Текст книги "Маска чародея"

– Вполне возможно, – ответил я вслух.

Я уже чувствовал в себе силы, чтобы приступить к выполнению более серьезной задачи. Сидя в гнезде из одеял, я раскрыл сумку с рукописью и разложил перед собой несколько первых страниц. Повесив над головой шар из магического огня, чтобы лучше видеть, я начал внимательно просматривать текст, но водил по строчкам не пальцем, как делают многие, а ручкой самой длинной из своих кистей.

Ее прикосновение к пятой странице вызвало неожиданный хлопок – повалил и заклубился черный дым. Нечто, напоминавшее змею с человеческим лицом, дугой поднялось с листа бумаги, вцепилось в кисть зубами и начало обвиваться вокруг нее, шипя и разбрасывая искры. Я выбросил это в камин вместе с кистью. И еще долго сидел, размышляя о своей находке.

Кто-то хотел убить меня. Это было неудивительно. Но для убийств в Школе Теней существует свое место и свое время, как сказала мне Пожирательница Птиц, и один чародей должен вначале бросить другому вызов, заявить на него свои права. Победитель сдает выпускной экзамен и получает право покинуть Школу.

Возможно, она рассказала мне далеко не все. Возможно, кто-то повел нечестную игру. Правда, его попытка была довольно жалкой, но она была.

Отец в свое время нарушил несколько правил. Он не убил своего учителя, хотя и победил его. Как же тогда Ваштэм умудрился покинуть Школу? Убив кого-то еще, тайно?

Я мысленно позвал его, но он не отозвался.

– Отец, – снова обратился я к нему в своем сознании, – если мне суждено продолжить твое дело, я должен знать о тебе все. Как я уже говорил тебе, у нас не должно быть никаких секретов друг от друга.

Он ничего не ответил.

Я потянулся к сумке за новой кистью, но рука замерла в воздухе. А что если и в сумке ловушка? Когда закончится это безумие? Я встал, подошел к камину, вытащил из него тлеющую палку и с ее помощью исследовал сумку изнутри.

Ничего. Я высыпал содержимое сумки на покрывало и, обернув руки тканью, отложил рукопись в сторону и внимательно осмотрел все остальное: ручки, кисти, пузырьки с чернилами, деревянный футляр с неоконченной страницей и даже пригоршню монет – одну за другой.

Статуэтка Бель-Кемада исчезла. Я тщетно шарил рукой по сумке, словно надеялся, что она по-прежнему там, только стала невидимой.

Бесспорно, чародеи не почитают богов. Но часто боятся их. Рывшийся в моих вещах, кем бы он ни был, мог попросту бросить деревянную фигурку в огонь.

(А чем отец занимался во время моего сна? Была ли его молитва молитвой или вызовом? – спрашивал я себя. Но он скрылся даже от меня, как до этого скрывался от зеркала Пожирательницы.)

Ну, и что теперь? Крайне скрупулезно я просмотрел всю оставшуюся часть книги и убедился, что других сюрпризов в ней нет.

Лихорадка вернулась. Я чувствовал себя вконец истощенным. Похоже, подобное состояние становится для меня привычным.

Но я не заснул. Одного за другим я призывал знакомых и близких из своих вторых «я», долго и подробно расспрашивал Орканра, Таннивара, Бальредона и Лекканут-На, охотно рассказывавших о своем пребывании в Школе Теней.

Одно не вязалось с другим – их рассказы противоречили друг другу. Таннивар твердил, что все время блуждал по густому темному лесу. Он слышал множество голосов, открыл множество тайн, учился, убил и ушел, но ни разу так и не увидел ни одного другого чародея. Орканр плавал в лодке по окутанному туманом озеру, а другие чародеи собирались вокруг него – они тоже сидели в лодках или шли по воде. И он тоже учился. Он утопил своего учителя собственными руками на глазах у всех остальных. Лекканут-На поступила в Школу Теней, уже будучи погребенной в склепе, так что посещала ее лишь в своих снах.

Неожиданно вперед выступил отец, добровольно решивший поделиться информацией: он, как и я, пришел сюда из своего кабинета в собственном доме. Но, в отличие от меня, он никогда не выходил за порог. И дом не переносился в местность с совершенно другим климатом. Многие звуки и запахи, долетавшие из-за его двери и так пугавшие меня в детстве, были следствием его обучения. Один из привратников попал в бутылку на полке.

– Видишь, сын, я попал сюда в самом конце своей жизни и карьеры, а не в начале, как большинство чародеев. Я уже достиг славы и величия прежде, чем поступил в Школу. Это тебя не удивляет?

– Тогда почему же я сейчас здесь? – спросил я вслух.

– Каждому – свое время. Так диктует жизнь. Школа Теней становится своего рода посвящением, завершающим этапом в обучении чародея, после которого он складывается полностью и окончательно. В моем случае путь туда был долгим и извилистым и занял много лет. В твоем – посвящение должно состояться как можно раньше – это необходимо. Тебе самому слишком хорошо известно, почему.

– Да, я прекрасно знаю это.

Дворец Чародеев – я счел уместным назвать его так – вряд ли можно описать словами. За все время моего пребывания в Школе Теней мне так и не удалось осмотреть его полностью. Форма, внутреннее убранство, архитектурный план – все это почему-то ускользало от меня, словно они были частями огромной головоломки, которую полагалось разгадать за время ученичества.

Я спросил об этом Пожирательницу Птиц, и она подтвердила мои предположения. Легендарный чародей, ныне известный лишь под именем Строитель, создавал его, пытаясь овладеть магическим искусством. Настолько велик был его талант, настолько безгранично терпение, настолько грандиозен плод его труда, что теперь все мы могли бы при желании веками бродить по залам и галереям дворца, разглядывая в окна многие другие миры и страны. Кто-то предположил, что он был задуман как громадный часовой механизм во всей его бесконечной сложности – здесь она прервалась, чтобы рассказать о механических часах, которые делают в других странах и которые совершенно не похожи на хорошо знакомые мне песочные или водяные часы Страны Тростников.

– Пока мы говорим, – заметила она, когда мы проходили по погруженному в полумрак залу между светящихся шаров, плавающих в воздухе, – все остальные ломают голову, размышляя над тем, какие убийства мы планируем, какие заклинания творим, какие книги читаем, а между тем происходящее здесь является лишь частью замысла Строителя. А мы сами не более, чем рычажки, пружинки и колесики его сложного механизма. Когда он закончит задуманное, когда все части начнут выполнять свои функции… Кто знает, что будет тогда?

Я перевесил сумки вместе с испачканными грязью сапогами с одного плеча на другое. Я крепко связал их вместе, а сам надел туфли, обвязав ноги, чтобы не мерзли, оторванными от покрывал полосками. Я не хотел ничего оставлять там, где любой мог использовать мои вещи в своих тайных целях.

Я пожал плечами.

– А откуда мы знаем, что часы еще не работают?

– Действительно, откуда? Возможно, механизм уже действует, как и было задумано. Ты ничего не встречал об этом в книгах, Секенр?

– Ну… нет. – Возможно, я и знал кое-что, но чародей должен хранить свои тайны. Особенно здесь, в Школе Теней.

– Об этом сложено множество легенд, – заметила она.

– Расскажи мне.

– В одной из них говорится, что, когда часы пробьют полночь, настанет последний час нашего мира, и умрут все, даже боги и титаны – Сюрат-Темад поглотит Вселенную, оставив лишь Строителя. Ибо он является воплощением или частью той силы, что стоит над всеми остальными, превосходя даже Сюрат-Темада. Он поднимет голову, произнесет тайное имя, которое станет смертью Смерти, и даже Крокодилоголовый обратится в прах, в изначальный туман.

– Но почему?

Пожирательница Птиц улыбнулась. Множество морщин появилось на ее лице. Но я каким-то образом почувствовал, что эта улыбка искренняя, что она чувствует себя со мной легко и непринужденно, и я забавляю ее, как забавляет умудренную жизненным опытом королеву очаровательный мальчик-паж, задающий наивные вопросы.

– Большинство мыслителей сходится во мнении, что Бог-Который-Превыше-Всех-Богов устал от этого мира. Он хочет спать. От Вселенной слишком много шума, она подобна бесконечному пестрому карнавалу у него за окном. А ему нужна тишина. В тишине он сможет обдумать акт творения совсем другого нового мира.

– А не станет ли шум за окном от этого еще громче?

Пожирательница засмеялась, на сей раз по-настоящему, и ее голос зазвучал совсем по-человечески, словно, едва я разгадал загадку, она перестала быть чародейкой.

– Да, Секенр, мне тоже так кажется.

– А другие легенды?

Она замолчала, задумавшись о чем-то своем. Мы подошли к бассейну в мраморном полу, где в темной воде, что-то негромко шепча, плавали слабо светящиеся золотые рыбки. Я не мог разобрать их слов.

Пожирательница прошла мимо бассейна и направилась дальше. Обернувшись, я увидел, что рыбки начали превращаться в людей размером не больше моего пальца.

– Пойдем, Секенр.

Я поспешил за ней.

– Ах, да, – вспомнила она, – другие легенды. В них говорится, что Строитель был высоконравственным человеком, уважаемым ремесленником, совсем не злым, испорченным и коварным, как мы с тобой. – Она почти добродушно улыбнулась мне и продолжила: – Однажды он ехал в своей повозке и случайно задавил человека. Чародея. Да, он пытался оказать ему необходимую помощь, заботился о нем, как мог. Но, что бы ты думал? Чародей все равно умер и вселился в собственного убийцу. И наш герой очутился здесь, в Школе Теней. Шокированный перспективой включиться в бесконечную цепь убийств, он решил воспользоваться своим знанием ремесла – скорее всего, он был каменотесом, резчиком по камню или скульптором, – чтобы найти другой путь во внешний мир. Он все строил и строил, надеясь, что однажды он сможет открыть дверь и через нее выйти в родной город, вернуться туда и снова стать простым человеком, у которого нет и не может быть врагов. Говорят, он и по сей день занимается этим. Таким образом, дворец продолжает расти. Тебе не раз доведется попасть в комнату, где еще никто не бывал.

– Или никому о ней не рассказывал.

– Да, и такое может быть. Таковы тайны чародеев.

– Отец, а ты нашел другой путь наружу?

– А как бы иначе я сумел выйти? Мне кажется, молот этого строителя изменения весь наш мир, далее в сердце Сюрат-Кемада. В Школе Теней вполне можно застрять навсегда.

Не знаю, насколько были правдивы эти легенды. Первая объясняла необъятные размеры этого здания, заставляя задуматься над его тайной. Вторая внушала надежду. Без сомнений, каждый чародей в глубине души мечтает снова стать обычным человеком. Он лелеет эту мечту. Но вконец измучив себя ложными надеждами, он затем пытается опровергнуть эту легенду, придумав ей циничный конец, в котором пошедшему по ложному пути Строителю предстоит без толку трудиться до конца времен, пристраивая все новые и новые залы и комнаты ко Дворцу Чародеев.

– Скорее всего, он ищет отхожее место, – хихикнула Лекканут-На, – но особо коварным заклятьем обречен так никогда и не найти его.

– Помолчи. Перестань зубоскалить. Это не смешно.

Я тоже так никогда и не смог найти обратного пути к своей комнате с кроватью у камина. Я прошел столько залов и комнат, что попросту сбился со счета. Иногда я спал на полу, завернувшись в собственную шубу, иногда – на скамейке, а однажды заснул у фонтана с призрачным огнем – бесшумное чисто белое пламя создавало лишь видимость тепла.

Проснувшись тем утром, я обнаружил в фонтане совершенно голого мужчину. Он горел. У меня на глазах его тело покрывалось пузырями, обугливалось и разваливалось на куски. Волосы вспыхнули и сгорели в единый миг, а с обожженной головы начала сползать кожа.

В тот момент я забылся и совершенно перестал отдавать себе отчет в собственных действиях. Я попытался спасти его. Сунув руку в огонь, я моментально вытащил ее, уже забыв о горящем человеке и, как завороженный, наблюдал, как чуть теплое пламя, шипя, медленно расползается вверх по рукаву.

– На твоем месте я бы потушил его, – ворчливо посоветовал мужчина в фонтане. – Пройдет время, и оно обязательно сожжет тебя. В итоге ты кончишь так же, как и я.

Я сразу же погасил пламя. Руку щипало, словно я опустил ее в спирт. Пока я смотрел на горящего мужчину, его лицо стекало, как расплавленный воск. Один глаз лопнул.

– Разве ты не чувствуешь боли? – спросил я.

– Чувствую, конечно, но научился не обращать на нее внимания. Чародей должен уметь абстрагироваться от физических неудобств. Боль не имеет никакого значения, если ты занят делом.

Я так и стоял, не в силах отвести от него глаз, пока пламя не пожрало его полностью, а съежившаяся шелуха, которая осталась от его тела, не осыпалась пеплом на дно бассейна.

Сам я так никогда и не научился игнорировать физический дискомфорт – лихорадку, острую боль, тупую боль от раны в бедре, которая почему-то не хотела заживать, как положено, и постоянный, вездесущий холод. Во Дворце Чародеев повсюду было страшно холодно, если, конечно, ты не подходил вплотную к камину. Я ни разу не смог ни согреться полностью, ни помыться по-настоящему. Чтобы хоть чуть-чуть избавиться от грязи, я время от времени набирал полную пригоршню снега через открытое окно и протирался им. К тому же я медленно сходил с ума от голода. Любое усилие грозило обернуться тем, что я упаду в голодный обморок и, став совершенно беспомощным, буду убит или порабощен кем-то из своих собратьев-чародеев.

Когда-то я читал о чародее, заблудившемся в пустыне – он упал на песок, съежившись, как высохшее семечко, и ожил лишь пять веков спустя, когда его нашли путешественники и поднесли к его губам воду. Я понимал, что нечто подобное может произойти и со мной. Я неоднократно представлял себе это. Я просто превращусь в груду мусора в углу одного из бесчисленных залов – грязные лохмотья, обтянутые кожей кости, клубок спутанных волос – и пролежу, никем не замеченный, веков пять или шесть.

Но я упорно продолжал свой путь, и лихорадка в свое время прошла, хотя я не пытался избавиться от нее магическим путем, как и не пытался игнорировать. Я чувствовал себя опустошенным, словно все, что во мне было, унес порыв ветра.

Я занялся исследованиями, описывая каждую комнату, в которой побывал.

Спальня с кружевным балдахином и деревянными креслами с изысканной резьбой, женским туалетным столиком со множеством пузырьков, с зеркалом и лампами, плавающими прямо в воздухе, как мыльные пузыри. Но, как только я вошел в комнату, лампы посыпались на пол. Кровать и кресла с невероятной скоростью расплавились и потекли, так как были ледяными и даже скудного тепла моего тела оказалось достаточно, чтобы они растаяли.

Дальше – целая серия однотонных комнат всех цветов радуги (красная, синяя, зеленая, белая, золотая и, наконец, черная), залитых нежным светом, но совершенно пустых, если не считать одной-единственной маски, висевшей на стене в черной комнате. Я потрогал маску и снял ее с крючка. Маска, имитирующая странные, необычно тонкие черты лица, была выкована из совершенно незнакомого мне светлого металла. Если с ней и была связана какая-то тайна, я все равно не знал, какая. Я даже примерил маску и посмотрел вокруг сквозь широкие прорези ее удивленно распахнутых глаз. Но увидел лишь черную комнату. Так что я повесил маску обратно на крючок и вышел.

Один раз я неожиданно попал в затуманенный коридор и буквально остолбенел от изумления – дорогу мне преградили тысячи гигантов: цари и царицы в тяжелых мантиях, суровые воины в боевом снаряжении, погруженные в раздумья мудрецы, обнаженный атлет с непомерно развитой мускулатурой, державший на руках невидимый груз, а между ними – страшно уродливые калеки: слепые, горбатые, люди-черви без рук и ног, но с рудиментарными плавниками на спине, совсем молоденькая девушка, державшая свою отрубленную голову с раскрытым в беззвучном крике ртом.

Все они стояли передо мной и казались настолько реальными, что я был убежден – это живые люди, пока не дотронулся до ближайшего и не ощутил под рукой камень.

Но даже тогда я не был ни в чем уверен окончательно. В Школе Теней нет ничего невозможного. Я погладил идеально отполированный мрамор, и он слегка затрепетал, словно пробуждаясь к жизни.

Я отдернул руку и подождал какое-то время, но ничего так и не произошло.

Тени смешались; откуда-то из дальнего конца коридора в зал струился дневной свет, хотя я не видел его источника.

Мне пришлось ползти и извиваться, пробираясь между мраморными ногами, подобно тростниковой крысе в густой траве, и именно тогда я с удивлением обнаружил, что все это: и скульптуры, и сам коридор, и зал, в который он выходил, – было вырезано из единого каменного монолита.

Это было уже слишком. Мне показалось, что я схожу с ума. Я прилег отдохнуть между стопами гиганта, ожидая, пока у меня прояснится в голове.

Издали донеслось тук-тук-тук – молоток скульптора стучал по резцу. Я начал пробираться в том направлении, но дело шло с трудом, много раз мне приходилось сворачивать в сторону или даже возвращаться обратно, так как звук шел то с одной стороны, то с другой. Зал оказался громадным. Для того, чтобы выдолбить его в камне, должно быть, понадобились столетия. Стук молотка по-прежнему раздавался с разных сторон. Тени удлинялись. Я неподвижно лежал в темноте, а вокруг меня непрерывно стучали молотки. Я так и не смог заснуть, хотя пролежал не один час, рассматривая звезды сквозь стеклянную крышу.

Во тьме, я был уверен в этом, статуи действительно двигались – их каменные руки, ноги, шеи скрежетали, когда высившиеся надо мной монстры приглушенными голосами совещались между собой на тайном языке камня.

Я прижался к колючей спине получеловека-полузверя в ужасе от того, что меня могут раздавить двигающиеся статуи.

Стук молотков не умолкал.

Возможно, я ненадолго заснул, и мне приснилось, что надо мной стоит мой отец Ваштэм в своей белой мантии и серебряной маске.

– Этот путь не для тебя, Секенр, – сказал он.

– Почему? – едва слышно шепнул я, опасаясь гигантов над головой.

– Ты нетерпелив. Так же, как и я.

Постепенно тьма поредела, обратившись в серый сумрак. Отца со мной уже не было. Напрягая зрение, я снова попытался рассмотреть грандиозные фигуры каменных колоссов, вырисовывающиеся в полумраке.

Я встал, страшно замерзший, голова у меня кружилась, раненая нога так болела, что я едва мог стоять, но все же я настойчиво стремился все дальше и дальше, ползком пробираясь по спине гигантского крокодила. Когда я добрался до его головы, стук молотка неожиданно усилился – теперь он раздавался непосредственно справа от меня. Там, в лабиринте из каменных торсов, рук и ног, между двумя нахохлившимися орлами, стоял старик с белыми, как мрамор, волосами, одетый в измятый белый рабочий халат и рваный кожаный фартук, с молотком в одной руке и резцом в другой – он вырезал дверь в необработанной дальней стене.

Какое-то время понаблюдав за ним, я так и не понял, почему он тратит столько времени на отделку – гирлянду из роз и листьев – вместо того, чтобы поскорее закончить саму дверь.

Я бы на его месте в первую очередь сделал на гладком прямоугольнике двери ручку и петли, чтобы как можно быстрее открыть ее.

Я долго взирал на него с благоговейным трепетом, но вдруг что-то словно толкнуло меня: беги, беги отсюда прочь, иначе будет поздно. (– Держи себя в руках! – возмутилась Лекканут-На. Мне показалось, это место заинтересовало ее гораздо больше, чем всех остальных.) Внутри меня уже встрепенулись встревоженные отец с Орканром.

Я подобрался поближе, откуда было прекрасно видно, как летят осколки камня, слышно, как они ударяются об пол.

Но скульптор ненадолго пропал из поля моего зрения – его закрыла от меня статуя сидящего бога с лошадиной головой, а когда я обошел идола, его уже нигде не было.

Я потрогал дверь рукой, восхищаясь тонкостью изысканной резьбы, но не только не смог открыть ее, но и не нашел даже зазора между ней и стеной – уж не знаю, был ли он там вообще.

Мне оставалось лишь ломать голову: видел ли я самого Строителя и спугнул его, или это просто был мой коллега чародей, который нашел свой путь в магии благодаря тяжелейшему труду – резьбе по камню – и просто не хотел открывать мне секреты своего искусства.

В конце концов, каждый чародей должен хранить свои тайны.

Так при дневном свете и в ночной тьме, но в неизменном ужасающем холоде мое пребывание во Дворце Чародеев растянулось на целую вечность – его комнаты, залы и коридоры множились до бесконечности, словно отраженные в миллионах зеркал. Я полностью утратил ощущение времени. Иногда проходило много дней, прежде чем я встречал какого-то другого чародея. А иногда, свернув за угол, я сталкивался с целой толпой своих коллег, занятых совместной работой.

Я редко общался со своими сокурсниками. Обычно я медленно проходил мимо них, якобы с достоинством, но на самом деле просто пытался скрыть свою слабость. Для чародеев даже голод является неотъемлемой частью их искусства. Обнаженный человек в снегу, должно быть, годами не ел и не спал по-настоящему. Как и вечно горящий чародей, он был выше подобных вещей.

А я этого сделать не мог, точно так же, как не мог попросить у другого чародея ломоть хлеба. Чего ради он должен давать его мне? И почему бы ему не отравить его и, как только я начну есть, не объявить, что он бросает мне вызов и собирается убить меня?

Стоя в дверном проеме, я поднял взгляд на крышу и с удивлением обнаружил там Пожирательницу Птиц, созвавшую к себе тысячи вьюрков, зябликов, воробьев и колибри размером не больше пчелы. Их песня звучала, как оркестровая увертюра, воздух трепетал от взмахов крыльев. Они кружили вокруг нее с криками, свистом и чириканьем, а она отвечала им на том же языке. Ее лицо плавало в бурном море перьев. Она брала птиц в руки, одну за другой, сворачивала им шеи и рвала зубами, так что пух и перья, смешавшиеся с кровью, вскоре облепили ей подбородок.

Она улыбнулась.

– Я тебе омерзительна, Секенр? Каждый чародей находит свой путь в магии. У меня такой.

В конце концов я все же обнаружил кухню. Я уже не мог сосредоточиться на магии. Я думал только о еде. Я понимал, что умираю, так как уже дней десять, а возможно, и больше, у меня во рту не было ничего, кроме, разве что случайной горсти снега. Мое тело давно напоминало пучок сухих веток, связанных друг с другом тяжелой шубой, и непонятным образом все еще двигавшихся благодаря какой-то таинственной энергии, но отнюдь не моей собственной.

Открыв гладко выструганную деревянную дверь, я встал, опершись о косяк, завороженный видом противней, горшков и котелков, дымящихся над очагами, корзин с хлебом на полу, ваз с фруктами на столах, длинных скамеек, готовых разместить тысячи страждущих.

Кухня была пуста. Возможно, мое появление спугнуло прислугу. Хотя я не мог понять, с какой стати они должны меня бояться.

А может быть, все это было лишь бредом, иллюзией, возникшей в моем больном разуме?

Или я сам сотворил кухню с помощью магии?

Или это сделал кто-то другой, и все здесь отравлено?

Я сел за стол, умирая от голода, но все же пытаясь разобраться в сути происходящего. Наконец я решил испытать судьбу, выбрал один из незнакомых мне фруктов и надкусил. На вкус он оказался великолепным: сочным и сладким, но желудок почти моментально свело сильнейшей судорогой. Отшвырнув плод, я упал со скамьи на пол.

– Кто бросает мне вызов? – выдохнул я.

– Что-то я никого не замечаю, – отозвалась Лекканут-На у меня в голове. – Просто ты столько голодал, что тебе снова придется учиться есть. Подожди несколько минут и выпей немного бульона, потом отдохни. Пока тебе нельзя есть тяжелой твердой пищи.

Я последовал ее совету: похлебал великолепного супа из исходящего паром котелка, лег на скамейку и заснул. Даже если кто-то из чародеев и заходил перекусить, пока я спал, меня никто не побеспокоил.

Уже собравшись уходить, я задал вслух вопрос:

– А как я снова смогу отыскать это место?

– Без труда, стоит только захотеть, – отозвалась Лекканут-На, воспользовавшись моим голосом.

Руководствуясь тем же принципом, я нашел и библиотеку. В конце концов, мой собственный путь в магии лежал через слова, витиеватые заглавные буквы и цветные иллюстрации. Книги были мне жизненно необходимы. Поэтому я заснул с мыслью о книгах, а проснувшись, понял, что сижу на каменной скамье в громадном холодном гроте, где масляные лампы в форме змей с раздутыми животами отбрасывали неровный свет; над ними мерцали огоньки и курился дым. Насколько хватало глаз, вдаль, уходя во мрак, тянулись квадратные ниши и полки, вырезанные в каменной стене.

Я взял с ближайшей полки книгу, но она была написана на незнакомом мне языке. Я рылся на полках, иногда забирался по ним вверх, иногда тянулся изо всех сил за каким-нибудь свитком лишь для того, чтобы обнаружить, что он истерт до дыр или изъеден червями.

Я едва не споткнулся о замерзший труп, который, сгорбившись, сидел на полу; его раздувшееся иссиня-черное лицо было страшно искалечено: глаз не было, рот без губ растянулся, в вечной усмешке. Содрогнувшись от омерзения, я отступил на шаг и схватил с ближайшей полки толстенный фолиант.

– Нет, – неожиданно прозвучал незнакомый голос. Оторопев, я поднял взгляд. Передо мной стоял высокий худощавый мужчина в черной мантии и в черном тюрбане. – Так ты никогда ничего здесь не найдешь. – Незнакомец говорил на языке Дельты с сильнейшим акцентом, изо рта у его вылетали клубы белого пара.

– Откуда ты знаешь, что я ищу?

– Любая книга, которую ты пожелаешь… – Широким жестом руки он обвел помещение. – Здесь есть все, все, что угодно. Но удастся ли найти ее, это другой вопрос. Библиотека Теней бесконечна. В ней есть все книги, которые были написаны, которые еще не написаны, и даже те, которые никогда не будут написаны. Каждый раз, когда ты ставишь книгу на полку, она исчезает или превращается в другую. Возможно, она тотчас же появится на соседней полке или появится где-то еще тысячу лет спустя. А, возможно, больше не появится никогда. – Голос его звучал спокойно: так доброжелательный горожанин объясняет чужестранцу, как добраться до нужного места. – Следовательно, ты должен попросить помощи у нашего друга, здешнего библиотекаря. Вот так. – Он извлек из-под мантии металлический прут, раскалил его в огне ближайшей лампы и ткнул в лицо сидящего мертвеца. Мертвец дернулся, взвыл и не уклюже поднялся на ноги, скрипя суставами.

– Ключом является боль, – объяснил человек в черном. – Она открывает многие двери.

Мертвец пошатнулся, собираясь упасть.

– Попроси у него книгу, – посоветовал незнакомец.

Не колеблясь ни секунды, я потребовал у него легендарную рукопись, хотя сомневался, существует ли она на самом деле, несмотря на то что во многих трудах неоднократно встречал ссылки на нее и даже цитаты. Я вспомнил, как Таннивар рассуждал о ней на страницах своей рукописи.

– Принеси мне «Книгу крови», – потребовал я. Возможно, этой книги и не существовало на самом деле, но покойник в единый миг доставил ее мне. Я держал в руках настоящую, подлинную «Книгу крови» – труд молодого чародея с далекого западного острова, яркого, талантливого и довольно эксцентричного юноши, извлекавшего оккультные тайны и дичайшие истории из своего собственного тела, буквально вырезая их из него. Муки его были ужасны, а страдания бесконечны, но магия поддерживала его. Его могущество росло по мере того, как он все больше и больше калечил себя, а по мере того, как его тело покрывали все новые и новые причудливо переплетавшиеся шрамы, текст постоянно менялся, и ни одна страница ни разу не осталась такой же, как в прошлом. Эта книга, созданная благодаря агонии автора, была моделью этой самой библиотеки, ее прототипом, и, возможно, единственной книгой здесь, появляющейся на миллионах полках в миллионах различных форм.

В конце концов автор силой своего волшебства разрезал самого себя на куски, и его живая кожа переплела массивный том, который я теперь держал в руках.

Коснувшись книги, я почувствовал, какая она теплая, а когда взял ее в руки, – что она едва заметно затрепетала. Я раскрыл книгу наугад. Посреди причудливо переплетенных красных букв раскрылись два глаза. Кровь полилась мне на руки, пропитав рукава. Книга кричала.

Так я узнал мрачные тайны «Книги крови».

– Ах, – сказал незнакомец в черном. – Интригующий выбор.

Не успел я раскрыть рот, чтобы ответить ему, как воздух затрепетал – он прошел сквозь него, словно сквозь завесу, и я снова остался в одиночестве. Металлический прут он предусмотрительно оставил на полу. Нагнувшись, я поднял его и спрятал в складках мантии.

Теперь я продолжил свою работу в Библиотеке Теней. Я получал все, что мне было нужно, вновь и вновь истязая прутом мертвого библиотекаря. Из книг, которые он приносил мне, я узнал самые глубокие тайны черной магии. Много дней напролет я просиживал там, коченея от холода и снова забывая поесть и поспать – Лекканут-На по-прежнему напоминала мне об этом – пока не начинал валиться с ног.

Боль действительно оказалась ключом. И не только ключом. Чем-то значительно большим. Для автора «Книги крови», в первую очередь, и для горевшего в фонтане, и для стоявшего обнаженным в снегу она была путем к вершинам мастерства. Я понял, почему обнаженный Секенр выглядел, как изодранная котом игрушка – мои шрамы были лишь началом, первыми штрихами, оставленными пером на девственно чистой белой странице.

Боль пробуждала к жизни мощнейшую магию. Она оказалась подлинным ключом к ее тайнам, а так как мучения могут продолжаться бесконечно, чародей меняется до тех пор, пока от того человека, каким он был когда-то, не останется и следа. Это познал на собственном опыте юноша с далекого западного острова, когда кричал в агонии, одновременно радуясь каждой новой пытке, которая совершенствовала «Книгу крови», приближая ее к завершению.

Временами меня мучил страх – я боялся, что здесь, в Школе Теней, для нас не осталось ни одного другого пути. Все остальное – самообман. Лишь благодаря страданиям мы можем овладеть подвластными нам силами магии. Я спросил об этом отца, и он со мной практически согласился, хотя и не сразу.

Я много прочел о Стране Мертвых, о тайных путях и ритуалах умерших, которые не видел ни один живой человек – эта книга, конечно же, была написана трупом; я задыхался и кашлял от обрывков бинтов мумий, поднимавшихся в воздух, как только я переворачивал страницу. Я посвятил не одну неделю расшифровке тайнописи, позволившей мне узнать тайное имя Бога Чародеев, посягавшего на верховную власть Бога, которому еще только предстояло появиться в будущем.

Отец непосредственно руководил моими изысканиями, повторяя уже пройденный им путь, и я вскоре понял, что он уже открыл мне все, что ему было известно, как и понял то, каким он был на самом деле.