля 1736 года, почти через девять месяцев после произнесения мужиком глупых слов, из тайной канцелярии последовал в тотемскую воеводскую канцелярию указ: «пытать Степана – нет ли у него сообщников, и в какую силу он это говорил?»

«Сообщники» в глупости и невежестве! – да таким «сообщником» была у него почти вся Pocсия!

Пытают дурака. «Говорил?» – «Нет не говорил», А Булюбаши настаивают на своем: «говорил».

В этот день – 10-го апреля – бедный Ной и умер. Не сбылось его пророчество…

Сколько надо было иметь государственного ума, чтобы «вчинать» дела о подобном вздоре и за этот вздор губить людей!..[17]17
  Можно с высоты сегодняшнего знания попенять автору на его излишнее благодушество – за последние только 20 лет с 1996 по 2016 годы раз 10 объявлялось о наступлении очередного конца света и каждый раз мошенники обогащались на легковерии впадавшего в истерики населения, чего бы не было, если бы против подобных кликуш вовремя «вчинались дела».


[Закрыть]

IV. Неудавшиеся мощи.

17-го февраля 1739 года во дворец явился отставной барабанщик Григорий Сорокин и потребовал, чтобы его представили императрице Анне Иоанновне. Старик ветхий-преветхий.

– Зачем? – спрашивают.

– Для объявления её императорскому величеству тайного дела.

Старика, конечно, берут и ведут к доброму Андрею Ивановичу Ушакову.[18]18
  Андрей Иванович Ушаков (1672–1747) – русский военный и государственный деятель, сподвижник Петра I, генерал-аншеф, граф (c 1744), начальник тайной розыскной канцелярии в 1731–1746 гг.


[Закрыть]

– Ты кто? – любезно опрашивают старика.

– Был я прежде крестьянин дворцовый Тамбовской Старой волости и в прошлом в 1702 году отдан в рекруты и поступил в Кронштадтский гарнизон, а потом барабанщиком в Первый морской полк. Тому ныне Лет с пять отставлен.

– А какое такое тайное дело имеешь ты объявить её императорскому величеству?

– Когда я служил в Кронштадте и стоял на карауле, в самую заутреню святой Пасхи у меня родился сын и во сне мне явился Господь…

– Так ты, стоя на карауле, уснул?.. Продолжай.

– Виноват, ваше сиятельство, ненароком.

– Ну, что ж дальше?

– Ко мне явился Господь и рек: сын-де твой будет свят… А потом через два года сын мой умре и погребен в Кронштадте при церкви Богоявления.

– Что ж из этого?

– Из этого я, ваше сиятельство, полагаю, что тело сына моего лежит в земле нетленно… Прикажите, ваше сиятельство, вырыть его из земли и освидетельствовать.

– А какое же тайное дело?

– Другого тайного дела, ваше сиятельство, я не имею.

– Для чего же ты осмелился беспокоить её императорское величество?

– Да вот об сыне, ваше сиятельство, да попросить государыню по бедности моей дать мне что-нибудь денег на пропитание.

Этого старого дурачка даже и не пытали: уж слишком наивна была его просьба – открыть мощи его сына! Но умысел другой тут был – и Андрей Иванович сразу смекнул в чем дело. Он довел старого лгунишку до того, что тот сам сознался во лжи: никакого сна он не видел и о мощах приплел только так, на всякий случай, чтобы попасть во дворец и попросить деньжонок на бедность.

Доложили государыне. Андрей Иванович, по привычке, хотел-таки, для порядка, постегать кнутиком старого дурака и сослать в каторжную работу; но императрица, принимая во внимание его старость, всемилостивейше повелела заточить его в отдаленный монастырь на вечное житье.

V. Непризнанный апостол

25-го августа 1740 года в синодальную канцелярию пришел какой-то странник, в духовном одеянии и просил «допустить его до первого в синоде apxиepeя».

Пришлец назвал себя Алексеем Афанасьевым, дьячком церкви Николая чудотворца, что в селе Ореховом-Погосте, владимирского уезда, стану Ловчего-Пути, и говорил, что он имеет объявить «первому apхиерею» о какой-то ереси и «некие тайности».

Его ввели в присутствие синода.

Пришлец поклонился и начал говорить… незнаемым языком.

Какой это язык – никто не знал, да и сам диковинный панглот[19]19
  В значении «полиглот».


[Закрыть], конечно не ведал, что он болтает на «незнакомом языке», не существующем в мирe.

Чудака стали увещевать, чтобы он перестал молоть вздор и заговорил бы по-русски. Он заговорил по-русски – и опять какой-то вздор.

Полагая, конечно, что это какой-нибудь сумасшедший, его вывели из присутствия и посадили под арест.

«Через десять дней безумец, вероятно соскучившийся сидеть под арестом, потребовал, чтобы его опять представили перед синодом. Его привели. Он начал рассказывать разные нелепые видения и такие же нелепые пророчества.

Его опять вывели и приказали доктору его освидетельствовать.

Прошло более месяца. Доктор, свидетельствовавший чудака, медицинской канцелярии лекарь Христиан Эгидий, 30-го сентября подал рапорт, в котором доносил о порученном ему странном человеке, что «при осмотре-де его, помешательства ума у него никакого не признавается, понеже-де он всем корпусом здоров, к тому же и по разговорам ответствовал так, как надлежит быть в состоянии ума, и ежели-де оное помешательство ума у него бывает, то подлежит более рассмотреть при вседневном с ним обхождении».

Но синод, имея в виду, что в словах странного человека замечается «дело не малой важности», отослал его в тайную канцелярию. Куда ж больше! Вали туда всех сумасшедших: там всё разберут – там такие доктора душевных болезней, что современный Шарко перед ними – «мальчишка и щенок», как сказал бы Гоголь.

Взяли бедного дьячка, поставили перед ласковые очи Андрея Ивановича Ушакова и генерал-прокурора князя Никиты Юрьича Трубецкого.

– Рассказывай о своих видениях, – пригласил Андрей Иванович.

– Первое видение было мне в доме моем, сего году в Великом посте, на средокрестной неделе, таким случаем: когда я молился Богу в доме своем наедине, и тогда в светлице, в которой я молился, осиял свет и глас бысть мне, чтоб я объявил в синоде, что многие есть ереси, и блудные дети осквернили церковь и переходят от места на место, и будет-де глад и мор велик и огнь велик и при том был я яко мертв… А об оном о всем слышал я духом и сказано мне то чрез Духа Божий и объявлено мне, что станешь-де ты разными языки говорить…

– И ты говорил? – полюбопытствовал Андрей Иванович.

– Говорил… Того ради я и в святейшем синоде говорил.

– А на каких языках?

– Каким языком и что я говорил – того я и сам не знаю.

Бедный! В какое неловкое положение поставили его сошедшие с неба «незнаемые языки».

Как бы то ни было, нового апостола продолжали допрашивать.

– Второе видение, – объяснял он, – случилось мне во сне, мая на 6-е число сего 740 года, в ночи, таким образом, что Пресвятая Богородица, Спаситель, Николай и Преподобный Сергий-чудотворец шли пешие, а перед ними в позлащенной колеснице ехал, а кто – того я не признал, и при том говорено мне, чтоб я о вышеобъявленном первом видении объявил в синоде.

Но простым допросом не ограничились. Андрея Ивановича ни видениями, ни пророчествами, ни даже «незнаемыми языками» нельзя было удивить. Если б Андрей Иванович жил во время сошествия Святого Духа на апостолов, он бы и этих последних непременно допросил «с пристрастием»: что и как? какие «огненные языки»? откуда сошли? кто свидетель, да не было ли в этом деле сообщников?

Алексея Афанасьева отправили в застенок. Но и там, когда его подняли на дыбу и допрашивали кнутом, он говорил, что показывает сущую правду. Мало того – он и в застенке пророчествовал.

– В будущее лето не будет хлеб родиться, а будет глад и мор – и о том мне было откровение, – твердил несчастный.

Сколько ни бились с ним – он стоял на своем.

Мнимого апостола отправили в Тобольск, а оттуда в Тару. Там он и умер.

VI. Слепой монах Михей, прорицатель взятия Константинополя русскими.

Идея взятия Константинополя едва ли не современна первым зачаткам государственного строя в русской земле. Насколько идея эта была живучею за тысячу лет назад, настолько осталась она таковою и до настоящего времени.

О взятии Цареграда мечтал Олег, вешая свой щит на воротах этого города. О том же мечтали и запорожские казаки, «окуривавшие мушкетным дымом» стены Константинополя.

Мечтали об этом и в прошлом столетии гораздо ранее, чем стали известны миру грандиозные мечтания на этот счет Потёмкина и Екатерины II-й.

О взятии Константинополя мечтал и слепой кирилловский монах Михей, в 1745 году.

В марте 1745 года из московской губернской, канцелярии прислан был в контору тайных розыскных дел некий слепой монах, показавший за собою государево «слово и дело». Его стали допрашивать.

– В мире имя мне было Михайло, – говорил о cебе слепой чернец: – а отец мой, Герасим Андреев, был Кирилова монастыря Белозерского слуга, и в прошлых давних годах умре, а я после отца своего остался в малых летах, и как от рождения моего лет с восемь лежал я в постели, и от той болезни ослеп, и за тою моею слепотою, за неимением себе пропитания, в прошлом 1727 году, по прошении моему, оного Кириллова монастыря архимандритом Иринархом в тот монастырь пострижен монахом, и был в том монастыре по нынешний 1745 год. А сего году в генваре, в последних числах, будучи я в том монастыре, пришед, того монастыря в приказ монастырского правления сказал за собою государево слово и дело, и в том сказывании отослан в белозерскую провинциальную канцелярию, а из той канцелярии прислан в тайную канцелярию, и в той канцелярии показывал я помянутого монастыря на наместника Димитрия, а в чем именно – о том явно в той канцелярии по делу. И по тому моему показанию явился я виновен, и за ту мою вину, по определению тайной канцелярии, для учинения мне наказания, отослан я был в святейший правительствующий синод, и в том синоде учинено мне было наказание плетьми, и, по учинении того наказания, послан я был под начало коломенской епархии в Тульский Предтечев монастырь. А сего марта 11-го числа, будучи в помянутом Предтечеве монастыре под началом, государево слово и дело за собою сказывал я вновь. И по присылке, в Коломенской воеводской канцелярии, о том, что я слово и дело за собою знаю, по второму пункту, я показал для того: как я напредь сего имелся в вышеозначенном Кирилове монастыре Белозерском монахом, и по обещанию моему читывал повседневные молитвы Господу Богу и канон пресвятой Богородицы, а святым тропари и кондаки, и стал во отлучении от того монастыря, и содержался в помянутом Предтечеве монастыре в больничной тюрьме под началом, и вышеозначенных повседневных молитв не читывал; и тогда напала на меня великая печаль, от которой печали пришел я в отчаяние, и в том же марте месяце, а в котором числе – не упомню, в ночи, привязал я в имеющихся при той больнице сенях к брусу веревочную петлю и обвесился, и хотел удавиться. И в то время напал на меня великий страх, и от того удавления из той петли я, незнаемо кем, освобожден, и о том обрадовался и был в веселии. И потом на другой день, в ночи ж, взяв нож, и хотел себя заколоть до смерти, и от того, незнаемо же кем, освобожден же, и нож у меня из рук выпал, и я тогда был дни с три в беспамятстве. И сего ж марта 11-го числа, – продолжал допрашиваемый, – как пришел я в совершенный разум по-прежнему, и того числа часу в седьмом ночи, встав с постели, молился Богу, и, вспомянув вышеозначенное прежнее свое обещание, читал означенная повседневные молитвы, и по окончании тех молитв не знаемо от чего задумался, и облокотясь на стол, немного заснул лёгким сном и в том сне увидел свет и пред собою стоящего человека в белых ризах, наподобие монашеского одеяния, и лицо его сияющее пребезмерно светом, которой говорил мне: мир тебе, раб Божий! и знаешь ли ты меня? – И я сказал, что не знаю. И тот человек говорил: моя-де обитель от твоего обещания шестьдесят поприщ, о чем-де ты и сам сведом, и имя мне Кирил, игумен Новозерский. И говорил мне: чего-де ради отверг ты по обещанию своему повседневные молитвы Спасителю Богу и Пресвятей Богородице и угодникам их? – И я тому Кирилу сказал, что-де мне милости от святых не стало. И Кирил говорил: аще бы-де тебе милости не стало, то бы-де ты издавна зле погибнул, а ты-де и от нынешней смерти нами ж сохранен. И от сего времени тебе заповедую, да ничто же не утаи у себя; однако ж, сам дерзновения такого не имеешь, то поведай чрез правителей, что Богом венчанная государыня императрица Елисавета Петровна по воле всемогущего Бога, и учинен нашими молитвами наследник, благоверный государь Петр Феодорович, и но воле Божией, того ж и наших молитв учинена ему обрученная невеста, благоверная государыня Екатерина Алексеевна. И как будут они в совершенном супружестве, и тогда родят сыны и дщери, и из них един высокая преизыдет, а имя ему будет Петр, и познается во всех языцех, и по воле всемогущего Бога и нашими молитвами по времени возраста его будет государем, и возьмет град, а какой именно – не выговорил, его же и многие цари желать будут, однако-де, по воле всемогущего Бога и нашими молитвами ему дастся, и в то-де время просветится церковь Софии, то-есть премудрость Божия. И рек: cиe есть слово мое не ложно, и будет так, и ты, человече, не убойся – поведай о сем. – А потом тот человек стал быть невидим. И от меня свет от очей отнялся по-прежнему. И об оном видении я никому не разглашал, и об оном о всем показываю сущую правду, в совершенном уме и разуме, а не затевая от себя ложно. А окроме того государева слова и дела за мною нет и за другими ни за кем не знаю.

Казалось бы – чего же лучше! – Взятие Константинополя, хотя в видении имя его и не названо, – но кто же не догадается, что это Константинополь с святою Софиею?

Но Андрею Ивановичу Ушакову этого мало. Он большой скептик, и пророчествам не совсем доверяет, как бы они ни были патриотичны.

И вот, в тайной канцелярии рассуждают таким образом: «Хотя оный монах Михей в оной конторе расспросом якобы об освобождении его, незнаемо кем, от удавления и поколотия до смерти себя ножом и что будто бы было ему некоторое во сне видение и показывал; но тому его показанию верить и за истину принять не можно, понеже, как видеть можно, что о том он показывает ложно (даже стихами заговорил Андрей Иванович), вымышленно, знатно в таком рассуждении, что тому его показанию имеет быть поверено, и через то мог бы он получить себе какое-то награждение, – того ради…» Бедный Михей! непризнанный патриот!

«Того ради, – заключает тайная канцелярия, – ко взысканию в нем сущей правды, сняв с него монашеский чин, привесть его в застенок, и подняв на дыбу, расспросить накрепко – с какого подлинно умыслу и для чего о вышесказанном ложно он показывает, и собою ль то вымыслил, или кто о том ложно показать его научил?»

И вот, из тайной конторы посылается в синод копиист Иван Ярой за иеромонахом, чтобы снять с бедного Михея монашеский чин. Является иеромонах Иринарх, «обнажает» несчастного Михея монашеского чина, остригает на голове его и на бороде волосы – и вместо инока Михея пред грозных судей предстает расстрига Михайло Герасимов.

Михайлу ведут в застенок. Он не выдерживает пыток и винится.

– Все то я показывал, вымысел, затеяв собою ложно, желая получить из-под начала свободу и быть монахом в Кириллове по-прежнему.

Бедный! соскучился о своем родном монастыре, затосковал – и наплел на свою голову.

– А видение?

– И видения такого никогда не видал, и согласия, чтоб ложно о том вымышлять, ни с кем не имел, и никто меня о том не научал, и её императорского величества слова и дела за мною нет.

Его поднимают на дыбу и вновь допрашивают «с пристрастием», накрепко.

«И с подъему говорил то ж, что и в расспросе показал, и в том утвердился».

В тайной канцелярии определено: «за все продерзости… учинить Михайле жестокое наказание: бить кнутом нещадно и сослать в дальний монастырь в заточение навечно».

Вот тебе и взятие Константинополя!

VII. Спиритка XVIII столетия

Проживавшая в Петербурге майорша Элеонора Делувизе, 13-го июля 1747 года, явилась в канцелярию тайных розыскных дел и подала генерал-лейтенанту графу Шувалову письмо на немецком языке, в котором Делувизе жаловалась на мужа, что он 30 лет живете с нею нечестиво и тирански – жалованья и содержания никакого не дает, и оттого майорша терпит голод и холод. Просительница умоляла, чтобы граф Шувалов испросил у императрицы милости, чтобы выдавали ей половину содержания мужа. Наконец, объявила, что имеет еще сообщить императрице тайное, важное дело, если только государыне угодно будет приказать ей о том.

Граф Шувалов доложил Елизавете Петровне, и по её приказанию майорша 16-го июля представила Шувалову записку на немецком языке о «тайном деле».

Записку перевели. В ней майорша рассказывала о своих «пророческих сновидениях», в которых будто бы некий таинственный глас отдавал ей приказания в разные дни.

Вот эти «приказания» в современном переводе:

16-го апреля. «Слушай, Карлевена! я буду семь раз с тобою говорить: примечай, держи тайно, дабы cиe наружу не вышло. Скажи ты сама императрице Елизавете, которая безопасно почивает: смотри на башню сию, во опасении стоящую. Ежели тебе жизнь твоя мила, то скажи ей про все сама, что я ей говорить приказываю, или ты до 20-го числа августа не доживешь».

В чем смысл этих «приказаний» – понять невозможно. И что это за «башня в опасении стоящая»?

Посмотрим другие «приказания».

Апреля в 17 день. «И для того ты не прямо пред сею шатающеюся башнею молишься». Я ответствовала: – Ах Боже! что мне молиться и что молитва моя поможет? – Молися ты так, как обвыкла с 1730 года за нее молиться, cиe хорошо удалося».