Текст книги "Что такое Барселона"

Величайший каталонский художник всех времен, человек, без которого современная Барселона просто не была бы возможна, и, пожалуй, главный испанский архитектор в принципе, Антони Гауди тоже был частью движения каталонского модернизма. К слову, несмотря на то что в России принято в этой фамилии ставить ударение на первый слог – Гауди, – правильное каталонское произношение предполагает ударение на последнюю гласную, Гаудй. Привычный вариант был заимствован нами у англичан, которые перенесли ударение незнакомого им языка на первый слог для более удобного и привычного англосаксонского произношения.

Антони Гаудй, в отличие от большинства знаменитых архитекторов своего поколения, не принадлежал к прослойке богатых барселонцев, заведующих мануфактурами. Он родился в небольшом каталонском городе Реус в семье ковщика котлов. Многие исследователи творчества Гауди считают, что именно благодаря профессии отца мальчик обрел прославившее его впоследствии интуитивное понимание пространства и объемов: он наблюдал, как его отец превращает плоские пласты металла в причудливые формы, как материал изгибается и становится практичным, объемным, живым.

Главная его работа, искупительная церковь Саграда Фамилия (Святое Семейство), сегодня полноценный символ Барселоны, героиня сотен тысяч брелоков, открыток, постеров и тарелок, выложенных разноцветной мозаикой. Саграда Фамилия – это самый посещаемый монумент во всей Испании, и только она одна ежегодно приносит городу 3 миллиона туристов. Из-за большой популярности личность Гауди обросла невероятным количеством мифов: некоторые гиды рассказывают, что он никогда не учился архитектуре и был самородком, кто-то интерпретирует личность архитектора через призму фрейдистской психологии, а кто-то убежден, что Антони Гауди употреблял марихуану и галлюциногены, и именно им обязан своей невероятной фантазией.

Поэтому в этой книге я постараюсь говорить только о достоверно известных фактах биографии Гауди. Первый главный факт – Гауди, безусловно, имел качественное архитектурное образование. Он закончил школу Ла Лотча (ту же, что Ильдефонс Серда), а также Высшую школу архитектуры Барселоны. Опять же, подобно Серде, Гауди вынужден был подрабатывать во время учебы – его родители не обладали достаточным состоянием, чтобы оплатить престижные университеты сына. По иронии судьбы подрабатывал Гауди чертежником у других архитекторов, то есть занимался именно тем, что впоследствии столь открыто недолюбливал. Став авторитетом архитектуры в свой черед, Антони Гауди был славен тем, что практически не рисовал проекты своих домов – он терпеть не мог чертежи, планы, классическую планировку. Возможно, именно годы вынужденных подработок привили ему такую стойкую нелюбовь к чертежам, но мы вернемся к этому чуть позже.

Академию архитектуры Гауди закончил, но с весьма скромными оценками; он часто заваливал экзамены и вышел, если использовать существующие в России аналоги оценок, с дипломом, полным трояков. К этому периоду относится анекдот, который обязательно рассказывает каждый гид по Барселоне, рассказывая про Гауди. Выдавая диплом будущему гению каталонского модернизма, директор Высшей школы архитектуры Элиас Ружен прокомментировал: «Мы только что выдали этот диплом либо безумцу, либо гению. Рассудит только время». На момент выпуска Антони Гауди было 26 лет. У него не было финансовой подушки, в дипломе стояли так себе оценки, и не было знакомых среди элит.

Первой профессиональной работой Гауди стал заказ, который совершенно не вписывается в его дальнейшее портфолио и даже более того – противоречит личности архитектора в целом. Каталония была пионером индустрии в Испании, и именно здесь появился первый в истории страны кооператив – в приморском городе Матарб. Кооперативом управляли рабочие, и задачей было производить хлопок и хлопковые товары в условиях равноправия, дружбы и социализма. Одним из идеологов кооператива в Матаро был Сальвадор Пажес, анархист и друг Гауди.

Я, разумеется, не могу знать уровень подготовки моих читателей – может быть, это первая книга о Барселоне, что вы открыли, а может быть, вы летаете в Каталонию каждой весной. Но если вы были в Барселоне и немного слышали о Гауди, то на этом моменте вам наверняка стало очень смешно. Антони Гауди? Анархисты? Социалистическая колония? Что происходит?!

Возможно, в этом состоит главное обаяние юности: наша система политических и моральных взглядов еще не сформирована и никак не стоит на пути общения с другими людьми, столь же молодыми и талантливыми. Все, что нас волнует при выборе друзей в юности, это насколько они веселые и читали ли они важные для тебя книги. Так, наверное, и получилось, что Антони Гауди, в зрелые годы своей жизни глубоко верующий человек, построивший главную католическую церковь в мире, воздерживавшийся от мяса и живший свои последние годы в религиозном аскетизме, во время учебы близко сошелся с анархистом и убежденным атеистом. «Конечно, в юности Гауди был намного менее религиозным, чем в свои зрелые годы, но это вряд ли о чем-то говорит, ведь сам папа Римский вряд ли был более набожным, чем зрелый Гауди», – пишет Роберт Хьюз.

Для кооператива в Матаро Гауди спроектировал помещение для отбеливания хлопка, два жилых крыла, а также гигантскую пчелу из бронзы, украшающую флагшток. Пчела была символом кооператива – работящее насекомое, живущее в социальных колониях. Из всех работ Гауди для своего приятеля-анархиста самыми впечатляющими были эта пчела и помещения для отбеливания хлопка. Там, где другой архитектор ограничился бы стандартным амбаром, Гауди прибег к максимально продвинутым инженерным решениям, которыми владел на тот момент. В качестве поддержки для крыши здания он использовал цепной арочный свод из дерева, то есть целую серию изогнутых арок, поставленных одна за другой и в своей гармонии порой напоминающих хребет большого животного. Гауди не раз использовал их и в своих дальнейших работах – с каждым разом все более совершенные и фантасмагорические. Инженерно это тоже довольно сложное решение, так как такая арка лишена изгибающего момента и требует идеальных вычислений силы гравитации и массы. Так что цепной арочный свод в Матаро был решением смелым и, что было немаловажно для заказчиков-социалистов, совсем не дорогим.

Выбор более сложного в исполнении технического решения с целью добиться желаемой эстетики был показательным для Гауди – с каждой новой работой он ставил себе все более грандиозные инженерные задачи, и, так как архитектор славился нелюбовью к прямым углам и симметрии, почти все его инженерные решения предполагали распределение веса в арочных сводах, без изгибающего момента, с филигранно точными вычислениями веса и давления.

Комплекс, созданный Гауди для социалистического кооператива, стоит до сих пор. Называется он Nau Gaudf, и туда можно съездить на экскурсию – город Матаро находится где-то в часе езды на поезде от Барселоны на северо-восток. После этой загадочной коллаборации с анархосиндика-том Гауди поменял профиль своих клиентов на 180°. Богатые юристы и владельцы мануфактур, начитанные и набожные, безусловно, больше подходили Гауди по мировоззрению, но, скорее всего, причиной отказа архитектора от работы с социалистами были деньги. «Как тебе известно, возможно, даже слишком хорошо, я зарабатываю на жизнь своим делом. Так что я не могу посвящать свое время малопонятным или экспериментальным проектам, как и ты сам никогда не отказался бы от гарантированной вещи в пользу чего-то неопределенного», – писал молодой архитектор своему другу в Мадрид.

Нет, Антони Гауди хотел за свою работу денег, а так как ему, в отличие от Доменека-и-Монтанера и Пуч-и-Кадафалка, не повезло родиться в ультрабогатой семье, зарабатывать репутацию и возможность работать со сливками барселонского общества архитектору приходилось самостоятельно.

В конце XIX века в городе едва ли было место более важное, чем оперный театр Лисеу – «кафедральный собор вкуса, бахвальства и амбиций всех bones families[52]52
  «Хорошие семьи»


[Закрыть] Барселоны, а также тех, кто желал принадлежать к их кругу», как описал это место Хьюз. Барселонцы на протяжении всего XIX века были известны своей безграничной любовью к Верди и итальянской опере, но в последние десятилетия в городе появилась новая, необъяснимая и страстная мания: барселонцы влюбились в Рихарда Вагнера. Барселона в конце XIX века была одним из самых «вагнерианских», как говорят сегодня сами каталонцы, городов Европы. О Вагнере писались бесконечные статьи и поэмы, его работы ставились в каждом захолустном студенческом театре, наконец, было создано целое Общество имени Вагнера, задачей которого была пропаганда и популяризация работ немецкого композитора. На каждую большую постановку оперы Вагнера в Лисеу стекались элиты – роскошно одетые, полные новостей и сплетен. В 1880-1890-х любой человек, претендовавший на какую бы то ни было значимость в каталонском обществе, должен был посещать оперу Лисеу.

Причем посещать ее правильно – иметь билеты на уважаемые места[53]53
  У представителей элиты барселонского сообщества, как правило, имелись собственные фамильные ложи, забронированные в Лисеу за немалые деньги.


[Закрыть], приезжать в карете, быть одетым по моде. Люди, пришедшие в оперу пешком, могли на bona gent посмотреть только издалека, как на современных селебрити: разговаривать с пешеходами никто бы не стал. И Гауди все эти правила соблюдал, приезжая в оперу в карете, индивидуально пошитом костюме и с идеально уложенной бородой, но будущий успех ему принесла не столько эта впечатляющая методичность, сколько, как это часто бывает, случайность.

В 1878 году в Париже происходило событие мирового масштаба – Всемирная технологическая выставка. Величайшие умы и капиталы со всех концов света собрались воедино, чтобы оценить последние новинки техники, представленные крупнейшими державами. Здесь зарождалась экономика глобализации, заключались самые крупные контракты в индустрии, как таковой, и решались судьбы многих инженеров и инвесторов. Из Барселоны на технологическую выставку по работе приехал представитель одной из богатейших семей города, наследник текстильных фабрик, банка и железнодорожной индустрии Эузеби Гуэль[54]54
  Eusebi Guell.


[Закрыть].

Весь нечеловеческий труд по формированию изначального семейного капитала взял на себя его отец, Жоан Гуэль-и-Феррер, который начал сыном ремесленника, затем уехал коммерсантом на Кубу и шаг за шагом, год за годом построил впечатляющую семейную индустриальную империю. Успех сеньора Жоана позволил его единственному сыну Эузеби получить превосходное образование, не думать чрезмерно о хлебе насущном и посвящать себя не только бизнесу, но и науке, философии и искусству. Французский юноша выучил в Париже, а английский – в Лондоне. Параллельно с изучением прекрасных духовных материй Эузеби Гуэль осваивал и материи физические – технологии производства текстиля и бархатных тканей. Он побывал на текстильных фабриках по всему миру и провел часть своих школьных лет в Ниме, на родине джинсовой ткани. Придя на смену отцу во главе бизнеса, юный Эузеби увеличил обороты, ежегодную прибыль и серьезно диверсифицировал коммерцию, расширив ее от просто текстиля до межконтинентальных перевозок, стали, цемента, природного газа, пекарен, виноделен и табака. Не было такой сферы индустрии, в которой не был бы заинтересован Эузеби Гуэль, как не существовало и сферы искусства, которая была бы не интересна образованному молодому денди из Барселоны.

Итак, этот утонченный коммерсант в 1878 году прибыл на Всемирную технологическую выставку в Париже. Ему было 32 года. В павильоне Испании его внимание привлекла витрина для перчаток, сделанная из стекла и дерева, с изящными декоративными элементами из кованого железа. Витрина была исполнена по заказу барселонской фирмы «Эстебан Корнелья», что привело Гуэля к мысли, что автором этой удивительной работы может также быть каталонец. Он записал себе задачу по возвращении в Барселону найти автора этой витрины и отправился обозревать экспонаты выставки дальше, еще не зная, что несколько секунд назад свершилась история, начался союз, которому было суждено прославить Барселону, Каталонию и фамилии как Гауди, так и самого Гуэля. Ничего не подозревающему еще Антони Гауди было в тот момент 26 лет, и он как раз работал над текстильным кооперативом для своего друга-анархиста.

Летом того же года Антони Гауди и Эузеби Гуэль впервые встретились. Они сразу нашли общий язык, и сеньор Гуэль безоговорочно поверил в талант своего нового протеже, несмотря на то что у Гауди на тот момент было немного работ, которые он мог предъявить богатому мануфактурщику в качестве примеров. Как показало время, Эузеби Гуэль не ошибся, сразу выдав юному архитектору огромный кредит доверия. Что интересно, каталонский меценат не был коллекционером искусства и был совершенно не заинтересован в поиске выдающихся картин за рубежом, как делали это другие меценаты. В то время как московский купец Сергей Иванович Щукин собирал грандиозную коллекцию французских импрессионистов, помогая многим из них финансово, Эузеби Гуэль был озабочен только Каталонией. Его задачей было не столько прославить себя как знатока искусств, сколько сделать Барселону выдающимся городом, не уступающим Парижу и Лондону. И он верил, что ему удастся этого добиться при помощи Антони Гауди.

Эузеби Гуэль быстро ввел своего нового протеже в высшие круги барселонского общества. Первые несколько заказов меценат сделал у архитектора лично и, убедившись, что не ошибся насчет таланта молодого специалиста, начал знакомить его с другими каталонскими indianos. Гуэль использовал в работе с Гауди очень необычный для подобных отношений подход: он с архитектором крепко дружил, обсуждал свои идеи и творческие планы, а когда дело доходило до работы, то Гуэль открывал своему творцу неограниченный бюджет, не вмешиваясь при этом в процесс строительства.

Эузеби Гуэль был образцовым интеллектуалом-католиком, не уклонявшимся от своих обязательств перед богом, и в браке с дочерью богатейшего человека Барселоны Луизой Изабель Лопес-и-Брю у них родилось десять детей. Когда эти дети выросли и начали жениться и выходить замуж, Гуэль оброс сетью еще более крепких финансовых связей, чем у него были ранее, ведь дети столь успешного каталонца, само собой разумеется, заключали браки только с хорошими фамилиями. Эта широкая сеть семейных связей подарила Антони Гауди многих обеспеченных клиентов, а Барселоне – многие необычные дома дизайна странного архитектора из Реуса.

Всего Гауди построил в Барселоне одиннадцать зданий, большинство из них сегодня весьма известные и востребованные у туристов. Один из самых известных своих проектов, парк Гуэль, архитектор создал для и в соавторстве с Эузеби Гуэлем, который с годами стал хорошим другом каталонского гения. Парк изначально замышлялся как сверхэлитный жилой комплекс, в каком-то смысле коммуна для избранных: чтобы жить там, недостаточно было просто купить участок и построить дом, надо было пройти интервью с Гуэлем и Гауди на предмет интеллектуального и духовного соответствия их идеалам. Комплекс сам по себе полон символов, метафор и загадок, которые ученые-специалисты по творчеству Антони Гауди расшифровывают до сих пор. О точном значении некоторых элементов единого мнения нет до сих пор, но почти все сходятся во мнении, что Парк Гуэль – это столь же эклектичная коллекция философских идей, сколько каталонский модернизм – архитектурных стилей. Гауди и Гуэль смешивают здесь символы католицизма с древнегреческой мифологией, алхимией и символами масонской ложи. Неудивительно, что жилой комплекс не сложился – мало кто мог успешно пройти персональное интервью с идеологами парка. Максимальное число жителей на пике развития парка составляло три человека: сами Эузеби Гуэль и Антони Гауди, а также их близкий друг, юрист Марти Триас-и-Доменек.

Другие три известнейшие работы Антони Гауди – это дома Бальо и Мила, а также, конечно, работа всей его жизни – католический собор Саграда Фамилия (в переводе – «Святое семейство»). В этой книге я не буду давать визуальное описание работ каталонского архитектора, в этом совершенно нет смысла, ведь одна поездка и один взгляд вживую на эти здания будут куда более продуктивными. Своей задачей я считаю рассказать о том, что происходит с этими зданиями сегодня, в конце 2010-х годов, и о том, о чем не догадаться, глядя на разноцветную асимметричную плитку trencadis.

На месте сегодняшнего дома Бальо, известного в народе в том числе как «дом-дракон», до Гауди стояло совсем другое здание, той «первой волны» каталонского расширения, описанной выше, – дом вполне аккуратный и приятный, но совсем не выдающийся. В 1903 году это здание на дорогом и престижном Пасеч-де-Грасия купил сеньор Жозеп Бальо, владелец текстильных фабрик и зять издателя главной каталонской газеты La Vanguardia. Он и заказал редизайн своего нового фамильного дома у Антони Гауди, и архитектор изменил остов дома настолько, что сложно поверить, что это по-прежнему одно и то же здание.

Семья жила в доме работы Гауди полвека. В 1954 году дочери господина Бальо, Кармен и Мерседес, продали фамильное достояние страховой компании Seguros Iberia, которая использовала его под офисы – в то время Испания находилась под контролем Франсиско Франко, и мало кто приезжал прогуляться по Барселоне в расслабляющей атмосфере правой диктатуры. Еще сорок лет спустя, в 1993 году (всего год спустя после Олимпиады), дом Бальо купила семья Бернат, владельцы компании «Чупа-Чупс» и, судя по всему, люди с исключительным финансовым чутьем. Они отреставрировали здание и открыли его туристам. Сегодня мало кто уезжает из Барселоны, не заплатив свои 30€ за вход в «дом-дракон». По городу ходят слухи, что в доме до сих пор живет одна старушка лет ста, но документального подтверждения этой информации нет.

Второй из всемирно известных шедевров Гауди, дом Мила (также известный как Ла Педрера), изначально замышлялся не только как резиденция, но и как элитный жилой комплекс. Г ауди даже спроектировал для будущих жильцов подземную автомобильную парковку. Строилась Ла Педрера с огромными скандалами и кое-как была окончена к 1912 году. Поводов для разногласий было множество, но один из них очень емко характеризует и политическую ситуацию, в которой находилась Барселона в начале XX века, и то, каким человеком был Гауди в свои зрелые годы. Сам архитектор видел дом Мила как сооружение глубоко религиозное, и в соответствии с его изначальным планом здание должно было венчаться крупной скульптурной группой с Девой Марией; Богоматерь в воображении Гауди возвышалась бы на девять метров над крышей Ла Педреры, и без того превышавшей существовавшие на тот момент городские нормативы. В эти планы вмешалась политика: летом 1909 года в Барселоне восстали рабочие. Уставшие от действительно невыносимых условий труда, работники тех самых фабрик, которые приносили такие большие деньги клиентам Гауди, восстали и начали погромы. Город горел; нищий и отчаявшийся пролетариат жаждал крови. Основной мишенью погромщиков стали церкви, монастыри и все религиозное. Рабочие были бы рады атаковать самих буржуазных владельцев мануфактур, но у тех были средства защитить себя и вовремя уехать из города. Так что весь гнев народа пал на религию: рабочие убивали священников и монахинь, жгли церкви и раскапывали мощи святых, танцуя со скелетами на площадях. Эти события вошли в историю Барселоны как «Трагическая неделя».

После этих леденящих душу событий заказчики Ла Педреры, господин Пера Мила и госпожа Рузэ Сежимон, потребовали у Гауди отказаться от девятиметровой статуи Девы Марии на крыше, ведь при повторных волнениях Богородица превратила бы их новый дом в очевидную мишень. Антони Гауди подчинился, но был в ярости – он посчитал это требование вмешательством в его творческий план и проявлением трусости со стороны заказчиков. В этот момент Гауди был уже тем непреклонным католиком, каким он и вошел в историю, и сложно было поверить, что когда-то этот человек проектировал прачечные для анархосиндикатов.

В Гражданскую войну Мила и Сежимон вынуждены были бежать, а здание перешло во владение Республиканского правительства Каталонии. После победы Франко и унификации Испании Ла Педрера много раз переходила из рук в руки, пока в 1986 году здание не выкупил главный банк региона Caixa de Catalunya. В доме, как и задумывалось Гауди, жили люди, снимая помещения в аренду по бессрочным контрактам; банк Каталонии, став владельцем, принял решение уважить эти контракты, и основная масса жильцов осталась в своих квартирах. Все жильцы Ла Педреры получили право жить в здании до своей смерти, без права передачи договора детям, родственникам и кому бы то ни было еще. Сейчас в здании жилыми остаются три квартиры; попасть в них жильцы могут через отдельный, недоступный туристам лифт.

В апреле 2017 года я сходила в гости к одной из последних жительниц Ла Педреры по заданию московского журнала «Афиша», для которого я сделала об увиденном репортаж. Моей героиней была Кармен Бургос-Боск, блистательная светская дама середины XX века, жена адвоката, завсегдатайша оперы Лисеу. В день нашего знакомства ей было 87 лет.

Квартира, в которой жила Кармен Бургос-Боск, действительно очень красивая: огромные окна в каждой комнате, большие балконы, оригинальная лепнина дизайна Гауди, красивая антикварная мебель. Но визит в целом оставил во мне скорее грустное впечатление – это была история женщины, чья жизнь целиком осталась в прошлом. «Я всегда была очень счастлива, когда мы жили здесь с мужем» – эту фразу за время моего визита Кармен повторила не менее пяти раз. Она вообще не говорила о настоящем, все ее истории были радостными восклицаниями о событиях полувековой давности. Госпожа Бургос-Боск изъяснялась короткими, похожими на детские фразами – сильная речевая афазия почти лишила ее возможности говорить. «У нас была дочка. К нам приходили гости! Они приходили обедать, ужинать с нами. У нас был консьерж. Мы знали всех своих соседей, всех, кто здесь живет. Все жили в тишине, в спокойствии. Когда мы выходили из дома, внизу у подъезда нас ждал автомобиль. Заезд был с улицы Провенса, и выезжали мы прямо на Пасео-де-Грасия! Швейцарских комнат в Ла-Педрере тоже было две. Это был семейный дом. Я всех знала!»

Голос Кармен Бургос-Боск был резким и лающим, казалось, что она грубо кричит на тебя, но на самом деле это был лишь результат ее болезни, по-другому из-за афазии жительница дома Мила говорит просто не могла. В реальности моему визиту она была рада – было видно, что родившейся еще до Гражданской войны женщине скучно одной. Развеселившись, она попыталась поговорить со мной по-английски (все то же: «Когда муж был жив, мы жили блистательно и ездили на пикники»). Из больших шкафов она достала семейные альбомы и показала снимки мужа, себя, красивых платьев. Ностальгия по-прежнему правила всем. Госпожа Бургос-Боск пожаловалась, что аренда нынче очень большая – 2000€ в месяц – и для того, чтобы закрывать счета, она вынуждена распродавать антикварную мебель.

По меркам Барселоны-2017 жилье Кармен, конечно, было совсем не дорогим – в одном из известнейших зданий города, всемирной туристической достопримечательности, площадью больше 300 квадратных метров! Анфилады комнат в ее квартире не прекращались, одна перетекала в другую: вот гостиная, вот гардеробная, вот комнаты прислуги. В Барселоне-2017 две тысячи евро – это была цена за трехкомнатную квартиру с приличным ремонтом в приличном районе. Реальная рыночная цена старинной квартиры Бургос-Боск приближалась бы к десяти тысячам евро ежемесячно. Но ничего из этого не волновало хозяйку, ведь она, в конце концов, и не жила в Барселоне-2017, она продолжала жить в Барселоне шестидесятых, когда ей было всего лишь тридцать, и муж был жив, и они ездили в оперу. Ставни знаменитых больших окон Ла Педреры Кармен Бургос-Боск держала закрытыми, чтобы прямой солнечный свет не портил антикварную мебель. И в получившемся полумраке перед ней восставали картины из прошлого, блистательные призраки давно умерших людей и идей.

К Кармен Бургос-Боск я сходила в гости очень вовремя: буквально через пару месяцев каталонская светская дама прошлого века была вынуждена съехать из дома Мила. Ей не хватало денег и здоровья: отказывали суставы, с каждым днем вставать было все тяжелее, жить одной было невозможно, равно как и платить аренду. В Ла Педрере стало на одного человека меньше. В оставшихся квартирах обитают люди помоложе: бывшей соседке Кармен Бургос-Боск, юристке, всего шестьдесять, и ее профессиональная деятельность находится в самом разгаре. Другие двое жильцов предпочитают хранить информацию о себе в тайне. Они – последние обитатели дома Гауди; их контракты на аренду пожизненные, и съехать они могут только по собственному желанию, как это сделала госпожа Боек. Тем не менее история Педреры как жилого дома закончится вместе с ними.

Концом эпохи это здание было и для самого Гауди – череда серьезных конфликтов с заказчиками достаточно сильно разозлила архитектора, и он ушел, даже не доведя до конца знаменитую крышу. Как обычно это бывает с Гауди, точно не известно, как именно должна была выглядеть крыша в законченном варианте: возможно, архитектор планировал декорировать своими знаменитыми trencadfs все объемные элементы. Скорее всего, два внутренних патио должны были быть застеклены сверху, об этом свидетельствует, во-первых, застекленная крыша патио дома Бальо, во-вторых, тот факт, что красивейшая роспись в пастельных тонах на стенах большого патио Педреры была выполнена в технологии для внутренних помещений. Сейчас она почти вся утеряна – ее просто смыло дождем. Сложно поверить, что Антони Гауди допустил бы ошибку такого масштаба; намного более вероятным кажется, что он просто ушел, не проследив за застеклением, а хозяева решили сэкономить и оставили как есть.

После скандального завершения работы над Педрерой – зданием, не понятым публикой, презираемым владельцами, плохо оплаченным и лишенным Богородицы на крыше, – Антони Гауди зарекся работать на частных заказчиков. И свое слово архитектор сдержал: после 1911 года в его жизни осталось только два проекта, парк Гуэль и Саграда Фамилия. Парк, о котором я немного уже говорила выше, был его совместным детищем с Эузеби Гуэлем, фантазийным оазисом для близких по духу интеллектуалов. А вот Саграда Фамилия – это был проект целиком и полностью Гауди, работа, в которой архитектор не останавливался ни перед какими ограничениями и условностями и попытался действительно выразить в архитектуре все, что у него было, сделать максимально совершенный и искренний дар Богу, в которого он безоговорочно верил.