Текст книги "Славянский стилет"

– Так он перебрался на Комодо? В теплые края? Хитер, хитер… – удивился Музыкант.

– Ну, не знаю, насколько теплые, и Комодо ли это. Он сдвинулся во времени на четыре миллиона лет назад, как мы выражаемся. И теперь эти четыре миллиона, – это минимум, – надо в той шкуре отработать, постоянно перевоплощаясь. А там – как карма покажет. Нет, даже в звучании нельзя себя приравнивать к таким людям, как Гаутама.

– Кто-кто?

– Гаутама. Принц Сиддхарта Гаутама. В миру. Но более известен как Будда.

– Ну хорошо, тот лысый тебе гарантий не давал, зато ты гарантию его помощникам выдала надежную. Такую, что и для него, в общем, хватило, – сказала Мэрилин, глядя в темный потолок.

– Выдать-то выдала. Такую, какую требовали. А кто мне выдаст? Где теперь преподаватель санскрита? Где гарантия, что он жив? Он улетел вместе с пулями. Я чувствую, я слышу его прощальный голос.

– А ты не жалей о преподавателе. Сама ведь санскрит не забыла? Преподаватели в этой жизни, поверь, найдутся, – сказал Музыкант, глядя в темную пропасть.

– Да, преподаватели найдутся, – добавил Катаяма. – Я их много-много перевидал, и каждый – на своей волне. Зачем тебе чужие волны? Бетти, преподавай лучше себе. Ты сразу почувствуешь разницу и поймешь что, – в самом деле я открываю тебе тайну! – их нет вообще и быть не может. Ты должна понять, что я сказал. А вообще, преподавателям верить нельзя. Ничего страшного, что твой улетел. Скоро ты поймешь, что он освободил тебя из клетки.

– Все мы в клетке, – сказала Мэрилин. – В большей или меньшей. В клетке не страшно и уютно. Но, правда, кроме решеток, ничего не видно. А многим оно надо? Глядеть. Куда, зачем и чем? А тот, кто там – вовне, учить тебя не будет.

– Погляди лучше, куда летим, – сказал Бизон. – И дай мне данные. Все равно лежишь у компьютера.

– Три тысячи метров. Ветер западный. 20 метров.

– Подождем еще. Надо ловить струйное течение. Подозрительно скорость не меняется.

– Что ж тут подозрительного?

– Уж не знаю. Одинаковые ситуации меня начинают тревожить.

– Он набрал Нью-Йорк, своего брокера:

– Джино, рассказывай.

– После второго транша пошел обвал всего, что может падать, и курс остановить не представляется возможным. Восемьсот сорок компаний вошли в сепаратную сделку с нами, как вы и предполагали, и работают по моим инструкциям. Основные показатели ситуации видны в открытых данных, на биржевых сайтах. Закрытая информация сбрасывается на ваш сервер, и все можно просмотреть на телефоне. Мистер Бизон, меня начинает это волновать.

– С чего бы это?

– Не знаю. Я такого еще не встречал, даже в учебниках, и почему-то жутковато.

– Не бойся! Я не Мефистофель. Тот был дохляк в сравнении с нами. И запомни: дна нет! Но и крыши – тоже! Вверх можно лезть сколько угодно. Упереться не во что. Так и лезь, Джино. Лезь, не бойся. Если что – скажешь, я посоветовал. Назови курс.

– Три тысячи девятьсот девяносто девять долларов за акцию. Хочу добавить, что сильно изменились кросс-курсы всех валют.

– Хороший курс. Верно, Джино? А что с валютами?

– Полез вверх российский рубль, белорусский рубль и украинская гривна. Они обломали все фьючерсные сделки и контракты. Валютная биржа закрылась. Официально – остановка главного компьютера. Франкфуртская и Токийская объявили технический перерыв. Пока стоят.

– Ладно, ты же знаешь, мы работаем не за деньги. Мы работаем за идею. Тебе понятно?

– Почти, мистер Бизон.

– «Почти» не считается. Теперь звони каждые полчаса. Началась настоящая война. Все полномочия главнокомандующего у тебя, но парад принимать буду я лично. Пользуйся привилегиями, набирай опыт стратега. Конъюнктуру зажми в кулак, Джино. Пускай пищит, царапается, но из твоей руки она выскочить не должна. Если что – за хвост и об стенку. И крути, Джино, эти карусели, крути, – пока я не явлюсь. А я явлюсь! И посмотрим, кто к тому времени останется участвовать в параде. Работай! – Бизон отключился.

Мэрилин встала, подошла к компьютеру управления и стала просматривать данные. Повернулась к отцу:

– Мы вышли за пределы японских ПВО. Нейтральная зона. Под нами океан. Высота – десять тысяч. Направление – запад. Скорость ветра – 20 метров в секунду.

– Ну и что? А противовоздушная оборона при чем? У нас «Плавающий невидимка».

– А то! – Мэрилин нажала кнопку и, в салоне аэростата вспыхнул свет. Все зажмурились.

– Потуши, потуши! – закричал Бизон. – Я почти заснул.

– Ну, хочешь – спи. Но при свете!

Мэрилин все-таки принесла с собой подарочные наборы ко Дню плодородия. И в темноте, при свете Луны, разобрала и вытащила из коробки все необходимое.

– А ты знаешь, что нас сейчас видно за пятьдесят километров при таком освещении? Или еще дальше.

– Плевать, здесь никто не летает. Глянь в компьютер и поищи воздушные коридоры. Знаешь, почему их не видно? Потому, что их нет. Мы одни. Мы и альбатросы, да и те далеко внизу. Возникнет ли когда-нибудь еще такая возможность быть настолько далеким от цивилизации? Вряд ли. Мы здесь, как на Луне. Наливай!

На полу, на белой скатерти, стояли бутылки с шампанским плюс шесть фужеров, гравированных иероглифами. Все остальное место занимала еда.

– И ты все это волокла на себе? – изумился Бизон.

– Своя ноша тянет слабо. Сам говорил – во мне много тестостерона. И к тому же я – мессия. От меня надо ждать всяческих чудес.

– А как называется шампанское? Не «Цветок миндальной сакуры»? – не унимался Бизон.

– Нет, «Шампань № 5».

– О, я о ней слышал! И сколько ты отвалила за наборы? Честно!

– Не помню, платила кредиткой.

– Маша, надо следить за расходами! Нельзя не помнить, сколько денег отдала за покупку. Такое отношение ведет к разорению! Тебя могли обсчитать!

– Ладно – обсчитать… Впрочем, ты прав, прав, я согласна.

– Я хотел тебя еще спросить: ты разобралась, где умывальник и санузел? Надо помыть руки после такой работы.

– Представь себе, разобралась. Все нормально работает. Мой. Вода из Ганга.

– Ты набрала воды из Ганга?

– Да, а почему ты удивляешься?

– Святая вода! Ее набрала мессия из священной реки! Причем она еще и побывала на священной горе! Как я смогу мыть ей руки? Как?

– Это будет священное омовение.

– Спасибо, Маша! Теперь я все понял. А затем – священная трапеза?

– Я рада, что тебе почти ничего не надо объяснять.

– А я рад, что рада мессия!

Мэрилин вытащила бриллиантовое колье и надела его. Оно переливалось, как живое пламя. Оно горело, словно нимб.

– Для нас сегодняшний день называется по-другому, – сказала она. – Он называется… День рождения! – Мэрилин оглядела всех сталью своих улыбающихся глаз. – Не так уж и далеко от плодородия. Тем более Япония осталась там, а мы здесь. Мы-то здесь, а она там ли? Мы не знаем, не знаем, есть ли сейчас кто-нибудь вообще, кроме нас, на Земле. Это вопрос веры. За священные Небеса, где мы находимся!

Хлопнула пробка, и «Шампань № 5» вырвалась на свободу.

– Ты согласна, сестра? – спросила Мэрилин у Бетти, протянув ей фужер.

– Я согласна, – сказала Бетти, взяв вино.

Мужчины подключились к ним, и «Шампань № 5» моментально стала бестселлером именинников. А следом неторопливо, но все быстрее и быстрее пошли в употребление: крабовые спинки, мясо глубоководной креветки, филе озерной акулы, плавники красного японского карася, мясо клешней омара, котлеты из тунца, обжаренный фазан, мидии с пряностями, икра красная, черная и белая, отварной язык грудного кашалота и морская трын-трава.

Бизон не спал, Бизон ел. Наконец-то кошмары ночи, похоже, ушли, как и положено, в прошлое, и папа мессии пожирал морские деликатесы с таким усердием, что становилось ясно: стресс если и был – убит, мертв и съеден.

– Ну, – повторил в который раз Папа. – За воздушные путешествия!

Все грохнули бокалами, выпили и продолжили бессмысленную болтовню, всегда сопровождающую подобный процесс его неотъемлемой частью, как отряды куртизанок, плетущихся в хвосте боевых порядков Александра Македонского.

Мэрилин включила спутниковую связь и нашла Си-эн-эн. Да, они уже были здесь, пронырливые пожиратели действительности, перевариваемой и превращаемой в информацию. Весь экран занимал заповедный лес и горящие лиственницы и сосны. Среди них, не слишком далеко друг от друга, – показывали разные камеры, – безликими тушами с обломанными винтами лежали вертолеты. Без знаков опознавания, обгоревшие и деформированные.

Си-эн-эн, как всегда, показывал в подробностях и деталях. Опаленные трупы не успевших выпрыгнуть пилотов свисали из геликоптеров. Вот камера переместилась, и оператор стал показывать дорогу, посередине которой зияла огромная воронка с оплавленными, остекленевшими краями.

– Неопознанный летающий объект сбит японскими силами самообороны. В эпицентре температура была не менее десяти тысяч градусов, – комментировала журналистка, описывая происходящие недавно события. – Столб пламени достиг облаков и был зафиксирован, заснят и спектрально проанализирован международной космической станцией. Нетипичность реакции горения наводит на мысль о неземном происхождении компонентов неизвестного и нежданного посетителя священной горы. Но это пока лишь гипотетические размышления…

Она говорила и говорила, плавно изменяя тему, и продвигала теперь мысль, что это, возможно, не НЛО, и не японские вооруженные силы, а гигантская шаровая молния сбила с курса группу вертолетов и, дезориентировав их, вынудила врезаться в землю следом за ней. «Нам вряд ли их понять!» – произнесла комментатор. Так и не объяснив, кого именно: НЛО, шаровые молнии или японские вооруженные силы.

Все пространство вокруг воронки и вертолетов было усыпано гильзами бортовых пулеметов. Камера крупным планом показала их, но неожиданно план убрали. Возможно, что-то сказали оператору по закрытой связи из штаб-квартиры Си-эн-эн. Наконец подъехала полиция, пожарная служба, силы самообороны, служба безопасности, скорая помощь, контрразведывательное управление, служба внешней разведки, представитель императора с многочисленной свитой, комиссия от кабинета министров, силовые структуры духовенства, охраняющие гору, и бригада телеоператоров и журналистов. Все они злобно глядели на Си-эн-эн.

Мэрилин переключила канал и увидела передачу, посвященную панике на фондовых и валютных биржах мира. Да, в двадцать первом веке дела вершатся быстро. Никто не выжидал погоды, уяснив, что на рынке предлагают не пудреную туфту, а реальный продукт, не сопоставимый ни с чем. Не все, правда, сразу поверили в это. Интерактивное участие в торгах и попытки выждать у моря погоды, наблюдая за галсирующими парусниками, пожираемыми кашалотами, превратились в похоронную процессию, которая даже не в состоянии нести гроб. Вот падает на коленки, роняя его, поднимая и снова волоча дальше, поправляет покойничка – свой экономический статус, – поглаживая и целуя его в лоб: не верит, что это все – конец. Кто не успел, тот опоздал – древнейшая формула боев гладиаторов, рулеточных боев и боев на ринге. Когда в подворотне один гомо сапиенс бьет другого по голове и забирает кошелек, то это та же формула. Все во всем.

Компании, производившие микропроцессоры, практически стали банкротами. Уолл-Стрит была завалена кучами бумаги, – такого не видели много десятилетий, – которые гнал ветер. Июньская осень шокировала многих. Мальчики-мажоры сменили тональность лица на минор и неприкаянно бродили по вновь открытому миру: кое-кто, вдребезги пьяный, валялся на лавочках в парках, кто-то глядел с набережной в темную воду.

Так или иначе, пострадала большая часть компаний мира, исключая тех, которые пошли на сепаратную сделку. Лавина финансового шока обесценила бумажки большинства компаний, называющиеся акциями. Основные держатели этих бумажек пытались превратить их в наличные деньги или драгоценные металлы. Подскочило в цене золото. Потирала руки «Де Бирс» – мировая компания по добыче алмазов. Арабы кричали заветные слова и поливали голову нефтью – на их улице был праздник. Основные биржи мира напоминали поле боя к концу битвы. Все деньги съел «Славянский Бизон». Резервы правительства Соединенных Штатов никого не спасли. Остановить работу биржи и выгнать прожорливого «… Бизона» хотелось очень, но жесткая юридическая оборона давно была на позициях, держа наготове крупнокалиберное оружие, направленное против всяческих «де-факто». Резервы не спасли и японцев. Уцелели лишь только компании, производившие периферийное оборудование, тут же влившись в состав «Славянского Бизона» – открытого акционерного общества. «Майкрософт» потерял 33 % и ушел в подполье выжидать. Во время демонстрации компьютера первого поколения, использующего технологию АМ, представители фирмы заявили, что «Майкрософт» принципиально не в состоянии программировать системы, построенные на основе «аналоговой метки», и что более 90 % программирования происходит в режиме электронной рефлексии. Это означает, что программное обеспечение для нового поколения машин будет на 90 % обеспечиваться ими же самими. Это был смертельный удар. Прогнозы футурологов сбывались. Все ядерные державы привели в полную боевую готовность свое оружие. Ситуация в мире становилась неясной. Но от действительности, создаваемой разумом, управляемым неведомо кем, спрятаться было негде.

Мэрилин переключила канал и попала на те же комментарии. Везде одно и то же. Паника и эйфория. Тысячи прогнозов рисовали различные варианты ближайшего будущего: от мировой войны до всеобщего братства. Тьфу ты, дурдом. Она отключила цифровые каналы и перевела селектор на аналоговый прием. Стал слышен шум, треск, помехи метеоритного дождя, бульканье телеметрии. Мэрилин крутила ручку и неожиданно поймала какую-то музыкальную радиостанцию. Звучала старая, знакомая, рок-н-рольная мелодия. И бархатный голос заполнил сразу же объем аэростата. И эти барабаны, выбивающие все из головы. Да-да! Они сразу же добавили гормон счастья в «Шампань № 5». «Лав ми, лав…» Мэрилин где-то уже слышала все это. Мало того – она уже была здесь, сейчас, в этом месте, в этом мире, с той же целью… «Лаав ми, лав ми, лав…» И, схватив за руку Катаяму, добавив громкости, она стала танцевать. Японец не растерялся: русский зек, как-никак, да еще и почти священник. Они закружили вдвоем, не обращая ни на кого внимания. Это магнетическое наваждение так на всех подействовало, что даже Бизон принялся плясать рядом с Музыкантом, обхватившим за талию Бетти. «Лав ми, лав ми, лав…» Певец невозмутимо транслировал из прошлого свою душу. А здесь, в этом мире, прекрасно чувствовали все сквозь время. У чувств, как известно, преград нет. Вот их и не было!

Одинокий астроном-любитель, всю ночь фотографируя кольца Сатурна да спутники Юпитера, решил перестроиться и глянуть под утро на свою любимую Венеру. Телескоп был довольно мощный, с диаметром зеркала 80 сантиметров. Глотнув из бутылки очередную порцию согревающе-стимулирующего напитка – виски «Оранжевая лошадь», он нажал кнопку пуска позиционера, и электродвигатель стал медленно изменять положение зеркала, направляя его фокус в сторону Утренней Звезды, призывно горящей на горизонте. Изображение, захваченное и увеличенное зеркалом, по световодам подавалось в электронный блок и оттуда – на жидкокристаллический экран с диагональю 32 дюйма.

Зеркало разворачивалось. Астроном, развалившись в кресле и закутавшись в шерстяное пончо, – он со своей аппаратурой находился на вершине небольшой скалы, – потягивал «Оранжевую лошадь». На экране неторопливо проплывали созвездия, и астроном стал мечтать, как он наконец-то откроет новую туманность или звезду, или хотя бы астероид – малую планету, пускай даже совсем малую, и назовет ее своим именем. Или нет, он назовет ее «Оранжевая лошадь»! Поскольку она была вместе с ним все эти годы. Вот, вот – смысл жизни! Недаром он тридцать лет сидит здесь, на самой высокой скале, и смотрит по ночам в небо. И даже слушает его. Параллельно зеркалу в его комплексной системе были установлены два гигантских раструба-уха из пластика диаметром пять метров. Внутри ушей, подобных конструкции системы поиска вражеских самолетов времен Перл-Харбора, – чувствительнейшие датчики-мембраны, которые преобразовывали пойманный звук и подавали его в телефоны, закрепленные на голове астронома. Тот не желал только видеть, он хотел и слышать. Музыка Сфер звучала пока только во сне, но вера – великое дело. Верить и ждать. Что может быть прекрасней?

Астроном часто прислушивался к разговорам альбатросов, пролетающих мимо парами или по одному. Одиночки разговаривали сами с собой. Эти птицы напоминали ему себя самого, и он часто воспроизводил магнитофонную запись их разговоров, пытаясь уловить нечто, что, возможно, объединяло их. Его и альбатросов. Позиционер всегда работал на самой медленной скорости перемещения зеркала и ушей. Астроном любил смотреть на неторопливо проплывающие мимо него бесконечные миры – галактики, туманности, двойные звезды… Он их всех знал, своих старых знакомых. Он даже, кажется, чувствовал, какое у кого настроение.

Неожиданно что-то промелькнуло на экране, обдав звездную медитацию странно знакомыми звуками, но совершенно нереальными здесь. Наблюдатель быстро остановил позиционер, вернул его на прежнее место и включил автомат визуального сопровождения объекта. То, что он увидел, заставило допить «Оранжевую лошадь» в два глотка. В небе, на высоте десяти километров, в ярко-голубом освещении наподобие нимба, под музыку, прямо в воздухе, среди звезд танцевали люди! В его ушах гремели звуки гитары, и сильный голос пел о любви. Танцевали мужчины и женщины. Были даже слышны хохот и веселый смех. Астроном увеличил стабилизацию и добавил умножение кратности. Теперь они были прямо перед ним. Веселые сказочные эльфы из звездной страны ожидания. Этого не может быть! Он зажмурил глаза. Это «Оранжевая лошадь»! Открыл один глаз, потом другой. Все было на месте. Астроном покрылся мурашками. «Лав ми, лав ми, лав!…» Контрабас, саксофон, гитара и, конечно, барабаны.

Над океаном! В небе, посередине созвездия Кассиопеи… В лучах восходящего солнца! В центре компании была белокурая красавица в черном платье. Вокруг ее шеи сверкало ожерелье. Астроном онемело глядел на происходящее. Они танцевали и веселились на его территории. Это Его Территория! Здесь не летают даже самолеты! Все это священно, непроницаемо для непосвященных! Он здесь один!!! А им плевать. Десять километров высоты? Ничего, в самый раз для танца. А ты сиди, идиот, смотри, подглядывай в свою трубочку. И вдруг он узнал эту белокурую бестию в бриллиантах. Как же он не догадался! Мэрилин Монро! Это же Мэрилин Монро! Она живая! И вот, как в жизни, веселится и никогда не плачет.

Астроном заплакал. Это боги! Земные боги выбрали себе место для пикника над океаном. А кто же это с ней? Наверняка, Элвис Пресли, он и поет! А это, это… Изображение неожиданно стало быстро смещаться и исчезать. Почему-то остановился двигатель позиционера. А астроном даже не включил видеозапись! Он стал лихорадочно ловить изображение вручную, видоискателем. Но нет, никакого эффекта не было. Праздник, плывущий над океаном, был уже неуловим. Лучи восходящего солнца озарили кромку океана, за которой исчезло чудо или наваждение. Астроном сидел в кресле, опустив руки, и смотрел в океан. Тридцать лет. Волны били о скалы и шептали старую-старую сказку о том, что все было и все будет. Тридцать лет. Допив со дна «Оранжевой лошади» то, что там еще оставалось, выключил аппаратуру и встал с кресла. Легкий океанический бриз дул в лицо. Было ли это на самом деле? Вопрос веры. В доме лежат с полтонны ежедневных отчетов о наблюдениях. Что он напишет сегодня? Тридцать лет. Астроном медленно пошел по каменным ступеням вниз, со скалы. У самого подножия споткнулся обо что-то. Поднял. «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25». Откуда здесь это? Он на острове совершенно один. Присел на каменную ступеньку и открыл первую страницу. Рассвет уже заливал волшебным светом бушующие волны. Тридцать лет. Астроном стал медленно, а потом все быстрее и быстрее листать страницы книги. Он улыбался.

Книга 2

Глава 38

– Эндрю, у тебя баба есть?

– У меня есть жена.

– А баба?

– А жена что, не баба?

– Нет, жена – это жена. – Хаммаршель помолчал и добавил:

– И этим все сказано.

Щелкнул переключателем на пульте. Спросил:

– А мужик?

Эндрю резко повернулся и посмотрел на первого пилота.

– Хэм, ты в порядке? С башкой у тебя в порядке? Зачем мне мужик?

– Не знаю, просто так спросил. Если у тебя нет бабы…

– У меня есть жена!

– … то кто его знает, что тогда тебе нужно. Пить ты – не пьешь. Почти. Не куришь. Фигни никакой отмочить не сумеешь. Побоишься. Нет свободного полета души, короче. Кроссворды всякие разглядываешь. Какое насекомое ползает на спине? Две буквы. Ой, умру с тоски! Да, – резинку жуешь…

– Хэм, заткнись, болтливая скотина! Я хоть порнографию с микроскопом не разглядываю.

– А что? Порнуха – вещь! Куда до неё твоей резинке. Порнуха стимулирует вообразительный процесс. А что стимулирует твоя резинка? Слюноотделение? Эх, Эндрю. Впадаешь в детство.

Оба пилота вели беседу в кабине самолета «Дельта – 12», на борту которого прибыла группа религиозных деятелей на секретные переговоры, проходившие на крошечном вулканическом островке в Японском море. База на острове была практически стопроцентно засекречена от спецслужб основных развитых стран.

Щелкнул динамик зашифрованной связи. В эфире был командир группы прикрытия «Дельты-12», находившийся на борту истребителя «Торнадо».

– Хаммаршель, – обратился он к первому пилоту. – У тебя все в порядке?

Француз недовольно посмотрел в сторону «Торнадо», стоявшего метрах в трехстах от самолёта, прибывшего с Фазером и Магистром на борту.

– В прядке! – Закинул руки за голову и стал осматривать потолок кабины.

– Таблетки приняли?

Перед пилотами «Дельты» на тарелке лежали десять красных таблеток-капсул. По пять штук на каждого. Было приказано выпить их через тридцать минут после посадки, как профилактическое средство против испарений авиационного топлива, в частности меланжа, которое могло исходить от других самолетов.

– Пусть таблетки чурки жрут, – молвил француз.

– Хаммаршель, – изменил тон командир «Торнадо». – Если ты не понял команды, я предлагаю хорошо подумать, и ответить еще раз.

– Я – вольный пилот. И вегетарианец.

– Хэм, – терпеливо повторил сосед из «Торнадо». – Пожалуйста, примите таблетки. Ты слышишь, я говорю тебе без всякой команды и приказа, а просто, – пожалуйста. Расскажу тебе позже, насколько это важно.

Итальянец Эндрю взял горсть капсул, сунул в рот и запил «Кока-Колой» из банки.

– Хорошо, Отто, – ответил в микрофон Хаммаршель. – Я верю, что они пойдут нам на пользу.

Сгреб таблетки и сунул в рот, проглотив не запивая. – Докладываю, – капсулы приняты.

– Хэм, – мягко сказал Отто. – Спасибо. А теперь будьте наготове.

– Что значит наготове? Мы всегда наготове!

– Я говорю – будь наготове, – вкрадчиво проговорил пилот «Торнадо», – а ты понимаешь, что надо быть наготове по особенному, верно? И не валяй дурака! Ты всегда наготове только на бабу прыгать, пиво жрать, да в карты зарплату раздаривать. Сколько на той неделе проиграл? А? Наготове! Но это в прошлом, Хэм. А сейчас аккуратно включи зажигание и проверь все системы, – уже спокойно продолжал немец. Француз недоуменно посмотрел на итальянца, – второго пилота, – но стал серьезным и, щелкнув переключателем, ответил:

– Понял. Зажигание включено. Системы тестируются.

– Прекрасно. А теперь – жди. Осталось недолго. Поздновато только таблетки приняли. Но ничего. Надеюсь, пронесет. Приготовьте гермошлемы и подачу кислорода.

Француз заподозрил неладное.

– Слушай, Шеллинг, если ты меня разыгрываешь…

– Нет, – жестко сказал ему немец. – Шутить мы с тобой будем не здесь. Доложи, как чувствует себя Эндрю.

– Я в полном порядке, но зачем гермошлемы? – ответил в микрофон итальянец, тревожно глядя в сторону «Торнадо».

– Ты кому служишь, вояка? Ватикану? Значит, верь своему командиру. Вопросы есть?

– Мы ждем указаний, – напряженно ответил француз.

– Вот это уже продуктивнее. Ждите! – И отключился.

Первый и второй пилот посмотрели друг на друга. Хаммаршель, глянув на часы, проговорил напарнику:

– Рановато до отлета. Еще часа два, не меньше. Что-то мутит немец.

Француз огляделся с высоты кабины «Дельты-12». Стоянка секретного аэродрома, расположенная вдоль стены вулканического кратера, была забита авиалайнерами со всего мира. Места не хватало, стояли почти вплотную. Стал считать. Насчитал сорок два самолета, не учитывая «Дельты» и боевых «Торнадо» и «Харриеров». Группа боевого сопровождения прилетела только с Фазером из Ватикана. Больше боевой авиации видно не было. Но, конечно же, все вооружены до зубов. Пулеметы, гранатометы и «Стингеры»… Истинная святость всегда наготове отразить святотатство и агрессию. Профессиональные религионеры знают цену вовремя оказавшемуся под рукой кольту, еще со времен миссионерской деятельности. Впереди Библии всегда шел он, близнец священника и уравнитель человечества, – Святой Брат Кольт.

Сорок два авиалайнера. Во всех сидят пилоты. И пьют таблетки? Нет, это немец что-то особенное выдумал. Или не немец? Тогда сложнее. Черт дернул согласиться на это задание. Выбор-то был. Чувствовала душа – будут проблемы. И сейчас чувствует. Двести миль лететь ниже радарного наблюдения. Никто не знает где они! И он сам не знает. Кратер потухшего вулкана, переделанный под авиабазу. Даже вон крышу нагородили. От спутников прячутся. О чем попы надумали болтать в таком гиблом месте? Паству делят? Да вроде всю поделили. А может и не всю?

Хаммершель вытер выступивший пот и глянул на Андриано.

– А ты как?

– А что я? Я – как ты.

– Что он надумал?

– Кто?

– Фазер.

– Фазер?

– А кто же еще. Не немец же. Тот может только орать, да жрать колбасу. Ему даже порнуха не нужна.

– Задолбал ты своей порнухой. Переходи на колбасу. Что будем делать?

– Ждать.

Командир группировки прикрытия, пилот «Торнадо» Отто Шеллинг, откинулся в кресле самолета и пристально смотрел на часы. Включил связь и запросил ведущего «Харриеров». Тот ответил:

– Бергсон слушает.

– Анри, планы немного изменились. Включай зажигание и жди команды. Проинформируй ведомого пилота об изменении в программе и пусть тоже будет в готовности. – Шеллинг переключился на прием.

Командир группы «Харриеров», двух тяжелых истребителей-штурмовиков вертикального взлета, ответил:

– Отто, что-то случилось?

– Нет, это план. Все идет по нему.

– Понял. Выполняю. Жду дальнейших инструкций.

– Запускайте машины, и я скоро выйду на связь.

Шеллинг еще раз взглянул на часы и нажал красную кнопку на панели управления. Мигающим огоньком зажегся индикатор, а на оперативном дисплее стало медленно укорачиваться фиолетовая линия. Под днищем «Торнадо» в большом подвесном баке для топлива открылась заслонка и оттуда, под большим давлением, стал выходить газ, без цвета и запаха; газ галюциноген – психоделик особого свойства. Будучи тяжелее атмосферного воздуха, он заполнил бетонную площадку, где находился «Торнадо», и стал проникать по линиям коммуникаций в глубину кратера, где находился зал Священного Равновесного Собора и где находились все прилетевшие на остров представители религий мира. Прошло десять минут. Шеллинг закрыл опустевший бак и дал команду пилоту «Харриера»:

– Анри, выполни команду В-29.

– Выполняю.

Бергсон нажал кнопку на пульте управления «Харриера» и из подвесного бака его самолета стал выходить газ, по своей плотности равный атмосферному воздуху. Через несколько минут вся эскадрилья стоявших рядом самолетов окуталась невидимой дымкой психоделической отравы. Почти у всех авиалайнеров были открыты боковые окна кабин пилотов, – стояла жара, – и вопрос воздействия химического оружия на противника практически был решен.

Внешне все было спокойно. На стоянке и во всем кратере висела тишина, прерываемая изредка криками чаек, залетевших внутрь и промышлявших здесь же, добывая пропитание, в кратерном озере. Аэродром был тут как аравийская пустыня; самолеты стояли плотным рядом, как караван спящих верблюдов, уткнувшихся носами в песок, а погонщики этих верблюдов не торопясь, втягивали в себя гашиш и меняли взгляд на мир. Из под «Харриера» выскочила крыса. Толстая и зеленоватого цвета. Помчалась в сторону от самолетов, прыгнула в озеро и поплыла неведомо куда.

– Хаммаршель, – запросил «Дельту» Шеллинг. – Как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке. Эндрю тоже – ответил француз.

– Прекрасно. Слушай внимательно. Скоро появится Фазер с сопровождением. По их прибытию выруливай на полосу и сразу же взлетай, даже если не будет никакой команды. Корректировать тебя будет некому. Диспетчера этого аэродрома в данный момент ушли в кратковременный отпуск, возможно и не вернутся. И не промахнись мимо ворот! Если почувствуете что-то не то, ну типа голова кружится, Эндрю много болтает, или сильно захотелось сыграть в карты – надевайте гермошлемы. Нет, Хэм, наденьте их прямо сейчас. Это приказ. Снимете, когда отлетите от острова. Подтверди.

– Все понял. Работать в гермошлемах на автономном воздухообеспечении, – доложил первый пилот «Дельты».

– Мы все ждем вашего старта и сразу же взлетаем следом. Конец связи, – закончил инструкции Шеллинг.

Выступал представитель греко-католической церкви.

– … И если верить всем сопоставлениям, приведенным сторонниками буддизма, переведя их образы, естественно, в христианский пантеон и католическую ипостась; сравнить с древними апокрифическими записями иудеев; сопоставить с текстами раннего брахманизма и размышлениями о принципе первичности Гермеса Трисмегиста, основанными на еще более древних знаниях, то надо сказать прямо, – и я скажу это. Явилась Ева. EVE!!! Что явится следом за ней, посредством ее, вы можете предположить. Явиться может все, включая и Авеля и Каина Нового времени.

– Откуда у вас такая уверенность в легитимности этой предполагаемой Евы? – нервозно спросил председательствующий архиепископ Александрийский.

– Вы что-то путаете, – воинственно ответил греко-католик. – Легитимность, то есть, так сказать, законная преемственность, здесь более чем неуместна. И мне неудобно пояснять вам это. Еву не избирают как, извините, Понтифика. Законы, выдуманные человеческими головами, на нее не могут распространяться. Она является сама на обломках прошлых жизней, на руинах всех предшествующих цивилизаций, на срезе Вечности. Она – сверхновая звезда, появившаяся на месте исчезнувшего желтого карлика, – зажатого, забитого, почти невидимого. Она сама есть закон; она сама есть легитимность, если хотите Она – это все. EVE – и к этому добавить нечего.